Грег Мортенсон
Три чашки чая
Глава 6
Крыши Равалпинди на закате
Молиться лучше, чем спать.
Призыв к молитве
Он проснулся и в холодном поту стал искать на себе деньги. Вот они! Двенадцать тысяч восемьсот долларов потрепанными сотнями в зеленом нейлоновом мешочке, который висит на груди. Комната гостиницы в Равалпинди была настолько скромной, что спрятать купюры, кроме как на собственном теле, было негде. Он рефлексивно сжал мешочек с деньгами, – как делал это постоянно с момента вылета из Сан-Франциско, – затем спустил ноги с койки и ступил на влажный цементный пол.
Двенадцать тысяч на школу. Восемьсот – на жизнь в течение нескольких месяцев…
Грег отдернул штору, и его глазам открылось чистое небо и покрытый зеленой плиткой минарет мечети. Небо отливало фиолетовым, значит, был рассвет. Или закат. Мортенсон встряхнулся. Точно, закат. Он прибыл в Исламабад на рассвете, добрался до гостиницы в Равалпинди и, судя по всему, проспал весь день.
За 56 часов Грег обогнул половину земного шара. Билеты он купил с хорошей скидкой. Из Сан-Франциско его доставили в Атланту, потом во Франкфурт, Абу-Даби, Дубай и, наконец, в жаркий и душный аэропорт Исламабада. Затем он оказался в соседнем Равалпинди. Управляющий отелем «Хьябан» заверил его, что дешевле комнаты не найти нигде.
Каждая рупия была у Грега на счету. Любой потраченный доллар – это кирпич или учебник, которого не хватит школе. За восемьдесят рупий (около двух долларов) Мортенсон поселился в комнате-постройке размерами три на три метра на крыше отеля. Комната больше напоминала садовую хижину, чем гостиничный номер. Он натянул брюки и рубашку и открыл дверь. Вечерний воздух не стал прохладнее, но хотя бы подул легкий ветерок.
Местный портье Абдул Шах в небесно-голубом наряде поднял на него глаза. «Салям алейкум, сахиб[23], Грег-сахиб», – сказал он, словно целый день ждал, когда Мортенсон проснется, чтобы напоить его чаем.
Грег устроился на ржавом складном стуле. Он взял надколотый фарфоровый чайник со сладким чаем с молоком и попытался разобраться в собственных мыслях, чтобы составить план.
В прошлом году он останавливался здесь как член прекрасно подготовленной экспедиции. Каждая минута была расписана – приобретение запасов, сортировка, получение разрешения и покупка билетов на самолет, наем проводников и мулов…
«Мистер Грег-сахиб, – прервал ход его мыслей Абдул, – могу я спросить, почему вы вернулись?»
«Я приехал строить школу, иншалла[24]», – ответил Мортенсон.
«Здесь, в Равалпинди, Грег-сахиб?!»
«Нет, в Корфе».
За чаем Мортенсон рассказал Абдулу о неудачном восхождении на К2, о путешествии по леднику и о том, как жители Корфе отнеслись к иностранцу, который случайно оказался в их деревне.
Сидя на корточках, Абдул погладил себя по объемистому животу, обдумывая услышанное. «Вы богатый человек?» – спросил он, с сомнением глядя на потрепанные ботинки и грязные штаны Мортенсона.
«Нет, – ответил Грег. – Но я целый год искал способ исполнить свою мечту. И многие люди в Америке дали мне деньги на эту школу, даже дети. – Он достал зеленый нейлоновый мешочек из-под рубашки и показал Абдулу. – Этого хватит на одну школу, если я буду экономен».
Абдул поднялся. «По милостивой воле Аллаха всемогущего, завтра мы договоримся о скидке. Мы дадим вам хорошую скидку», – сказал он, забирая чайник и уходя.
Мортенсон вышел на крышу отеля и уселся на складной стул. Со стороны мечети донесся призыв к вечерней молитве. Мортенсон увидел, как стая воробьев поднялась с тамариндового дерева в саду отеля и понеслась на крыши домов…
По всему Равалпинди раздавались призывы муэдзинов с десятка мечетей. Год назад Мортенсон уже сидел на этой крыше. Тогда закат в Равалпинди казался ему романтичным и экзотическим. Но сегодня ему казалось, что муэдзины обращаются прямо к нему. Их надтреснутые голоса, веками призывавшие к вере и исполнению долга, казались призывом в действию. Он отбросил сомнения, которые терзали его весь последний год, так же решительно, как Абдул убирал чайные принадлежности. Завтра нужно было начинать.
* * *
Абдул постучался в дверь комнаты Грега одновременно с утренним призывом муэдзина. Правоверных Равалпинди призывали на молитву в половине пятого утра. Мортенсон открыл дверь и увидел, что портье с решительным видом протягивает ему поднос с чайными принадлежностями.
«Вас ждет такси, но сначала чай, Грег-сахиб».
«Такси?» – переспросил Мортенсон, протирая глаза.
«Для цемента, – пояснил Абдул так, словно объяснял элементарные вещи нерадивому студенту. – Как вы собираетесь строить школу без цемента?»
«Да никак, конечно», – улыбнулся Мортенсон, залпом выпил чай и почувствовал, что окончательно проснулся.
На маленьком «судзуки» они двинулись на запад по дороге, которая некогда соединяла Кабул с Калькуттой, но теперь превратилась в первую национальную трассу, так как границы с Афганистаном и Индией часто были закрыты. Автомобиль, казалось, вообще не имел подвески. Они неслись по ухабам со скоростью километров сто в час. Мортенсон скорчился на заднем сиденье и изо всех сил старался не выбить себе зубы собственными коленями.
В шесть часов они были в Таксиле[25]. В 326 году до нашей эры Александр Македонский привел сюда свою армию. Город стал восточной окраиной его империи. Таксила расположена на пересечении торговых путей, соединяющих Восток и Запад. В этом месте проходил Великий шелковый путь, ведущий из Китая. Здесь был крупнейший торговый центр античного мира. И сегодня Таксила сохранила античные черты. Некогда тут находился третий по величине буддистский монастырь. Отсюда буддизм распространялся на север, в горы. Но если исторические мечети Таксилы тщательно ремонтировали и восстанавливали, то буддистские храмы разваливались прямо на глазах. У подножия Гималаев раскинулся пыльный рабочий городок, почти сливающийся с окружающим пейзажем. Здесь производили устаревшие танки по советским образцам для пакистанской армии. Четыре трубы дымились над четырьмя цементными заводами. Местный цемент – основа строительства в Пакистане.
Абдул привел Мортенсона в чайную и познакомил с тремя пожилыми мужчинами. Мортенсон собрался сразу же говорить с ними о скидках, но Абдул осадил его, как наивного школьника: «Грег-сахиб, сначала нам нужно выпить чаю и поговорить о цементе».
С трудом устроившись на крохотном стуле, Мортенсон выпил пятую за день чашку зеленого чая и попытался вникнуть в суть разговора Абдула с новыми знакомыми. Белые бороды этих людей давно пожелтели от никотина. Разговор шел страстно. Мортенсон никак не мог понять, как он связан с цементом.
Оставив несколько грязных рупий на столе, он спросил: «Ну так что? Какой завод? Фетко? Фауджи? Аскари?»
«Они не смогли сказать, – объяснил Абдул. – Но посоветовали пойти в другую чайную. Двоюродный брат ее владельца занимается цементом».
Они побывали в двух чайных и выпили множество чашек зеленого чая. Ответ удалось получить лишь к обеду. Цемент с завода Фауджи подошел и по цене и по качеству. Он должен был выдержать суровый климат Гималаев. Приобретая сто мешков цемента, Мортенсон думал, что его школа должна быть прочной. Настроившись на скидку, Грег неприятно удивился тому, что Абдул, отправившись в контору, быстро оформил заказ по стандартным расценкам и попросил у него сто долларов задатка.
«А как же скидки?» – спросил Мортенсон, складывая расписку, в которой говорилось, что сто мешков цемента будут доставлены в отель «Хьябан» в течение недели.
Абдул закурил сигарету «Тандер» и отмахнулся и от дыма, и от вопроса Мортенсона: «Скидки? С цементом это дело не пройдет. Цемент – это… – Абдул задумался, как пояснить все непонятливому американцу. – Цемент – это мафия. Завтра на базаре Раджа будут скидки».
Мортенсон молча забрался в «судзуки», поджал колени, и такси рванулось в сторону Равалпинди.
* * *
В отеле Грег отправился в душ. Снимая через голову запыленную рубашку, услышал, как материя треснула. Он посмотрел на рубашку – та была разорвана почти пополам. Под слабеньким душем Мортенсон смыл дорожную пыль, затем снова влез в свою пыльную и рваную одежду. Она отлично послужила, но теперь нужно было покупать что-то другое.
Абдул встретил Мортенсона, когда тот поднимался в комнату. Оценив плачевный внешний вид гостя, он сочувственно покачал головой и предложил сходить к портному. Грег согласился.
Покинув зеленый оазис отеля, они направились в жилой квартал Равалпинди. На другой стороне дороги стоял десяток конных повозок. Лошади нетерпеливо перебирали ногами на жарком солнце, а пожилой мужчина с выкрашенной хной бородой энергично торговался с возчиком.
Над мастерской портного вывески не было. Она примостилась между маленькими магазинчиками на Хайдер-роуд. Все дома здесь либо разваливались от ветхости, либо пребывали в недостроенном состоянии.
Портной Мансур-хан сидел на корточках за крохотной витриной. Рядом с ним стоял вентилятор и лежали рулоны материи. Этот человеке имел поистине императорское достоинство, а очки в черной оправе и безукоризненно подстриженная белая борода придавали ему вид ученого. Мансур измерил обхват груди Мортенсона, удивился, измерил еще раз и записал цифру в блокнот.
«Сахиб, – сказал Абдул, – Мансур извиняется, но на вашу одежду уйдет шесть метров материи, хотя нам, пакистанцам, хватает и четырех. Поэтому придется заплатить на пятьдесят рупий больше».
Мортенсон спорить не стал и попросил сшить ему два комплекта одежды. Абдул раскрутил перед ним два рулона материи: ярко-голубой и фисташково-зеленой. Вспомнив пыль Балтистана, Мортенсон предпочел третий вариант и выбрал материю грязно-коричневого цвета. «Чтобы пыль не была заметна», – пояснил он разочарованному Абдулу.
«Грег-сахиб! – взмолился Абдул. – Лучше выглядеть чистым! Многие станут уважать тебя».
Мортенсон представил себе деревню Корфе, жители которой зимуют в подвалах каменных и глинобитных домов вместе с домашним скотом и греются вокруг открытого огня в своей зачуханной одежде.
«Коричневый цвет будет в самый раз», – твердо сказал он.
Мансур взял задаток. Над улицах Равалпинди раздался призыв муэдзина. Портной быстро отложил деньги в сторону, вытащил поблекший молельный коврик и ловко расстелил его.
«Вы научите меня молиться?» – неожиданно спросил Мортенсон.
«Ты мусульманин?»
«Я уважаю ислам», – ответил Грег, и Абдул одобрительно посмотрел на него.
«Иди сюда», – сказал Мансур. Мортенсон прошел в глубь заваленной тканями и нитками мастерской.
«Каждый мусульманин перед молитвой должен совершить омовение, – объяснил Мансур. – Я уже сделал это, так что покажу тебе в следующий раз». Он подвинул к своему коврику рулон коричневой ткани, которую выбрал Мортенсон, и велел американцу стать на колени рядом с ним. «Сначала мы должны обратиться лицом к Мекке, где покоится наш святой пророк, мир ему, – сказал Мансур. – Затем ты должен преклонить колени перед всемилостивым Аллахом, да будет благословенно его имя».
Мортенсон встал на колени и при этом случайно задел ногой большой рулон ткани. Тот свалился на него и сильно ударил по спине – на Грега будто опустилась карающая рука божества.
«Нет! – остановил Мансур американца, который собирался поднять рулон. Он сложил его руки в молитвенном жесте. – Мы не можем представать перед Аллахом как люди, ожидающие автобуса. Мы с уважением покоряемся воле Аллаха».
Мортенсон сложил руки и стал слушать, как Мансур негромко произносит исламские молитвы.
«Он говорит, что Аллах добр и велик», – пояснил Абдул.
«Я это понял».
«Kha-mosh! Тихо!» – резко оборвал их Мансур-хан. Он склонился в глубоком поклоне и коснулся лбом молельного коврика.
Мортенсон попытался повторить поклон, но успел наклониться лишь чуть-чуть, как услышал треск рвущейся материи и дуновение вентилятора на голой спине. Он робко взглянул на своего наставника.
«Хорошо?» – спросил он.
Портной пристально посмотрел на Мортенсона. Взгляд его был суровым. «Попробуешь, когда я сошью тебе рубашку, – сказал он, скатывая коврик в тугой рулон. – Может быть, тогда научишься».
* * *
Комната-постройка на крыше отеля «Хьябан» за день буквально раскалилась. Не остыла она и вечером. Целый день Грег слышал звуки, доносившиеся из мясной лавки, расположенной поблизости. Когда он собрался спать, в трубах таинственным образом зажурчала вода, а под потолком загорелась люминесцентная лампа. Мортенсон облазил все вокруг в поисках выключателя, но так его и не нашел. Лишь за несколько часов до рассвета его осенило. Он встал на шаткую постель, с трудом дотянулся до светильника и вытащил лампу-трубку. Заснул уже в полной темноте. Утром его разбудил решительный стук Абдула.
* * *
На утреннем базаре Раджа царил тот организованный хаос, который всегда восхищал Мортенсона. Хотя Абдул видел только левым глазом, он подхватил своего спутника под локоть и уверенно потащил по лабиринту улочек и переулков. Повсюду сновали носильщики с грузом на голове, запряженные ослами повозки развозили блоки льда. На огромной площади торговали всем, что необходимо для строительства. Восемь магазинчиков, расположившихся в ряд, предлагали кувалды. Другие десять торговали только гвоздями. После месяцев, проведенных в бесплодных поисках денег, вид стройматериалов возбуждал Мортенсона. Он думал о том, что гвозди могли стать завершающим штрихом в строительстве школы в Корфе.
Мортенсон не поддался соблазну сразу покупать то, что предлагают. Он напомнил себе, что нужно выбирать товар и торговаться. Он разменял первую тысячу долларов и под мышкой нес коробку с рупиями, полученными у менялы.
Сначала Абдул и Грег зашли к торговцу лесом. Подобных лавок вокруг было множество, но Абдул решительно направился именно сюда. «Этот человек – настоящий мусульманин», – объяснил он.
Мортенсона провели по длинному узкому коридору. К стенам были прислонены большие листы фанеры. Грег уселся на большую груду поблекших ковров рядом с хозяином лавки Али. Чистейшие голубые шаровары Али казались чудом среди пыли и стружки. Хотя Абдул на скорую руку заштопал его рубашку, Мортенсону стало неловко за свою грязную рваную одежду. Хозяин извинился, что чай еще не готов, и послал мальчика принести три бутылки газировки.
Грег решительно приступил к делу. Вчера за две хрустящие стодолларовые купюры архитектор Абдул Рауф, офис которого располагался прямо в вестибюле отеля «Хьябан», начертил план школы, о которой мечтал Мортенсон. Пять классов располагались буквой «Г». Также Рауф составил приблизительный список требуемых строительных материалов. Больше всего предстояло потратить именно на лес. Мортенсон достал список и передал его Абдулу. На требуемый лес он отвел две с половиной тысячи долларов.
Потягивая теплую газировку через хрупкую соломинку, Грег наблюдал за тем, как Абдул вслух читает список, а Али что-то подсчитывает на калькуляторе.
Наконец Али поправил белоснежную молельную шапочку, погладил свою длинную бороду и назвал цену. Абдул подпрыгнул, как ужаленый, и хлопнул себя по лбу. Он начал кричать и ругаться. Мортенсон обладал хорошими способностями к языкам и неплохо понимал разговорный урду[26]. Но Абдул использовал столь изощренные и необычные причитания и ругательства, каких Грег никогда не слышал. Абдул спрашивал Али, мусульманин он или неверный пес. Этот джентльмен, указывал он на Грега, оказал Али честь, предложив купить у него лес для святой благотворительной цели. Истинный мусульманин с радостью воспользовался бы возможностью помочь бедным детям, а не старался бы нажиться на них.
Представление, устроенное Абдулом, не произвело на Али никакого впечатления. Он невозмутимо слушал причитания и проклятия, потягивая газировку.
Чай принесли прежде, чем Али успел ответить на патетическое выступление Абдула. Душистый напиток был разлит в изящные фарфоровые чашки. Воцарилось молчание. Трое мужчин размешали сахар и приступили к чаепитию. Какое-то время в комнате слышалось только позвякивание ложечек.
Али сделал несколько глотков, одобрительно кивнул и позвал помощников. Нахмуренный Абдул поставил чашку на пол. В комнату прибежал сын Али. Он принес два бруса и положил на ковер по обе стороны от чашки Мортенсона.
Смакуя чай, как изысканное «бордо», Али начал лекцию. Он указал на брус справа, на поверхности которого виднелись темные узлы и жирные разводы. Поднял его и обратил внимание Мортенсона на многочисленные ходы в древесине, проеденные насекомыми. «Местная обработка», – пояснил он по-английски.
Потом Али взял другой брус: «Английская обработка!» На нем не было ни одного изъяна. Али сунул брус под нос Мортенсону и слегка помахал над деревом рукой. Сразу же почувствовался легкий запах соснового леса: материал недавно доставили из Каганской долины.
Сын Али принес два листа фанеры, положил один из них на брусы, снял сандалии и встал на самодельный помост. Вряд ли подросток весил больше пятидесяти килограммов, но лист под ним прогнулся со зловещим скрипом. Другой же под весом мальчика остался практически ровным. По просьбе Али сын стал прыгать на втором листе, но он так и не деформировался.
«Трехслойная, – сказал Али Мортенсону, с отвращением указывая на первый лист фанеры. Потом ткнул пальцем во второй и с гордостью произнес: «Четырехслойная!»
Он снова перешел на урду, но дословно разбираться в его пояснениях не было необходимости. Али говорил, что лес можно купить и дешевле, но каким будет качество? «Вы получите плохой товар от недобросовестных торговцев. Постройте из него школу – и она простоит лишь год. А потом, когда маленькие дети будут читать Коран, пол под ними треснет и они получат тяжелые травмы из-за того, что вы сейчас сэкономили. Вы хотите, чтобы семилетний мальчик истек кровью только из-за того, что вы поскупились на хороший лес?»
Мортенсон выпил вторую чашку чая и откинулся на пыльные ковры. Представление продолжалось. Три раза Абдул поднимался и направлялся к двери, словно собираясь уходить, и трижды Али слегка снижал цену. Грег постепенно опустошил чайник. Когда пошел второй час споров, он почувствовал, что его терпению приходит конец. Он поднялся и вслед за Абдулом направился к двери. Чтобы загрузить грузовик и послезавтра отправиться в Балтистан, ему предстояло еще три десятка подобных переговоров. Мортенсон чувствовал, что не способен больше выдержать ни минуты.
«Baith, baith! Садись, садись! – воскликнул Али, удерживая Мортенсона за рукав. – Ты победил. Он уже договорился о цене!»
Грег посмотрел на Абдула. Абдул – испытующе – на торговца лесом. Тот улыбался и быстро кивал головой. «Да, – кивнул Мортенсону его спутник. – Он говорит правду, Грег-сахиб. Вы заплатите всего восемьдесят семь тысяч рупий». Быстрый подсчет в уме – две тысячи триста долларов. Сумма расхода на лес оказалась даже меньше той, на которую рассчитывал Грег. «Я же говорил вам, что он настоящий мусульманин, – с гордостью произнес Абдул. – А сейчас мы подпишем контракт».
Мортенсон с трудом воздержался от тяжелого вздоха, наблюдая за тем, как Али приказывает принести им еще один чайник.
* * *
К вечеру следующего дня самых разных переговоров, когда у Грега чай буквально лился из ушей, они с Абдулом вернулись в отель на повозке, запряженной небольшой лошадью. В карманах лежали чеки на молотки, пилы, гвозди, кровельное железо и лес для новой школы. Все материалы должны были доставить на следующий день. Абдул и Мортенсон арендовали грузовик. За три дня предстояло отвезти все закупленное в Каракорум.
Абдул предложил вернуться в отель на такси. Но Мортенсон, испуганный стремительным исчезновением денег, решил экономить. На лошади три километра они преодолевали дольше часа. Повозка медленно пробиралась по улицам, по которым повсюду сновали черные такси «моррис». Эти машины ходили в Равалпинди с колониальных времен, когда город располагался на окраине Британской империи.
В отеле Грег смыл с себя пыль, облившись теплой водой из ведра. После этого он отправился к портному, надеясь получить новую одежду, пока не настало время вечерней пятничной молитвы.
Мансур-хан гладил костюмы Грега тяжелым утюгом на углях и тихонько напевал. Хозяева соседних магазинчиков заканчивали работу. Отовсюду раздавался лязг закрываемых железных ставней.
Мортенсон переоделся в чистую одежду, еще теплую от утюга. Скромно прикрывшись длинными полами рубашки, он натянул новые штаны, завязал широкий матерчатый пояс тугим узлом и повернулся к Мансуру.
«Bohot Kharab! Ужасно!» – воскликнул портной. Он подошел к Мортенсону, схватил его за свисающий кушак и заправил пояс в штаны. «Так носить запрещено», – сказал Мансур. Грег явно ощутил прочность уз, которые теперь связывали его с пакистанской культурой. В этой стране существовали строгие правила поведения, которым нужно было подчиняться безоговорочно. Нужно приложить все усилия, думал он, чтобы случайно не нарушить эти правила.
Мансур протер очки подолом рубашки, продемонстрировав американцу собственные, завязанные правильным образом, штаны, и внимательно осмотрел Мортенсона. «Ты уже наполовину пакистанец, – одобрил он. – Хочешь помолиться со мной?»
Хозяин вывел Грега наружу и запер магазинчик. Тропические сумерки сгущались очень быстро, хотя по-прежнему было довольно жарко. Мансур взял Мортенсона за руку и повел его к минарету соседней мечети. По Кашмир-роуд мимо закрытых и закрывающихся магазинчиков в том же направлении спешили мужчины, по двое и по трое. Во время вечерней молитвы дорожное движение в Пакистане замирает, поэтому на улице было необычно свободно.
Мортенсон думал, что они идут прямо в мечеть, но в двух кварталах от ее огромного минарета Мансур свернул на широкую пыльную площадку перед автозаправочной станцией. Здесь более сотни мужчин совершали ритуальное омовение перед молитвой. Под краном Мансур наполнил специальный кувшин и рассказал Мортенсону о том, в каком порядке нужно совершать омовение. Подражая портному, Грег присел на корточки, закатал штаны и рукава рубашки и начал с самых нечистых частей тела. Сначала омыл левую ступню, затем правую. Потом настала очередь левой и правой руки.
После омовения рук Мансур высморкался, прижимая палец к левой, а потом к правой ноздре. Мортенсон проделал то же самое. Вокруг них раздавались сморкания и плевки, а над всей этой какафонией звучали призывы к молитве. По примеру Мансура Грег промыл уши, затем прополоскал рот, который мусульмане считают самой священной частью человеческого тела. Ведь именно изо рта исходят молитвы, которые слышит Аллах.
Мортенсон давно знал, что слово «мусульманин» в буквальном переводе означает «покорный». И подобно многим американцам, исповедующим абсолютный индивидуализм, он считал подобное определение унижающим человеческое достоинство. Сейчас же, стоя на коленях среди сотни незнакомых мужчин, наблюдая за тем, как они смывают не только нечистоту, но и заботы повседневной жизни, он впервые ощутил радость от покорного следования строго определенному ритуалу молитвы.
Кто-то выключил генератор. Работники заправки накрыли колонки специальными чехлами. Мансур достал из кармана белую молельную шапочку и расправил ее, чтобы надеть на крупную голову Грега. Они вместе со всеми опустились на колени на молельные коврики. Люди стояли лицом к стене, на которой красовалась огромная фиолетово-оранжевая эмблема бензиновой компании. Мортенсон знал, что в той стороне, куда обращаются молящиеся, находится Мекка. Но не мог избавиться от ощущения, что приходится поклоняться мастерству техасских и саудовских нефтяников. Он старался забыть об этой циничной мысли.
Мортенсон стоял на коленях рядом с Мансуром и направлял свои мысли к Аллаху. Никто не обращал на него внимания: все сосредоточились на собственных душах. Прижавшись лбом к теплой земле, Грег понял, что впервые с момента приезда в Пакистан его не воспринимают как чужака. «Аллах Акбар, – произнес он. – Бог велик». И его голос слился с хором других голосов, звучавших в темноте….
Мортенсон испытал истинную радость. Молитва этих людей превратила автозаправку в святое место. И кто знает, какие еще чудеса ожидают его впереди?