bannerbannerbanner
Быть творческим человеком. Путеводитель

Глеб Андреевич Васильев
Быть творческим человеком. Путеводитель

Полная версия

Вреда от веры в существование Предназначения больше, чем ото всех рекламных агентов и телефонных мошенников, взятых вместе. Отсутствие в жизни Смысла с большой буквы «С» вгоняет в депрессию и состояние безысходности, даже если в действительности все отнюдь не так мрачно. Поиски Предназначения приводят к ситуациям и местам, от которых всем бы держаться подальше. Бесполезные курсы и жульнические тренинги, тоталитарные секты, опасные религиозные культы, Амвэй, Гербалайф… если вы лишитесь только денег, то считайте, что вам повезло.

Иллюзия обретения Предназначения по опасности и изощренной мстительности превосходит даже бабулю, чьей стряпней восхитились в недостаточной мере. Она грозит разочарованием, влекущим скатывание в бездну жалости, а то и ненависти к себе, прямое попадание в пасть химической зависимости, запуск механизма саморазрушения и перелом жизни, не совместимый с приятным времяпрепровождением.

Ко всеобщему счастью, человеческое Предназначение пусть коварное и опасное, но не более чем заблуждение. Предназначение является атрибутом предмета – потому-то у слова «предмет» и есть эта указующая приставка «пред». Например, такой предмет, как стакан, имеет очевидное и конкретное предназначение. Вы ведь не станете с этим спорить? А кое-кто, между прочим, стал. Звали этого человека Владимир Ильич Ульянов, но он предпочитал, когда к нему обращались товарищ Ленин или попросту, без церемоний – Вождь Мирового Пролетариата. В «Диалектике стакана» товарищ Вождь пишет: «Стакан есть, бесспорно, и стеклянный цилиндр и инструмент для питья. Но стакан имеет не только эти два свойства или качества или стороны, а бесконечное количество других свойств, качеств, сторон, взаимоотношений и «опосредствований» со всем остальным миром. Стакан есть тяжелый предмет, который может быть инструментом для бросания. Стакан может служить как пресс-папье, как помещение для пойманной бабочки, стакан может иметь ценность, как предмет с художественной резьбой или рисунком, совершенно независимо от того, годен он для питья, сделан ли он из стекла, является ли форма его цилиндрической или не совсем, и так далее и тому подобное».

Как нам ловко и наглядно показывает дедушка Ленин, даже со стаканом – предметом, имеющим конкретное предназначение, все совсем не так просто и однозначно. Что уж тут говорить про человека? У раба предназначение было – не с большой буквы и в объеме функционала, возложенного на него хозяином. Ноль возвышенных смыслов. Выставлять же в качестве Смысла Жизни деторождение несправедливо по отношению ко всем, включая детей. С одной стороны, странно наделять сакральным смыслом природное явление, естественное, как дыхание и сон. С другой стороны, крайне эгоистично делать ребенка заложником своих амбиций и инструментом волшебного превращения жизни родителей из бессмысленной в осмысленную. Дети же – это не про смысл, а про любовь.

Давайте-ка приготовимся и дадим заблуждению Предназначения решительный отпор. Итак, человеческого Предназначения не существует, так как человек рождается свободным. Персоны, вещающие о Предназначении, либо самодовольные надутые индюки, развращенные вниманием публики, либо нацелились на ваш кошелек, либо путаются в терминологии. Если человек успешен во врачевании, музыке или политике, это означает лишь что он достаточно замотивирован и приемлемо компетентен в том, чем занимается. Даже люди творчества и искусства, сидящие и ждущие, когда же, наконец, Аполлон прокукарекает и клюнет их в темя, призывая к священной жертве, просто делают то, что у них получается лучше. И то, что больше нравится им самим.

Теперь, когда мы договорились о том, что возвышенная чушь остается чушью, как бы ни пытались ее превознести, пора развеять заблуждение по ветру. Посмотрите внимательно. Вы видите свое или чье-то Предназначение? Нет? Прекрасная работа! Стать невидимым – единственное, чего боится то, что не существует. Благодаря вам и вашему драгоценному сотрудничеству призрак Смысла Жизни растворился, и звон его рабских цепей больше нас не побеспокоит.

Творческий человек. Начало

Пока горизонт чист, ветер свеж, небо безоблачно, а заблуждения, до икоты напуганные нашими победами, убежали за границы здравого смысла и носа оттуда не кажут, самое время вернуться к объекту нашего внимания – творческому человеку. Хорошенечко приглядимся к нему. Ну… вроде бы, ничего особенного. Руки, ноги, глаза и уши – все в полном комплекте. Не страшный, но, как говорится, на любителя. Что ж, и на том спасибо. Тут мы, с вашего позволения, покончим с малоинтересным занятием разглядывания наружных покровов. В конце концов, поверхностные суждения не для нас. Давайте копнем поглубже и посмотрим, откуда же взялся такой внешне непримечательный, но при этом очень даже творческий человек.

Процесс появления людей на этот свет примерно одинаков для всех и не должен интересовать кого-то, помимо персон, принимающих в нем непосредственное участие. С удовлетворением отметим лишь то, что все участники со стоящими перед ними задачами справились. Мама творческого человека успешно разродилась, творческий человек покинул свое уединенное убежище и издал подобающий этому событию вопль, а акушеры оказали профессиональное содействие обоим.

Вот уже творческий человек, надежно спеленатый на манер куколки, которой предстоит обратиться в прекрасное чешуекрылое насекомое, лежит в колыбельке. С виду и не скажешь, но он очень-очень-очень занят. Ему нужно не только морщить крошечное – с кулачок – личико и орать до достижения перезрело-сливового посинения, но и расти. Вам может показаться, что прибавить за год семь килограммов живой массы – задачка пустяковая. Если человеку за тридцать, он не обладает сверхъестественным метаболизмом и не изнуряет себя физическими нагрузками, то ему достаточно понюхать пончик или кусок торта. Понюхали и, будьте любезны, – в общий зачет тут же идет дополнительный килограмм, а то и сразу парочка. Но для младенца скачок с трех-четырех килограммов до десяти-одиннадцати означает двухсотпроцентный прирост. Восьмидесятикилограммовый мужчина, поставь он себе целью прибавить за год еще 160 кг, будет обречен на фиаско. Наш же младенчик, пусть где-то глубоко внутри он уже и творческий, занят исключительно физиологией. Он фактически является фабрикой роста, строительной площадкой, денно и нощно достраивающей саму себя. Ясное дело, работа на стройке в три смены без праздников и выходных не предусматривает временных окон, которые можно было бы посвятить творчеству. Поэтому пока оставим творческого человека в покое и не будем ему мешать.

Сверим часы и календари. Так, с момента рождения творческого человека прошло… ого! Четыре года! Даже страшно становится от того, с какой скоростью и неумолимостью мчится время. Казалось бы, еще буквально вчера я сидел и, прикусив кончик языка, сосредоточенно собирал игрушечного робота из деталек блочного конструктора… Впрочем, это действительно было вчера. Люблю на досуге побаловать себя каким-нибудь медитативным занятием – это отлично проветривает голову. Эм, да… простите, я отвлекся. Итак, в жизни творческого человека прошли первые четыре года. Он уже совсем не тот младенец, которого без спроса вдернули в окружающую действительность. От того существа в нем не осталось ни единой молекулы – все обновилось и перестроилось. Внешние перемены тоже разительны. Творческий человек освоил навыки уверенного прямохождения, бег, прыжки, осмысленную речь и теперь истончает нервную систему взрослых шквалом вопросов и призывами, начинающимися со слов «мама (папа, бабушка), смотри!»

Перед нами жизнерадостный ребенок – маленький как воробей и нахальный как обезьяна. Он беспечен не потому, что живет в какой-то особенно заботливой семье или счастливой стране. И семья, и страна переживают далеко не самые простые и беззаботные времена, но маленький творческий человек с высоты своего четырехлетнего опыта этого попросту не видит. У него есть родители, крыша над головой, завтрак, обед, ужин и игрушки, а большего ему и не надо. Как любой нормальный ребенок, он эгоцентричен, невнимателен к деталям и в принципе не понимает, как все вокруг устроено, и что вообще происходит.

Профессиональные психологи и просто люди, не чуждые аналитики, сходятся во мнении, что корни большинства если не всех проблем, психических травм, предрасположенностей, привычек и других приобретенных черт растут из детства. Вероятно, так оно и есть. Но только повзрослев, человек может проанализировать свое прошлое и найти в нем занозу, которая причиняет ему дискомфорт. Ребенок же такой возможности лишен. Что бы с ним ни происходило, он не способен зафиксировать полученную психическую травму и мрачно подумать: «Ну, да, да, конечно. Именно на этой почве у меня разовьется комплекс неполноценности, из-за которого мне будет трудно доверять людям и сходиться с ними. Скорее всего, я стану социопатом и алкоголиком, а мой брак если и случится, то едва ли просуществует дольше пары лет. О-хо-хо, как бы до самоубийства дело не дошло…»

В таком положении дел есть определенный плюс. Неспособность ребенка к рефлексии, неумение дать происходящему сколько-нибудь серьезную оценку, отсутствие навязчивых идей и понятий о культурном дискурсе – все это защищает детскую психику и делает ее более устойчивой, чем психика взрослого человека. Но по этим же причинам нам совершенно неинтересно творчество четырехлетнего ребенка, если он, конечно, не наш сынуля, внучек или другой роднуля и любимка.

Какой бы творческий потенциал ни содержался в его уме, ребенок имеет в своем распоряжении слишком мало возможностей и инструментов, чтобы сделать что-то примечательное. У него нет практически никаких кирпичиков, из которых можно было бы сотворить что-то новое или улучшить с их помощью нечто существующее. Дитя категорически не замечает того сора, из коего могли бы вырасти стихи, как им и подобает – не ведая стыда.

В возрасте четырех лет наш творческий человек сочиняет следующие строки:

«Дед Мороз, Дед Мороз!

 

Нам подарки он принес!

Вот какой хороший

Дедушка Мороз!»

и еще:

«Глеб Васильев очень сильный!

Очень умный Глеб Васильев!»

Полагаю, что приведенные образчики наилучшим образом иллюстрируют не только стихотворное, но и все детское творчество в целом. Лепит ли ребенок из пластилина, рисует ли карандашами, фломастерами или красками, клеит ли аппликации – делает он все одинаково – с удовольствием и предельно тяп-ляписто. Дети обезьянничают, формально повторяют действия взрослых, но при этом нимало не заботятся о том, чтобы у действий был положенный результат. Ребенок-доктор не оказывает никакого влияния на состояние здоровья игрового пациента, а маленькие кулинары не снимают проб со своих песочных пирогов и кексов. Ребенок-поэт, ухватив рифму, доволен этим фактом и самим собой, а уж что с рифмой делать дальше – это ему неинтересно. У маленького творческого человека нет того взгляда, который нужен чтобы сформировать замысел, и опыта, достаточного для его реализации.

По этой причине оставим детское творчество дозревать, и перейдем… Что вы говорите? Спрашиваете, а как же чудо-дети – вундеркинды? Те в четыре-пять лет получше многих взрослых и рисуют, и на музыкальных инструментах играют, и в высшие учебные заведения поступают наравне с оболтусами-выпускниками школ. Действительно, рисуют, играют и поступают. Только к творчеству это не имеет никакого отношения. К сожалению, в случае с вундеркиндами куда как более уместно слово «дрессировка». Теми или иными методами (возможно, что и гуманными) родители натаскивают отпрысков на результат, о котором тем в силу возраста даже думать не полагается. Дрессировка, натаскивание – все это разновидности образовательного процесса, а научить творчеству, как мы выяснили во второй главе этой книги, невозможно.

Вы можете возразить, что хорошо натасканный творческий ребенок раньше сверстников получает те самые инструменты, что необходимы для полноценного творчества. И впрямь получает, но принцип прямой линейной зависимости тут не работает. Весь вау-эффект от того, что оркестром дирижирует пятилетний малыш, сводится к минимуму, когда малыш становится десятилетним. А к тому моменту, когда малыш перестает быть малышом и превращается во взрослого человека, уже никто не помнит, как его зовут. Среди известных музыкантов, дирижеров и композиторов его имени почему-то не оказывается.

Видимо, родительские попытки вмешательства в естественные процессы взросления и детство, забитое репетициями, репетициями и еще репетициями, не способствуют раскрытию творческого потенциала. Правило это или нет, но мне известно лишь одно единственное исключение из него – Вольфганг Амадей Моцарт. Пьесы мальчик начал сочинять в пятилетнем возрасте, а первую симфонию (симфонию!) создал в девять лет. Минутку… чья это там тень? О, да это же тень отца Моцарта – Леопольда, скрипача и композитора в придворной капелле зальцбургского князя-архиепископа. Леопольд контролировал не только исполнительскую, но и композиторскую деятельность сына, редактируя его сочинения и наводя в них порядок на свое усмотрение.

Порадуемся, что ревностное отцовское вмешательство не лишило нас творческого гения Моцарта, и наконец-таки оставим детское творчество дозревать. По моим подсчетам, до той поры, когда в уме нашего четырехлетнего творческого человека проклюнутся первые осязаемые творческие ростки, осталось подождать десяток лет. Вы можете пока заварить чай и собрать симпатичную тарелочку сладостей, чтобы наше дальнейшее путешествие стало еще приятнее, а я буду ждать вас в следующей главе.

Творческий человек. Становление

Рад вас снова видеть! Очень приятно, что вы вернулись, хоть и могли сделать вид, будто бы ушли на кухню за чаем и сладостями, а в действительности купить фальшивый паспорт и уехать торговать оружием на Ближний Восток. Ах, как все же славно, что вы здесь и наше путешествие по Вселенной творческого человека продолжается!

Нашему творческому человеку вот-вот исполнится или уже исполнилось четырнадцать лет. Очень интересный, хоть и непростой возраст. Вот вы помните себя в четырнадцать лет? К четырнадцати годам – кто-то чуть раньше, кто-то чуть позже – все созревают физиологически настолько, чтобы определиться со своей сексуальной ориентацией. Люди, не подверженные творческому зуду, уже пару-тройку лет как бросили занятия детским творчеством. Они больше не рисуют каляки-маляки, не лепят из пластилина и не дарят мамам и бабушкам подарки, сделанные своими руками. Мамы и бабушки за предыдущие годы сорвали свои голоса в восторженных возгласах «Ах, солнышко! Котеночек! Как красиво! Нет, не красиво, а… гениально!»

Теперь, когда ни солнышко, ни котеночек не хотят больше радовать их своим творчеством, мамы и бабушки вздыхают с облегчением, и надеются, что остальной дурью дети со временем тоже маяться перестанут. Сами же дети себя, конечно же, детьми давно не считают. К этому временному рубежу каждый человек уже все про все и всех знает, во всем разбирается и умнее если не всех-всех-всех в мире, то, по крайней мере, уж точно превосходит умом своих родителей. Каждый четырнадцатилетний человек считает себя выдающейся личностью, сияющим самоцветом, которому уготовано великое и прекрасное будущее. Почему? Да потому что иначе и быть не может!

Чуть позже, годам к шестнадцати некоторые юные мужчины, не обремененные творческим состоянием ума, возьмутся за написание стихов и игру на гитаре, если это дело к тому моменту окончательно не станет анахронизмом и уделом великовозрастных бездельников. Однако рифмованные строки и звуки, извлекаемые этими юношами из гитар, будут рождены не творческим позывом, а буйством гормонов.

Гормоны – это самые настоящие демоны, туманящие разум и нашептывающие… Нашептывающие? Простите, я хотел сказать – ОРУЩИЕ молодому человеку в ухо: «Парень! Видишь эту #@&#%@ (слово, объективизирующее девушку)?! Хочешь ее %@# (слово, обозначающее действие сексуального характера)?! Знаю, что хочешь! Но хотеть, мало, несчастный ты $^@& (слово, объективизирующее человека, берущего дело снятия сексуального напряжения в свои руки в буквальном смысле)! Чтобы такому $^@&, как ты, %@# такую #@&#%@, как она, нужно #@%* &%#* (словосочетание, означающее одновременное приложение значительных усилий, проявление изобретательности и демонстрацию собственной исключительности)! Напиши для нее стихи про свои страдания, одиночество и непонятость. Про любовь еще там задвинь – #@&#%@ с этого #@%*^^ (слово, обозначающее приход в состояние крайнего удивления) и %@@^& (слово, обозначающее приход в состояние сексуального возбуждения)!»

Орущий гормонодемон больше всего похож на фюрера, обильно брызжа слюной толкающего с трибуны пламенную речь, посвященную недавно просмотренному порнофильму. Естественно, что для сопротивления такому напору молодой человек не имеет ни моральных, ни физических ресурсов. И летят к обольстительным юным девам тучные стаи гормональных строк, вершиной поэтического мастерства в которых являются рифмы «кровь-любовь» и «всегда-никогда-иногда-да».

Справедливости ради стоит отметить, что сколько подростков, столько и гормонодемонов, далеко не все из которых повернуты на стихах и гитарах. Список того, на что гормоны могут подбить доверчивых подростков, бесконечен. Эта тема прекрасно раскрыта в мультсериале «Большой Рот», гротескно, но весьма точно показывающем подробности сексуального, эмоционального и социального взросления американских школьников. В мультфильме гормональные демоны, именуемые гормономонстрами, представлены во плоти. Школьники иногда пытаются противостоять их диктатуре, но терпят поражение, что, в общем-то, очень даже нормально.

С творческой проблематикой нормальных подростков мы разобрались и с радостью обнаружили, что у них все в порядке и в большей степени нормально. Теперь обратим наши взоры к подростку творческому. К четырнадцати годам человек творческий бесповоротно утверждается во мнении, что он никто иной, как творческий человек.

Первый рассказ, написанный творческим человеком в четырнадцать лет, не имеет своей целью впечатлить какую-то конкретную девочку или всех девочек разом. Он написан не по команде гормонального чудовища, а исключительно под воздействием творческого зуда. Во многом произведение получается детским и ученическим, но определенные черты, присущие творчеству, в нем уже угадываются. Называется рассказ «Монстр в коротких штанишках» и представляет собой небольшую зарисовку в жанре абсурдно-комедийного хоррора.

История начинается в замке эксцентричного профессора, работающего над эликсиром, обращающим людей в чудовищ. В экспериментах ученый достигает задуманного и, окрыленный успехом, начинает игриво приставать к своей молодой экономке – фрау Подгрудер. Той приставания пожилого мужчины не по нраву, и она пресекает их радикальным способом – обрушивает на многодумную голову профессора сковородку с яичницей. Ученый выпускает из пальцев склянку с эликсиром, та падает на пол и разбивается. Сам профессор падает следом за склянкой и умирает. Фрау Подгрудер со сковородой в руке стоит над покрытым ошметками яичницы телом старика, лежащим в луже эликсира, и раздумывает, что ей делать дальше. Решив, что на сытый желудок думается лучше, девушка собирает яичницу с пола и тела и устраивает себе ужин.

Вскоре после приема пищи фрау Подгрудер замечает, что с ее телом происходят неожиданные перемены. Она понимает, что вместе с обжаренными яйцами проглотила некоторое количество разлитого препарата, и превращается в когтистое и клыкастое волосатое чудовище. Став монстром, девушка решает впредь более ответственно подходить к своей жизни и составляет план действий, включающий три пункта. Первый – не есть на ужин яичницу с мертвых профессоров, облитых эликсиром. Второй – сменить имя с фрау Подгрудер на мисс Монстр. Третьим пунктом, припомнив название рассказа, новоявленная мисс записывает – «сменить платье на короткие штанишки». Когда план готов, мисс Монстр, как и полагается чудовищу, отправляется в город сеять страх и ужас, на чем рассказ и заканчивается.

«Монстр в коротких штанишках» не претендует на обладание литературной ценностью и с технической стороны далек от совершенства. В нем скомпилировано и замиксовано все то, что автор в то время сам поглощал с удовольствием: черный юмор, элементы клишированных фильмов ужасов и абсурдность непревзойденной британской комик-труппы «Летающий цирк Монти Питона». Сам того не зная, в первом своем рассказе наш творческий человек также использовал прием, известный как «слом четвертой стены». При сочинении третьего пункта плана мисс Монстр вспоминает название рассказа, персонажем которого она является. Стало быть, она на самом деле не фрау Подгрудер, превратившаяся в мисс Монстр, а актриса, играющая роль фрау Подгрудер, превратившейся в мисс Монстр. Выходит, что и профессора в действительности никто не убивал. Как только рассказ будет дочитан, актер, отыгрывающий профессора, встанет с пола, и пойдут они вдвоем с актрисой, изображавшей Подгрудер-Монстр, в бар – отпраздновать успех премьеры.

По признакам пусть и не стопроцентной, но достаточной оригинальности сюжета и незамысловатой, но живенькой реализации, «Монстра в коротких штанишках» можно причислить к творчеству, выросшему за рамки детских тяп-ляп поделок. Надо сказать, что своим первым рассказом наш творческий человек остается в полной мере доволен. Окончание работы над ним приносит ему чувство, хорошо известное всем творческим людям – так называемый творческий оргазм. Это ощущение эйфории от того, что вот только что не было ничего, а теперь есть нечто – ты его создал и выпустил в этот мир на радость людям. Пусть твое творение всего лишь крошечный пустячок, развлечение на пять-десять минут, но оно гораздо лучше, чем ничего. И оно тебе нравится, ты и хотел, чтобы оно было таким – ты реализовал свой замысел. И оно бессмертно – не станет тебя, не остается никого, кто о тебе бы помнил, не будет и тех, кто вспомнит о твоем творении, но это никак не повлияет на то, что один раз написанное остается навсегда.

Творческий зуд во много сродни сексуальному, и когда он увенчивается творческим оргазмом – это определенно положительный опыт, который хочется повторять раз за разом, еще, еще и еще. Поэтому творческого человека не надо упрашивать что-то сочинить, нарисовать или изваять. Он сам рад и готов только и делать, что сочинять, рисовать и ваять. Слава, богатство – это все безусловно прекрасно, но совершенно необязательно. В отличие от удовольствия, испытываемого при окончании работы над произведением и отеческом любовании им. Без этого удовольствия творчество превращается в трудовую рутину, подобную бухгалтерской отчетности с той лишь разницей, что в бухгалтерии куда больше практического смысла. Творческая импотенция – это не потеря способности творить, а утрата ощущения радости от самого процесса и его завершения.

 

После первого акта творения и первого творческого оргазма творческий человек получает кристальную ясность видения своего будущего. То есть, конечно, это только он так думает, что теперь-то все решено. Он воображает, как пойдет уверенной походкой по творческому пути длиной в жизнь, ведущему к вершине творческого Олимпа и займет там божественное место, подобающее творцу. В общем, творческий человек, сделавший первые маленькие шажки на пути становления самим собой, напыщенно высокомерен и непроходимо наивен. Но не беспокойтесь, жизнь – великолепный учитель, в совершенстве владеющий обучающими щелчками по носу, наставляющими оплеухами, вразумляющими тумаками и отрезвляющими пинками. Она максимально доходчиво объяснит творческому человеку, что к чему, и со временем непременно собьет с него юношескую высокомерную спесь, но к этому мы вернемся позже.

Наконец-то мы застали исторический момент начала становления творческого человека. Пока что у него все хорошо – он обезоруживающе молод, раздражающе самоуверен, рвется в бой и откровеннейшим образом выпендривается. Точно так же, как все подростки, он непоколебим в своем знании, что он НЕ-ТАКОЙ-КАК-ВСЕ. На вопрос, какой он конкретно НЕ-ТАКОЙ, он бойко ответит «творческий». Если же его спросят, а какие такие эти пресловутые все, тут он, скорее всего, ляпнет какую-нибудь глупость, вроде «обычные».

Тем не менее, так называемые обычные люди начинающему творческому человеку внезапно оказываются нужны как воздух. Наш юный автор, изведавший вкус созидания и эйфорию финала, понемногу трезвеет. И не сказать, что это приятно, потому что с трезвостью приходит страх – а что если творение ему, творцу, только показалось таким замечательным? Вдруг произведение по факту проигрывает даже бреду сивой кобылы? Может ли быть, что созданное им… плохо?!

Доведя себя размышлениями до нервного тика, творческий человек приходит к выводу – нужен взгляд со стороны. Теперь творец жаждет реакции публики, которую всю скопом совсем недавно поместил в скучный ящик с серым ярлыком «обычные». Он подсовывает свое творение всем, до кого может дотянуться – родным и близким, друзьям, одноклассникам, учителям, соседям и разве что на незнакомцев не бросается.

И вот мама, друг Дениска, тетя Надя из сорок девятой квартиры и учительница русского языка и литературы Жанна Генриховна соглашаются ознакомиться с произведением. Юный творческий человек изображает спокойное равнодушие, скучающее безразличие – дескать, что, мол, ему – творцу – до сугубого мнения простого обывателя. Но подрагивающие ладони, судорожно сжатые в кулаки, нетерпеливо притопывающая левая нога и маниакальный блеск в глазах выдают всю правду о том, насколько неспокойно на душе великого творца. Восторги, похвалы, восхищение, зависть, обожание – юный творец готов много к чему, но только не к критике.

Однако, к счастью для его психического здоровья, мама, тетя Надя, Дениска и даже Жанна Генриховна на критику то ли неспособны, то ли ленятся. «Боже, какой у тебя ужасный почерк» – говорит мама. «Это ты сам сочинил?» – спрашивает тетя Надя. «Прикольно» – кивает Дениска. «Сочинение о теме дружбы в лирике Пушкина тебе все равно придется написать» – заявляет Жанна Генриховна. И… сердце творческого человека рвется одновременно на части и из груди – от счастья! Ура! Прикольно! Дениска сказал, что рассказ прикольный! Ему понравилось! А остальные… Ну, они не сказали, что им НЕ понравилось. А значит, определенно УРА!!!

Вдохновленный благосклонным приемом со стороны Дениски и отсутствием поношения со всех остальных сторон, творческий человек повышает уровень своей уверенности с изначальных ста до ста тысяч процентов и принимается ОЧЕНЬ творить. С производительностью пулемета Вулкан М61 он исписывает рассказами тетрадь толщиной в 48 листов, а затем вторую – в 96 листов. Исторгает остроумные шутки собственного сочинения, вроде «Летят дрозды – Дают… свободу слова!» – не особо понимая, что именно это должно означать. Проворачивает творческие диверсии в школе и в первую очередь достается, конечно-же, Жанне Генриховне. В сочинении по теме дружбы в лирике Пушкина вместо реальных пушкинских цитат ей приходится читать стихотворные псевдоцитаты, придуманные нашим дерзким творческим человеком. В диктанте вместо предложения «Я видел вас, холмы и нивы!», наглец подсовывает ей «Я видел вас, хохлы на «Ниве»!» В упражнениях на грамматику и пунктуацию, где требуется придумать предложения, содержащие перечисления, деепричастные обороты и прочую премудрость, ей раз за разом суют в лицо непотребных «каплунов» и отвратительные «бодылья». Например, «Вид за окном был все тот же: топтались жирные каплуны, да торчали сухие бодылья» и «Выглянув в окно, я удивился – весь двор был усеян каплунами и испещрен бодыльями». Жанна Генриховна, 23-летняя выпускница педагогического института, демонстрирует вершины хладнокровия и самообладания и на провокации нахального обормота не реагирует. Впрочем, возможно, что она их и не замечает – каплуны и бодылья меркнут и теряются на фоне производственной необходимости проверить шесть десятков сочинений, посвященных теме дружбы в лирике Пушкина.

Оставим еще не вполне оперившегося, но уже пытающегося порхать творческого человека на радужном этапе первого в его жизни творческого подъема. Пусть наслаждается, пока может. Вам ведь не жалко, правда? Очень скоро, буквально в следующей главе мы вернемся к творческому человеку, чтобы застать его в не самом комфортом положении и посмотреть, как этот раздражающий выпендрежник будет из него выходить.

Терзания и муки

В предыдущей главе мы встретились со старыми знакомыми – гормонными демонами, без которых наши судьбы наверняка сложились бы по-другому. Пришло время и нашему юному творческому человеку на собственной шкуре испытать доминирующее влияние гормонодемона. Но прежде чем мы продолжим путешествие, хочу предложить вам сыграть в азартную игру.

Как вы думаете, вмешательство гормонодемона:

а) помешает творческому развитию

б) подстегнет творческое развитие

в) не окажет на творческое развитие никакого значимого воздействия

г) превратит творческого человека в гормонодемона

Выбирайте верный с вашей точки зрения вариант или наиболее симпатичную вам версию и делайте ставки! Вы определились? Прекрасно! Теперь можно вновь двинуться в путь.

Итак, с нашим творческим человеком случается то, что обычно случается с подростками – к нему без приглашения, не удосуживаясь представиться или хотя бы сказать «привет», подваливает гормональный демон. Не подходит, не подкрадывается, а именно подваливает с бесцеремонностью молодого хулигана, практикующего мелкие грабежи в ареале своего обитания. Используя интонацию, гармонично подошедшую бы для фразы «Слышь, мобилка есть позвонить? А если найду?», демон говорит: «Слышь, лопух, ты видел, какие у Ирки отросли…»

Тут нужно сделать небольшое отступление. Наш творческий человек воспитан в исключительно джентльменском, тяготеющем к рыцарству, ключе. Это воспитание он получает по большей части не от родителей или социального окружения, а черпает из книг и фильмов. В обществе того времени идеи радикального феминизма, утверждающие тотальную угнетенность дев и дефолтную абьюзивность самцов, если и популярны в неких кругах и сферах, то наш юноша об этом не ведает. Во взаимоотношениях своих родственников он тоже не видит ничего, акцентированного на половой принадлежности и выбивающегося из общего фона. Разве что на одном из семейных застолий дедушка после очередной рюмочки, в упор глядя на молодого творческого человека, сурово произносит: «Никогда не говори про девчонок плохо». Юноша тогда о девчонках вообще едва ли с кем-нибудь разговаривал, и до появления гормонного демона суть дедушкиного наставления остается для него туманной.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18 
Рейтинг@Mail.ru