Лекции по философии литературы – Григорий Амелин

Новейшая философия случилась не в лоне русской религиозной философии, а именно в литературе. Похожее происходило на западе, где в 20-ом веке именно литература в лице Борхеса, Кафки, Джойса и Пруста приняла эстафету от философской классики

Г.Амелин ''Лекции по философии литературы''.Григорий Григорьевич Амелин – российский литературовед и литературный критик. Окончил филологический факультет Тартуского университета (1989), работал у Ю. М. Лотмана в лаборатории по изучению семиотики. Но как пишет сам Амелин: ''Лотман мой учитель, но я – не его ученик''. И это действительно чувствуется, потому что в размышлениях Амелин опирается на вектор направленности Мамардашвили и Пятигорского, что для меня несомненный и огромный плюс в сопадении этих векторов. Не стандартные и не затертые мысли при разборе всем известных со школьной скамьи произведений: ''Капитанская дочка'', ''Казаки'', ''Приглашение на казнь'', ''Преступление и наказание''. Даже не столько это традиционный разбор, сколько философия некоторых мгновений в этих книгах, как например, первая охота Оленина в лесу – единение человека и природы, легкое дыхание смерти, приправленное философией самого Льва Николаевича. Но взгляд Амелина, опять же, не стандартен, с реминисценциями в произведения прошлого, со сравнениями с западными, более современными текстами, это тот взгляд, который делает литературу единым пространством со множеством текстовых вариаций, связывает литературу разных стран и поколений в единое философское и лингвистическое поле индивидуальностей. На самом деле эта книга – сборник лекций, которые были прочитаны на философском факультете РГГУ в 2003-2004, для меня ценность этих лекций в том, что они живые, не строгие, в них чувствуется увлеченность литературой и философией, бесконечная любовь к поэзии Серебряного века, попытки рассмотреть её с точки зрения философии слова:

Предмет поэзии – сама поэзия, и вы более рогаты, чем единорог, ежели утверждаете противное. Любой поэзии, а не какой-то ее малой части. Поэзии как таковой. Это момент ее самоопределения. И здесь поэзия схожа с философией, которая, как мы уже говорили, не имеет своего объекта, ее предмет – мышление, объектом которого может быть все что угодно. Поэзия, как и философия, занята исключительно собой.

Живость и увлекательность лекций Амелина еще и в том, что он чередует довольно сложные философские размышления, которые нужно осмыслить, с примерами из кинематографа, но не высоколобого, а современного: ''Амели'', ''Криминальное чтиво'', ''Неспящие в Сиэтле''. Эти чередования позволяют переключать мысли, улавливать казалось бы неуловимые связи и тем самым приоткрывают завесу тайны поэзии. Анализируя стихи Маяковского, Пастернака, Мандельштама, Хлебникова, Амелин словно раскрывает философию текста поэзии, запредельность красоты слова, не в стандартном разборе стихотворения, знакомого нам еще по школе, не подсчет глаголов/предлогов/запятых как на курсе литературоведения в университете, а именно философию слова поэзии, сравнивая работу поэта с работой философа:

Хлебникова можно назвать критицистом в самом что ни на есть кантовском смысле. Кант делает ту же самую работу. Эта критическая работа лежит в области самой возможности философии, ее средств и философского языка как такового. Точно так же предметом Хлебникова являются средства поэзии вообще, а не написание отдельных текстов. Валери говорил, что истинный поэт всю свою жизнь ищет поэзию. Хлебников – из таких истинных героев пожизненного ( и я бы даже сказал – посмертного) поиска.

В лекциях о ''Капитанской дочке'' рассматриваются две основные направленности: честь и милосердие. Вроде бы, ну что еще нового можно открыть во вдоль и поперек исследованном произведении, что можно нового там найти? Амелин находит. Не столько новое, сколько просто смещая угол обзора и когда он говорит, что ''У Пушкина нет своей точки зрения, она – в самой структуре романа. Он – ни на стороне Гринева, ни на стороне Емельки Пугачева, герои свободны'', то ты вдруг в какой-то момент и сама становишься свободной и текст, знакомый от первой до последней строчки, самый любимый текст в русской классике, вдруг разворачивается новой стороной. Это удивительно. Начинаешь понимать символизм(!) Пушкина, то, что черпали символисты Серебряного века именно у Пушкина.

В лекциях, посвященных ''Преступлению и наказанию'' Амелин делает шажок в сторону Антонена Арто к его пониманию жестокости и природе зла, которую он угадал задолго до нацизма, Он знал, что, непобежденная на сцене, жестокость хлынет в реальность., связывая с предугаданием Достоевского в ''Бесах'' русской революции, вновь соединяя в единое пространство двух совершенно разных авторов, как соединил два образа – Раскольникова и Обломова в единое пространство излома.

Что меня еще несказанно порадовало, так это очень грамотное, взвешенное объяснение почему методика Бахтина и его понимание текста на сегодняшний день устарели. При всем уважении к блестящему литературоведу, его понимание текста не как слова, а как преодоление его, уже не действует на современном этапе лингвистики, философии и литературоведения.

Бахтин – анархист и несомненный мистик, противящийся любой объективации, любому овеществлению героя, как будто забывая, что сам этот неопределяемый в терминах другого персонаж существует в конструкции объективированного и расчерченного романного пространства. Его теория – скрытая философия жизни в мясорубке языка.

Ну и еще одна цитата о Бахтине. Моя любимая.

Эти лекции нужно читать, по увлекательности они сравнимы с самым закрученным детективом, когда ты так и хочешь разгадать загадку, так и в этих лекциях: каждый раз хочешь побыстрее вместе с превосходным лектором Г.Амелиным разгадать тайну русской литературы. Это не беда, что ее разгадать по сути невозможно, можно только приблизиться, попытаться заглянуть в глубину поэзии и прозы, но разгадать…

На самом деле, это был, пожалуй, самый увлекательный урок литературоведения для меня.

Нон-фикшн, который по ощущению от чтения – покруче художественной литературы. За мыслью автора носишься по всем возможным измерениям мироздания. Философия, лингвистика и литературоведение совместными усилиями открывают такие пласты в художественных произведениях (не только литературе, и кино, и других), которые ты никак не ожидал там увидеть. Мне нравится, когда за сухими и знакомыми научными понятиями открывается что-то яркое. Поэтому я прямо зачиталась.

Французский математик Александр Гротендик писал, что в основе научного открытия лежит способность учёного взглянуть на мир глазами ребенка. Научное открытие совершается в тот момент, когда исследователю «удаётся забыть всё, что он знал и чего боялся». В этом смысле «Лекции по философии литературы» написаны философом и филологом-ребёнком. «Лекции» Григория Амелина построены на «разглядывании» и «расспрашивании» некоторых давно известных «предметов», но таким образом, как будто мы о них ничего не знаем. Цель «расспрашивания» – обновление знания об известных предметах. Конечно, в «Лекциях» Амелин цитирует Мамардашвили, Бахтина, Лотмана и Пятигорского, но приводит их высказывания не в качестве готовых ответов, а как примеры чужого поиска, и одновременно «забывает» всё, что они или кто-то другой говорили… например, о поэзии, предлагая своим студентам подойти «к этому вопросу с другой стороны». Оказывается, лучше всего о сущности поэзии говорит французский фильм «Амели», потому что он и есть «образ истинной поэзии». «Амели» – принцип избыточности «чрезвычайно важный для разговора о поэзии» – Мандельштам «нам союзно лишь то, что избыточно», а далее автор переходит к Верлену и Рембо, и вихрь закрутился. Ход мысли Амелина зачаровывает, хотя следить за ним очень непросто. Невозможно догадаться, чем окончится лекция и даже о чём она будет, несмотря на чётко обозначенную тему. Например, лекция под названием «Остап Бендер и гений чистой красоты» начинается со стихов Чуковского, а заканчивается «Обломовым» Гончарова и критикой проблемы другого, «сущего наваждения философии XX века». При этом пересказать содержание лекции не представляется возможным. Зато читать было огромное удовольствие.