Грейс Амбер Ланкастер
Alatis. Наследие. Книга 2
– Какое? – воскликнул я, преисполненный интереса.
– Собрание глав Абсорбс Глобал Индастри в ABS-Инвэстмэнтс тауэр. Я случайно услышал о нем от секретаря Максвелла.
– По какому поводу оно состоится?
– Я поражаюсь тебе! – хмыкнул Даррелл – И как при такой недогадливости ты всё ещё остаешься жив. Максвелл создал новое оружие, его испытание было удачным – в ту ночь нападения на монастырь. К тому же ему удалось убить главу братства (это он так думает) – Максвеллу просто необходимо сообщить об этом всем остальным.
– Он заранее знал о своем успехе? – я всем своим лицом выразил сомнение.
– Ну, он не из скромняг. Или, можно сказать, что он верит в свой успех и уверенно движется к нему. – съехидничал Даррелл.
– Не выгоднее ли ему будет умолчать о новом оружии и потом получить с него двойную выгоду с тех же глав Абсорбс Индастри?
– Максвелл хочет выдвинуть себя на место Директора Абсорбс Глобал Индастри. Не Абсорбс Америка, а всего Абсорбс. Он возьмет согласие со всех глав, что безоговорочно станет Директором, создав новую структуру Абсорбс Глобал Индастри, если уничтожит всех алатисов. Главы, скорее всего, дадут свое согласие, думая, что он просто олух, а Максвелл примется за исполнение своего слова и потребует потом исполнения уговора. С ним мало кто станет потом спорить. Возможно, он даже не расскажет об оружии, пока не достигнет цели, но то, что он не станет нападать на алатисов до заседания глав Абсорбс Глобал Индастри – это точно.
Я совершенно не понял, о чем он говорит, но сделал умный вид, дабы не упасть лицом в грязь перед мальчишкой, который в свои пятнадцать знает об Абсорбс Глобал Индастри больше меня.
– Ты же не знаешь, о чем я говорю? – укоризненно спросил мальчишка, вглядываясь в мои глаза.
– Знаю. – ответил я.
Даррелл демонстративно приподнял брови, вздохнул и рассказал, что изобретение оружия – это самое важное в истории Абсорбс, после вытеснения алатисов от людей при помощи религии. И это достижение поможет Максвеллу заполучить жаленный плод – это немыслимая власть и богатства. Собрание глав Абсорбс запланировано в Нью-Йорке, и Максвелл все свои планы строил под это заседание, где он и предстанет во всей своей красе.
– И когда оно состоится? – нетерпеливо спросил я.
– Через два дня.
– Всего два дня… Я не успею подготовить всех. – задумчиво произнес я.
– Успеешь! – отмахнулся Даррелл – У тебя уже все готово. И ты не можешь упустить этот шанс! Представь себе: Максвелл, ликующий, на своем воображаемом пьедестале, глаголющий о победе над главой братства и купающийся в лучах славы от создания нового оружия, что пророчит смерть всем вам. Главы Абсорбс Глобал Индастри начинают потихоньку его ненавидеть, а он глаголет о том, как разрушит границу между Нижним городом и Верхним миром. Конечно, как только перебьёт весь ваш вид. Средь глав будут сидеть самые могущественные люди обоих миров, довольно потирать свои ручонки, в предвкушении богатства и непомерной власти. И тут – бум! – вы взрываете их здание, и всем им конец! Победа за вами! Как тебе это?
– В целом твоя картина впечатляет, хотя она и далека от моего плана. И, кстати, ты тоже алатис, так что не стесняйся причислять и себя к тем, кого Максвелл стремится уничтожить.
– Я же сейчас тебе говорю не об этом!
– Но такой съезд предполагает усиленную охрану. А это уже проблема. – ответил я, почесывая голову.
– Так возьми больше людей. – простодушно ответил Даррелл.
– В этом и заключается проблема. Я еще не подготовил их к заданию… А точнее, они вообще еще не знают о моем плане.
– Дам-м. – протянул он, закатывая глаза – Проблема. Придется тебе постараться, потренировать их, убедить, рассказать им что к чему. Они же все умеют биться?
– Конечно все! За кого ты нас держишь? Но дело в другом…
– В чем же? – возмутился он – Ты хочешь упустить такую возможность? Поквитаться со всеми главами Абсорбс Индастри и закончить все раз и навсегда. – он сделал вдох, набирая побольше воздуха – И еще один бонус – в этот день синоптики обещают грозу. Но в воздухе уже чувствуется напряжение, а значит – они ошибаются, и будет сильнейшая буря.
– Даррелл, это не игры, в которые ты привык играть, здесь все на самом деле и, если тебя убили, ты не сможешь начать заново. Новое оружие сводит наши шансы к нолю. И каждый, кто пойдет со мной на это задание – должен понимать это. У многих есть семьи, родные, дети… Не каждый сможет принять решение сразу, а сам план требует одобрения совета Старейшин. Я понимаю, твое рвение обусловлено желанием помочь матери, но я не уверен, что смогу доказать своим братьям и сестрам что у нас все получиться. Пойми, я не могу заставить своих братьев идти в бой по моему приказу, вопреки их желанию. Это бездушно.
– Аллан! – прервал меня Даррелл – Даже не разговаривая со мной, лишь твоими поступками, ты смог меня убедить в том, что ты хороший… человек, или как вас называют. На протяжении пятнадцати лет моя мама верила тебе, ждала тебя каждый день, и ты приходил. Эти люди верят тебе и в тебя. Ты это знаешь сам, не так ли? А теперь главный вопрос, ответ на который определит все – ты сам веришь в свой план? Ты веришь в ваш успех?
– Да. – не раздумывая ответил я.
– Ты готов его осуществить?
– Даже больше, чем готов.
– Значит, ты сможешь убедить своих братьев пойти за тобой и уничтожить этих уродов! – воскликнул Даррелл. Мальчишка умел произносить речи.
– Полегче с выражениями. – заметил я – Ты все-таки еще ребенок, а дети не должны ругаться.
– Я не ребенок уже давно. И, кстати, в игры я тоже не играю. – гордо ответил Даррелл – Так ты готов?
– Готов. В полдень я соберу всех в большом зале библиотеки и сообщу им о своем решении. Я сделаю все, что будет в моих силах. А ты поможешь мне в этом. Остальное будет зависеть от них.
– Договорились. – спокойно ответил он.
В двери постучали, и я встал, чтобы открыть их, но они открылись сами, и в комнату вошла Авем. Она была взволнованна, а по ее глазам было понятно, что миновавшая ночь у нее была долгой и бессонной. Она собиралась говорить о Даррелле, и, скорее всего, собралась обвинить меня в том, что он сбежал. Но увидев его живого и полного сил, сидящего на стуле за столом, она мгновенно успокоилась. Даррелл поздоровался с ней и поспешил уйти. Даже вернее будет сказать он выскользнул поскорее в двери, как уж через щель.
– В полдень. – напомнил я ему на прощание, закрывая за ним дверь.
– Да. Там и увидимся. – ответил он, выходя.
– Что будет в полдень? – настороженно спросила Авем
– Об этом я хочу с тобой поговорить. – ответил я, обнимая ее за плечо – Мне необходимо, чтобы ты собрала всех в полдень в большом зале библиотеки. Проследи, чтобы были все. Пусть отложат свои дела и обязательно явятся – это мой приказ.
– Что ты собрался делать? – спросила она.
– Это не связано с Дарреллом, не волнуйся. – ответил я, улыбаясь – Остальное узнаешь потом.
– Слушаюсь. – ответила она и направилась к дверям.
4
Глядя не силуэт Авем, растворяющийся в полумраке коридора, мне стало жаль ее. Не то, чтобы это была жалость, которую испытываешь, когда маленький ребенок сбивает коленки до крови, либо, когда видишь бездомного щенка. Скорее это душевная боль, когда ты понимаешь, что не в твоих силах изменить события и уменьшить чьи-то страдания.
Я помнил Авем совсем иной. Я старался максимально облегчить ее задания, но все же ей не так легко было разрываться между долгом и своей семьей. А теперь она все свои усилия бросала в помощь этому мальчишке и его сестре.
Когда я только пришел сюда, в братство, она мечтала о любви, семье и счастье. Авем была преисполненной жизни и радости, живой, веселой и отзывчивой девушкой с ярким огнем в глазах. Я наблюдал, как росли ее дети, как она предано выполняла свой долг и, не уставая, заботилась об окружающих. Она искренне помогала мне справляться с трудностями и поддерживала, как близкий друг. И на моих глазах она превратилась в уставшую, истощенную женщину, спрятавшую глубоко внутри ту прежнюю Авем в надежде, что настанут лучшие времена.
Но теперь настало время мне позаботиться о ней. Я почувствовал, что в моих силах изменить ее судьбу и дать ей отдохнуть. Думая о ней, я думал и о всех своих братьях и сестрах, представляя, как измениться их жизнь, когда они перестанут жить под гнетом круглосуточной опасности и мыслью об нескончаемой войне.
– Авем, – окликнул я ее, прежде чем она закрыла за собой двери. Она заглянула в кабинет, стоя в дверях. – Прости за вчерашнее. Я погорячился.
Она ласково улыбнулась, и кивнула.
– Ничего страшного. – ответила она. Этим тоном она говорила со своими детьми.
– Давай я тебе помогу? – предложил я.
– В чем? – удивилась она.
– Во всем. Даже собрать всех в большом зале.
Она улыбнулась, и на ее лице заблестел огонек радости.
– А ты не хочешь сначала побриться или умыться? – ответила она, посмеиваясь.
Я посмотрел на себя в зеркало: мои волосы были растрепаны и давно не знали стрижки, глаза – красные от бессонницы, подбородок покрыт густой щетиной. Я пригладил волосы рукой. Убрал длинную челку с глаз. В тот же момент мой внешний вид немного улучшился.
– Нет. – ответил я – Так тоже пойдет.
– Тогда идем.
Я закрыл двери кабинета, мы вместе спустились в холл, и вышли во двор. У самого края каменной дороги я увидел подснежник, белеющий средь черной земли. Наклонившись, я сорвал его и вдохнул его аромат. Он пахнул весной, свежестью и вдохновением, настолько отличавшимся от холодного стального запаха зимы. На мгновение внутри меня появилось чувство спокойствия и мысль о том, что все будет хорошо.
– Что там? – спросила Авем.
– Подснежник. – ответил я, показывая ей хрупкий белоснежный цветок.
– Давно я их не видела здесь. – улыбнувшись, ответила она.
Мы двинулись дальше, направляясь к кухне. Возле библиотеки играли дети под присмотром сестры Агнесс. Их было невозможно не заметить или не услышать даже за версту. Они дружно и шумно носились роем по двору, пачкая свои теплые пальтишки, падая, увязая маленькими ботиночками в грязь, но придавая значение лишь своим желаниям и чувствам. Один ребенок в пушистой белой шапке и сером пальтишке с меховым воротничком побежал в нашу сторону. В радостной улыбке и ярком румянце на лице этого ребенка я узнал девчушку, называвшую днем раньше меня своим отцом. Она подбежала к нам и первым делом поздоровалась со мной и Авем. Я опустился возле нее на колени, и она вновь заключила меня в свои объятия.
– Папочка! – защебетала она, заглядывая мне в глаза – Я так соскучилась! Ты уже выздоровел? Ты пришел в себя?
Ее лучистый взгляд не мог оставить меня равнодушным к ее переживаниям.
– Да, дорогая, мне уже лучше. – ответил я и протянул ей подснежник – Это для тебя.
Она взяла его в свои ручки в теплых варежках, понюхала цветок, и, радостно посмотрев на меня, бережно всунула его в кармашек пальтишка.
– Спасибо. – сказала она, кокетливо улыбаясь мне.
– Ты знаешь, как называется этот цветок? – спросил я.
– Нет. – простодушно ответила она – Скажи мне.
– Он называется подснежник. – объяснил я – Потому, что он прорастает из-под снега ранней весной, когда другие цветы еще не могут вырасти.
Девочка все время внимательно смотрела, не сводя с меня глаз. Когда я замолчал, она опустила глазки вниз и заглянула во второй кармашек своего пальтишка, оттянув его. Она засунула туда свою ручку и достала из него нечто, пушистое с одной стороны, и острое – с другой, и протянула его мне.
– Это тебе, папа. – сказала она.
Я засомневался, стоит ли мне брать ее подарок. Он был адресован ее отцу, а я не считал себя им. И абсолютно не помнил ее, хотя, признаться, у меня уже возникла нежная симпатия к ней. Но эти чувства ни коим образом не роднили нас и не могли заставить меня поверить в рассказы окружающих. Но девочка раскрыла ладошку, и в ней я увидел небольшой деревянный дротик, точно такой, которыми стреляли когда-то аборигены. На одном конце он был обработан лезвием и заострен, а на другом конце находились перышки для меткости выстрела.
– Что это? – удивленно спросил я у нее.
– Вчера сестра Люсия учила нас делать это из веточек, если вдруг нам понадобиться. Я не совсем поняла зачем. Но она сказала, что у меня хорошо получилось.
Я забрал его и крепко сжал в ладони. Первая мысль была сломать его и выбросить, но не на глазах у ребенка, так старательно работавшего над его созданием.
– Спасибо, малышка. – ответил я, стараясь улыбнуться как можно ласковее – Но тебе лучше вернуться к остальным.
– Хорошо! – ответила она и, поцеловав меня в щеку на прощание, ускакала к остальным детям. На полпути она остановилась – словно внезапно вросла в землю – и обернулась, живо замахав ручонкой на прощание. Я помахал ей в ответ и словил себя на странном ощущении в груди. Я улыбался искренне и весело.
В голове всплыло воспоминание. Оно было сперва как рассвет, нечеткое и далекое, но быстро стало набирать силу и четкость, и вспышкой заполонило мой разум.
Мы с Иеронимом шагали вокруг озера, обсуждая очередную дилемму. Голова начинала раскалываться от боли, которая червем прогрызала мой мозг.
– Папочка! – раздался звонкий детский голос, тонкий, словно лучи утреннего солнца, исполненный радости и жизни. Наш разговор прервался, что принесло мне несказанную радость, граничащую со счастьем.
– Лучик мой, я немного занят сейчас. – спокойно ответил Иероним стремительно несущейся к нам Анжели.
– Ну, папочка, ты обещал мне легенду! – надув губки, Анжели скорчила обиженную рожицу. Девочка остановилась напротив отца. Скрестив руки на груди, она всем своим видом дала понять, что не оставит его в покое, пока не получит желаемое. Я не стал скрывать смеха.
– Ты не против? – спросил у меня Иероним, – Она не сдастся, пока не получит желаемое.
– Нет. – отмахнулся я – Да и мне интересно будет послушать.
– Ладно, Лучик. О чем ты хочешь легенду? – обратился Иероним к дочери.
– О сотворении алатисов! – торжественно воскликнула девочка. На ее лице сияла гордость. «Я добилась своего!» – говорила ее улыбка. Анжели уселась на плечи к отцу, и Иероним начал рассказ.
– Сейчас мы бережем людей, но прежде, так давно, что уж не сказать наверняка, сколько тысяч лет прошло с тех пор, мы были хранителями Древних. Иными словами – стражами. Наделенные мудростью и даром провиденья, мы были еще и хранителями закона. Алатисы были судьями. В те времена был создан и наш кодекс чести.
Все началось еще задолго, до сотворения Древними одаренных. Древние создали сами себя из пыли, тел погасших звезд, горевших на первобытном небосводе, и эфира, возникшего на заре времен. Они обладали разумом и силой.
В те далекие времена была создана вся Вселенная.
Первые люди родились не от отца и матери, они отделились от деревьев, камней, животных, птиц и бескрайнего океана. Древние наблюдали за людьми, постигая смысл их существования, но люди тогда существовали бесцельно, словно они были лишены души и разума. Словно они были пусты внутри. И действительно – их сердца были пусты. У них был разум, было тело, даже сердце было в груди, но оно не билось.
Тогда Древние вложили в сердца первых людей крупицу собственного огня, горевшего в них самих. Тот Огонь был горяч, как ядро звезды, из которой Древние создали себя, и делал их сердца крепкими, как сталь, закаленная горячим пламенем. И сердца в груди людей забились. И люди, получив Искру, преобразились: их жизнь приобрела смысл, они научились чувствовать, думать, в конце концов – любить. Они научились создавать общины, возделывать земли, возводить города, приручать животных. И, конечно, поклонялись Древним, даровавшим им огонь в их сердцах.
Но Древние не смогли заменить своим Огнем камень, дерево или воду, давшие начало жизни людей, из которых они произошли. Наверно поэтому некоторые из них были очень холодны – как камень, или глупы – как дерево, были кровожадны, как волк или медведь, или прекрасно возделывали землю, поскольку чувствовали родство со всеми растениями, которые выращивали.
Люди объединялись в семьи, рождали детей, передавая им крупицы Огня. Их мир стал похож на этот – у одних было больше всяких благ, чем у других. Одни были счастливее, жизнерадостнее. Кто-то был трудолюбивее, усерднее или умнее, другие – менее. Тогда в головах вторых начали появляться коварные мысли, и они начали воровать, обманывать и даже убивать от зависти.
Голос Иеронима звучал монотонно и убаюкивал. Анжели замерла от удивления. Ее зеленые глазки увеличились до размеров небольшого райского яблока. Она зажала рот руками, чтобы не запищать от восторга. Иероним умолк, и Анжели чуть не закричала от внезапности.
– И как же получилось все исправить? – произнесла она.
– Древние тоже задались этим вопросом: как все исправить? – ответил Иероним, накаляя интригу. Он сделал весьма серьезное выражение на своем лице, но глаза выдавали его восторг. – Как думаешь, Лучик, что было дальше?
– Думаю… – девочка лукаво посмотрела на меня, блеснув глазками, затем перевела взгляд на отца. – Думаю, они создали алатисов, чтобы те контролировали порядок.
Ее гордости не было предела. Иероним улыбнулся и медленно кивнул.
– Да, так и было, но немного позднее. А сперва, Древние нашли людей, которые не были подвержены первобытным инстинктам и первородным порокам. Они действовали по уму и совести, вслушиваясь в те слова, что шептал им Огонь. Их сердце говорило им, как действовать правильно, хоть это и не всегда было выгодно. Древние долго и внимательно наблюдали за этими людьми, и в конце концов поняли, в чем дело. В сердцах тех людей уже горели не крупицы Огня, а, можно сказать, целые костры.
– Тогда Древние и решили сделать этих людей алатисами? – не выдержала Анжели. Иероним нахмурился, и крошка потупилась. – Прости, папа.
– Нельзя взять обезьяну и дав ей палку, назвать ее стражем порядка. Представляешь, что тогда будет твориться? – добавил я, улыбаясь Анжели чтобы подбодрить ее. Теперь Иероним строго взглянул на меня. Я сделал вид, что мне тоже стыдно, от того, что я перебил его рассказ.
– Так вот, Древние выбрали из этих людей самых сообразительных, ловких и способных. Их отличало, среди прочего, широкое виденье и сострадание. Древние нарекли их судьями, возложив на их плечи долг блюсти и защищать порядок. Их ум стал еще острее, глаза – внимательнее, руки – ловчее, а тело – крепче. Чтобы уберечь их от врагов, которые не заставили себя ждать появиться, Древние даровали им твердую кожу, которой не страшен никакой металл. А поскольку тот мир был намного больше, чтобы алатисы могли быть везде и сразу, им дали крылья и возможность летать. Алатисы приступили к выполнению возложенного долга, однако, сразу же попали в тупик: у людей просто не существовало никаких правил и законов, по которым они могли бы жить в мире и порядке.
– И алатисы создали свод законов. Первых законов для первых людей. Его назвали «Нлат-туре». – вмешался я. Паузы Иеронима были уж слишком затянутыми, интрига превращалась в нетерпение. – В то же время создали и первый устав алатисов – «Омуа-тура». Он, в общем-то, почти не изменился за тысячи лет. А вот Нлат-туре был переписан после катаклизма, связанного с тем Древним, который пожелал уничтожить всех людей.
Недовольный взгляд Иеронима вновь устремился в меня. Анжели замерла, ожидая, что станет делать дальше ее отец. Глаза девочки вновь увеличились до размеров райских яблочек.
– Аллан, ты или сам рассказывай, или не мешай мне. – строго возмутился он. – Можешь уйти вообще. Потом закончим наш разговор.
– Все-все! Я молчу. – захохотал я – Продолжай. Мне тоже интересно.
– Так ты уже рассказал все самое интересное, и испортил все поучительные сказания алатисов.
– К примеру, про то, как долго алатисы решали, как определять наказания для преступников?
Он кивнул, складывая руки на груди.
– Не изволь сомневаться, я очень об этом жалею. – еще сильнее рассмеялся я.
– Да, твой хохот отличное тому подтверждение. – по лбу Иеронима пробежала глубокая морщина и глаза сверкнули солнцем.
– Не думаю, что ребенку пяти лет – это будет интересно или она извлечет какой-либо урок. – развел я руками – Она даже еще не сталкивалась в своей жизни с некоторыми понятиями из тех, о которых ты говорил. Это легенда. – я вскинул руки к небесам, словно моля их о помощи – Легенда призвана вдохновлять, а не вызывать скуку! По нашему пути нас ведут не столько мысли, сколь чувства.
– Ладно, хватит. – ответил Иероним, стягивая Анжели с плеч на руки. Он повернулся к дочери. – Мы уходим. – Затем повернулся ко мне. – А с тобой – закончим потом.
– Ты не находишь этот тон немного угрожающим?
– Я так и задумывал. – шутливо ответил Иероним. В это же время Анжели повернулась ко мне, перекидываясь через плечо отца, и энергично замахала на прощание мне рукой. Я помахал в ответ, и отправился по своим делам.
Я вернулся в реальность, и поднялся на ноги. Обтряхнул колени от грязи и снега, и повернулся к Авем с вопросом, по какой причине детей в нашем братстве учат делать оружие. Она удивленно смотрела на меня, не зная, что ответить, будто бы это было нечто, само собой разумеющееся.
– Меня тоже этому учили, когда я была в ее возрасте. Всех этому учили. Если бы ты вырос здесь, ты тоже знал бы это.
– Звучит, как упрек.
– Так делали наши прадеды, так учили нас, и наши дети будут так же учить своих детей.
– Зачем? Неужели никого не волнует, что это опасно для них? – продолжал недоумевать я.
– Аллан, детей учат этому для того, чтобы, оказавшись в опасности, как например твои дети, когда им некому будет помочь, они смогли сами себя защитить.
Именно тогда я понял, насколько печальна вся наша жизнь. Мы не способны защитить собственных детей от опасности, и в то же время с ранних лет им прививается чувство нависшей угрозы и непрерывной войны. Грубо говоря, с самого детства их учат убивать. Здесь не может идти речи о свободе, храбрости и преданности своей миссии. Безысходность порождает только отчаяние. Каждое следующее поколение растет с мыслью о нескончаемости этой войны, неизменности положения братства, о своей беспомощности перед врагом. Я на мгновение увидел, как в этой крошке умирает ее жизнерадостность и надежда. Как все эти дети сталкиваются с реальностью и та вера в будущее, что сейчас окрыляет их, умирает навсегда. Как умирает их доброта. Нет – подумал я – Я не могу позволить этому продолжатся. Я не хочу нести ответственность за смерть всех надежд этих детей.
– Идем, Авем, нам нужно спешить скорее всех собрать. – сказал я, быстро шагая вперед.