Глеб Ковзик
Столкновение
Клоп
– Я не буду забирать труп! – в который раз повторил низкорослик в очках. Метрдотель, старый, но ещё энергичный человек с большим животом и бульдожьей челюстью, приложившись на стол вновь заявил:
– Мы не можем похоронить вашу жену.
– Не жена она мне больше! – заорал низкорослик.
– Поймите же, нет такого закона, который разрешает похоронить иностранца на нашей земле. Вы обязаны забрать тело и сопроводить его до аэропорта. Мы готовы оплатить трансфер. Пожалуйста, согласитесь. Вы разрываете мое сердце.
– Нет!
Метрдотелю от усталости стало плохо. Сначала потерялся сотрудник Исмаил, молодой менеджер двадцати лет, недавно устроившийся в его «Кемер Бич Лара» . Тем же вечером с просьбой разыскать жену обратился мужчина по имени Бурак, гражданин Британии. Искали весь день по территории отеля, уже собрались от безнадежности вызвать полицию, но помог случай: в одном номере пожилая немецкая пара пожаловалась на клопов под кроватью.
Уборщица побежала в дальнюю подсобку за инсектицидом, но отворив ключом кривую, скрипящую и не поддающуюся дверь, обнаружила нагое, мужское, чрезвычайно волосатое тело. Замешкавшись секунду, она в отвращении хлопнула дверью, ринулась на ресепшн и десять минут трепыхалась про современные, полностью развращенные нравы.
Шум привлек внимание унылого Бурака. Он, видимо чувствуя, как на его голове обильно расцвели рога, побежал в подсобку быстрее обслуги, запутался в шланге и впечатался в стену. Руки и ноги барабанили по двери, стене и менеджерам, которые в страхе пытались убрать от греха подальше ревнивца. Метрдотель, с большим животом наперевес, взял лапищами низкорослого мужчину и, словно бутылку шампанского на вечеринке, принялся его трясти, дабы привести в чувство.
Ошалевший от такой дерзости и энергичной встряски Бурак впал в замешательство, чем и воспользовалась отельная обслуга.
– Открывай! – громко распорядился метрдотель.
Свет, проникший в подсобку, был слабым – с моря двигалась гроза, черная, ветреная, не сулящая ничего хорошего. Но тусклого луча хватило, чтобы увидеть округлую заднюю часть мужского тела, бледную и мохнатую, уставившуюся на людей из темной комнаты.
– Исмаил! Уволен! – метрдотель взмахнул указательным пальцем в небо, как бы презрительно указывая на стыд и позор, устроенный им. Но на вторгшихся людей, как и на реплику своего начальника Исмаил никак не ответил. Все ожидали дальнейшей реакции метрдотеля, а потому затихли в ожидании. Мгновение затянулось. Вытащив белый платочек и прижав к носу, метрдотель прошел внутрь, неуклюже ступая в темной комнате, споткнулся обо что-то, взмолился, а после вернулся и нащупал включатель.
Лампа вспыхнула. Даже за спиной начальника прислуге виделось, сколь ненормальным было положение. Человек-бульдог живо потрепал Исмаила за плечо, потом повернулся к женщине; лежавшая на столе, с прижатой к стене головой, чуть наклоненной вниз, с раскрытой грудью и вздернутым кверху платьем, едва прикрывавшей неприличное место, она так же, как Исмаил, лежала неподвижно, с пугающим стеклянным взглядом. Нахмурившийся метрдотель бросил в неё первое попавшееся тряпье из стиральной корзины, обернулся, побил ладонью по карманам брюк Исмаила, что-то извлек и положил к себе.
– Они мертвы.
– Что? – искренне удивился Бурак.
– Мертвы. Тела остыли. Вызвали полицию? Закройте дверь на ключ, и всё опечатайте., – он обернулся к овдовевшему. – А вы, как вас по имени?
Мужчина попробовал проникнуть в место его позора, но на пути ему встали люди из прислуги. Он сумел рассмотреть мертвую жену и спину человека, с которым она, по всей видимости, ему изменяла весь отпуск.
– Ваше имя?
– Бурак…
– Пойдемте, Бурак.
Пять часов для метрдотеля прошло в тягости. Бурак поначалу сидел в кресле с видом контуженной рыбы, но время развивало этот факт, как будто ядовитый цветок раскрыл свой бутон. Человек почувствовал досаду, что ему не суждено отомстить неверной женщине. Злость и гнев снова искали выход из его сердца.
Бурак принялся жаловаться, ругаться с метрдотелем, предъявлять ему претензии за жену. Метрдотель, как мужчина, повидавший всякое в отелях и знавший многие курьезы от туристического народа, по-мужски сочувствовал наивному низкорослику, как отец похлопывал по коленке и передавал горячий армаду. Ему самому было интересно, почему в истории с адюльтером виноват отель, а не рогач и его жена.
Метрдотеля беспокоило, что слух о трупах быстро разойдется по номерам, люди поймают то заразное чувство страха, возникающее при виде чего-нибудь мерзкого, попросят расчитать и съедут куда-нибудь в другое место. К коллегам. К конкурентам. И потом, полиция запросит инспекцию всего здания, помещений, инвентаря, персонала, а в любой проверке легко придраться к какой-нибудь мелочи, придирки придется подмазать…
«И где ж мне взять столько денег, если едва выходим в прибыль, – признался метрдотель. – После пандемии откуда ж мне взять лишние деньги? Нет, этот Бурак должен уехать с трупом завтра же!»
За окном порывистый ветер беспощадно мучал кипарисы, дня как будто не бывало. Сидели при свете ламп.
– Я для неё ничего не жалел! – признавался Бурак, держа руку на сердце. – Просила одежду – покупал, требовала отдыха – и вот, пожалуйста, билеты взяты, неделя в Кемере. А сколько было потрачено тут, и не счесть: на шезлонги, на крема, на итальянский лёд и пломбир, а ещё на пахлаву, горы пахлавы, я столько никогда не видел пахлавы за жизнь, сколько съела моя жена! А я ведь турок!
– Дорогой, нужно вернуться к обсуждению. Ей-богу, нужно вернуться. Понимаю, догадываюсь о ваших чувствах, но примите и мое положение. Умоляю, вы должны забрать труп, и крайне желательно, чтобы это случилось завтра утром, когда прекратится гроза и полицейские завершат протокольные мероприятия. Вы понимаете?
– Нет! Она изменщица. Гнусная змея недостойна находиться со мной рядом и после смерти.
– Но мы не можем её похоронить здесь, она не гражданка Турции…
И снова круг повторился. Бурак рассказывал, сколько денег вложено в Клавдию, как ей позволили сэкономить, живя в квартире без платы за электричество. А готовила негодная жена, по его словам, стабильно три раза в день, и помногу.
– На счетчиках такие цифры набегали, просто ужас: за воду, за электричество, а ещё товарные закупки в Asda. И что? Как она оплатила мне за такую доброту, какой монетой? Бордельной, во! А каков позор?
– Вам нужно… вам нужно забрать её с собой, дорогой.
Тактичный стук в кабинет.
– Простите, Юнус Эмре, могу войти? – менеджер виновато улыбнулся. С него капала вода, в руке он держал белый сверток. – Меня просили передать. Начальник полиции не может прислать машину. Только завтра.
– Ей-богу, они хотят меня обанкротить, – возмутился метрдотель.
– Но обещали утром.
– К утру мы останемся банкротами.
– И ещё, – Юнус замешкался. – Мы всё выполнили, как вы просили, но в жилете нашли некоторые вещи…
– Какие? – спросили одновременно мужчины.
Менеджер ответил, что это скорее личное, поэтому из благопристойности решили передать несчастному господину. На последних словах мокрый человек взглянул на Бурака с насмешливой искрой.
– Откройте, – попросил метрдотель. Внутри развернутого свертка оказались различные бумажки, листики из блокнота с водяным знаком отеля. Такие лежат в каждом номере в письменном столике.
– Должен вам сообщить ещё, мы, похоже, выяснили причину смерти… госпожи и Исмаила.
– Что, полицейскую академию окончил? Следователем заделался? За что, за какие грехи мне такая прислуга? Чего языком лизать, спешил бы ты работать, Мехмед!
– Они разбили темефос.
Расстроенный менеджер, понурив голову, тут же исчез из кабинета.
«Темефос? Какой ещё темефос?» – спросил себя метрдотель. Он покосился на принесенную пачку листов. – Знаете что, заберите их себе. Это записки вашей жены? Ну и прекрасно, ознакомьтесь с ними в тишине. Отправляйтесь в номер. Мы пришлем вам ужин, я распоряжусь.
– Ну, погодите вы со своим номером. Представьте, сколько денег было вложено в бесчестного человека. Какая низменность. Полное неблагодарности существо. Какой неумной теперь я нахожу эту змею.
– Кроме того, она ела стабильно и пятикратно: на завтрак чай с булочкой и маслом, плюс яйцо вкрутую, на бранч кофе с круассаном и половинкой зелёной груши, обед с двумя горячими блюдами, в пять часов, как раз после пляжа, просилась на чай с пирожным, вечером легкий салат и мясо без гарнира, – при перечислении низкорослый загибал пальцы, из-за чего у метрдотеля на лице отразилась холодная брезгливость. – Значит, пять чашек и семь тарелок, представляете? И всё это не считая еды на прогулке, всякое мороженое с фисташкой, пахлава и прочая мелочь.
Метрдотель едва сдерживал себя, чтобы не заорать.
– У вас есть дети? Возможно, им необходимо позвонить, оповестить о случившемся.
Бурак внезапно замолк. Мгновение тишины, порожденное вопросом, спустя пять часов нудной нотации показалось межгалактическим путешествием. И стены побелели от чистого безмолвия. Мозг у метрдотеля испытал эйфорию: «Спасибо!»
– Дети? Да какие у нас дети? Нет у нас детей. Мы всё пытались сделать. Три последних года особенно часто. Я делал всё как надо. Это она виновата, проклятая, что не может иметь детей. Но к врачу мы не ходили, дорого. И что? Видите, чем оплатила – изменой. Звонка монета изменщицы, что больно слышать!
– И не говорите, – саркастически ответил метрдотель. Белым платком он протер шею, но вспомнив, что дышал им в подсобке, тут же бросил в урну.
Снова стук. Мехмед взволнованно залепетал: «Юнус Эмре, там драка в баре!»
– Что?
– Славяне дерутся в баре. Бокал в бармена прилетел, из стульев строят баррикады!
– Я банкрот, – смиренно заявил метрдотель. – Отправьте туда всех, и немедленно. Я спущусь через минуту. Бурак, уходите.
– Не буду спать в своем номере. Там вещи Клавдии.
– Мехмед! Мехмед! – со слезами на глазах кричал человек с плачущим бульдожьим лицом, топча ножками под столом. – Отправьте его в номер, где остановились немцы. Всё!
В новом номере, куда привели Бурака, пахло розовой водой, а на кровати в тёмно-красных лепестках неподвижно завис белоснежный лебедь. Нигде не найти ни отпечатка пальца, ни пылинки, и софа, приставленная к балкону, совсем не скрипела. Присев на неё, Бурак почувствовал укусы, по-видимому, бой с клопами в номере ещё не завершен. Хотелось морского воздуха, чистого и освежающего, но сквозь открытое окно влетел ураганный ветер – лепестки разлетелись по полу, а комната наполнилась холодной влагой.
Жаловаться на номер Бурак не решился. Во-первых, он страсть как мечтал прочесть все письма Клавдии к Исмаилу. Его злорадству не было предела: «Как прочитаю писульки, как вскрою твое нутро, змея! Будет что сказать твоим родителям!» Во-вторых, метрдотелю, может быть, неприятна компания с ним, человеком, показавшим себя с не лучшей стороны. В-третьих, когда Мехмед вел Бурака к лифту, второй увидел масштаб драки – две группы молодых ребят в футбольной форме, под непонятную брань и одинаковые кричалки колошматили друг друга, изрядно напугав турецкий персонал. Сейчас не до Бурака.
К вечеру, однако, ужин всё же принесли.
Наковырявшись в остывшей говядине, низкорослый мужчина сбросил с себя одежду и пошел в душ, где простоял полчаса, не притрагиваясь к губке. Обтершийся полотенцем, он не удосужился надеть на себя халат, рухнул в кровать, превратив лебедя в раздавленного гуся.
Все записки датированные – даже в таком деле Клавдия проявила пунктуальность. Бурак расположил четыре листка в хронологическом порядке.
– Для чего такая старомодность, писать письма на бумаге? – вопрос был брошен мужчиной в пустоту, ответа на него не последовало.
Первое письмо от шестого августа.
Милый И.!
Боюсь писать твое имя. Нет, не нужно считать меня суеверной – я человек без предубеждений. Просто страховка. Спасибо, что согласился на переписку.
Мне кажется, это так здорово – найти родственную душу в другом мире! Ох, И., ты даже не представляешь, насколько мы близки. Ты, как я в прошлом, прямо сейчас на таком же перепутье, на каком мне повелось оказаться в двадцать лет. До встречи с мужем я работала за кассой в Tesco Cafe, носила дешевые принты и мерзла на ночных рейвах, вела типичную и унылую жизнь.
Но я всегда мечтала о лучшем! Особенно когда есть с чем сравнить, а сделать это не так сложно: не надо в другую страну ездить, вот, ночь, улица, кованый фонарь, частная постройка, забор кирпичом…
Когда появился в моей жизни Бурак, я восприняла это как знак судьбы: влюбилась по-простому, банальная встреча на работе, стаканчик эспрессо за один девяносто, симпатичный разговор, всё закрутилось, и всё по-простому – забыться, влюбиться и всё. Хотелось подняться выше, причудилось, что для этого нужен толчок, ступень или лестница, и Бурак казался для такого лучшей пассией.
Сейчас я так не считаю. Встретившись с тобой, И., поняла: поворот не туда.
Ты – тот, кого мне не хватало! Прошу о встрече, завтра в 7 pm.
Обнимаю
Бурак в смущении отложил письмо в сторону. Как необычно. Где же признания, полные похоти? Нет, он всё так же хотел прочитать все письма, но внутри нарастало сомнение.
Он взял в руки второе письмо:
Милый И.!
Я знаю, как не нравится тебе переписываться на бумаге. Боюсь, что Бурак может листать мою переписку на телефоне. Давай не будем рисковать?
Твоя орхидея великолепна! Белая, чистая, бархатная, какая прекрасная веточка. Жаль, что я не могла занести его в номер, ведь вопросы, как пророненный горох, упадут на мою голову. Пришлось оставить веточку на ресепшене – там как раз стояла большая ваза с точно такими же орхидеями!
Нет, ты не обижайся. Нисколько не обесцениваю твой подарок. В последний раз я получала от мужа цветы четыре года тому назад. Куда подевался его любовный романтизм? Ясное дело, в ЖИВОТ! Как жестоко меняются наши любовники.
Мы знакомы всего четыре дня, но кажется, что были знакомы всегда. И с каждой минутой наедине чувствую, как близки наши судьбы. Я была обычной кассиршей. Ты сейчас обычный официант в отеле. Но ты мечтаешь. Как же прекрасно мечтать, да?
Вот бы их соединить, наши мечты…
Прошу о встрече, завтра в 9 pm (раньше не смогу)
Что-то внесло перемену в настрое Бурака. В неприятном чувстве он поднялся с постели. Тело съежилось, он стал подмерзать. Одевшись в халат, мужчина взял с тарелки остывший картофельный шарик – от перенапряжения у него заболел желудок, требовалось закусить.
Внутри него рос протест. Он ожидал пошлости, да, самой натуральной пошлости и несложных предложений с приглашением на секс, а в письмах Клавдия совсем не делится пошлятиной! И как много упреков в мой адрес. А этот Исмаил? Обычный официант? Не слишком ли высокие рассуждения Клавдия подарила ему?
Третье письмо, от девятого августа, было украшено блестками, розочками и бабочками, нотки духов Клавдии утонченно шли от
Милый Медвежонок,
очень нуждаюсь во встрече. Только ты меня выслушиваешь без всяких но.
Давай сегодня в 3̶ 5 pm? Получится? Умоляю! Я должна это кому-то рассказать…
Бурак вздохнул. Всё не так, как он думал. Он чувствовал себя ущемлённым. До сих пор ему не удалось найти ни намека на пошлость или измену.
«Какие-то разговоры, переживания, а ещё обвинения и упреки, – разочаровано говорил про себя Бурак. – И что с этим делать? Что за секрет Клавдия желала сообщить этому подонку? И почему мне не рассказала, мне, законному, черт побери, мужу!»
Осталась последняя записка.
Дорогой Исмаил,
Меня переполняет чувство безмерной благодарности. Спасибо тебе за то, что ты есть. Мне очень больно осознавать, как драматично развивается наша дружба.
Быть может, я оглупела с возрастом, но ты сразил меня. Своей чуткостью, вниманием и заботой, отношением к мелочам. Надеюсь, что наш обмен чувствами равен, и ты получаешь именно то, что просишь от меня в каждом нашем разговоре.
Сегодня утром вышла на балкон. Не читалось, думала только о тебе. Позволь ещё раз пригласить поехать со мной. Я всё обеспечу. О муже не беспокойся – жирный скупердяй спохватится только тогда, когда отравится протухшей едой в холодильнике. Ему глубоко плевать на меня и мои потребности. А я женщина с богатейшим миром. Да я ещё в детстве состояла в Young Greens! И облила кетчупом подсолнухи Ван Гога! Чего же добился мой муж? Каких взглядов, каких идей он придерживается?
Ни-ка-ких, просто – ни-ка-ких!
Ещё я много размышляла над твоими словами. Как важно вслушиваться в речи других. Каждое слово я с искушением пробую, ещё и ещё, пока не найду все смыслы. Будто ем клубнику, если торопиться с ней, то не раскроешь все оттенки вкуса.
Ключ к каждой глубокой мысли находится во времени. Это самое дорогое, что у нас есть. Бесконечно жаль, что отдала так много часов на жадного, тщеславного и бессердечного мужика со скверным характером и полным безразличием к моей натуре. Я зависела от него, денежно и психологически, и чувство рабства наполняло мой разум каждую ночь перед сном.
Он мелок и слаб, а ты крупен и силен.
Бурак – карлик. А ты гигант!
Да, мне не стыдно это сказать, Исмаил, но ты гигант, за эти семь дней я познала, что такое быть любимой и счастливой. Теперь могу сказать, что я Человек. И мне очень многое предстоит изменить, улучшить, развить, чтобы раскрыть себя самодостаточной и уверенной.
Поможешь мне в этом? Для жизни нужен компаньон, такой же внимательный, как ты.
Всё, решено! Я пойду учиться в университет, и пусть растрачу все накопления, но получу BA. С детства мечтала о свободе и самостоятельности.
Ты когда-нибудь был в библиотеке? Ох, Исмаил, мы просто обязаны посетить библиотеку. Запах шоколада от старых книг просто неописуем.
Я помню, что ты просил вчера о встрече. Не смогла, потому что карлик весь вечер жаловался на изжогу и пристал ко мне. Он всегда так делает, если ему плохо, то будет докучать и обижать.
Сегодня смогу. Обещаю. Ты же хотел чего-нибудь серьезного? Хорошо. Место встречи помню. Обнимаю, до встречи в 6 pm
Бурак прочитал последнее письмо несколько раз, не меньше шести, всё более углубляясь в бездну. Тело дрожало, халат не грел.
– Я – карлик? – спросил себя вслух Бурак.
Он отложил все листки на письменный стол, но взгляд то и дело возвращался к ним; тогда он собрал их в пакет и положил в комод, поглубже, в самый тёмный угол. На часах было три часа, появилась острая нужда в собеседнике, и потому он прямо в халате и тапочках спустился в бар.
Футболистов нигде не было, но последствия побоища всё ещё разгребали. Бармен, крепкий, турок с некрасивой головой, закивал: «Не работаем!» Идя обратно, с ним случайно столкнулся Мехмед, спешивший с ведрами на полотеру.
– Я не карлик, – с обидой сказал ему Бурак.
– Простите, простите, – залепетал Мехмед, помогая гостю встать. – Скажите, вас не донимают клопы?
– Что? – Бурак интенсивно захлопал ресницами.
– Клоп. Маленький такой, малюсенький, мы обработали номер, не беспокойтесь! Из вежливости спрашиваю, беспокоит ли ещё этот карликовый сорванец.
Бурак позеленел.
– Я не карлик. Я тебе не клоп. Иди ты к чёрту! Вон, с глаз долой, уходи, уходи немедля!
Вернувшись, он лег на кровать, укутавшись в два одеяла и включив кондиционер. Тело горело, был озноб, но Бураку всё равно казалось, что его покрыли кубиками льда. За окнами сверкала утихающая гроза, смиренно бил гром.
– До чего же холодно, аж зубы стучат!
Сон не пришел. К утру провалявшийся в постели Бурак находился в крайней степени истощения. Его вызвали к полицейским, и он всё молча подписал, отвечал на вопросы коротко и без возмутительных сцен, чем вызвал удивление у вчерашней прислуги.
– Чего это с ним? – спросил Мехмед у своего начальника. – Вчера таким буяном был.
– Мехмед, иди работать! – пшикнул метрдотель на подчиненного.
В следствии, видимо, особо не нуждались, либо начальник полиции, уставший после поездки, не нашел причин для задержания Бурака. Оформив смертельную измену Клавдии под несчастный случай с химическим отравлением, отелю предписали штраф и обязательство по хранению инсектицидов в безопасном месте. Постояльцы думали, что в черных мешках лежали славянские футболисты, с шумом устроившие вчерашний погром.
Метрдотель любезно сопроводил молчащего, громко стучащего зубами вдовца до аэропорта, однако в какой-то момент испарился без слов прощания. Гроб прошел все необходимые бюрократии на удивление быстро, словно прокатился по шелку. Бурак, у стойки привстав на носки туфель, просил себе пассажирское место, где теплее всего; сотрудница вежливо отвечала, что на борту самолета ему будет тепло и уютно в любом кресле независимо от его расположения в салоне.
До чего же холодно у вас в терминале, смертельно холодно, – пожаловался съежившийся Бурак.
