Глен Кук
Хроники Черного Отряда: Черный Отряд. Замок Теней. Белая Роза
А Ворон? Не знаю. Мне кажется, Ворон не способен на какие бы то ни было чувства, если только дело не касается Душечки. Когда-нибудь его каменная маска пойдет трещинами. Надеюсь, я буду рядом и увижу это.
Душелов поворачивается спиной к огню.
– Не правда ли, – произносит он фальцетом, – прекрасная погода для приключения?
Баритон. Потом слышатся странные звуки. Смех. Взятый пошутил.
Никто не смеется. Смеяться нам не полагается. Душелов поворачивается к Одноглазому:
– Рассказывай. – На сей раз тенор, неторопливый и мягкий, слегка приглушенный, словно голос проходит сквозь тонкую стену.
Или, как сказал Эльмо, сквозь могильный холм.
Одноглазый теперь паинька – ни хвастовства, ни клоунады.
– Начнем сначала. Капитан?
– Один из наших осведомителей узнал о собрании главных мятежников. Одноглазый, Гоблин и Молчун проследили за перемещениями известных нам мятежников…
– Так вы позволили им шляться в свое удовольствие?
– Они привели нас к своим приятелям.
– Разумеется. Одна из слабостей Хромого. Никакого воображения. Когда он видит мятежника, сразу убивает – а заодно и всех, кто подвернется под руку. – Вновь этот зловещий смех. – Не очень много проку, верно? – Затем еще одна фраза, но на неизвестном мне языке.
Капитан кивнул:
– Эльмо?
Эльмо слово в слово повторил то, что уже рассказывал, и уступил очередь Одноглазому, который набросал схему поимки Загребущего. Я ничего не понял, но Душелов мгновенно ухватил суть и в третий раз рассмеялся.
Я мысленно предположил, что мы собираемся выпустить на волю все самое темное, что есть в человеческой природе.
Одноглазый повел Душелова полюбоваться на свой таинственный камень. Мы придвинулись ближе к огню. Молчун вытащил колоду. Желающих сыграть не нашлось.
Иногда я гадаю, как подручные Взятых не сходят с ума, постоянно пребывая с ними рядом. Душелов еще симпатяга по сравнению с остальными.
Одноглазый и Душелов вернулись, смеясь.
– Два сапога пара, – пробормотал Эльмо.
Он редко высказывает свое мнение вслух.
Душелов вновь подошел к огню.
– Прекрасная работа, господа. Просто отличная. Все сделано с воображением. Это, возможно, поможет выбить их из Клина. Мы отправляемся в Розы, как только улучшится погода. Поедут восемь человек, включая двоих ваших колдунов.
После каждой фразы шла пауза, и следующая фраза произносилась другим голосом. Жуть.
Если верить слухам, это голоса тех людей, чьи души захватил Душелов.
Позволив смелости возобладать над желаниями, я вызвался участвовать в экспедиции. Хотелось увидеть, как Загребущий будет пойман с помощью волос и известняка. Вся яростная мощь Хромого не справилась с этой задачей.
Капитан обдумал мое предложение.
– Хорошо, Костоправ. Поедут Одноглазый и Гоблин. Ты, Эльмо. И выбери еще троих.
– Получается только семь, Капитан.
– Восьмым будет Ворон.
– Ах, Ворон? Ну конечно.
Молчаливый и смертельно опасный Ворон станет вторым «я» Капитана. Связь между этими двумя не поддается пониманию. Спрашивается, почему это волнует старину Костоправа? Может, потому, что недавно Ворон напугал его до полусмерти?
Ворон поймал взгляд Капитана, правая бровь приподнялась. Капитан ответил едва заметным кивком. Ворон шевельнул плечом. В чем смысл этого жеста?
Затевалось нечто необычное. Посвященные в тайну уже наслаждались заранее. И хотя я не мог догадаться, чем все обернется, я был уверен: предстоит увидеть нечто жуткое и гнусное.
Буран стих. Вскоре дорога на Розы стала свободной. Душелова одолел зуд нетерпения. Загребущий получил две недели форы, а нам, чтобы добраться до Роз, требовалась неделя. Оставалось надеяться, что пущенные Одноглазым байки о наших шпионах понизят эффективность действий противника.
Мы выехали еще до рассвета, погрузив каменный блок в фургон. Колдуны почти не изменили его формы, выдолбив лишь углубление размером с большую дыню. Я терялся в догадках относительно его предназначения. Одноглазый и Гоблин хлопотали вокруг камня, словно невесту готовили к свадьбе. На все мои вопросы Одноглазый отвечал широкой улыбкой. Скотина.
Погода оставалась ясной. С юга подули теплые ветры. Нам теперь попадались длинные участки раскисшей дороги. И я сделался свидетелем поразительного явления: Душелов спрыгивал в грязь и толкал фургон вместе с нами. Душелов, великий лорд империи.
Розы – столица провинции Клин, свободный город, растущая, многолюдная республика. Госпожа решила, что нет смысла лишать его традиционной автономии. Миру нужны местечки, где человек любых взглядов и убеждений может развеять скуку повседневности.
Так вот. Розы. Город без правителя. Набитый лазутчиками и всяким преступным сбродом. В такой обстановке, утверждал Одноглазый, его план обречен на успех.
Когда мы подъехали к городу, над нами нависли его красные стены, темные в лучах закатного солнца, словно засохшая кровь.
В комнату, которую мы снимали, ввалился Гоблин.
– Я нашел подходящее место, – пискнул он, обращаясь к Одноглазому.
– Хорошо.
Странно. Они уже пару недель не обменивались ни единым бранным словом. Обычно час без их склоки казался нам чудом.
В темном углу Душелов торчал неподвижно, словно тощий черный куст, и негромко спорил сам с собой разными голосами. Он вдруг зашевелился:
– Продолжай.
– Это старая городская площадь. На нее выходит десяток улиц и переулков. Ночью плохо освещена. Нет никакого смысла ходить по ней или ездить после наступления темноты.
– Звучит превосходно, – согласился Одноглазый.
– И не только звучит. Я снял комнату с видом на эту площадь.
– Пошли взглянем, – решил Эльмо.
Долгое пребывание в комнате всем осточертело. Началась суета. Лишь Душелов сохранял невозмутимость. Наверное, он понимал, почему нам не терпится выйти на улицу.
Разумеется, площадь оказалась именно такой, какой ее описал Гоблин.
– Так в чем же дело, в конце концов? – спросил я.
Одноглазый ухмыльнулся.
– Молчальник хренов! – не выдержал я. – В игрушечки играет.
– Сегодня ночью? – спросил Гоблин.
Одноглазый кивнул:
– Если черный призрак прикажет.
– У меня кончается терпение, – объявил я. – Что происходит? Вы, клоуны, только и делали, что дулись в карты да любовались, как Ворон вострит свой ножик.
Он занимался этим часами, и от скрежета стали о точильный камень у меня по спине бегали мурашки. Это знамение. Ворон точит нож лишь в том случае, если ожидает, что ситуация станет паршивой.
В ответ Одноглазый по-вороньи каркнул.
Фургон мы выкатили в полночь. Хозяин конюшни обозвал нас полоумными. В ответ Одноглазый одарил его своей знаменитой улыбкой и сел на место кучера. Остальные пошли пешком, окружив фургон.
Наш груз изменился. Кое-что добавилось. Кто-то высек на камне надпись. Наверное, Одноглазый – во время очередной своей таинственной отлучки.
Вместе с камнем в фургоне ехали объемистые кожаные мешки и дощатый стол, достаточно крепкий на вид, чтобы выдержать вес глыбы. Ножки были сделаны из темного полированного дерева с инкрустированными символами из серебра и слоновой кости – очень сложными и таинственными иероглифами.
– Где вы раздобыли стол? – спросил я.
Гоблин пискнул и рассмеялся.
– Но сейчас-то вы мне можете сказать? – прорычал я.
– Ладно-ладно, – смилостивился Одноглазый, гнусно хихикая. – Мы его сделали.
– Для чего?
– Чтобы положить на него камень.
– Вы так ничего и не объяснили.
– Терпение, Костоправ. Всему свое время.
Вот же гад!
Площадь, куда мы прибыли, выглядела странновато – ее окутывал туман, хотя нигде в городе тумана не было.
Одноглазый остановил фургон в центре площади:
– Выволакивайте стол, парни.
– Выволакивайся сам, симулянт! – пискнул Гоблин. – Думаешь, тебе удастся посачковать, пока мы надрываем пуп? – Он обратился за поддержкой к Эльмо: – У этого паршивого инвалида вечно наготове какая-нибудь отмазка.
– А ведь ты прав, – кивнул Эльмо.
Одноглазый принялся возмущаться. Эльмо не выдержал и рявкнул:
– А ну стаскивай свою задницу и ползи сюда!
Одноглазый метнул в Гоблина убийственный взгляд:
– В один прекрасный день, огрызок, я тебя прихлопну. Наложу проклятие импотенции. Как тебе такое понравится?
Его слова не произвели на Гоблина впечатления.
– Я бы давно наложил на тебя проклятие тупости, если бы мог усилить то, что уже сотворила природа.
– Выгружайте же наконец проклятый стол! – гаркнул Эльмо.
– Нервничаешь? – спросил я.
Перепалки колдунов никогда его не раздражали. Он, как и все, считал их развлечением.
– Да. Залезайте с Вороном в фургон и выталкивайте стол.
Стол оказался тяжелее, чем выглядел. Лишь совместными усилиями мы смогли вытащить его из фургона. Притворное кряхтение и ругань Одноглазому не помогли. Я спросил его, как они с Гоблином ухитрились запихать стол в фургон.
– Мы его в фургоне и сделали, болван, – ответил он и принялся покрикивать, требуя переместить стол то на полдюйма в одну сторону, то на полдюйма в другую.
– Оставьте, где стоит, – сказал Душелов. – У нас нет времени на ерунду.
Его раздраженный тон возымел действие: Гоблин и Одноглазый тут же перестали грызться.
Мы уложили камень на стол. Я отошел в сторонку, вытирая с лица пот. Вся моя одежда пропотела насквозь – и это в разгар зимы. Камень излучал тепло.
– Мешки, – бросил Душелов.
Слово было произнесено голосом женщины, с которой я был бы не прочь познакомиться.
Подхватив мешок, я закряхтел от натуги – он оказался тяжел.
– Эге! Да это же деньги!
Одноглазый захихикал. Я свалил мешок под стол, в кучу других. Там уже лежало целое состояние. Никогда в жизни не видел столько сокровищ разом.
– Разрежьте мешки, – приказал Душелов. – Скорее!
Ворон полоснул ножом. На булыжники посыпались драгоценности. Мы уставились на них, борясь со вспыхнувшей жадностью.
Душелов схватил Гоблина за плечо, взял за руку Одноглазого. Оба колдуна словно съежились. Троица встала лицом к столу с камнем.
– Отгоните фургон, – велел Душелов.
Мне так и не удалось до сих пор прочесть бессмертные слова, высеченные на камне. Я быстро приблизился к столу и пробежал глазами по строчкам:
Пусть тот, кто пожелает назвать
это богатство своим,
положит голову презренного Загребущего
на сей каменный трон.
Ага. Ясно сказано. Откровенно. Доходчиво. Как раз в нашем стиле. Ха!
Я шагнул назад, прикидывая, сколько своих кровных вложил в эту операцию Душелов. В груде серебра виднелись золотые блестки. Один из мешков извергал необработанные драгоценные камни.
– Волосы, – потребовал Душелов.
Одноглазый вытащил прядку волос. Душелов припечатал их пальцем к стенке углубления (как раз размером с голову) в каменном блоке, потом отступил на шаг и взял за руки Гоблина и Одноглазого.
Они начали колдовать.
От сокровищ, стола и камня пошло золотистое сияние.
Можно считать, что наш архивраг уже покойник. Половина мира попытается завладеть такой добычей. Слишком уж она велика, чтобы противиться искушению. Загребущего предадут свои же.
Впрочем, я понимал, что у него есть слабенький, но все же шанс выкрутиться. Загребущий может украсть сокровище сам. Вот только ему придется попыхтеть. У мятежников нет пророков, способных одолеть магию Взятого.
Колдуны завершили работу.
– Пусть кто-нибудь испытает защиту, – велел Одноглазый.
Ворон кольнул кинжалом ножку стола. Раздался треск. Ворон выругался и, нахмурившись, уставился на лезвие. Эльмо сделал выпад мечом. Трах! Кончик его клинка раскалился добела.
– Превосходно, – произнес Душелов. – Увозите фургон.
Эльмо поручил это солдату. А мы, оставшиеся на площади, перебрались в снятую Одноглазым комнату.
Поначалу столпились у окна, желая увидеть продолжение, но энтузиазм быстро испарился.
Розы лишь на рассвете узнали о судьбе, которую мы уготовили Загребущему. Осторожные, но предприимчивые личности изобретали сотни способов добраться до денег. Прочий люд являлся на площадь просто поглазеть. Некая группа хитрецов расковыряла мостовую, намереваясь сделать подкоп. Их прогнала полиция.
Душелов, поставив у окна стул, ни на секунду не покидал своего наблюдательного пункта. Как-то он сказал мне:
– Придется улучшить охранные чары. Я не предвидел подобной изобретательности.
Удивляясь собственной наглости, я спросил:
– Как выглядит Госпожа?
Я только что дописал очередную порцию своих фантазий.
Душелов медленно обернулся, взглянул на меня:
– Как тот, кто способен жевать сталь.
Его голос был женским и мурлыкающим. Странный ответ.
– Надо позаботиться, чтобы они не пользовались инструментами, – добавил он.
Вот вам и отчет очевидца. Тоже мне, раскатал губу… Мы, смертные, для Взятых всего лишь вещи. Наше любопытство им абсолютно безразлично.
И я укрылся в своем тайном королевстве, населенном воображаемыми Госпожами.
Ночью Душелов усовершенствовал охранные заклинания. Утром на площади лежали трупы.
На третью ночь меня разбудил Одноглазый:
– У нас посетитель.
– Что?
– Он голову принес. – Одноглазый так и сиял.
Спотыкаясь спросонья, я подошел к окну. Возле него уже торчали Гоблин и Ворон. Мы скучковались сбоку – никто не желал находиться рядом с Душеловом.
По площади крался мужчина. В его левой руке болталась отрубленная голова, которую он держал за волосы.
– А я все гадал, как долго придется ждать начала, – произнес я.
– Тихо! – прошипел Душелов. – Он там.
– Кто?
Душелов оказался терпелив. Поразительно терпелив. Другой Взятый мне бы попросту врезал.
– Загребущий. Ни звука, а то услышит.
Я так и не понял, как он узнал Загребущего. Возможно, я и не хотел понимать. Подобные штучки меня пугают.
– В нашем плане предусмотрен его тайный визит, – сказал Гоблин.
Как он ухитряется пищать, когда шепчет?
– Загребущий обязан выяснить, кто ему противостоит. А в таком деле он ни на кого не может положиться. – Толстый коротышка горделиво напыжился.
Капитан называет людскую натуру самым острым мечом Черного Отряда. Любопытство и стремление выжить завлекли Загребущего в наш дьявольский котел. Но не исключено, что Взятый сумеет обратить наше же оружие против нас. Возможностей для этого у него немало.
Проходили недели. Загребущий являлся вновь и вновь, – очевидно, увиденное его удовлетворяло. Душелов запретил нам трогать врага, хоть тот и превратился в легкую добычу.
Пусть наш патрон и заботлив по отношению к нам, но в жестокости ему не откажешь. У меня создалось впечатление, что он хочет помучить Загребущего неопределенностью судьбы.
– Город просто помешался на сокровищах, – сообщил Гоблин, радостно приплясывая. – Тебе не мешало бы почаще выходить на улицу, Костоправ. Местные превратили Загребущего в настоящую индустрию. – Колдун поманил меня в самый дальний от Душелова угол и открыл кошелек. – Глянь, – прошептал он.
Я увидел пару горстей монет, среди них золотые.
– С такой тяжестью ходить тебе перекошенным, – пошутил я.
Ухмылка Гоблина – то еще зрелище.
– За эти деньги я продавал сведения о том, где можно отыскать Загребущего, – прошептал он и украдкой взглянул на Душелова. – Само собой, все высосано из пальца. – Он положил руку мне на плечо – для этого ему пришлось встать на цыпочки. – Ты тоже можешь разбогатеть.
– А я и не знал, что мы здесь с целью набить мошну.
Гоблин нахмурился, и его круглая бледная физиономия сплошь покрылась морщинами.
– Да ты кто такой? Что о себе возомнил?
Душелов обернулся.
– Господин, у нас тут пари, мы малость поспорили, – испуганно прохрипел Гоблин. – Обычное дело.
Я громко рассмеялся:
– Весьма убедительно, коротышка. Но не проще ли тебе повеситься?
Он надулся, но ненадолго. Гоблин неукротим, и его юмор прорывается наружу даже в самых тяжелых ситуациях.
– Это ерунда, Костоправ, – прошептал он. – Видел бы ты, чем занимается Одноглазый. Продает амулеты, которые гарантированно указывают владельцу, что рядом находится мятежник. – Быстрый взгляд на Душелова. – И они работают. В определенном смысле.
Я покивал:
– Хотя бы рассчитается с карточными долгами.
В этом весь Одноглазый. Плохо ему жилось в Мейстрикте, не было возможности заняться привычными махинациями на черном рынке.
– Вам же поручили распространять слухи. Подливать масла в огонь, но не…
– Ш-ш-ш! – Он вновь взглянул на Душелова. – Мы этим и занимаемся. В каждой городской пивнушке. Ей-ей, мельница слухов крутится так, что аж крылья отваливаются. Пойдем, я тебе кое-что покажу.
– Нет.
Душелов становится все более общительным. Глядишь, сумею вызвать его на настоящий разговор.
– Тебе же хуже. Знаю одного букмекера, он принимает ставки: сколько Загребущий еще проходит с головой на плечах. А у тебя есть тайная информация, так что…
– Лучше катись отсюда, пока свою башку не потерял.
Я подошел к окну. Минуту спустя через площадь проковылял Гоблин, даже не взглянув на нашу ловушку.
– Пусть себе тешатся, – сказал Душелов.
– Что, господин? – Моя новая попытка, подхалимская.
– У меня слух острее, чем думают твои приятели.
Я уставился на черный морион, пытаясь уловить хоть малейший намек на мысли, скрытые под металлом.
– Безобидная возня. – Душелов слегка повернул голову, посмотрел мимо меня. – Подполье парализовано страхом.
– Да, господин.
– Раствор, скрепляющий кирпичи этого дома, ослаб, вскоре он начнет крошиться. Этого не произошло бы, захвати мы Загребущего сразу. Из него сделали бы символ, выставив невинной жертвой. Конечно, мятежников опечалила бы потеря, но они бы продолжили начатое им дело. И еще до начала весенней кампании Круг заменил бы Загребущего кем-нибудь другим.
Я смотрел на площадь. Почему Душелов все это мне говорит? И одним и тем же голосом? Уж не голос ли это самого Душелова?
– Потому что ты думал, будто я вершил жестокости ради жестокости.
Я подпрыгнул:
– Но как вы?..
Душелов издал звук, заменяющий ему смех:
– Нет, я не читал твои мысли. Просто знаю, как размышляют люди. Ведь на то я и Душелов.
Бывает ли Взятым одиноко? Страдают ли они без простых приятельских отношений? Без дружбы?
– Иногда. – На сей раз голос женский, обольщающий.
Я обернулся, но тотчас, испугавшись, снова уставился на площадь.
Душелов угадал и эту мою опаску. Он перевел разговор на Загребущего:
– Просто его устранение не входило в мои планы. Я хотел, чтобы герой Форсберга дискредитировал сам себя.
Мы даже не догадывались о том, насколько хорошо Душелов знал нашего врага. Загребущий играл в его игру. Он уже совершил две впечатляющие, но тщетные попытки добраться до нашей ловушки. Эти неудачи сильно подорвали его авторитет в глазах сопровождающих. Если верить слухам, в Розах уже сильны проимперские настроения.
– Когда он выставит себя дураком, мы его раздавим. Как назойливого жука.
– Не следует его недооценивать. – Какое нахальство – давать совет Взятому. – Хромой…
– Неудачное сравнение. Я не Хромой. Они с Загребущим очень похожи. Давным-давно… Властелин мог бы сделать его одним из нас.
– А как он выглядит? – Не давай ему замолчать, Костоправ.
От Властелина до Госпожи всего один шаг.
Душелов поднял руку ладонью вперед и медленно согнул пальцы. Меня пробрало холодом. Четко представилось, как эти когти терзают мою душу. Конец разговора.
Позднее я сказал Эльмо:
– Знаешь, сокровища могли бы быть и ненастоящими. Сошло бы что угодно, раз никто не в силах до них добраться.
– Ты не прав, – возразил услышавший меня Душелов. – Загребущий должен знать, что они настоящие.
Наутро до нас дошли вести от Капитана. Несколько мятежников-партизан сложили оружие в ответ на наше предложение об амнистии. Кое-какие их регулярные части, пришедшие на юг вместе с Загребущим, отступили севернее. Смятение добралось и до Круга – его встревожила неудача Загребущего в Розах.
– Но почему? – удивился я. – Ведь ничего, в сущности, не произошло.
– Произошло, – ответил Душелов, как мне показалось, не без самодовольства. – В людских умах. Загребущий, а вместе с ним и Круг выглядят бессильными. Нашему приятелю следовало бы передать командование войсками в Клине другому военачальнику.
– Будь я знаменитым полководцем, вряд ли пошел бы на такое унижение, – заметил я.
– Костоправ! – ахнул изумленный Эльмо.
Что на уме, то и на языке, – это сказано не про меня.
– Эльмо, я серьезно. Можешь представить себе любого полководца – нашего или вражеского – и чтобы он просил другого полководца занять его место?
Черный морион, скрывавший лицо Душелова, повернулся в мою сторону.
– Их вера умирает. Армия, утратив веру, терпит поражение куда более сокрушительное, чем на поле битвы. – Когда Душелов оседлывает какую-то тему, ничто не может его отвлечь.
У меня возникло странное ощущение, что он-то как раз из тех, кто способен уступить командование более опытному.
– Начинается решающий этап. Распускайте слухи в тавернах. Шепчите на улицах. Травите его. Гоните. Давите так, чтобы у него не было времени думать. Пусть он впадет в отчаяние и совершит какую-нибудь глупость.
Я решил, что идея у Душелова правильная. Эта победа будет одержана не на поле боя. Весна уже на носу, но сражения еще не начались. Глаза всех жителей Клина обращены к вольному городу. Все ждут исхода дуэли между Загребущим и защитником Госпожи.
– Теперь уже нет необходимости убивать Загребущего, – продолжал Душелов. – Доверие к себе он утратил полностью. Сейчас мы уничтожаем моральный дух его присных и всего их движения. – И он возобновил бдение у окна.
– По словам Капитана, Круг велел Загребущему покинуть город, – сказал Эльмо. – Тот отказался.
– Он восстал против собственной революции?
– Он хочет уничтожить нашу ловушку.
Вот и еще одна грань человеческой натуры, работающая на нас. Самонадеянная гордыня.
– Доставай карты. Гоблин и Одноглазый опять принялись грабить вдов и сирот. Пора облегчить их кошельки.
Загребущий остался в полном одиночестве – озлобленный, знающий, что на него охотятся. Исхлестанный пес, бегающий по ночным переулкам. Он никому не может верить. Мне стало его немного жаль.
Он дурак. Только дурак продолжает делать ставки, когда уменьшаются его шансы. А шансы Загребущего уменьшались с каждым часом.
Я ткнул пальцем в темный силуэт возле окна:
– Если прислушаться, смахивает на сборище Братства шептунов.
Ворон взглянул поверх моего плеча, но ничего не сказал. Мы играли на пару в тонк, борясь со скукой и временем.
От окна доносилось бормотание десятка голосов: «Я это чувствую», «Ты ошибаешься», «Оно надвигается с юга», «Надо заканчивать немедленно», «Не сейчас», «Уже пора», «Нужно подождать еще немного», «Мы рискуем удачей, игра может обернуться против нас», «Опасайся гордыни», «Он уже здесь, его опережает вонь, как шакала – смрад из пасти».
– Интересно, ему когда-нибудь удается переспорить самого себя?
Ворон и на этот раз промолчал. Я и прежде пытался разговорить его, когда набирался храбрости. Тщетно. С Душеловом и то лучше получалось.
Душелов внезапно поднялся и что-то произнес – гневно и неразборчиво.
– Что случилось?
Я устал от Роз. Меня уже тошнило от этого города. Он пугал меня: гуляя по его улицам в одиночку, можно было расстаться с жизнью.
Один из призрачных голосов был прав. Мы приблизились к черте, за которой выгода от нашей затеи начала уменьшаться. Против воли я уже восхищался Загребущим – он отказывался сдаться или убежать.
– Так что случилось? – повторил я.
– Хромой. Он в Розах.
– Здесь? Почему?
– Почуял крупную добычу. Хочет украсть у нас успех.
– То есть спутать нам карты?
– Это его стиль.
– А не могла бы Госпожа?..
– Мы в Розах. Она очень далеко. К тому же ей все равно, кто прикончит Загребущего.
Политические дрязги среди приспешников Госпожи. Как странен мир. Я попросту не понимаю тех, кто не принадлежит к Отряду.
Мы живем простой жизнью. Думать нас не заставляют, это забота Капитана. Мы лишь выполняем приказы. Для большинства из нас Черный Отряд – убежище, спасение от теней прошлого, место, где ты становишься новым человеком.
– Что будем делать? – спросил я.
– Хромого я беру на себя. – Душелов поискал взглядом свое одеяние.
Ввалились Гоблин и Одноглазый – настолько пьяные, что могли держаться на ногах, лишь ухватившись друг за друга.
– Вот же гадство! – пискнул Гоблин. – Опять снег пошел. Проклятый снег. А я думал, зима кончилась.
Одноглазый разразился песней – что-то о прелестях зимы. Общий смысл я уловил, но не более, потому что язык у колдуна заплетался, а половину слов он не помнил.
Гоблин плюхнулся в кресло, позабыв про Одноглазого. Тот свалился к его ногам, облевал ему сапоги и попытался допеть песню, потом пробормотал:
– А где все, чтоб им пусто было?
– Да в городе шляются. – Мы с Вороном переглянулись, и я сказал: – Надрались на пару – ты можешь в это поверить?
– А ты куда, старое привидение? – пискнул Гоблин, обращаясь к Душелову.
Тот вышел, не удостоив его ответом.
– Скотина. Эй, Одноглазый, дружище, я прав? Старое привидение – настоящая скотина?
Одноглазый оторвался от пола и огляделся. Вряд ли он что-нибудь увидел своим единственным глазом.
– Пр-равлно. – Он скорчил мне рожу. – Ск’тина. Ст’рая ск’тина. – Что-то показалось ему смешным, и он хихикнул.
Гоблин присоединился к Одноглазому. Поняв, что мы с Вороном не уловили юмора, он изобразил оскорбленное достоинство и произнес:
– Здесь нет наших братьев по духу, старина. В снегу нам и то будет теплее. – Он помог Одноглазому подняться, и они кое-как доковыляли до двери.
– Надеюсь, они не выкинут какой-нибудь номер почище этого. Если затеют склоку, то могут и прикончить друг друга.
– Тонк, – бросил Ворон и раздал карты.
Он вел себя так, словно и в глаза не видел пьяной парочки.
Десять или пятьдесят партий спустя в комнату ворвался один из наших солдат.
– Эльмо не видели? – спросил он.
Я взглянул на него. В волосах тает снег, лицо бледное – не иначе от страха.
– Нет, Крутой. А что случилось?
– Кто-то пырнул Масло ножом. Кажется, то был Загребущий. Я его спугнул.
– Пырнул ножом? Масло мертв? – Я поискал глазами свою сумку.
Раненому я буду нужнее, чем Эльмо.
– Жив. Но сильно порезан. Много крови.
– Почему ты его не привел?
– Я не мог его тащить.
Крутой тоже пьян. Нападение на друга немного отрезвило его, но это ненадолго.
– Ты уверен, что это был Загребущий?
Неужели старый дурак пытается нанести ответный удар?
– Конечно. Пойдем, Костоправ, а то помрет.
– Да, пошли.
– Подождите. – Ворон осматривал свое оружие. – Я тоже иду. – Он взвесил на ладонях два идеально заточенных ножа, выбирая, затем пожал плечами и заткнул за пояс оба. – Плащ накинь, Костоправ, на улице холодно.
Пока я искал плащ, он быстро выяснил у Крутого, где находится Масло, и велел оставаться в комнате, пока не придет Эльмо.
– Пошли, Костоправ.
Вниз по лестнице. Улица сменяет улицу. У Ворона обманчивая походка. Кажется, шагает неторопливо, но чтобы держаться рядом с ним, нужно пошевеливаться.
Оказалось, что снегопад – еще не самое скверное. Даже там, где горели фонари, видимость составляла не более двадцати футов. Выпало уже шесть дюймов снега – тяжелого и сырого. Но температура понижалась, а ветер усиливался. Опять метель? Проклятье! Неужели мы мало от них настрадались?
Мы отыскали Масло в четверти квартала от того места, где ему полагалось находиться. Он заполз под какие-то ступеньки. Ума не приложу, как Ворон догадался, где следует искать. Мы перенесли Масло к ближайшему фонарю. Сам он идти не мог, потому что был в отключке. Я фыркнул:
– Мертвецки пьян. Ему грозит только одна опасность – замерзнуть насмерть.
Он был весь перепачкан кровью, но рана оказалась неглубокой: несколько швов – и порядок.
Мы дотащили Масло до нашего жилища. Я раздел его и взялся за иглу, не дожидаясь, когда к нему вернется способность грязно ругаться.
Его приятель успел заснуть. Ворон разбудил Крутого несколькими пинками.
– Что произошло? – спросил Ворон. – Я хочу услышать правду.
Крутой повторил свой рассказ, настаивая на том, что приятеля ранил Загребущий.
Я усомнился в его словах, Ворон тоже. Но когда я кончил орудовать иглой, Ворон сказал:
– Возьми свой меч, Костоправ.
В его глазах появился охотничий блеск. Мне не хотелось вновь выходить на улицу, но еще меньше хотелось спорить с Вороном, когда он в таком настроении. Я отыскал пояс с мечом и щелкнул пряжкой.
Воздух стал холоднее, а ветер сильнее. Снежинки помельчали, зато они больней покусывали щеки. Я брел за Вороном, гадая, куда мы идем и зачем.
Он нашел место, где Масло ударили ножом. Свежий снег еще не успел скрыть следы. Ворон присел на корточки. И что же он там видит? По-моему, в полумраке уже ничего не разглядеть.
– Может, он и не соврал, – произнес наконец Ворон и всмотрелся во мглу переулка, откуда появился нападавший.
– Почем ты знаешь?
Он не ответил.
– Пошли. – Ворон встал.
Я не люблю переулки. Особенно в городах вроде этого, где находит пристанище всякое известное человеку зло и, вероятно, пока еще неизвестное. Но Ворон все шел вперед… Он нуждался в моей помощи… Ворон – мой брат по Черному Отряду… И все же, клянусь, жаркий огонь и теплое вино меня бы устроили куда больше, чем его общество.
Кажется, за весь срок пребывания в городе я провел на его улицах часа три, от силы четыре. Ворон выходил из комнаты еще реже, чем я, однако он явно знал, куда направляется. Он вел меня по улочкам и переулкам, по пустырям и мостам. Через Розы протекают три реки, соединенные паутиной каналов. Мосты относятся к достопримечательностям города.
Но в тот момент достопримечательности меня совершенно не интересовали. Больше всего я желал не свалиться на снег и сохранить под одеждой остатки тепла. Ноги превратились в ледяные глыбы. В сапоги упорно набивался снег, а Ворон не желал останавливаться всякий раз, когда это случалось.
Вперед и вперед. Мили и часы. Никогда не видел столько трущоб и свалок…
– Стоп! – Ворон вытянул руку, преграждая мне путь.
– Что?
– Тихо.
Он прислушался. Я тоже. И не уловил ни звука. Впрочем, я мало что услышал за все время нашей вылазки. В том, что Ворон идет по следу человека, напавшего на Масло, я не сомневался, но как ему это удается?
Откровенно говоря, никакие поступки Ворона меня не удивляли. Никакие – с того самого дня, когда он на моих глазах задушил жену.
– Он совсем близко. – Ворон вгляделся в мельтешение снежинок. – Как мы раньше шли, так и иди прямо вперед, не прибавляй шагу. Наткнешься на него через пару кварталов.
– Что? А ты куда? – вопросил я вслед расплывающейся тени. – Чтоб тебе провалиться!
Я набрал в грудь воздуха, еще раз выругался, обнажил меч и пошел вперед. В голове вертелась лишь одна мысль: как мы станем оправдываться, если прикончим не того, кого следует?
И тут я увидел в полоске света, падающей из двери таверны: высокий поджарый мужчина уныло бредет по снегу и не замечает ничего вокруг. Загребущий? Откуда мне знать? Из нас только Эльмо и Масло участвовали в рейде на ту ферму…
Сумерки сгустились. Лишь двое из тех, кто находится в городе, способны опознать Загребущего. Но Масло ранен, а Эльмо я не видел уже… Где он? Под снежным одеялом в каком-нибудь переулке, холодный, как эта отвратительная ночь?
