Глеб Пудов
Мозаика. Стихи, рецензии, эссе
© Глеб Пудов, 2022
ISBN 978-5-0053-3360-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
От автора
Некоторое время назад была издана книга стихов и рецензий под названием «Цветы воскресного отдыха». В ней собраны собственные стихотворения автора, переводы произведений современных белорусских поэтов, а также рецензии, написанные для разных изданий. Однако по многим причинам в книгу не вошли работы, которые, как сегодня полагает автор, были вполне достойны публикации.
Настоящую книгу, названную «Мозаика», следует расценивать как вторую часть предыдущей. Она состоит из четырёх разделов: собственные стихотворения автора, переводы из белорусской поэзии, рецензии и эссе. Надо отметить, что некоторые рецензии были уже опубликованы в вышеназванном издании, в этом они дополнены и исправлены. То же самое касается стихотворений.
Все эти произведения можно сравнить с частицами большой мозаики, которую представляет современный литературный процесс.
I. Стихотворения
Благая весть
Ещё ты – влажное пятно
в глуби родного организма,
но в нашей речи ты давно
уже растёшь неологизмом.
Сказать, что ждал? Увы, не то, —
скорее, жаждал встречи странной;
пришла пора: ты из Ничто
явился звёздочкою ранней.
Всё изменилось лет на сто
вперёд: движение Вселенной
впитало влажное пятно
под звуки песни колыбельной.
Санкт-Петербург
Сын
Себя как в зеркале я вижу,
но это зеркало мне льстит.
Когда сажусь к нему я ближе,
оно со мною говорит,
руками тоненькими машет,
очами матери глядит —
для мира будет приукрашен
мой неуклюжий внешний вид.
Санкт-Петербург
«Бадямба» и «гэга»
Два слова: «бадямба» и «гэга»
прижились в его словаре —
два хрупких весенних побега,
что радуют глаз в январе.
И что это? Предок далёкий
кивает из вечности нам?
Иль, может, наш мир кособокий
уж манит любовью к словам?
Не ведаю. Тайные тропы
порою ведут к языку.
Как много у судеб работы,
чтоб первую дать нам строку!..
Санкт-Петербург
Синоним
Вчера я сыну объяснял
значенье слова «Бог»,
в глубины тёмные нырял,
но объяснить не мог.
Рассудок мне бы посильней
(иль мал ещё сынок?),
ведь ускользало, как Протей,
значенье слова «Бог».
Вселенский Разум, Добрый Свет,
чудесный старичок…
Искал я правильный ответ,
но отыскать не мог.
И вот явилось, наконец,
решенье: слову «Бог»
синонимично лишь «Отец»!
Согласен был сынок.
Утро
Проснулась чудо-обезьянка:
нас ждут великие дела!
Моя планета спозаранку
в движенье быстрое пришла.
Автомобили загудели
и засвистели поезда,
и пусть родитель из постели
с упрёком смотрит иногда.
Гремит железная дорога,
но чу! – из кухни слышен звук:
там скромно кошка-недотрога
вкушает сыр из женских рук.
Потом те руки капучино
нам приготовят, потому
уже появятся причины
петь славу дому моему.
Проснулось ласковое чадо
и с ним проснулся целый свет.
Другой Вселенной мне не надо —
в другой Вселенной жизни нет!..
«Я работал колыбелью…»
Я работал колыбелью,
иногда конём работал,
и потом в полночной «келье»
превращался в полиглота.
По ночам я плёл рассказов
переменчивые нити;
были остры мои фразы,
словно копья ободритов1.
Меж потоков впечатлений
пробивались стихострочки,
но в поэзии нетленной
я останусь многоточьем…
А года неспешно плыли,
как суда в лазурной дали.
Боги, боги! Что же крылья
вы мне сильные не дали?
Екатеринбург, Петергоф
«Лежу я теперь перед ним …»
Лежу я теперь перед ним —
гляжу на своё отраженье.
Картина предвечна, как Рим,
и всё же прекрасно мгновенье.
Глаза, переносица, лоб,
улыбка, движенья ногами, —
как будто бы методом проб
внедрён я в столетья богами.
Екатеринбург, Петергоф
«…Останется в мире, когда я исчезну…»
…Останется в мире, когда я исчезну,
и буду лишь строчкой из толстых журналов,
а, может, погасшей звездою из бездны,
в которой потухших созвездий немало.
Останется жить среди сильных и слабых,
красивых, уродливых, умных и прочих,
голландцев, китайцев, французов, арабов…
Он будет живым, а вот я… Я – не очень.
Екатеринбург
«Спит в колыбели частица планеты…»
Спит в колыбели частица планеты,
дышит прерывисто, строит гримаски.
Слаб, беззащитен и хрупок; при этом
мил, как царевич из маминой сказки.
Где-то пируют предвечные боги,
где-то свой хлеб добывают крестьяне.
Я размышляю об узкой дороге,
далях далёких, что юношей манят.
Екатеринбург
Речь порядочного человека2
Я родом из лавки мясной.
Мои горизонты не дальни,
и вертится шарик земной
вокруг моих тушек печальных.
Я твёрдо стою на земле,
уверен, упитан, спокоен,
и звёзды, как чудится мне,
смеются в тиши скотобоен.
Екатеринбург
Поколения
«… вот капустная кочерыжка; я её узнаю. Она по крайней мере в десятый раз вырастает вон там в углу, возле абрикосового дерева»
(Э. Золя. Чрево Парижа)
Иван сменил Ивана, Илья сменил Сергея.
Когда пришёл Кондратий, скончался Алексей.
Среди двоих Кириллов исчезла Пелагея,
пополнив на погосте кресты своих друзей.
Так волны набегают: приливы и отливы…
Так длится на планете людей привычный ряд.
Я чувствую порою, как грустно, молчаливо
мне в спину чьи-то тени из сумрака глядят.
Екатеринбург
Особенности одного года
Весной стремительно закрылись горизонты,
как будто двери – сильным сквозняком.
Читал в тиши я сочиненье Ксенофонта
и наслаждался ереванским коньяком.
А время сквозь планету протекало
без смысла, без последствий, – просто так…
И половина человечества дрожала,
другая фыркала презрительно: «Бардак!»
Реальность медленно катилась по наклонной,
газеты цифрами терзали россиян,
а я смеялся смехом беззаконным,
от книги интересной словно пьян.
Санкт-Петербург
Петергофская идиллия
Львов и дельфинов протест грациозен
против бездушья зимы:
в снах серебристых горят туберозы
жарким огнем Хохломы.
Стынет от ветра с немого залива
сосен пушистый эскорт,
старый дворец изукрашен на диво
словно рождественский торт.
Тихо, пустынно теперь в Петергофе —
благостный лик декабря.
С книгой, и креслом, и чашечкой кофе
вспомню чужие края…
Петергоф
Игра
…А сильный конь стремится на врага,
немую битву смертью населяя.
На чёрно-белом поле пешек стая
его движений ждёт издалека.
Волнует их предсмертная тоска,
особенности шахматного рая:
легко, неумолимо пожирает
шесть слабых пешек сильная рука, —
его рука, невидимого бога.
Без лишних сантиментов на алтарь
ненужной им победы бросит строго
и вымолвит чуть слышно: «Да не жаль…»
Цена победы слишком дорога,
если не пешкой победил врага.
Екатеринбург
Новогоднее стихотворение об одиночестве
Я проснусь сегодня рано,
уберу свои подушки,
и достану из чулана
мне знакомые игрушки.
Волки, зайцы, медвежата…
Из коробки пахнет мелом,
борода из серой ваты,
как всегда, обледенела.
Ёлка жемчугом сияет,
меж ветвей резвятся птицы.
И лишь крест дубовый знает:
дед Мороз не возвратится.
Санкт-Петербург
Шведский свадебный сундук
Большой, старинный, расписной,
с замком и плоской крышкой.
Внизу, у стенки лицевой,
зерном хрустела мышка.
Известный мастер «положил»
цветы на синем фоне,
когда-то мастер этот жил
в далёком шведском Сконе3.
Сияют розы как огни,
аканты плетью вьются…
«Jag älskar dig!»4 – поют они
и ласково смеются.
Петергоф
На смерть одного белорусского поэта
Ты ушёл как будто невзначай,
оказалась краткою дорога,
и друзья промолвили: «Прощай,
ты теперь, наверное, у Бога».
Замолчали струны. Тишина.
Песня уж над залом не прольётся,
души не разбудит ото сна
и в людских сердцах не отзовётся.
Незачем на прошлое роптать:
что случилось – то уже случилось.
Строчек твоих светлых благодать
словно летний дождь засеребрилась.
Санкт-Петербург, Минск
Ночные сторожа
Когда на планете сгущается сумрак
и звёзды сверкают на стали ножей,
кладут бутерброды в три тысячи сумок
три тысячи мрачных ночных сторожей.
Они вереницей уходят в закаты,
безмолвно и медленно тают они.
Послышится вскоре работа лопат и
в сторожках немытых зажгутся огни.
Склады, магазины, бассейны, вокзалы,
дома, институты, парковки, сады…
Следят отовсюду и смотрят устало
глаза сторожей из ночной темноты.
Петергоф
Мёртвая квартира
Лохмотья погибших растений – на пыльном столе.
Пусты подоконники, полки, шкафы, шифоньеры.
Пятно на диване, что тускло мерцает во мгле,
стыдливо прикрыто кусочком старинной фанеры.
Не слышно ни звука. Лишь эхо в холодных углах,
как будто паук, притаилось и жаждет добычи.
Всё в прошлом: сомнения, радости, хлопоты, страх,
вернее сказать, они стали уж слишком привычны.
Что дом без людей? Равнодушие толстой стены.
Как песня без голоса, песня без нот и мелодий.
Теряем мы тех, кто судьбой благосклонной даны.
Трагедий так много, однако не меньше – пародий.
Петергоф
Цветы-сироты
Хозяйки нет, пуста квартира.
Повсюду – пыль и тишина,
и даже белый кот-задира
уже не дремлет у окна.
Герань, вьюнок и орхидея
страдают молча без воды.
Какая чудная затея —
оставить глупые цветы.
В другой квартире их не надо.
«Прощайте, други», – им прорек
и навсегда в цветочном аде
покинул добрый человек.
Петергоф
Старость
Теперь смотрю на мир спокойно,
чудес и радостей не жду,
ведь в этой булке многослойной
изюм уже я не найду.
И пусть безумствуют поэты,
пусть ищут светлый идеал, —
возможно, не на той планете
я что-то дивное искал.
Прощай, пророк! И виждь и внемли,
исследуй души и сердца
(явился ты сюда не с тем ли?)…
А я – в кусты. Ламцадри-ца.
Петергоф
Котострофы
1. Кошка (материалы к характеристике)
Беззащитна. Воровата.
Неуклюжа. И порой
этот хитрый провокатор
увлекается игрой.
День проводит у окошка.
Наблюдает, как бегут
толпы смертных понемножку
создавать себе уют.
Ночь полна тревоги смутной,
бега, удали полна!
Радость портят поминутно
шкаф, ботинки и стена.
2. Кошкины сны
Свернулась калачиком тихая кошка,
дыхание ровно, закрыты глаза.
Теперь даже я для неё – понарошку,
а мир шелестит, как весной – стрекоза.
Изящны и тонки её сновиденья
(старинное кружево тоньше едва ль!).
И если бродил среди строчек весь день я,
то в снах очутиться мне вовсе не жаль.
3. Преступление
И вновь – преступленье! Коварная кошка
исчезла под старым столом.
Остались от мячика рожки да ножки,
от Фета – обгрызенный том.
– Ведь ты же читать не умеешь, мерзавка!
За что был истерзан поэт?!
И мне возразила преступница мягко:
– Прекрасен был Фет – на обед.
4. Крошки
С домовым не дружит кошка:
домовой – седой старик,
со стола он наши крошки
собирать давно привык.
Эти крошки – нашей кошки!
Вот препона дружбе той.
Потому для рыжей крошки
вне закона домовой.
5. Зеркало
Кошка вдруг насторожилась:
взгляд – не взгляд, а быстрый нож.
«Что же там пошевелилось?
Это сразу не поймёшь…
Те же цвет, размер, повадки,
те же грация и стать.
Незнакомец хоть и гадкий,
мог бы мне и другом стать.
Он приходит, если здесь я,
и уходит, если – нет.
Как всегда, на прежнем месте,
и мяукает в ответ.
Впрочем, все они похожи,
и волнует их одно.
Надо мне быть с ним построже…
Но красив он, как никто!»
Петергоф
«Ни радость, ни грусть, ни тревога…»
Ни радость, ни грусть, ни тревога…
Ни слёзы, ни крики, ни смех…
Теперь я на скучной дороге.
Ужели такая у всех?
Преступны, тлетворны сомненья,
как будто Бог выключил свет.
Не верьте: то лишь упражненья —
обязан быть в форме поэт.
Великий Новгород
II. Переводы из белорусской поэзии
Николай Викторович Шабович
Поэт, переводчик, педагог. Родился в 1959 году в деревне Бадени Мядельского района Минской области. Окончил филологический факультет Минского государственного педагогического института им. М. Горького (ныне – Белорусский государственный педагогический университет им. М. Танка), кандидат филологических наук, доцент. Автор более 50 научных статей и монографии.
Член СП Беларуси с 1998 года. Лауреат Международной литературной премии имени Сергея Есенина, лауреат Республиканской литературной премии «Золотой Купидон». Автор поэтических сборников «Дом» (1996), «Яшчэ пакуль не лістапад» (1996), «Падары мне сваю адзіноту» (2002), «Мая надзея» (2006), «Хор болей не спявае: пародыі, эпіграммы, прысвяченні» (2008), «Прыколы ад Міколы» (2015). На стихи Н. В. Шабовича написано более 200 песен.
«Пока светает небо тишиною…»
Венок сонетов
1
Надела ты ромашковый венок
И в том венке от радости ликуешь.
Тебя однажды видел я такую,
То время светит мне, как огонёк.
И вот настала лета череда,
Звенели птиц заманчивые трели.
Взлетали к небу юных грёз качели,
И мир, казалось, молодел тогда.
А ты в венке сияла чистотой,
Волшебной чаровала красотой
И что-то говорила звонко-звонко.
Тогда гуляли мы рука в руке…
Почти не изменилась ты в венке
И кажешься мне школьницей-девчонкой.
2
И кажешься мне школьницей-девчонкой,
Когда венком любуешься своим,
Хоть над землёй плывёт осенний дым —
Не май сплывает паутинкой тонкой.
Так, может быть, и мне помолодеть?
Венком украсить голову, быть может?
Да только что-то всё ж меня тревожит,
Ведь не могу венок я твой надеть.
И хоть, конечно, дело не в венке,
Хочу держать удачу я в руке,
Не глядя на минувшего осколки.
Не хуже мне известно, чем тебе,
Что всякое случается в судьбе.
И всё ж улыбка холодна и колка.
3
И всё ж улыбка холодна и колка.
В тревожной суете проходят дни,
Чудесными не кажутся они,
А в волосах уж – инея иголки.
Ведь счастье было, было! Пусть прошло.
Но радость жизни вовсе не пропала.
И коль надежды чуточку осталось,
Готовь для взлёта новое крыло.
И пусть снежинки в волосах искрятся,
Грёз молодых не будем мы стесняться, —
Они как будто животворный сок.
Назло годам, завистникам и року
Ты снова вспомни юности уроки
И губы, как печальный мотылёк.
4
И губы, как печальный мотылёк,
И очи, что в мои глядели очи,
Пусть вижу эти сны не каждой ночью —
Они переступают мой порог.
И в этих снах мы вновь с тобой вдвоём
Бежим по лугу, и хочу нарвать я
Ромашек для тебя, и в белом платье
Ты – как невеста перед алтарём.
Исчезла сказка. Где мгновенья эти?
Мы не были безгрешней всех на свете,
Но грешниками зваться не могли.
О, как же сладки летние свиданья!..
И наши ночи перед расставаньем,
Ты помнишь, как доверчиво цвели.
5
Ты помнишь, как доверчиво цвели
Узоры звёзд в серебряном тумане
И те деревья на лесной поляне,
Куда с тобой однажды забрели.
Смеркалось быстро, в месяца огнях
Сияло нам ромашковое море,
Где утомленье утонуло вскоре,
А путь домой рассеялся в волнах.
А ты венок свой сказочный плела,
Как будто в даль цветочную вела,
Где ярких звёзд ромашковые очи.
О, как чудесно было всё тогда!
Их и теперь я вижу сквозь года —
Свиданий наших ласковые ночи.
6
Свиданий наших ласковые ночи
И губ чудесный, сладостный полон…
Я нежность твою помню… В этот сон
Порой иду, и мне печально очень.
А может быть, и ты среди тревог
Плывёшь в мечтах своих к поляне белой
И рвёшь цветы – свои года – умело,
Чтобы сплести ромашковый венок?
Что юность наша?! Край волшебных снов,
В который хочется вернуться вновь.
И жизни круг – лишь девичий веночек?
Но не грусти, что вдаль плывут года,
Ты и теперь прекрасна, молода,
А взгляд твой и сейчас заманчив очень!
7
А взгляд твой и сейчас заманчив очень,
Он может искушать и чаровать.
О, как тогда нам нравилось гулять,
Покуда звёзд на небе блещут очи.
В заманчивой напевной тишине
Струились нашей юности мечтанья,
В те дни от счастья был как будто пьян я,
Как будто пребывал в волшебном сне.
Вернуть бы вновь счастливые мгновенья,
Что наполняли ночи искушеньем…
Но мы с тобой любовь не сберегли.
Дни исчезают, как листва с деревьев,
Но нашу нежность помню и теперь я,
Как будто годы вдаль не утекли.
8
Как будто годы вдаль не утекли,
В моей остались памяти навечно
И дождь густой, и шелест верб над речкой,
Мечтаний наших смелых мотыльки.
Был колыбелью дивной красоты
Уютный дом твой. Мы благодарили
Судьбу свою, что встречу подарила,
Спасительную, как глоток воды.
Рука с рукой сплетались поневоле,
Как два венка порой весенней в поле, —
Вот так в венок сплетаются года…
А за окном уже заря алела
И задавала свой вопрос несмело:
Ужель мы будем вместе навсегда?
9
Ужель мы будем вместе навсегда?
Нести свой крест – и радости, и муки,
Идти вперёд, не разнимая руки,
В ту жизнь, где даже горе – не беда.
Ты говоришь, что это не пустяк,
Что счастья дни укрыты тёмной далью,
Куда глядим мы с тихою печалью.
Быть может, наша встреча – Божий знак?
Я точно так же верю и не верю,
Стучусь упрямо в запертые двери,
Но время не замедлить никогда.
Пусть в прошлое нам нет уж возвращенья,
В моей душе не чёрные мгновенья —
Та песнь очей, что вечно молода.
10
Та песнь очей, что вечно молода, —
От тяжкой грусти нам спасеньем стала.
Как мы могли с метелью той усталой
Делить секреты наши в те года?
И как же чудно в сумраке ночей
С надеждой ждать грядущей нашей встречи,
Рукою гладить бархатные плечи
И от тебя не отводить очей!..
О, как доверчиво с тобой мы шли
В тот мир, куда дороги повели,
Что нас манили лживой красотою.
Мне так вернуться хочется назад,
И, как когда-то, твой лучистый взгляд
Меня чарует светлой добротою.
