Сожженная Москва. Княжна Тараканова – Григорий Данилевский

Читая «Сожжённую Москву», поняла, насколько неправ был автор аннотации к другому изданию этой книги, увидевший в нём «роман о подвиге, навеки оставшемся одним из ярчайших в российской истории», о героизме простых москвичей в годы Отечественной войны.На мой взгляд, это книга о войне без подвига, войне во всей её жестокости и нелепости. Даже то, что должно было выглядеть героическим поступком, оказывается бессмысленной дерзостью. Война – это в первую очередь грязь и мерзость.В сумерках вечера оттуда послышались странные звуки, точно там, на безлесном холме, рубили дрова.

– Рубят ноги мертвецам, – усмехнулся, подсаживаясь к Перовскому, Кудиныч, – сапоги сымают.

– Ну, так что же, – ответил, заплетая себе ноги, Базиль, мертвому все равно…

– А как ен еще жив?

– Кто? – удивился Базиль. Кудиныч опять оскалил зубы.

– Да мертвец-то, – сказал он.

– Полно, Семен, почти два месяца прошло.

– Не верите, барин? Давеча Прошка, Архаровых буфетчик, набрел в партии у Татаринова, что ли, на одного такого же убитого, ткнул его, этак-то на ходу ступней, а ен и охнул… жив! Мы к нему; чем ты, сердечный, жил столько ден? Я, говорит, ребятушки, лазил ночью, вынимал из сумок у настоящих мертвых сухари и ел.

– Куда же вы его? – спросил Базиль.

– Кого?

– Да этого-то живого?

– А куда же, – ответил Кудиныч, – ен все просил – прекратите вы меня, ради Христа, выходит – добейте; ну, куда? не все наши разбежались, авось его найдут и сберегут.

Это было в лагере у французов, а вот что происходит в русском партизанском отряде:

Фигнеру от начальства было приказано, ввиду начавшейся тогда оттепели, собрать и сжечь валявшиеся у этого города трупы лошадей и убитых и замерзших французов. Он, дав отдых своей команде, поручил это дело находившимся в его Отряде калмыкам и киргизам. Те стащили трупы в кучи, переложили их соломой и стали поджигать. Ряд страшных костров задымился и запылал по сторонам дороги. В это время из деревушки, близ Рославля, ехала в Смоленск проведать о своем томившемся там в плену муже помещица Микешина. <…> Путница видела, как огонь быстро побежал кверху по соломе. Вдруг послышался голос кучера: «Матушка, Анна Дмитриевна! гляньте… жгут живых людей!» Микешина выглянула из возка и увидела, что солома наверху кучи приподнялась и сквозь нее сперва просунулась, судорожно двигаясь, живая рука, потом обезумевшее от ужаса живое лицо. Подозвав калмыков, поджигавших кучи, Микешина со слезами стала молить их спасти несчастного француза и за червонец купила его у них. Они вытащили несчастного из кучи и положили к ней в ноги. Возок поехал обратно, в деревушку Микешиных Платоново. Фигнер узнал о сердоболии калмыков. Он подозвал своего ординарца.

– Скачите, Крам, за возком, – сказал он Авроре, – остановите его и предложите этой почтенной госпоже возвратить спасенного ею мертвеца.

– Но, господин штаб-ротмистр, – ответила Аврора, – этот мертвый ожил.

– Не рассуждайте, юнкер! – строго объявил Фигнер. – Великодушие хорошо, но не здесь; я вам приказываю.

И становится как-то уже неважно, кто свой, кто чужой – жаль и тех, и других.Сложно увидеть границу между героизмом и жестокостью. Можно понять пленных крестьян, которые бросили в колодец охранявших их французов и заживо забросали землёй («Они талалакали, талалакали по-своему, пока ребята заступами кидали на них землю, а там и стихли… „). Можно – мельника, который заживо сжёг французов, зарезавших его дойную козу и оставивших семью без пропитания. Но разве не жесток поступок крестьянина, который сначала поделился хлебом с голодным французским солдатом, а потом выстрелил ему в спину? Вроде бы следует восхищаться доблестью своих и ненавидеть захватчиков, но у меня этого не получается.“Княжна Тараканова» – более лёгкий исторический роман о перевороте, который не мог состояться. Однозначного ответа на вопрос о том, кем была самонадеянная женщина, собиравшаяся поделить Россию с Екатериной II, читатель не получит, хотя, как мне кажется, автор всё-таки склоняется к тому, что «княжна» действительно была дочерью Елизаветы Петровны – или, по крайней мере, искренне верила в это. Самозванка или истинная наследница, она в любом случае не смогла бы удержать власть – слишком наивна, слишком вздорна и упряма, слишком доверчива. Она не говорила по-русски, не умела управлять и даже свои деньги тратила неразумно.Но вторая часть книги представляет иной взгляд на княжну Тараканову – не самозванку, а просто несчастную, обманутую, преданную женщину, вынужденную провести остаток жизни в заключении, под неусыпным надзором двух солдат в камере. И если княжна – «наследница престола» просто противна, то княжну-арестантку, пусть всё такую же глупую и наивную, но страдающую, пытающуюся понять, кто она такая, и не желающую отречься от того, во что сама верит, действительно жаль.