Грейс Агиляр
Кедровая долина
Здравому рассудку
Внимать злодейской речи –
Так душу покалечить
Недолго. Скорей уста запри,
Глазами лучше говори!”
(Из рукописей Г. А.)
Возмущение Изабеллы против Луиса Гарсиа было велико чрезвычайно. Не меньше гневался Фердинанд. Вместе с тем он испытывал раздражение медлительностью отправленного им посланничества дона Алонзо. Спасенный от казни вестью послушника, Стенли чувствовал себя баловнем судьбы, но ведь слова всегда можно извратить, лишить первоначального смысла! Для подлинного счастья ему недоставало признания настоящего убийцы. Неполнота оправдания томила его.
Наконец, вернулся дон Алонзо. Он просил разрешения короля доставить тяжело раненого в Сеговию, дабы Фердинанд самолично мог слышать драматический рассказ. Монарх одобрил, и с соблюдением необходимых предосторожностей человека привезли к королю.
Воистину, жуткое повествование заставило содрогнуться от праведного гнева сердца слушателей. Стали понятными таинственные исчезновения людей. Под видом правосудия их пытали и казнили. Монархи и вельможи знали, что святая инквизиция и тайные суды существуют в Испании уже не менее ста лет, однако удивлялись размаху ее деяний и успешному утаиванию их.
Страшные открытия тяжелее всех принял заместитель настоятеля монастыря отец Францис. Аскет и фанатичный католик, он безоглядно верил в чистоту и благонамеренность своей религии. Для него нестерпима была мысль, что, прикрываясь благородными идеями веры, негодяи бросили тень на нее, творя беззаконные жестокости. Он полагал, что грех сей, хоть и не им свершен, но марает и его самого. Чтоб вывести пятна со своего прежде непорочного имени, и с безукоризненной до сих пор репутации церкви, он стал налагать на себя телесные муки, совершать тяжелые посты и читать добавочные молитвы.
Раненый заговорил. Он произносил слова медленно, слабым голосом, собирая последние силы. Он замолкал, когда язык отказывал ему. Тогда король задавал вопросы, требовавшие простого односложного согласия или отрицания – “да” или “нет”, и человек отвечал движениями век или зрачков глаз.
Умирающий сообщил, что состоял на службе инквизиторов несколько лет. Он был приучен исполнять и не спрашивать – послушное орудие в руках хозяев. Он действовал по плану старшего инквизитора. Он заранее подсыпал усыпляющее средство в бокал сеньора Стенли. Когда тот уснул, он забрался к нему в комнату и выкрал оружие. Он подстерегал дона Фердинанда Моралеса на Одинокой улице. Все шло, как задумано. Смертельный удар сзади – и бездыханная жертва рухнула на землю, обломок меча оставлен в ее теле. Теперь ему предстояло на минуту вернуться в комнату спящего, чтобы слышны были обратные шаги – изобличающая Стенли отлучка.
Он плохо знал Сеговию. Темнота и сильная буря помешали ему найти дорогу. Проплутав напрасно, он вновь оказался на месте преступления и увидел, как люди короля нашли дона Моралеса, и здесь же находился сеньор Стенли, которого арестовали и объявили убийцей. Возвращаться в жилище англичанина не было нужды, и он направился к хозяину с победной реляцией.
Адский замысел вызвал негодование, ярость и желание мести в непорочных сердцах слушателей кающегося преступника. А тот продолжал с откровенностью обреченного. Его хозяин был сдержан, не выразил восхищения успехом дела и вскоре увлек его в некое новое предприятие. Они отправились вдвоем.
Недоброе предчувствие легло на его душу, когда в пустынном горном месте хозяин неожиданно остановился. Старший инквизитор сказал, что инструкции его не были исполнены в точности, ибо никто не слыхал звука возвращающихся шагов. Поэтому вина Стенли небесспорна, станут подозревать других и могут выйти на его след, тем более что он не был воздержан на язык и спрашивал у людей, в чем вина дона Моралеса.
Если на него падет подозрение, то его арестуют, размотают весь клубок, и тогда участь старшего инквизитора будет не лучше участи жертв тайных судов. Поэтому, ради святого дела ему необходимо умереть. Прежде ласкавшая рука бьет смертельно – хозяин нанес ему сильнейший удар, и, думая, что убил, сбросил в овраг.
Незадачливый исполнитель чужой воли не умер. Крестьяне спасли его, деревенский голова лечил раненого, и чем ближе казалось исцеление, тем неуемней становилось желание отомстить коварному хозяину. Но начавшаяся лихорадка уничтожила надежду, и только смерть маячила впереди. Последнее, что оставалось – покаяние: очистить душу от греха и отомстить чужими руками. Поэтому столь велико и спешно было его желание сделать признание королю и Святой Эрмандаде.
“Можешь ли ты подтвердить, что тот, кто задумал дьявольский план лишения жизни Моралеса, кто уготовил казнь Стенли, и кто хотел убить тебя – один и тот же человек?” – спросил король.
Теряющий последние силы сделал согласное движение веками.
“Он называл себя старшим инквизитором?” – задал вопрос монарх и получил утвердительный ответ, данный тем же способом.
“Назови его имя! И если истину промолвишь – твоя доля греха будет прощена на небесах!” – взволнованно воскликнул отец Францис.
Страстное желание небесного прощения добавило духу умирающему. Едва слышно он произнес несколько слов. “Его имя Луис Гарсиа. Берегитесь его. Возможно, он посланник Папы…”
“Где он?” – раздался крик сразу нескольких голосов.
Увы, ответа не было. Смерть сковала покаянные уста.
Глава 29
“О, небеса,
Слышна ли вам молитва недостойных,
Священное продавших первородство?
Ужели есть цена бриллианту чистой веры
И чистого бриллианта совести спокойной?”
(Миссис Хеманс)
Признание убийцы Моралеса вызвало переворот в умах, отпечатавшийся на делах. Тайный суд инквизиции признавал верховенство только главы католической церкви. Гражданское правосудие не имело силы против подопечных Папы. Такое положение дел претило королю Фердинанду и королеве Изабелле. Во-первых, что важнее всего, оно унижало власть монархов, а, во-вторых, творимые этими судами преступления бросали тень на моральную чистоту испанского трона. Но были границы мощи государей, и решительного перелома ждать не приходилось.
Отец Францис был подавлен открывшимися ему преступлениями инквизиции. Однако, памятуя, что основа всякой мудрости есть терпение, он просил монархов не предпринимать поспешных мер, но дождаться возвращения Торквемады – многоопытного настоятеля монастыря. Его заместитель заверил государей, что, как духовник Изабеллы, и как восходящая политическая звезда церкви и государства, Торквемада подаст наилучшие советы. С умеренным энтузиазмом просьба отца Франциса была удовлетворена.
В своей инквизиторской ипостаси Луис Гарсиа опекался Папой и был недосягаем для монаршей расправы. Но, как королевский подданный, он подчинялся правосудию Испании. Перечень его преступлений перед законом государства – замысел покушения на Моралеса, убийство наемного исполнителя, попытка направить суд по ложному пути – был более чем основателен для предания его суду.
Луис Гарсиа предусмотрительно исчез из Сеговии. Монархи объявили огромный приз за его поимку живым. Если он окажет сопротивление, то убившего его ожидала половинная награда. Королевский указ, снабженный описанием внешности преступника, был объявлен в городах и деревнях. Народ возненавидел Луиса Гарсиа, и люди хотели помочь правосудию не только вознаграждения ради, но, увы, простыл след негодяя.
Отец Францис горел желанием очистить святую церковь от скверны. С одобрения монархов он отправился в Рим и добился аудиенции у Папы. С отчаянной смелостью он поведал главе мирового католицизма о преступных деяниях посланца святой инквизиции. Он настоятельно просил, почти требовал, отлучить от церкви Луиса Гарсиа. Однако, Папа Александр VI, самолично вершивший злодеяния, лишь рассмеялся в ответ на просьбу ревнителя чистоты веры. Папа сообщил ходатаю закона, что Луис Гарсиа уже побывал у него, покаялся в грехах, получил прощение и назначение на высокий церковный пост. Отец Францис вскипел, стал настаивать, доказывать, дерзнул добавить правду к правде, но глас вопиющего не входит в уши нежелающего слышать.
Обескураженный, не солоно хлебавши, вернулся отец Францис из Рима в Сеговию. Неуспешность миссии вызвала законное неудовольствие монархов. Страдая от стыда, прилепившегося к чистому облику церкви, он оставил пост заместителя настоятеля монастыря, отказался от привычных почестей, пренебрег просьбами государей не отходить от дел и удалился в келью жесточайшего монашеского аскетизма. Он посвятил себя изучению святых книг, ведя жизнь отшельника среди людей.
Артур Стенли удостоился официального оправдания. В присутствии вельмож и главы Святой Эрмандады король Фердинанд вернул ему рыцарское звание. Герцог Мурциа протянул восстановленному в правах почетные золотые шпоры, прежде снятые с него. Изабелла вручила счастливому воину подарок от себя: настоящий меч Толедо – великолепный клинок с украшенной драгоценными камнями рукоятью. “Пусть это оружие в руках английского рыцаря доставит новую славу Испании!” – произнесла напутствие королева.
Радость возрождения не рассеяла тень печали на сердце Стенли. Еще в заключении он узнал от дона Феликса об исчезновении Мари и безошибочно приписал это злодеяние инквизиции. Незадолго до казни он признался отцу Францису в своей любви к Мари, и, несомненно, священник уведомил королеву. Стенли подумал, что, поскольку Изабелла посвящена в тайну его чувства, она не удивится просьбе о милосердии. Выбрав момент, он подошел к Изабелле, преклонил колено.
“О, моя королева, не дай ей погибнуть, если жива она. Убереги ее от мести Торквемады!”
“Доверь нам ее безопасность, наш юный друг. Все меры приняты!”
Преисполненный чувства благодарности, Стенли поцеловал край одежды своей повелительницы.
Оставшись наедине, Артур принялся разглядывать чудесный подарок Изабеллы. Он вынул клинок из ножен и заметил упавший к его ногам миниатюрный конверт. Он открыл его и увидел на кусочке пергамента ровный почерк королевы.
“Сеньору Артуру Стенли.
Проницательность женщины зорче любви мужчины. Та, которая владеет сердцем сеньора, и которой он обязан жизнью и честью, пребывает в безопасности и под защитой королевы. Надеюсь, этого довольно для душевного спокойствия сеньора. И пусть это послание останется тайной.
Изабелла”.
Восхищенный любовью и участием королевы, Артур прижал к губам драгоценное письмо. Стал перечитывать волнующие строки. “Проницательность женщины зорче любви мужчины”. Он вспомнил краткую беседу с послушником, маленькую руку и быстрый взгляд юноши. “Да ведь это была Мари! – воскликнул Стенли, – королева узнала ее, а я не узнал! Теперь она вновь под защитой Изабеллы, и не случится повторения злодейства! Вот что сказано в письме!”
Чувства переполняли душу Стенли, он думал о возлюбленной. Мари призналась в своей вере, чтобы не давать свидетельства против него. Разве не жертвенность ее стала косвенной причиной счастливой отсрочки приговора? Иначе он был бы казнен немедленно! И вот снова она выручает его – из последних своих слабых сил доставляет спасительную весть. Да, это Мари вернула ему честь и жизнь! Ах, как бы хотел он увидеть ее, прижать к сердцу! Благодарность умножает любовь. Нет сомнения, яркостью собственного примера Изабелла сумеет завоевать сердце своей пленницы для истинной религии, и Мари станет католичкой! И она свободна! И они любят друг друга! О, как чудесно грядущее!
Сии живительные мысли пьянили ум Стенли, пока он разглядывал великолепный меч Толедо – дар Изабеллы.
Монархи дождались прибытия в Сеговию Торквемады. В то время он был настоятелем монастыря и духовником Изабеллы. Впереди его ждал славный пост первого великого инквизитора Испании. В анналах европейской истории его деяния будут отмечены политической хитростью, исключительной жестокостью и непримиримостью к иудеям.
Король посвятил Торквемаду в последние события в Сеговии и попросил дать совет, касающийся тайной инквизиции. Священник попросил время на обдумывание серьезного дела и через несколько дней преподнес монархам мнение, которое не оправдало их надежд.
Торквемада, по его словам, был возмущен злоупотреблениями, совершаемыми от имени беспорочной католической церкви, и выразил намерение остановить произвол. Однако он категорически не одобрил королевский план упразднения суда инквизиции. Красноречиво и убедительно он доказал, что инквизиция и ее суды должны стать важным инструментом государственной и церковной политики в католических странах.
Перемены крутые бедственны, а постепенные – полезны. Инквизицию невозможно ликвидировать, но следует преобразовать из тайной в явную. Тогда око короля, как и око церкви, станет следить за ее делами и направлять их в русло пользы. Испанские монархи узнают в инквизиции свою помощницу, которая будет укреплять, а не ослаблять власть нынешних и будущих государей. Узаконив, уничтожим беззаконие.
Хитростью Фердинанд, пожалуй, не уступал Торквемаде, но в искусстве убеждения не был столь силен. Оглушенный красноречием церковника, король согласился принять его идеи.
Изабелла оказалась орешком потверже, и переговоры с ней потребовали от духовника немало сил и вдохновения. Как религиозная наставница, королева была озабочена сохранением безупречного реноме католической веры среди своих подданных. Поэтому в обмен на следование советам Торквемады она потребовала гласного осуждения тайных преступлений, а также показательного наказания преступников.
Известно, что не делать никаких уступок – безрассудство, а чрезмерные уступки чреваты бедой, и лишь чутье, коли есть оно, подскажет меру. Компромиссное соглашение о сохранении инквизиции было достигнуто, но голос сердца нашептывал Изабелле, что в скором времени придут несчастья в родную Испанию.
Изабелла поведала духовнику историю Мари Энрикес-Моралес и открыла ему свои гуманные намерения. Торквемада был суров и мало сочувствовал милосердию королевы. Он полагал, что любая альтернатива обращению в христианство абсолютно исключена. Если вдова заупрямится и не захочет добром перейти в истинную веру, то повторение жестких мер инквизиции неизбежно. И только в случае согласия королевы принять это условие, он даст свое благословение ее мягкосердечному плану.
Торквемада обратил внимание Изабеллы на неприемлемость положения, когда важный вельможа и ревностный католик, каковым был покойный Фердинанд Моралес, мир праху его, вступил в брак с дочерью проклятого народа, да еще и потакал ее безбожию, позволяя держать в своем доме атрибуты мерзкой веры.
А если бы у Моралеса родились дети от вероотступницы, то она, безусловно, воспитала бы их в духе скрытой ненависти к католичеству, и ее лицемерные выкормыши втерлись бы в испанскую элиту и непременно стали бы наносить ущерб вере, государству и народу. Торквемада назидательно добавил, что основание публичной инквизиции защитит сынов Испании от греховных и вредоносных браков.
Воспитанная горячей католичкой, Изабелла не могла не признать правоту своего духовника. Его доводы казались ей логичны, жизненны, красноречивы. Моральная пагуба иудейства огромна, она отравляет здоровый дух католического королевства. И неизбежна жестокость ради высокой цели.
Изабелла понимала и принимала образ мысли Торквемады. Но разве можно приложить это к Мари? Добрая королева любила ее, жалела, сострадала. Как трудно было согласиться с новыми пытками! К счастью, долг и чистота возобладали над слабостью. Ум Изабеллы перевалил необходимость жестокости, как меры последней. Однако она всё спрашивала свое сердце: “Вере следуя, я не изменила ей? Права я перед Богом? Слышит Он мой голос?”
Изабелла не подумала о том, что природа одинаково устроила их души – Мари и ее. Королева гнала от себя мысль о крайности. Она слишком надеялась на власть любви, чтобы долго унывать из-за судьбы своей подопечной. Ведь Мари и Стенли так сильно любят друг друга! Несомненно, Мари отбросит заблуждения, отдавшись стихии чувств!
Глава 30
“О, милосердие!
Любовь мою земную, но небес достойную,
Ты сбереги.
Не дай надежде умереть во мне или меня покинуть!”
(Миссис Хеманс)
Печаль утраты, невразумительность суда, удовлетворение одних и разочарование других отменой казни – все эти потрясения утомили чувства горожан. Минуло несколько месяцев, и веселье и радость вернулись в Сеговию. Оживленность отчасти объяснялась приготовлениями к долгожданной войне с маврами.
Труд оружейников и кузнецов был в большом спросе. С соблюдением мер секретности передвигались по всей Испании войска, стягивались в объединенные силы. В Европе наступило время создания регулярных армий взамен феодальных ополчений. Вдохновленные видами на подвиги и славу, съезжались доблестные рыцари, готовые служить монархам, отечеству и католической вере.
Король Фердинанд на время отлучился в свои исконные земли, применив этот маневр, чтобы вернее усыпить бдительность мавров. А те, на счастье, были слишком поглощены внутренней междоусобицей и мало значения придавали войсковым передвижениям христианского недруга. Слепнут люди от вражды со своими.
Участвуя в празднествах, Артур Стенли пользовался успехом, граничащим с любовью. Подозревая в англичанине душегуба, испанцы с готовностью принимали мнимое преступление за реальное, ибо чего ждать от иностранца? Поняв ошибку, спешили исправить ее с характерной горячностью. Стенли купался в почестях, не было недостатка в знаках уважения, в похвалах, в почетных приглашениях.
Для женской половины королевского двора молодой, неженатый, отважный и безупречно галантный английский рыцарь был объектом особенного интереса. Вполне сознавая сей факт, Стенли избрал похвально сдержанную линию поведения, не поощряющую романтические фантазии юных дев. Впрочем, одна из особ прекрасного пола, уже знакомая читателю Катарина, более других привлекала целомудренное внимание Стенли.
Катарина была допущена к Мари, и королева разрешила своей придворной отвечать на вопросы рыцаря о пленнице. Катарина знала, что интерес Стенли к ней есть не более чем его интерес к Мари. И все же общение с англичанином волновало ее, и она дала свободу своему сердцу отправиться в плаванье к неизвестным берегам.
За полгода физическое и духовное здоровье вдовы Моралеса в достаточной степени восстановилось, и Изабелла посчитала, что скоро настанет время осуществить план обращения в христианство. Королева не сомневалась в успехе предприятия и потому открыла двору тайну пребывания Мари под ее кровом. Вдова не появлялась на людях, и горечь утраты служила оправданием ее уединения. Никто не знал, как вернулась Мари после своего необъяснимого исчезновения, и никто не догадывался, что послушник и Мари – одно лицо. Было объявлено о возвращении молодого монаха к отцу Амброузу.
Мари много молилась и предавалась воспоминаниям. Одиночество не тяготило, скорее, радовало ее. Несли отраду редкие доброжелательные знаки внимания Изабеллы. Утешала мысль о благоденствии Артура, и сладко было сознавать, что это она спасла его. Но вспышки света в ее душе не рассеивали мрака худых предчувствий.
Стенли готовился покинуть Сеговию и совершить марш на юг – там Фердинанд приказал ему закрепиться на важном рубеже для скорого вторжения на территорию мавров. Стенли предстояло дожидаться подхода войск короля, находившегося в Сарагосе.
Королева дважды предумышленно устраивала Стенли случайные встречи с Мари, и сама присутствовала при сем. Завидев возлюбленную, храбрый рыцарь словно лишался языка, яркие признания, которые он тысячекратно повторял наедине с собой, застывали у него на устах. Но волнение в голосе и любовь в глазах говорили красноречивее слов.
Робко высказанному желанию не получить желанного ответа. Мари глядела на Стенли, и трудно было с уверенностью судить, видит ли она его. Лицо ее становилось бледно, взгляд выражал усталость и словно просил покоя. Артур не хотел замечать перемен, его чувства были, как прежде, пылки, а надежды незыблемы. Изабелла рисовала перед ним прекрасную картину будущего, в которое он горячо верил. Он не боялся месяцев и лет, ибо не сомневался в счастье. Стенли покинул Сеговию с умиротворенным сердцем.
Благословив Стенли в поход, королева направилась в Сарагосу к мужу – она хорошо знала, что ее пребывание рядом с супругом накануне войны вселяет уверенность и спокойствие в его доблестное сердце. Она взяла с него слово, что как только в военном лагере на юге, куда он вскоре отправится, и где его дожидается Стенли, будут созданы условия для пребывания женщин, он известит ее, и она последует за ним. Фердинанд охотно исполнил обещание, ибо присутствие Изабеллы поднимало не только его собственный боевой дух, но и прибавляло храбрости рыцарям и простым солдатам. Такую отнюдь немалозначащую лепту вносила эта женщина в ратный труд мужчин.
Для Мари время скользило мирно и тихо. В Сеговию вернулась Изабелла, и впервые близость доброй королевы не успокоила, но растревожила душу Мари – пробудились задремавшие было предчувствия новых испытаний. И вот, горький день настал. Изабелла повела с Мари решительный разговор и изложила ей свой план, разбив хрупкую безмятежность ее житья.
“Дорогая и любимая наша Мари! Физические и душевные силы вернулись к тебе в той мере, что достаточна для нашей непростой откровенности, – размеренно произнесла королева, – мы не можем бесконечно долго оказывать покровительство иудейке, присутствие которой под королевским кровом беспрецедентно. Наша церковь требует от тебя свершить крутой жизненный поворот. Мы просим обдумать принятие католичества, о святости и чистоте коего станет ежедневно беседовать с тобой добрейший отец Денис. Когда он сообщит нам, что ты отмежевалась от варварского иудейства и окунулась в лоно истинной веры, то, как и прежде, ты будешь купаться в любви при нашем дворе, и наследуешь состояние твоего покойного мужа, мир праху его”.
Мари приготовилась ответить своей благодетельнице, но та остановила ее жестом руки.
“Прошу, Мари, не надо поспешных слов. Мы ничего не просим сейчас, кроме послушания. Пусть сердце твое подготовится к переменам. Остальное довершат наставления отца Дениса. Мы не допускаем мысли, что наша доброта и великотерпение окажутся напрасными, и ты останешься в плену заблуждений. Мы любим тебя такую, какая ты есть, но мы желаем твоего прозрения, и лишь от тебя самой зависит, сколь продолжительным будет твой путь к счастью. Нам известно, что жестоковыйный твой народ отвергает любые доводы, кроме жестокости. Но мы надеемся, что в душе Мари Энрикес-Моралес любовь и благодарность возобладают над упрямством худшего толка, и нам не придется применять тех мер, которых так легко можно избежать!”
Суровость неизбежных слов всколыхнула душу Изабеллы. На глазах ее выступили слезы, и она поспешно удалилась, дабы Мари не заметила слабости государыни.
Глава 31
“За нее я терял, сколько дать ты мне мог,
И про то знает Он, нас карающий Бог,
Моя скорбь и надежда во власти Его,
А в твоей – моя жизнь, что отдам за Него”.
(Джордж Байрон, “Еврейские мелодии”, перевод Н. Минского)
Судьба вела Мари по стезе мучений. Сотни и тысячи лет обитавшие во враждебной среде сыны и дочери ее народа были презираемы и терпели страдания – телесные и духовные, а зачастую обрекались на смерть. О причине сего можно спорить, но факт неопровержим. Что поможет совместить печальную реальность с добротой Всеведущего? Только вера в будущее счастье в лучшем мире, уготованное Им для страдальцев.
Благородная Изабелла предложила выбор любимой ею Мари – стать католичкой, отрекшись от веры отцов, или принять пытки. Казалось, для Мари решение дилеммы очевидно: вступить в веру Христа и блюсти свои убеждения тайно. Разве множество иудеев Испании в ту давнюю пору не держались внешне христианских обрядов, нося в сердце родную религию? Разве сама Мари не принадлежала к этому классу?
Мари, однако, находила решительное отличие нынешнего положения от прошлого. После публичного признания в иудействе, она полагала двойным предательством отказ от учения отцов. Первое, за доброту и заботу она не могла платить неблагодарностью и обманом любимой королеве, столь милосердной к ней. А второе, гласный уход от священного древнего закона означал бы оскорбление его как в глазах иудеев, так и в глазах христиан.
Отец Денис был предан своей вере не менее чем Мари – своей. Он душевно жалел ее, оглушенную ложными идеями, не знающую подлинной благодати, даруемой лишь пребыванием в лоне христианства. Он терпеливо разъяснял ей, как важно уберечь молодую жизнь от обмана в этом мире, а в мире ином – от ада, которого иудейке не избежать. Но легко проповедовать мораль, да обосновать трудно. Отец Денис неустанно молился за спасение души своей подопечной, он просил Господа дать ей силы и разумение сделать правильный выбор.
Мари искренне старалась понять доводы отца Дениса. Беседы с ним о чистоте и истинности католической религии возвращали ее к раздумьям о вере иудейской. Чем больше она размышляла и сравнивала, тем очевиднее для нее становилась правота ее предков, и обращалась в пар последняя капля сомнений. Возможно, думы, а, скорее, внушенные с младых ногтей понятия, привели Мари к незыблемому решению – она никогда не станет католичкой и не изменит иудейству. Мари сочувствовала прямодушию и рвению отца Дениса, и тем тяжелее ей было разочаровывать его.
Мари хорошо знала Священное Писание на оригинальном языке, на языке ее народа, и это помогало ей в диспутах со старым монахом. После трех месяцев бесплодных усилий, отец Денис признался Изабелле в своей неспособности обратить Мари в истинную веру и смиренно просил королеву уволить его от продолжения миссии.
Сообщение монаха неприятно удивило Изабеллу – не такого доклада ожидала она. “Жестоковыйность – последнее прибежище безрассудства!” – с досадой заметила она священнику. Однако неудача лишь укрепила королеву в намерении обратить упрямицу. Изабелла готова была даже на то, что Мари примет католичество для видимости, и уповала на Святой дух, который исправит неудачу ее и отца Дениса и превратит лицемерие в чистосердечие. Кто знает, как поступила бы Мари, кабы знала об угольке оппортунизма в горниле монаршей религиозной ретивости?
Королева освободила священника от дальнейших наставлений иудейке, но поручила ему сообщить Мари, что ей даются еще две недели на размышления о вероучениях и о последствиях неуступчивости.
С тяжелым сердцем Изабелла поведала Торквемаде новости от отца Дениса. Духовник королевы слушал ее с внутренним торжеством правоты. Скривив губы в улыбке и, с важностью наморщив лоб, настоятель монастыря заявил, что случившееся отнюдь не удивляет его. Безбожница применила к монаху испытанное средство своего низкого народа – колдовство. Испокон веку так поступают иудеи с теми, кто добром и разумом пытается отвратить их от богопротивной веры.
Из уст духовника слова о колдовстве звучали вполне убедительно для королевы. И все же она добилась согласия Торквемады на двухнедельную отсрочку. Изабелла обещала с содроганием и жалостью, что если и это не поможет, то она отдаст Мари в руки инквизиции. По мнению Торквемады, только пытки и огонь смогут избавить Испанию от страшного зла ядовитой расы.
Изабелла с волнением ждала окончания последнего испытательного срока. Она горячо молилась, чтобы Бог наставил на ум безрассудную, а если не случится сего, то она просит ожесточить ее доброе сердце, дабы смогла она предать очищению огнем меднолобую иудейку.
Отец Денис весьма впечатлился возвышенностью духа и религиозным энтузиазмом своей оппонентки. Человек сильный и ценивший веру больше жизни, он потрясен был тем, как слабая женщина, знавшая о страшных последствиях несговорчивости, тем не менее, ни на йоту не отступила от закона предков. По природе незлой, он просил королеву и духовника ее оставить затею с обращением Мари, не предавать ее суду инквизиции, а положиться на молитвы и время, которые вкупе непременно наставят на добрый путь заблудшую душу.
Современный читатель, разумеется, понимает, что просьба великодушного монаха была отторгнута велением времени, говорившим устами сильных мира. Торквемада легко доказал отцу Денису, как до этого он без особого труда убедил Изабеллу, что иудейка просто-напросто ослепила священника колдовством, и последний утратил католическую бдительность.
Отец Денис не мог сомневаться в словах высокопоставленного римского бонзы. Таков был век: кормчие церкви провозглашали истину от имени святой веры. Присвоив себе права небесных судей, они учили на земле людей и народы, что есть добро, и что есть зло. Узурпация скрывалась от народа, на нее надевали личину разумности и вековечности. Прелаты называли божественным полезное им, а опасное для своего главенства – дьявольским.
Порой, личности умнейшие и благороднейшие, монархи в том числе, бессильные освободиться от фанатизма и власти веры, от ее имени творили вещи негуманные и пагубные. Честная история умеет отличать в делах своих распорядителей благодеяния, вершившиеся под водительством разума и доброты, от преступлений, вдохновленных безумием необузданной религии.
Двухнедельная отсрочка не изменила решения Мари не принимать католическую веру и остаться иудейкой. Она сообщила об этом отцу Денису, и тот, горюя, передал ее слова Изабелле. Милосердствуя и не желая томить пленницу неизвестностью, королева немедленно вызвала ее к себе. Ужас охватил Мари. Она знала близкое грядущее. Одно мгновение страх торжествовал победу – обнять крест и спастись! Едва держась на ногах, трепеща, Мари явилась пред очи владычицы своей земной судьбы.
Глава 32
“Горем заломлены руки, трогательно слабы.
Нет, ни любви, ни вере не вынести мук борьбы.
Хрупкий, в бурю трепещет женского сердца тростник.
Дрожал, под ветром сломался и головою поник”.
(Миссис Хеманс)
Тяжело облокотившись на спинку громоздкого стула, Мари стояла напротив Изабеллы, всматривалась в ее лицо и пыталась прочесть свою судьбу. Мари казалось, что стук ее сердца оглушительно громкий, она дышала с трудом. Королева долго молчала, обдумывая, с чего начать, затем заговорила.
“Мы вызвали тебя, Мари, – мрачно и сухо произнесла королева, – чтобы из твоих собственных уст выслушать решение, которое донес до нас отец Денис. Нам трудно поверить! Если бы мы не любили и не жалели тебя, жертвуя при этом расположением церкви, если бы мы не надеялись на преодоление тобою тупого упорства богопротивного народа, мы без колебаний отдали бы тебя на суд инквизиции. Мы обескуражены вопиющей неблагодарностью. Не давай нам повода думать, что бесчувственная иудейская раса не родит счастливых исключений. Мари, не вынуждай нас к мерам, чуждым милосердному королевскому сердцу”.