Глеб Пудов
Волшебный тюльпан. Рассказы
Кислородный коктейль
Однажды у нас была небольшая смена, около 40 детей. Пионерлагерь принадлежал ныне не существующему заводу. Это был обычный советский лагерь с линейками, аллеями героических защитников Октября, общими зарядками, эстафетами и так далее. Детей, когда к ним приезжали родители, вызывали к воротам лагеря по громкой связи. Было всегда умилительно смотреть, как какой-нибудь октябрёнок или пионер мчится с блестящими глазами на свидание с родителями.
В ту смену нам, вожатым, было работать значительно легче. Во-первых, детей было немного, а во-вторых, начальство наше к тому времени уже укатило в тёплые черноморские дали, оставив вместо себя одного из вожатых. А тот позволял нам всё, что позволял себе. То есть всё что угодно. Беспорядка, конечно, не было, но стало свободнее.
Однажды мы собрались в комнате горниста.
Было нас человек шесть-семь. Все молодые, горячие, неподкупные. Кто-то принёс вино, кто-то – гитару. В ту пору все учились в техникумах и институтах. Ваш покорный слуга изучал ядерную физику. Были среди нас и лирики. Вот среди них-то в конце вечера и вспыхнул спор. О чём? Что определяет поведение ребёнка: наследственность или воспитание, которое мы старались им дать (все мы тогда работали очень честно, были энтузиастами, вдохновлялись разными пламенными идеями). В пылу спора цитировали друг другу Каменского, Ушинского, Руссо, даже Канта и разных запрещённых товарищей, которые нам в ту пору были совсем не товарищи. Спорили-спорили, но, как водится, ни к чему не пришли. В споре рождается не истина, а что-то другое – например, взаимное раздражение. Хорошо, что не подрались.
И вот кто-то – уже не помню кто – встал и сказал торжественно:
– Не ссорьтесь, други. Я придумал весьма интересную штуку. Психологический эксперимент! Слушайте внимательно.
Все притихли.
– Утром, за завтраком, мы объявим детям, что вместо томатного сока в их стаканы налит специальный кислородный коктейль, совсем недавно изобретённый советскими учёными. Он позволяет в течение часа быть невидимыми. Это сделано для борьбы с иностранными шпионами. И если дети хотят помочь Родине в испытаниях этого нового напитка, то они должны выпить по стакану.
Кто-то крикнул:
– Думаешь, поверят?
– Конечно, поверят, дети у нас маленькие, и скажем мы всё это абсолютно серьёзно и строго. Посмотрим, кто и как себя будет вести. Чувствую, нас ждут открытия.
Кто-то ещё сомневался, но большинство согласилось с этой затеей и уже уточняло детали.
На следующее утро в столовой мой друг Мишка (теперь – научное светило), обладающий внушительными внешностью и голосом, сделал объявление. Дети немного погудели, как встревоженные пчелы, и начали с опаской пить «кислородный коктейль».
Теперь вожатые в течение часа должны были притворяться, что не видят никого из детей. Это, как выяснилось позднее, было непросто.
Итак, дети выпили «волшебный напиток». Вожатые начали недоуменно спрашивать друг у друга: «А где же дети?!» Поискали под столами, в шкафах, за полками, стараясь не встречаться взглядами ни с кем из воспитанников. А дети тем временем стали расходиться из столовой. Некоторые вожатые пошли следом (разумеется, делая вид, что занимаются своими делами).
Сколько же «открытий» нас ожидало!
Отличник из отличников, Сережа Г., сын какого-то высокопоставленного папы, начал деловито задирать юбки девочкам; староста лучшего класса курил довольно дорогие сигареты; Дима Н. подложил кнопки на стул, где обычно сидел вожатый его отряда. Этот вожатый, стоявший рядом с Димой, выглядел совершенно изумлённым и позднее спрашивал меня:
– Чем я его обидел? Мы даже почти не разговаривали.
Но были и радостные открытия. Отпетый двоечник Гриша преспокойно уселся читать довольно серьёзную книгу, а Коля Н. поставил на стол вожатой вазу с цветами.
Но в общем надо сказать, что большинство детей начало заниматься обычными делами, совершенно забыв про то, что «невидимы».
Час пролетел очень быстро. Слава Богу, ни один из вожатых своим поведением не выдал товарищей. Когда истекло время, мы просто начали «видеть» воспитанников. Мишка поблагодарил всех за участие в испытаниях.
Многие вожатые пожалели о проведении этого эксперимента. Во-первых, мы обманули детей. Во-вторых, отношение к некоторым из них очень изменилось, и они это почувствовали. В-третьих, мы так и не выяснили, что руководит ребенком: наследственность или воспитание. Сегодня я думаю, что и то и другое. В разных случаях по-разному. Все мы в чем-то похожи и в чем-то различны.
Человек – сложное существо.
Санкт-Петербург
Сундучный король
Однажды я работал в архиве. Надо было уточнить детали одного костюма для важного спектакля. В старом потрёпанном деле я наткнулся на отрывок из воспоминаний уральского «фабриканта», который до революции был хозяином сундучной мастерской. Как сказала мне сотрудница архива, эти записи им преподнесли в дар родственники заводчика. Сегодня они живут во Франции, а недавно приезжали на родину предков в связи с каким-то юбилеем. Мне показались эти записи очень интересными, и я скопировал их для себя.
«Когда Государь Император отменил крепостное право, батюшка мой Петр Васильевич остался на заводе. По старости да немощи перевели его в ту пору в сторожа. На этой должности он и желал оставаться до конца дней. Мы же с братом Павлом порешили иначе. У нас был накоплен небольшой капиталец и мы основали сундучное заведение. Стало быть, записались в партикулярные заводчики. Спрос на сундуки был хороший, жесть мы думали покупать в заводской лавке, а дерево – по билетам в ближних дачах3. Сбывать товар можно было в заводе, а можно было возить в Нижний или в Ирбит4. Накупили мы материалу и, получив родительское благословение, принялись за работу.
Поначалу все было хорошо.
Мы с братом делали ящики, сыновья наши малолетние приколачивали ручки и петли, а жены писали цвяточки. Но потом стало не хватать дерева, заготавливать доски по билетам было накладно, и пришлось нам с Павлом ездить по вечерам за сосной в казенные леса. А в ту пору их охраняли стражники с револьверами. Натерпелись же мы страху да делать нечего – очень нужны были доски. Когда могли, мы покупали лес у петрокаменских5. Но не всегда это было можно – их самих гоняли по лесам, как диких собак. Все тогда злые были, что-то нехорошее чувствовалось.
Однажды один из Перезоловых разболтал важный секрет, который добыл в Англии. Оказывается, жесть можно украшать в виде морозных узоров на стекле. Надо смешать кислоту с водой, нагреть ее, потом высушить. Узнали наши фабриканты об этом и пошло-поехало: каждый начал на свой лад делать, разные краски добавляли, разные цвета получались.
У каждого свой секрет появился.
Повезло нам с братцем и у нас дело пошло. Мы даже наняли несколько заводских мужиков в помощники. А потом и вовсе перестали сами работать: брат ездил по ярмаркам да по базарам, а я в мастерской командовал. Построили новый дом, двухэтажный, первый этаж был каменный, второй – деревянный. А фабрику перевели в отдельное помещение. Там доски хранили, там и сундуки собирали, ручки и петли мы уже покупали в Быньгах6, а листы с «морозом» у своих заказывали, у Меринова и Овчинниковых.
Любили нас мужики…
Хоть и работали с утра до вечера, а плату получали справедливую. Мы же с братом сами из заводских были, знали эту жизнь изнутри. К тому же нравилось нам почудить малость. Однажды под Рождество зашел брат в мастерскую, сказал громко:
– Что-то холодно у вас, мужики.
Взял долговую книгу и сунул ее в печь.
Все так и ахнули:
– Павел Петрович, благодетель…
А одному обойщику7 он лошадь и денег подарил на свадьбу. Причуды у нас были безобидные, по песку летом на санях мы не катались. Я вот любил апельсины выращивать. И вообще любил растения. За домом мы с Павлом разбили небольшой садик, в котором диковинные цветы выращивали. Один из Худояровых приходил к нам цветы перерисовывать, а потом изображал их на подносах да шкатулках. Чудной был человек, талантливый…
Одного из сыновей я отправил в Горный, другого туда же хотел через годик. Дочерей тоже мало-помалу пристраивал. Батюшка к тому времени помер. Остались нам от него только иконы, книги да медные складни. Раскольником он был, беспоповцем, и нас воспитывал в духе истинной веры. Говаривал, что пришли мы из Вологодской губернии, когда все бежали к Демидовым.
Заведение наше процветало. В 1896 году возили мы товар на выставку в Нижний. И не зря свозили, себя показали и на других посмотрели. Не было лучше наших уральских сундуков. Господа из жюри это тоже отмечали. В Петербурге в 1902 году получили похвальный отзыв, начали отправлять товар в Среднюю Азию.
Но увы – потом была революция.
Голодранцы захватили власть. В нашем заводе последние пьяницы да лентяи вдруг прицепили красные банты да стали по домам ходить, агитировать. Кто не агитировался, у того отбирали все подчистую. Понял я – плохо дело. Бог надоумил в том году отправить своих в Крым. Вот и решил я, что закончу в заводе свои дела и к ним поеду.
В один из вечеров пришел в мастерскую, взял топор и собственными руками изрубил последнюю партию товара, чтоб новой власти не досталась. Взял несколько досок, вернулся в дом, зажег их от печки и положил под столик с салфетками.
Гляжу – идут: гордые, довольные, кто-то пьяный, кажется. Какая же злоба меня одолела! Мы с братом всю жизнь работали, не спали, бывало, ночами, он по ярмаркам мотался, я в заводе крутился как мог, а тут пришли эти краснопузые – и подай им все? Все собрать и разделить?
Схватил я старый дробовик, разбил стекло и выстрелил в одного. Он закричал, компанейцы его попадали, некоторые за деревья попрятались. Схватил я батюшкину икону и – вон из дома, огородами выскочил на улицу, они – за мной. Неподалеку был дом того обойщика, которому брат лошадь и деньги подарил. Я – к нему, авось не забыл добро. Вбежал в сени. Видимо, лицо у меня было такое, что хозяйка громко вскрикнула и позвала на помощь. Выскочил ее муж, посмотрел на меня, понял все сразу и кивнул:
– За мной, Андрей Петрович, скорее.
Привел в спальню, открыл старый сундук и говорит:
– Полезайте, не выдам.
А сундук хороший, большой, под жестью подкладки из красной и зеленой ткани, зеркала фигурные, замок музыкальный… В таком и прятаться не стыдно. Залез я, притих. Он положил сверху подушки, посадил свою младшенькую и ушел «гостей» встречать. Слышу – вбегают.
– Где он? – кричат.
– Кто? – невозмутимо спрашивает мой спаситель.
– Кулак и мироед!
– О чем вы, братцы? Не было никого.
Долго они спорили. Уговаривали, угрожали, просили. В конце концов, ушли. Вылез я из сундука, прочитал молитву об избавлении, обнял своего спасителя.
– Спасибо, – говорю, – выручил.
– Схорониться бы вам надо, хозяин, пока все не утихнет.
– Не утихнет, батюшка, не утихнет. Не хочу я тебя под монастырь подводить. Уйду в Екатеринбург, оттуда к своим. Если лошадь дашь, век буду за тебя Бога молить.
Дал он мне лошадь и подводу. Сынок его ночью вывез меня из завода. Пару верст не доезжая до Екатеринбурга, поблагодарил я его и пошел дальше пешком. А как я добирался до Феодосии – это уже другая история».
Санкт-Петербург
Котёнок
Однажды мы с братом отдыхали в пионерском лагере.
Он располагался среди лесов Среднего Урала, неподалёку от промышленного центра, и представлял типичное учреждение тех лет: линейки и зарядки перемежались с занятиями в кружках, холодная манная каша – с вишнёвыми компотами; родители приезжали по выходным и дети часто с удивлением смотрели на их посвежевшие лица; «тихий час» посвящался упоительным боям на подушках, чреватым лёгкими телесными повреждениями.
На десятый день смены в младшем отряде потерялся котёнок.
Это был всеобщий любимец, купавшийся в волнах ласки и умиления. Светло-рыжее неуклюжее создание с маленькими ушками. Скорее всего, он прибежал из находившейся неподалёку деревни. Возвращать его никто не собирался, да, собственно, за ним никто и не приходил. Забывая о кружках и линейках, дети часами возились с приёмышем, а воспитатель в панике думала о его судьбе после окончания смены.
И всё было прекрасно в младшем отряде, пока, как уже говорилось, котёнок не потерялся. Его опекуны на мгновение потеряли бдительность и он благополучно исчез.
Тоска и уныние воцарились среди первоклассников, даже футбол был оставлен. Тщательные поиски не дали результата, оставалось смириться и ждать: авось несмышлёныш вернётся сам?
Дабы отвлечь ребят от скорби, в лагере решили организовать соревнования по бегу. Призами были настоящие медали (срочно закупленные в спорттоварах) и большие шоколадки.
За это стоило побороться.
Принять участие в состязаниях мог каждый желающий. Я, поскольку в то время имел некоторое отношение к спорту, решил попытать счастья. Участников разбили на группы по возрастам и сказали готовиться к забегу на следующий день.
…Девять тридцать утра. В животе булькают манная каша и вишнёвый компот. Мы стоим на старте. Нас восемнадцать человек, некоторые занимаются в спортивных секциях, другие просто хорошо развиты от природы. Конкуренты подобрались серьёзные, но это меня не пугало – за моей спиной было три года занятий лёгкой атлетикой. Никто этого не знал и я, втайне торжествуя, уже представлял себе, как показываю родителям золотую медаль. Брат от зависти лопнет.
Воспитатель резко взмахнул флажком и мы, как сильные скаковые лошади, рванули со старта, поднимая пыль. Трасса проходила по лесу, её обозначили красными лентами. Чтоб никто из особо догадливых не мог «срезать» маршрут, на его крайней точке поставили мальчишку из старшего отряда. Зрители располагались на финише. Каждый болел за представителя своего отряда. Одобрительные крики уже звенели в моих ушах, восхищённые взоры уже сверкали повсюду.
Я был уверен в победе.
Но поначалу, чтоб не раскрывать карты, я держался в середине группы бегущих. Преспокойно выдерживая паузу перед рывком к финишу, я подбирался к лидеру – светловолосому крепышу в красной майке с номером шесть. Минут через пятнадцать лес должен был стать поляной, представлявшей участникам забега возможность для эффектного финиша.
И вот настало время выходить в лидеры и триумфально финишировать. Я лихо обогнал удивлённого крепыша и возглавил группу. До финиша оставалось совсем немного. Сзади раздавались учащённое дыхание и топот преследователей.
Вдруг какой-то светло-рыжий комок выкатился на дорогу, вернее, на узкую тропинку, по которой мы бежали.
Что это? Приглядевшись, я понял, что это тот самый котёнок, любимец младшего отряда. Он встал боком и отчаянно зашипел. Распахнутые от ужаса глаза смотрели на приближающуюся опасность.
– В сторону, дурачок! Затопчем! – крикнул я в отчаянии.
Что было делать? Даже если я перепрыгну через него, из-за моей спины другие бегуны его не заметят. Котёнка ждала печальная участь. Тридцать шесть молодых крепких ног – не шутка.
Я подхватил котёнка и отскочил в сторону.
Через пару секунд меня обогнал крепыш в красной майке. Я подождал, когда пробегут все участники, и спокойно пошёл к финишу. Медаль и триумф достанутся другому.
…Когда я подошёл к финишу, крепыш ещё купался в лучах славы. Медаль ярко горела на его груди. Звучала торжественная музыка. А потом все увидели меня и котёнка. Музыка замолкла, и толпа с радостным рёвом рванула ко мне: «Наш котёнок! Он нашёлся! Он жив!!» Меня окружили, хлопали по плечу, пожимали руку. Пригревшегося котёнка мне пришлось отдать.
Вечером воспитатель нашего отряда подозвала меня и сказала:
– Медаль, конечно, ушла к другому, но вот это ты заслужил. Держи. Приз зрительских симпатий.
И протянула мне большую шоколадку. Я был вполне удовлетворён.
Санкт-Петербург
Возмутительное происшествие
Среди изумрудных сосен и серебристых гор притаился старинный заводской поселок. Когда-то жизнь здесь кипела: гудели домны, стучали молоты, скрипели телеги купцов, приезжавших на ярмарку. Это был мощный завод, краса и гордость демидовской металлургической империи. В XVIII веке сюда согнали мастеровых из разных мест и приставили к работе. Жестокость была неимоверная: за малейшие проступки наказывали розгами или сажали в подвалы высокой башни. Люди знали только адскую работу с раннего утра и до позднего вечера.
Но со временем жизнь брала своё, и действительность принимала более человеческий облик. Мастеровые начали приноравливаться, появились местные промыслы: одни расписывали подносы, другие делали берестяные туеса, третьи сколачивали сундуки. Особенно это распространилось после отмены крепостного права – каждому предоставили возможность заниматься тем, чем он хотел и мог.
Грянула революция.
Завод, и без этого переживавший плохие времена, совсем заглох. Но жизнь не остановилась. Бойкие молодые люди с красными бантами и револьверами решили организовать сундучную артель – в ту пору можно было выжить, только сбившись в кучу. Отобрали у бывших хозяев частных заведений все сундуки, доски, жесть и инструменты. Потом нашли большое помещение и повесили плакат «Слава труду!» Через пару дней одни поехали по ближайшей округе за заказами, а другие начали собирать мастеров. Большинство из них легко поддалось на уговоры: надо кормить семьи. Других уговаривали, третьим угрожали. В итоге собралась вполне крепкая артель с председателем (бывшим беглым арестантом) во главе. Назвали её «Красный сундучник».
…И начались трудовые будни.
Мастера, воспитанные в частных «фабриках», знали своё дело. Посередине рабочего помещения быстро росла гора готовой продукции – сундуки, украшенные листами белого «мороза» и полосами с растительным орнаментом. Большие партии отправляли в разные концы России. Дело пошло, все были довольны.
Через пару месяцев из областного центра пришла директива: подготовить изделия для выставки достижений трудового народа. Руководители артели озадаченно почесали затылки: требовалось что-то необыкновенное, во вкусе рабочего класса, соответствующее его мыслям и чаяниям. Думали долго и… ничего не придумали. В итоге приказали каждому члену артели думать самостоятельно. Если утром кто-нибудь явится без предложений, «будет наказан рублём». Рабочие, погрустнев, разошлись по домам.
Следующий день начался с общего собрания.
Рабочие долго и шумно заполняли помещение, пока сквозь гул голосов не прогремел стальной призыв председателя к тишине. Затем начальник начал по списку вызывать членов артели. Одни предлагали изобрести новый вид изделий, другие – чеканить на сундуках профиль вождя революции, третьи – сделать огромный-преогромный сундук, в котором бы поместилось несколько человек. Многие смиренно признавались, что ничего не придумали.
Председатель мрачнел с каждой минутой. После предложения чеканить на сундуках символы Советской власти, он ударил кулаком о стол и прокричал:
– Не то! Всё не то! Товарищи, разве вы не понимаете, что все будут чеканить профиль Ильича и все будут изображать символы Советской власти?! Этим никого не удивишь! Есть ещё предложения?
Все молчали.
В эту минуту в помещение, хохоча, вошли два опоздавших рабочих. В руках они несли что-то тяжёлое. Когда мастера вынесли ношу на свет, все ахнули: это был большой сундук, сколоченный из икон! С его лицевой стороны на присутствующих строго смотрел святой Николай, на одной из боковых святой Георгий убивал дракона, а на другой – какой-то упитанный мученик страдал у креста. Крышка состояла из большой иконы Казанской Богоматери.
Председатель сказал с возвышения:
– Вот! Вот, это то, что нужно! Выписать им премию! Покажем нашу антирелигиозную сущность… Религия на службе у народа!
Рабочие долго разглядывали этот удивительный предмет, кто-то восхищённо ахал, а кто и недоумевал. Потом все разошлись к верстакам и молоткам – план никто не отменял. Большинство было довольно тем, что проблема так удачно и легко разрешилась.
А на следующее утро сундук пропал.
Вместо него стоял другой – огромный, старинный, блестящий. На нём лежала записка. Мгновенно собралась толпа. Пришли даже те, кто грузил готовые сундуки на телеги. Ошеломлённый председатель схватил листок и стал читать. Послышались голоса:
– Вслух! Вслух!
– Хорошо. «Товарищи – члены артели „Красный сундучник“! Я забрал ваш сундук, потому что из икон делать сундуки нельзя. Это противно всей человеческой правде. К тому же иконы из нашей церкви. Я разберу сундук, а вам даю другой. Стоит он дороже. Вы сможете, коли будет желание, показать его на вашей выставке. Это бесовское время когда-нибудь закончится, и людям снова понадобятся иконы, дабы молиться Господу. С пролетарским приветом, Акинфий Овчинников».
В тишине кто-то сказал:
– Как там написано? «Бесовское время»?
Председатель зло прошептал бухгалтеру:
– Говорил, не надо было брать этого раскольника? А? Говорил? Что теперь делать?
Посовещавшись, решили следующее. О происшествии никому не говорить. Набрать побольше икон из раскулаченных домов. Сделать такой же сундук. Около него поставить охрану. Отправить на выставку заранее.
…Говорят, артель тогда получила грамоту, а председатель – похвалу из области. Сундук перешёл в краеведческий музей, и стал средством антирелигиозной пропаганды. Около него всегда собирались большие группы школьников.
Санкт-Петербург
