Гийом Мюссо
Прошло семь лет…
8
В воздухе витал запах розмарина и полевых цветов. Свежий ветерок теребил плети лаванды и листья на кустах. С крыши бывшей фабрики, превратившейся теперь в биоогород, открывался сказочный вид на Ист-Ривер, небоскребы Манхэттена и статую Свободы.
Разнервничавшись, Никки вышла на крышу, чтобы выкурить сигарету. Прислонившись к кирпичной трубе, она не сводила глаз с Себастьяна, который нервно расхаживал между тисовых ящиков с тыквами, кабачками, баклажанами, артишоками и душистыми травами.
– Дай мне тоже сигаретку, – попросил он, подойдя к ней.
Себастьян ослабил галстук, расстегнул рубашку и теперь освобождался от никотинового пластыря, приклеенного на спину.
– Не думаю, что она пойдет тебе на пользу.
Не обратив внимания на замечание бывшей жены, Себастьян зажег сигарету и как следует затянулся, глубоко вдохнув дым. Потом принялся массировать себе веки. Стараясь не поддаваться гложущей его тревоге, он пытался понять, что же нового он узнал о сыне, осмотрев его комнату. Джереми солгал, попросив разрешения переночевать у Саймона, так как знал, что тот на учебной экскурсии. Он уехал, взяв рюкзак и паспорт, что предполагало долгое путешествие, возможно, даже на самолете. При этом не взял с собой ни мобильника, ни кредитки, которую оформила ему мать, двух «соглядатаев», благодаря которым любая полицейская служба могла бы отследить его перемещения и напасть на след…
– Он не только сбежал, он сделал все, чтобы его не могли отыскать, – произнес он вслух.
– Что толкнуло его на побег? – задалась вопросом Никки.
– Какая-нибудь очередная глупость, которую он совершил. Никаких сомнений. И я полагаю, капитальная глупость, – отозвался Себастьян.
На глазах Никки выступили слезы, в горле встал ком. Тупой страх все болезненнее и ощутимее скручивал внутренности. Ее сын, такой сообразительный, такой умница, был всего лишь неопытной простодушной овечкой. Конечно, ей не нравилось, что он стал воровать. А исчезновение просто повергало в ужас.
Первый раз в жизни она пожалела, что предоставляла ему столько свободы, что, воспитывая его, делала ставку на благородство, доверие, терпимость и открытость. Себастьян прав. Мир сегодня слишком груб, жесток и опасен для идеалистов-мечтателей. В нем невозможно выжить без изрядной доли цинизма, своекорыстия и жесткости!
Себастьян снова затянулся и выпустил дым в сияющий прозрачностью воздух. За спиной у него тихо, по-кошачьи мурлыкал кондиционер. Как же его тоскливый страх не подходил к этому мирному огородику, который жил себе и жил, втиснутый в современный город.
Высоко над домами, вдали от Манхэттена и оживленной суеты мегаполиса, здесь, на крыше, царил покой. Жужжали пчелы, торопясь запастись провизией на зиму, толпились у летка улья. Лучи солнца, пробиваясь сквозь кусты, золотили небольшую бочку в ржавых обручах.
– Расскажи мне, куда ходит, с кем видится Джереми.
Никки погасила окурок в горшке с землей.
– Он проводит время всегда с двумя мальчиками.
– Один тот самый Саймон, – догадался Себастьян.
– Второй Томас, его лучший друг.
– Ты говорила с ним?
– Звонила, оставила сообщение, но он мне не перезвонил.
– Так чего же мы ждем?
– Успеем подловить его у выхода из лицея, – сообразила Никки, взглянув на часы.
Оба тут же вскочили со своих мест и торопливо зашагали по плиткам дорожки, вьющейся между ящиками. Прежде чем уйти с крышы, Себастьян ткнул пальцем в подобие палатки, покрытой черным брезентом.
– Что у тебя там?
– Ничего, – слишком уж торопливо ответила Никки. – Ничего особенного. Разные инструменты.
Себастьян взглянул на бывшую жену с подозрением. Он еще не забыл тех особых ноток, которые появляются в ее голосе, когда она врет. И это был тот самый случай.
Он отодвинул брезентовый край и заглянул внутрь. Укрытые от посторонних глаз, на полу стояло с десяток горшков с цветущей коноплей. Теплица была обустроена лучше некуда: искусственное освещение, увлажнитель воздуха, автоматический полив, пакетики с лучшими удобрениями. Словом, оснащение по последнему слову техники.
– Твоя безответственность не имеет границ! – взорвался он.
– Да ладно! Не устраивай драмы из-за нескольких кустиков травы!
– Травы?! Ты понимаешь, что это наркотик? И ты его выращиваешь!
– Ты тоже можешь выкурить косячок. Расслабишься, вот увидишь.
Себастьяну было не до шуток, он слов не находил от возмущения.
– Не хватало только, чтобы ты еще продавала эту мерзость!
– Я вообще ничего не продаю. Трава для личного употребления. Экологически чистая, собственного производства. Куда более полезная, чем смола, которой торгуют дилеры.
– Это немыслимо! Ты понимаешь, что можешь загреметь в тюрьму?
– С какой стати? Ты собираешься донести?
– А твой дружок Сантос? Уверен, что он как раз и занимается наркоманами.
– У него других дел по горло, можешь поверить.
– А Джереми? Камилла?
– Дети вообще здесь не бывают.
– Не морочь мне голову! – заорал он, тыча пальцем в плакат известной баскетбольной команды, явно только что прилепленный к ограде.
Никки пожала плечами и вздохнула.
– Ты меня достал.
Себастьян отвернулся, надеясь успокоиться, но гнев подымался волной, воскрешая давние обиды, бередя плохо зажившие раны, напоминая, какая на самом деле женщина эта Никки Никовски, ни одному слову которой нельзя верить, женщина, на которую ни в чем нельзя положиться!
В приступе ярости он схватил ее за горло и прижал к металлической этажерке.
– Если ты посвятила моего сына в свои мерзости, я тебя уничтожу! Поняла?! – Потом ослабил хватку, убрав большие пальцы, дав ей возможность вздохнуть. И повторил: – Ты меня поняла?
Никки торопливо набирала в грудь воздух и ответить не смогла. Все еще в приступе ярости, Себастьян снова начал ее трясти.
– Поклянись, что побег Джереми не связан с твоей наркотой!
Себастьян нависал над Никки, крепко вцепившись в нее, но внезапно получил болезненный удар ногой по колену и, присев, отпустил бывшую жену.
Никки прилежно училась на курсах самообороны, она отлично освоила приемы. Оказавшись на свободе, она с молниеносной быстротой схватила ржавый секатор и занесла его, метя Себастьяну в живот.
– Еще раз тронешь – убью! Запомнил?
9
Средняя школа Южного Бруклина – большое здание из красно-бурого кирпича, выходящее фасадом на Коновер-стрит. Приближался час обеда, и, судя по большому количеству фургончиков со съестным, выстроившихся перед школой, можно было догадаться, что еда в школьной столовке не очень-то.
Себастьян с недоверием приблизился к одному из «гастрономических грузовичков», которые с некоторых пор стали колесить по Нью-Йорку, кормя горожан. Каждый грузовичок предлагал что-то свое: один – сэндвичи с омарами, другой – тако, димсамы, филафели… Себастьян, брезгливый поборник чистоты, обычно избегал подобного рода угощения, но если ты ничего не ел со вчерашнего дня и в животе у тебя гремит военный оркестр…
– Не советую брать южноамериканские примочки, – предупредила Никки.
Из чувства сопротивления он пренебрег советом бывшей жены, которой ни в чем нельзя было доверять, и попросил «севиче», перуанское блюдо из сырой маринованной рыбы.
– И какой он из себя, этот Томас? – осведомился Себастьян, услышав, что прозвонил звонок, возвещавший конец занятий, и глядя на двери, откуда хлынул поток учеников.
– Я тебе его покажу, – пообещала Никки и прищурилась, боясь, как бы не пропустить приятеля сына.
Себастьян оплатил заказ и попробовал свою рыбу. Проглотил кусочек. Жгучий, как огонь, маринад обжег ему рот, пищевод, желудок. Он невольно скривился.
– Я предупреждала, – вздохнула Никки.
Надеясь загасить бушующий огонь, он залпом выпил целый стакан оршада[7], предложенный продавцом. От каштанового молока с отвратительным вкусом ванили Себастьяна чуть не стошнило.
– Вот он! – воскликнула Никки, указывая на одного из пареньков в толпе.
– Какой именно? Прыщавый или второй, с противной физиономией?
– Говорить буду я, хорошо?
– Посмотрим…
Высокомерное выражение лица, хлипкая фигура, джинсы в обтяжку, узкая черная куртка, белая рубашка с открытым воротом, очки-вайфареры и торчащие во все стороны волосы, над которыми трудились не один час. Томас тщательно следил за своей внешностью. Похоже, немало времени проводил в ванной перед зеркалом, ваяя и оттачивая образ юного рокера.
Никки поймала его перед баскетбольной площадкой, расчерченной на квадраты.
– Привет, Томас!
– Добрый день, мэм, – ответил тот, убирая мятежную прядь со лба.
– Ты не ответил на мои сообщения.
– Не успел, времени было мало.
– От Джереми ничего?
– Не-а. Мы с ним с пятницы не виделись.
– А почта? Телефонный звонок? Эсэмэска?
– Не, ничего.
Себастьян внимательно приглядывался к подростку. Ему не понравились ни тон, ни вид этого сопляка с готическими кольцами на пальцах, с браслетами и перламутровыми четками на руках. Но он постарался подавить в себе враждебность и спросил:
– А ты не догадываешься случайно, где бы он мог быть?
Томас повернулся к Никки.
– Это еще кто такой?
– Я его отец, балбес!
Подросток отступил на шаг, но стал более разговорчивым:
– В последнее время мы не так часто виделись.
Джереми забивал на встречи нашей компании.
– Почему?
– Предпочитал покер.
– Неужели? – забеспокоилась Никки.
– Наверно, ему нужны были деньги. Кажется, он даже гитару продал и дал объявление в Интернете, чтобы продать цифровую камеру.
– А зачем ему деньги? – спросила Никки.
– Не знаю. Мне пора, извините, я должен идти.
Себастьян положил на плечо паренька руку.
– Не спеши. С кем он играл в покер?
– Не знаю. С кем-то по Сети.
– А если не по Сети?
– Не знаю. Надо спросить у Саймона, – ушел он от ответа.
– Саймон на учебной экскурсии, и ты это прекрасно знаешь, – уточнила Никки.
Себастьян легонько встряхнул паренька.
– Давай, давай! Рожай быстрее!
– Вы не имеете права меня трогать! Я свои права знаю!
Никки попыталась утихомирить бывшего мужа, но Себастьян потерял терпение. Несговорчивый малец действовал ему на нервы.
– С кем Джереми играл в покер?
– Ну… В особой компании… С шулерами.
– То есть?
– С парнями, которые занимают столы, где играют на деньги, и ищут новичков, – объяснил Томас.
– Ищут неопытных игроков и обыгрывают, так?
– Ну да, – подтвердил подросток. – Джереми обожает разыгрывать дурачка и ловит их. Он немало из них вытянул.
– А ставки в игре высокие?
– Да не очень. Не Лас-Вегас же. Ребята играют, чтобы оплатить счета и проценты по кредитам.
Никки с Себастьяном обменялись тревожными взглядами. В этой истории все внушало беспокойство: подпольные азартные игры с привлечением несовершеннолетних, возможные долги, побег…
– И где происходят эти игры в покер?
– В маленьких барах на Бушвик.
– Можешь назвать адреса?
– Нет. Меня такие вещи не интересуют.
Себастьян охотно тряхнул бы паренька еще разок и покрепче, но Никки его удержала: на этот раз, похоже, Томас не врал.
– Ладно, я пошел. Помираю с голоду!
– Последний вопрос, Томас! У Джереми есть подружка?
– У него есть дружок.
Лицо Никки выразило крайнее удивление.
– И ты знаешь, как его зовут?
– Хлипкий такой дядек.
– Что ты говоришь?
– Тощий.
Себастьян нахмурился.
– Мы спросили, как его зовут.
– Лысый! Он гоняет лысого! – громко заржал подросток.
Никки вздохнула. Себастьян схватил парня за воротник и притянул к себе.
– Ты достал меня своими грошовыми шутками! Есть у него подружка или нет, говори!
– На той неделе он говорил, что нашел себе девушку по Интернету. Фотки показывал. Кажется, бразильянка. Классная. Но думаю, это треп.
Джереми не снять такую красотку.
Себастьян отпустил Томаса. Больше из этого парня ничего не вытянешь.
– Позвони, если узнаешь что-то новенькое, – попросила Никки.
– Можете на меня рассчитывать, мэм, – пообещал Томас на бегу.
Себастьян стоял и массировал себе виски. Желторотый в самом деле его достал. Тон, вид, манера говорить – все препротивное.
– Шут гороховый, – вздохнул он. – На будущее придется внимательнее следить, с кем наш сын дружит.
– Сына нужно сперва найти, – тоже со вздохом отозвалась Никки.
10
Они перешли на другую сторону, где оставили старенький мотоцикл с коляской, на котором примчала сюда Себастьяна Никки, древний «БМВ» серии 2 60-х годов прошлого века.
Никки протянула Себастьяну шлем, в котором он уже ехал.
– Куда теперь?
Лицо у Никки было суровое, замкнутое. Версия побега Джереми вырисовалась уже отчетливее. Чтобы добыть денег, он продал гитару и через Интернет выставил на продажу камеру. Предпринял все необходимые меры предосторожности, чтобы его не нашли. Теперь у него перед ними преимущество в три дня.
– Если он уехал вот так, значит, ему было страшно, – твердо сказала она. – Очень страшно.
Себастьян развел руками, признавая свое бессилие.
– Чего он мог бояться? Почему не доверился нам?
– Потому что ты не являешься образцом понимания.
И вдруг у него мелькнула идея:
– А Камилла? Может, она что-то знает о брате? Лицо Никки просветлело. В самом деле, Камиллу стоило расспросить. Близнецы виделись не так уж часто, но в последнее время, похоже, сблизились.
– Попробуй набери ее, – предложил Себастьян.
– Почему я? – удивилась Никки.
– Думаю, так будет лучше. Потом объясню…
Никки набирала телефон дочери, а Себастьян позвонил к себе в офис. Джозеф, заведующий мастерской, оставил для него подряд два сообщения с просьбой срочно связаться.
– У нас неприятности, Себастьян. Тебе пытаются дозвониться из Фаразио и очень сердятся, что ты не отвечаешь на их звонки.
– У меня тоже неприятности. Причем совершенно неожиданные.
– Послушай! Они тоже совершенно неожиданно приехали к нам в мастерскую и поняли, что ты не работаешь. И теперь требуют, чтобы ты до часу дня подтвердил, что выполнишь обещанное. В этом случае они согласны ждать до вечера.
– А если нет?
– Если нет, они отдадут скрипку на экспертизу Фрустенбергу.
Себастьян тяжело вздохнул. Сегодня с утра он открыл кран, и из него хлынули неприятности, а как его закрыть, он пока не представляет. Себастьян попытался как можно спокойнее оценить сложившуюся ситуацию. Продажа Карло Бергонци вместе с экспертизой должна принести ему 150 000 долларов. Эту сумму он уже внес в свой бюджет, она нужна ему, чтобы на должном уровне поддерживать мастерскую. Кроме финансовых потерь, передача Бергонци в руки конкурента имеет символическое и очень дурное для него значение. Скрипичный мир весьма тесен. Все мгновенно становится известно.
Аукцион – престижное событие. Фрустенберг соперничает с ним и не преминет раздуть случившееся, чтобы обернуть молву в свою пользу.
Успех не свалился Себастьяну с луны. Вот уже двадцать лет засучив рукава он работает с музыкантами, людьми капризными, мнительными, нервными. Неуравновешенными и гениальными. Для этих людей, в силу преувеличенного самомнения, вопрос, с каким мастером они имеют дело, – вопрос жизни и смерти. Им непременно надо с самым лучшим. А самый лучший – это он, Себастьян Лараби. Вот уже два десятка лет он работает на то, чтобы фирма по изготовлению струнных инструментов «Лараби и сын» стала самой известной в Соединенных Штатах. И его оценили. Не только за деловую хватку. Оценили его талант, тонкий слух, чуткое внимание к клиенту, благодаря чему тот получал инструмент, который как нельзя лучше соответствовал его индивидуальности и манере исполнения. На анонимных пробах его скрипки часто побеждали даже Страдивари и Гварнери. Он достиг наивысшей награды, его имя стало брендом. С некоторых пор музыканты-исполнители стали приходить к нему в мастерскую, чтобы приобрести скрипку Лараби. Его репутация привлекла к нему с десяток самых известных в мире исполнителей, которые царят в скрипичном мире. Он стал мастером, работающим со звездами, потому что мало-помалу ему удалось убедить всех, что он самый умелый и знающий и потому он, а не кто-то другой должен реставрировать их инструменты и делать для них новые. Но положение «лучшего» всегда хрупко и уязвимо. Оно зависит не только от мастерства, но и от моды, а мода всегда изменчива. В нелегкие времена кризиса Фрустенберг и другие скрипичные мастера сидят в засаде и настойчивее, чем когда-либо, ждут, чтобы он оступился. Стало быть, потеря контракта исключена. Раздумывать больше не о чем.
– Позвони им от моего имени, – попросил он Джозефа.
– Они хотят говорить только с тобой.
– Скажи, что я перезвоню им через сорок пять минут.
За это время он как раз вернется в мастерскую. И сегодня вечером они получат нужную им экспертизу.
Он нажал отбой одновременно с Никки.
– Камилла не отвечает, – сказала она. – Я оставила ей сообщение. Почему ты не захотел позвонить сам?
Он не ответил на вопрос, но предупредил:
– Никки, я должен вернуться к себе в мастерскую.
Она посмотрела на него с недоумением.
– Как в мастерскую? Твой сын исчез, а ты возвращаешься на работу?
– Я с ума схожу от беспокойства, но я не коп. Здесь нужен…
– Я позвоню Сантосу, – оборвала она его. – Уж он-то знает, что делать.
Сказано – сделано. Никки набрала телефон любовника и в общих чертах обрисовала ему историю с исчезновением Джереми.
Себастьян спокойно смотрел на нее. Если она надеялась его задеть, то старалась напрасно. Он и в самом деле ничего не мог сделать. Понятия не имел, как взяться за дело, в какую сторону двигаться. Не имея возможности принять решение, только психовал от бессилия.
Вмешательство полиции, наоборот, его успокаивало. Он только сожалел, что они обратились к властям так поздно.
В ожидании конца разговора он уселся на «обезьянье место»[8], надел кожаный шлем – теперь, кажется, требуются пластиковые? – и авиационные очки. Он не мог разрулить ситуацию и чувствовал себя отвратительно. Что он тут делает, сидя в коляске этой дурацкой колымаги в не менее дурацком прикиде? По воле каких дьявольских козней вся его жизнь готова полететь вверх тормашками? Почему он снова рядом со своей бывшей женой? Почему его сын совершает глупость за глупостью? Почему пятнадцатилетней дочери пришло в голову спать с мальчишками? Почему его карьера под угрозой?
Никки замкнулась в себе и молча подошла к мотоциклу. Села, включила газ, мотор взревел, и они помчались к докам. В лицо ей бил ветер, она мчалась, стиснув зубы. Себастьян скорчился в коляске. Он забыл плащ в квартире Никки и теперь дрожал от холода в легком элегантном костюме. В отличие от бывшей жены, он был по натуре домоседом. Авантюрная жилка в нем отсутствовала начисто, и ему куда милее был мягкий комфортный «Ягуар», чем эта задодробилка. К тому же Никки, похоже, доставляло особое удовольствие прибавлять газу на каждой выбоине.
Наконец они домчались до бывшей фабрики, а значит, и до квартиры Никки.
– Я поднимусь с тобой и заберу плащ, – сообщил Себастьян, выбираясь из коляски. – У меня в нем ключи от машины.
– Делай что хочешь, – отозвалась она, глядя в сторону. – Я буду ждать Сантоса.
Он поднялся следом за ней по лестнице. На площадке она отперла железную дверь, а когда толкнула дверь в квартиру, то громко вскрикнула.
11
Вспоротое канапе, перевернутая мебель, сброшенные с полок вещи. Зрелище разоренной гостиной не оставляло сомнений: в их отсутствие здесь побывали грабители.
С бьющимся в горле сердцем Никки отправилась обследовать квартиру. Все было перевернуто вверх дном. Телевизор вырван из стены, картины сброшены на пол, ящики выпотрошены, бумаги разбросаны по всем углам.
Она невольно вздрогнула в ужасе от варварского вторжения, от надругательства над ее личным мирком.
– Что унесли? – поинтересовался Себастьян.
– Трудно сказать. Во всяком случае, не мой ноутбук. Вон он, на стойке бара в кухне.
«Странно. Очень странно».
На одной устоявшей этажерке Себастьян заметил красивую шкатулку с инкрустацией.
– Что в шкатулке? Что-то ценное?
– Разумеется. Мои драгоценности.
Он открыл шкатулку. Среди колец и браслетов лежали и его подарки. Бесценные изделия от Тиффани.
– Какой грабитель настолько глуп, чтобы отказаться от лежащих на виду ноутбука и драгоценностей?
– Тихо! – перебила его Никки, приложив палец к губам.
Он замолчал, не понимая, чего она хочет, и тут услышал какой-то скрип и треск. В квартире был кто-то еще.
Махнув Себастьяну рукой, чтобы он оставался на месте, Никки стала подниматься по металлической лестнице на второй этаж. Первой по коридору была ее собственная комната.
Никого.
Следующая Джереми.
Опоздала.
Окно-гильотина, выходящее во двор, с грохотом поднялось вверх. Никки подбежала, выглянула – по пожарной лестнице торопливо спускался вниз довольно плотный мужчина. Она перекинула ногу через раму, готовясь пуститься в погоню. Себастьян удержал ее.
– Оставь его. У него наверняка револьвер.
Она послушалась и перешла из комнаты Джереми в свою. С нее грабители и начали свои поиски. Оглядывая вещи, разбросанные по полу, Никки вынуждена была с горестью признать:
– Они явились сюда не грабить, он искали какую-то конкретную вещь.
Себастьяну была интереснее комната Джереми, ею и он занялся. На первый взгляд из нее ничего не исчезло. Он машинально вернул в вертикальное положение накренившиеся колонки. Страсть к порядку доходила в нем до болезненности, до наваждения, он маниакально любил чистоту, беспорядок действовал на него угнетающе. Поднял и прислонил к стенке велосипед, выправил накренившуюся полку, которая, похоже, собиралась обвалиться. Собрал с полу и сложил колоду карт. Подобрал алюминиевый чемоданчик и, наводя в нем порядок, с удивлением обнаружил, что керамические фишки сплавлены между собой и каждая стопка – это своеобразная полая трубка. Он стал осматривать эти трубки. В них лежали маленькие пластиковые пакетики. Вытащил один из пакетиков. В нем оказался белый порошок.
«Нет, этого не может быть!»
С колотящимся сердцем Себастьян вытряхнул на постель содержимое двух керамических трубок – с десяток прозрачных пакетиков с белым порошком.
«Кокаин!»
Нет, он не мог в это поверить!
– Черт знает что такое! – растерянно проговорила Никки, подходя к постели.
Ошеломленные, они посмотрели друг на друга.
– Вот что они искали! Тут не меньше кило!
Себастьян все еще не верил своим глазам.
– Это слишком серьезно, чтобы быть правдой. Может, все-таки это игра… Или шутка…
Никки покачала головой, слова Себастьяна не показались ей убедительными. Она надорвала пакетик и лизнула порошок. Горький островатый вкус и ощущение, что язык онемел.
– Это кокаин, Себастьян. Совершенно точно.
– Но как…
Продолжить фразу ему помешала веселая заливистая трель. Кто-то звонил в дверь.
– Сантос! – воскликнула Никки.
На лицах обоих отразился испуг и нежелание бежать к двери. Впервые за долгие годы они почувствовали себя заодно, встали горой за сына. Сердца бились в унисон: сумасшедшее сердцебиение. У обоих на лбу выступил пот, закружилась голова.
Звонок снова затрезвонил вовсю. Коп проявлял нетерпение.
Ни на какие отсрочки времени не было. Нужно было принимать решение. Мгновенно. Джереми грозила опасность. Смертельная. Если желание спрятать от полиции находку могло показаться самоубийством, то признаться, что их сын прятал у себя в комнате килограмм кокаина, означало усадить его в тюрьму на долгий срок. Поставить под удар его образование. Его будущее. Замуровать для него вход в жизнь. Обречь на тюремный ад.
– Надо… – начал Себастьян.
– Уничтожить эту гадость, – закончила Никки. Единодушие – последний оплот в море опасности.
Уверившись, что они заодно, Себастьян собрал с кровати пакетики и бросился в ванную, где находился и унитаз, собираясь спустить их в канализацию. Никки стала ему помогать, ссыпая остатки «добычи» в раковину.
Снова раздалась заливистая трель.
– Иди открой. Я сейчас приду.
Она кивнула, пошла к лестнице и стала спускаться. Себастьян нажал на ручку бачка, хлынула вода. Но какаин не растворялся, а пакетиков было слишком много. Они не исчезли в глубинах трубы, похоже, напротив, забили ее. Себастьян снова спустил воду, и снова без успеха. В панике он смотрел на беловатую воду, что наполнила унитаз и грозила перелиться через край.
