Гийом Мюссо
Жизнь как роман
Натану
Суббота, 3 июня, 10.30 утра.
Нервно. Сегодня днем хорошо бы начать роман. Я готовлюсь к этому уже две недели. Десять последних дней прожил с моими персонажами, в их обстановке. Только что заточил четыре дюжины новых карандашей и, чтобы унять дрожь в руке, принял полтаблетки белладинала. Справлюсь ли? […] Сейчас я трушу, меня, как водится, подмывает отложить эту затею на потом, а то и совсем бросить писать.
Жорж Сименон. Когда я был старым
Романистка Флора Конвей, уроженка Уэльса, – лауреат премии Франца Кафки
«Франс Пресс», 20 октября 2009 г.
39-летняя писательница, отличающаяся редкой скромностью, удостоена престижной премии, которая ежегодно присуждается одному писателю за совокупность его творчества.
Сама Флора Конвей, не скрывающая своей социофобии, нелюбви к толпам, путешествиям и журналистам, не появилась во вторник вечером в Праге и не участвовала в церемонии вручения премии в городской ратуше.
Вместо нее награда – бронзовая статуэтка Франца Кафки и 10 тысяч долларов – была вручена ее издателю Фантине де Вилат. «Только что я говорила с Флорой по телефону. Она тепло вас благодарит. Эта премия принесла ей особую радость, ибо творчество Кафки для нее неисчерпаемый источник восхищения, раздумий и вдохновения», – заверила собравшихся мадам де Вилат.
Премия «Общества Франца Кафки» и Пражского муниципалитета присуждается с 2001 г. международным жюри. Среди ее лауреатов Филип Рот, Вацлав Гавел, Петер Хандке, Харуки Мураками.
Первый же роман писательницы «Девушка в лабиринте», вышедший в 2004 г., стал свидетельством авторских амбиций и сделал ее заметной фигурой на литературной сцене. Переведенная на двадцать языков и признанная критиками современной классикой, эта книга рассказывает о жизни нескольких ньюйоркцев накануне террористической атаки на Всемирный торговый центр. Все они сходятся в «Лабиринте», баре в Бауэри, где сама Флора Конвей до написания романа работала официанткой. За этим романом последовали еще два, «Равновесие Нэша» и «Конец чувств», закрепившие ее статус главной романистки начала XXI века.
В благодарственной речи Фантина де Вилат с радостью сообщила о скором выходе нового романа писательницы. Это известие произвело фурор в литературном мире, где выход каждой новой книги Конвей становится событием.
Ее окружает аура загадочности. Флора Конвей не делает тайны из того, кто она такая, однако еще ни разу не появлялась на телеэкране и не участвовала в радиопередачах, а ее издательство предоставляет прессе одну-единственную фотографию писательницы.
Выход каждой своей книги романистка сопровождает лишь скупыми интервью, которые дает по электронной почте. Мадам Конвей неоднократно заявляла о своем нежелании мириться с лицемерием и с ограничениями, связанными с известностью. Недавно она написала в «Гардиан» о своем отказе участвовать в ненавистном ей «медийном цирке», добавив, что именно ради «бегства из этого мира, набитого экранами, но лишенного мозгов» она и пишет романы.
Это настроение совпадает с жизненной траекторией других современных художников, таких как авторы уличных граффити Banksy и Invader, электромузыкальный дуэт Daft Punk или, например, итальянская писательница Элена Ферранте, для которой анонимность – способ поставить в центр творение художника, а не его самого. «Моя изданная книга самодостаточна», – подчеркивала Флора Конвей.
Некоторым наблюдателям хотелось бы, без сомнения, чтобы присуждение премии Кафки заставило писательницу покинуть ее нью-йоркскую нору. Увы, и на этот раз они остаются ни с чем.
Бландин Самсон
Девушка в лабиринте
1. Прятки
История, разворачивающаяся у нас под носом, должна быть самой понятной, но как раз с этим сложнее всего.
Джулиан Барнс
1.
Бруклин, осень 2010 г.
Полгода назад, 12 апреля 2010 года, у меня похитили мою трехлетнюю дочь Кэрри Конвей в тот момент, когда мы с ней вдвоем играли в прятки в моей квартире в Уильямсберге.
Был чудесный день, ясный и солнечный, какие часто выдаются весной в Нью-Йорке. По привычке я пешком сходила за Кэрри в школу «Монтессори» в парке Маккаррен. На обратном пути мы заглянули в магазинчик Марчелло и купили фруктовое пюре и вафельные трубочки с лимоном – все это Кэрри слопала, резвясь рядом со своей коляской.
В вестибюле нашего дома «Ланкастер Билдинг» (Бэрри-стрит, 396) новый швейцар Тревор Фуллер Джонс, работавший меньше трех недель, дал Кэрри медовый леденец с кунжутом, взяв с нее слово не съедать сразу все. Потом он сказал, что ей очень повезло с мамой – сочинительницей романов, наверняка рассказывающей ей на сон грядущий разные чудесные истории. Я со смехом заметила, что раз он такое говорит, то точно не открывал ни одного моего романа, что он и подтвердил: «Это верно, на чтение мне не хватает времени, миссис Конвей». «Вы не уделяете времени чтению, Тревор, это разные вещи», – ответила я ему, пока не закрылись двери лифта.
Следуя нашему неизменному ритуалу, я приподняла Кэрри, чтобы она сама нажала кнопку последнего, шестого этажа. Кабина поползла вверх с железным лязгом, уже переставшим пугать нас обеих. «Ланкастер» – старое здание, где в разгаре ремонт. Это невероятный дворец с широкими окнами в обрамлении коринфских колонн. Когда-то он служил складом при фабрике игрушек, закрывшейся в начале 1970-х годов. Из-за деиндустриализации здание около тридцати лет простояло заброшенным, а потом, когда стало модно жить в Бруклине, его переделали в жилое.
Дома Кэрри первым делом сменила свои миниатюрные кроссовки на светло-розовые тапочки с помпонами. Наблюдая, как я ставлю в проигрыватель виниловую пластинку – вторую часть концерта соль мажор Равеля, – она хлопала в ладоши в ожидании музыки. Несколько минут, пока я развешивала белье, она цеплялась за мой подол, потом потребовала поиграть с ней в прятки.
Это была ее самая любимая игра, она ее буквально завораживала.
В первый год мы играли в «ку-ку»: Кэрри закрывала руками глаза, но растопыривала пальчики, чтобы видеть хоть что-то. На несколько секунд она теряла меня из виду, потом чудесным образом мое лицо снова появлялось в поле зрения, и она громко хохотала. Со временем Кэрри освоила принцип игры: пряталась за занавеской или под журнальным столиком. Но ее присутствие всегда выдавал носок ботиночка, кончик локтя, колено. Иногда, если игра затягивалась, она даже начинала махать мне рукой, чтобы я скорее ее нашла.
С каждым месяцем игра усложнялась. Теперь Кэрри пряталась в других комнатах и делала это более изобретательно: замирала за дверью, залезала в ванну, забиралась под покрывало или под свою кровать.
Правила тоже менялись, игра превращалась в серьезное занятие.
Теперь, прежде чем начать ее искать, я должна была отвернуться к стене, закрыть глаза и громко сосчитать до двадцати.
Все это я проделала и в тот день, 12 апреля. Солнце тоже играло с нами в прятки: сияя позади небоскребов, оно заливало квартиру теплым, почти нереальным светом.
– Не жульничай, мама! – потребовала Кэрри, хотя я строго следовала ритуалу.
Закрыв в своей спальне глаза ладонями, я начала громко – не медля, но и не торопясь – отсчитывать:
– Один, два, три, четыре, пять…
Отчетливо помню топот ее тапочек по паркету. Кэрри выскользнула из спальни. Я слышала, как она пересекает гостиную, как двигает стильное кресло, стоящее напротив окна – огромной стеклянной стены.
– …шесть, семь, восемь, девять, десять…
Погода была чудесная, я думала сразу обо всем и ни о чем, заколдованная доносившимися из гостиной хрустальными звуками. Звучал мой любимый фрагмент – адажио, диалог английского рожка и фортепьяно.
– …одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать…
Длинная музыкальная фраза – чистый переливающийся жемчуг, некоторые изящно сравнивают ее с теплым дождем – мерным, неторопливым…
– …шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, двадцать!
Можно открыть глаза.
2.
Я открыла глаза и вышла из спальни.
– Внимание, я иду искать!
Я выполнила все правила, со смехом исполнила партитуру, которой ждала от меня дочь. Переходя из комнаты в комнату, я комментировала игривым тоном все свои действия:
– Под подушками Кэрри нет… За диваном тоже нет…
По мнению психологов, игра в прятки имеет глубинный смысл: так ребенок экспериментирует с положительным восприятием разлуки. Повтор искусственного временного разлучения позволяет ребенку почувствовать прочность соединяющих его с родителями уз. Для этого в игре должна присутствовать подлинная драматургия, тогда можно за короткий отрезок времени испытать самые разные эмоции: возбуждение, ожидание, укол страха, сменяющийся радостью воссоединения.
Для полноценности этих переживаний нужно немного продлить удовольствие, не торопиться с развязкой. Чаще всего я, конечно, знала, где спряталась Кэрри, еще даже не открыв глаз. Но не в этот раз. После двух-трех театрализованных минут я решила больше не притворяться и приступила к настоящим поискам.
Хоть моя квартира и просторная – этакий стеклянный куб площадью двести квадратных метров в западном углу здания, – возможности прятаться в ней не безграничны. Я купила квартиру за несколько месяцев до этого, потратив все, что получила за продажу авторских прав. Программа реновации «Ланкастера» вызвала на рынке недвижимости острый интерес, и хотя работы были еще далеки до завершения, эта квартира оказалась последней, еще не обретшей владельца. Она понравилась мне при первом же просмотре, и я даже дала риелтору небольшую взятку, чтобы ускорить процесс покупки. Я велела снести все стены, кроме несущих, чтобы превратить квартиру в лофт с полами цвета светлого меда, и обставила ее в минималистском стиле. В нашу прошлую игру Кэрри придумала себе весьма изощренное убежище: спряталась за сушилкой в хозяйственном чулане.
Терпеливо, сдерживая поднимающееся раздражение, я искала ее по всем углам и закоулкам, за каждым предметом мебели. Пройдя их все, я начала поиски заново. В спешке я зацепила дубовую этажерку с проигрывателем и пластинками, от толчка игла звукоснимателя выскочила из бороздки, и музыка прервалась. В комнате повисла тишина.
В этот момент у меня свело спазмом живот.
– Все, милая, ты выиграла. Сейчас же вылезай!
Я бросилась в коридор, чтобы проверить бронированную входную дверь, но она оказалась заперта на два оборота. В верхней замочной скважине на недосягаемой для ребенка высоте торчал ключ, вместе с ним на кольце поблескивал весь остальной комплект ключей.
– Кэрри, вылезай! Говорю же, ты выиграла!
Я очень старалась не терять голову, сдерживая накатывавшие волны паники. Кэрри не может находиться нигде, кроме дома. Ключ в двери, блокирующий цилиндр замка не позволил бы отпереть дверь снаружи даже дубликатом ключа. Окна в связи с работами по реновации были наглухо закрыты. Кэрри никуда не могла подеваться, более того, в квартиру никто не мог проникнуть.
– Кэрри! Говори, где ты!
Я задыхалась, как будто преодолела бегом половину Центрального парка, по-рыбьи разевала рот, но воздух не достигал легких. Этого не может быть. Нельзя просто так взять и пропасть в квартире, играя в прятки. Эта игра всегда кончается хорошо. Исчезновение – это временная символическая постановка. Иначе не может быть. Так прописано в ДНК самой игры: согласие на нее дается именно потому, что есть твердая уверенность, что играющие друг друга найдут.
– Хватит, Кэрри! Мама недовольна.
Мама недовольна, а главное, ужасно напугана. В третий, если не в четвертый раз я проверила все тайники, потом принялась за самые невероятные места: корзину рядом со стиральной машиной, дымоход, забитый с незапамятных времен. Я сдвинула с места тяжелый холодильник, залезла даже в коробку с предохранителями, чтобы заглянуть под подвесной потолок, туда, где проложены трубы для кондиционирования воздуха.
– КЭРРИ!
От моего вопля, разнесшегося по всей квартире, задрожали оконные стекла. Но эхо стихло, и снова повисла тишина. Солнце спряталось, стало холодно. Казалось, без предупреждения началась зима.
Я застыла, вся в поту, с катящимися по щекам слезами. Взяв себя в руки, я увидела в прихожей розовую бархатную тапочку Кэрри и подняла ее с пола. Она была с левой ноги. Я стала искать вторую, но не смогла найти.
Тогда я решила вызвать полицию.
3.
Первым передо мной появился детектив Марк Рутелли из 90-го полицейского участка, обслуживающего северную часть Уильямсберга. Ему, похоже, оставалось совсем недолго до выхода на пенсию. Усталая походка и мешки под глазами не помешали ему сразу понять, что нельзя терять времени. Тщательно осмотрев квартиру, он вызвал подкрепление для обыска всего здания, потом приехала лабораторная бригада, двое пошли опрашивать обитателей «Ланкастера». Сам Рутелли стал просматривать записи камер наблюдения.
Пропажа тапочки сразу побудила его задействовать протокол «тревога-похищение», но полиция штата решила собрать другие улики, прежде чем давать добро на поисковую операцию.
Время шло, я не находила себе места. Я была совершенно растеряна, не знала, как помочь поискам, и сходила с ума от вынужденного бездействия. Позвонив своему редактору, я оставила на ее автоответчике сообщение: «Фантина, мне нужна твоя помощь, Кэрри пропала, ее ищет полиция, я не знаю, что делать, умираю от тревоги, скорее мне перезвони».
Скоро Бруклин объяла тьма. Кэрри так и не нашлась, хуже того, нью-йоркская полиция, как ни старалась, не могла обнаружить ее следов. Казалось, моя дочь испарилась, унесена во тьму кровожадным Лесным Царем, воспользовавшимся мгновением моей невнимательности.
В восемь вечера к ступенькам «Ланкастера», куда меня попросили спуститься полицейские, обыскивавшие принадлежавший мне отсек подвала, подъехала лейтенант Франсис Ричард, начальница детектива Рутелли.
– Мы поставили ваш телефон на прослушку, – сообщила она мне, поднимая воротник плаща.
По перекрытой полицией Бэрри-стрит гулял ледяной ветер.
– Не исключено, что похититель или похитительница вашей дочери свяжется с вами, чтобы потребовать выкуп или с какой-нибудь еще целью. А пока вам придется проехать с нами в участок.
– Зачем? Как ее могли похитить? Дверь была…
– Это мы и пытаемся выяснить.
Я задрала голову. На фоне черного неба громоздилось наше здание. Что-то мне подсказывало, что Кэрри все еще там и что я сделаю ошибку, если уеду. Я оглянулась на Рутелли, надеясь на поддержку, но он занял сторону своей начальницы.
– Вам придется поехать с нами, чтобы точнее ответить на некоторые вопросы.
Выдержки из протокола допроса Флоры Конвей
Проведен в понедельник 12 апреля 2010 г. детективом Марком Рутелли и лейтенантом Франсис Ричард в помещении 90-го участка полиции, 211, Юнион-авеню, Бруклин, Нью-Йорк, 11211.
8.18 pm
Лейтенант Ричард (читая свои записи): По вашим словам, отца Кэрри зовут Ромео Филиппо Бергоми, он танцовщик в «Опера де Пари». Верно?
Флора Конвей: Он солист второго состава балета.
Детектив Рутелли: Как это понимать?
Флора Конвей: В иерархии Парижской оперы есть танцовщики-звезды, первые солисты, танцоры и солисты второго состава.
Лейт. Ричард: Хотите сказать, он неудачник?
Флора Конвей: Нет, просто отвечаю на ваш вопрос.
Лейт. Ричард: Мистеру Бергоми сейчас 26 лет?
Флора Конвей: Полагаю, вы навели необходимые справки.
Дет. Рутелли: Да, мы с ним связались, хотя это должны были сделать вы. Кажется, он сильно встревожился и срочно вылетает в Нью-Йорк. Завтра утром он будет здесь.
Флора Конвей: Первый случай, когда он тревожится за дочь. До сих пор он ею не занимался.
Дет. Рутелли: Вы на него злы?
Флора Конвей: Нет, меня это вполне устраивает.
Дет. Рутелли: Думаете, мистер Бергоми или кто-то из его окружения мог бы причинить вред Кэрри?
Флора Конвей: Не думаю, но ручаться не стала бы. Я плохо его знаю.
Лейт. Ричард: Вы не знаете отца своего ребенка?
8.25 pm
Дет. Рутелли: У вас есть враги, миссис Конвей?
Флора Конвей: Насколько я знаю, нет.
Дет. Рутелли: Есть, без сомнения, недоброжелатели. Кто бы мог затаить злобу на признанную романистку вроде вас? Может быть, менее удачливые коллеги?
Флора Конвей: У меня нет коллег. Я не хожу на завод или в офис.
Дет. Рутелли: Вы понимаете, что я хочу сказать. Люди читают все меньше, так? Хлебные местечки дороги, это неизбежно рождает между вами напряженность, зависть…
Флора Конвей: Может быть, но не до такой степени, чтобы похитить ребенка.
Лейт. Ричард: К какому жанру принадлежат ваши романы?
Флора Конвей: Не к тому, который предпочитаете вы.
Дет. Рутелли: А как насчет ваших читателей? Вы не замечали среди них совершенно сбрендивших поклонников, как в той истории, «Мизери», кажется? Не получали писем, мейлов от излишне навязчивых читателей?
Флора Конвей: Я не читаю письма от моих читателей, но этим, без сомнения, занимается мой редактор, спросите у нее.
Дет. Рутелли: Почему не читаете? Вам не интересно узнать, что они думают о ваших книгах?
Флора Конвей: Нет.
Лейт. Ричард: Почему?
Флора Конвей: Потому что читатели читают ту книгу, которую хотят читать, а не ту, которую вы написали[1].
8.29 pm
Дет. Рутелли: Писательский труд хорошо оплачивается?
Флора Конвей: Когда как.
Дет. Рутелли: Мы изучили ваши банковские счета. Не сказать, чтобы вы катались как сыр в масле…
Флора Конвей: Я потратила все свои авторские гонорары на покупку и ремонт своей квартиры.
Дет. Рутелли: Да уж, на такую квартирку ушла, наверное, уйма денег.
Флора Конвей: Для меня это важно.
Лейт. Ричард: Что именно вам важно?
Флора Конвей: Иметь стены, которые меня защитят.
Дет. Рутелли: Защитят от кого?
8.34 pm
Лейт. Ричард (читая сообщение «Франс Пресс»): Я видела, что о вас писала пресса. Знаю, сейчас это неуместно, но все равно поздравляю с присуждением премии Кафки.
Флора Конвей: Неуместно – это мягко сказано…
Лейт. Ричард: Итак, вы не поехали на вручение премии в Прагу, потому что, я цитирую сообщение, «страдаете социофобией». Это правда?
Флора Конвей: …
Дет. Рутелли: Это правда, миссис Конвей?
Флора Конвей: Хотелось бы понять, что творится у вас в головах, если вы теряете время, задавая мне такие вопросы вместо того, чтобы…
Лейт. Ричард: Где вы были вчера вечером? Дома, с дочерью?
Флора Конвей: Вчера вечером меня не было дома.
Лейт. Ричард: А где вы были?
Флора Конвей: В Бушвике.
Дет. Рутелли: Можно поточнее?
Флора Конвей: В баре «Бумеранг» на Фредерик-стрит.
Лейт Ричард: Не странно ли ходить в бар, страдая социофобией?
Флора Конвей: Ладно, скажу: эту ерунду про социофобию сочинила мой редактор Фантина, чтобы оградить меня от встреч с журналистами и читателями.
Дет. Рутелли: Почему вы отказываетесь с ними встречаться?
Флора Конвей: Потому что моя работа заключается не в этом.
Дет. Рутелли: А в чем?
Флора Конвей: Писать книги, а не продавать их.
Лейт. Ричард: Что ж, вернемся в наш бар. Кто обычно приглядывает за Кэрри в ваше отсутствие?
Флора Конвей: Чаще всего няня. Бывает, что Фантина, если я в цейтноте.
Дет. Рутелли: А вчера вечером? Пока вы были в «Бумеранге»?
Флора Конвей: Няня.
Дет. Рутелли: Как ее зовут?
Флора Конвей: Понятия не имею. Я звоню в агентство, присылающее бебиситтеров. Каждый раз приходит новая.
8.35 pm
Дет. Рутелли: Что вы делали в баре «Бумеранг»?
Флора Конвей: То, что обычно делают в барах.
Дет. Рутелли: Выпивали?
Лейт. Ричард: Знакомились с мужчинами?
Флора Конвей: Это часть моей работы.
Дет. Рутелли: Ваша работа – пить?
Лейт. Ричард: И знакомиться с мужчинами?
Флора Конвей: Моя работа – бывать в разных местах, чтобы наблюдать за людьми, разговаривать с ними, стараться проникнуть в их внутренний мир и угадать их тайны. Это – горючее моего творчества.
Лейт. Ричард: С кем вы встречались вчера?
Флора Конвей: Не понимаю, какое это имеет отношение к…
Лейт. Ричард: Вы ушли из бара с мужчиной, миссис Конвей?
Флора Конвей: Да.
Дет. Рутелли: Как его звали?
Флора Конвей: Хасан.
Дет. Рутелли: Хасан, а дальше?
Флора Конвей: Не знаю.
Дет. Рутелли: Куда вы пошли?
Флора Конвей: Ко мне.
Лейт. Ричард: Вы вступили с ним в сексуальную связь?
Флора Конвей: …
Лейт. Ричард: Миссис Конвей, у вас был сексуальный контакт с незнакомцем, которого вы встретили за несколько часов до этого, в квартире, где спала ваша дочь?
8.46 pm
Дет. Рутелли: Пожалуйста, внимательно посмотрите эту видеозапись: она сделана камерой наблюдения в вашем здании, в коридоре шестого этажа.
Флора Конвей: Про камеру я ничего не знала.
Лейт. Ричард: За решение установить камеры проголосовало полгода назад собрание жильцов. Безопасность «Ланкастера» значительно укрепили после приобретения квартир в комплексе состоятельными людьми.
Флора Конвей: В ваших устах это звучит как критика.
Дет. Рутелли: Камера четко показывает дверь вашей квартиры. Вот здесь видно, как вы приводите Кэрри после школы. Видите, время внизу экрана: 15.53? Дальше – ничего. Я просмотрел запись в ускоренном режиме. До моего прихода к вам в 16.58 к вашей двери никто не приближался.
Флора Конвей: Что я вам говорила!
Лейт. Ричард: Здесь что-то не так. Думаю, вы не говорите нам всей правды, миссис Конвей. Если никто не входил в квартиру и не выходил из нее, значит, ваша дочь по-прежнему там.
Флора Конвей: Так НАЙДИТЕ ЕЕ!
[Я поднимаюсь из кресла и вижу свое отражение в зеркале: бледное лицо, светлые волосы, белая блузка, джинсы. Чувствую потребность сказать себе, что такой и останусь.]
Лейт. Ричард: Сядьте, миссис Конвей! Мы не закончили. У нас еще остались к вам вопросы.
[Я мысленно твержу, что выстою. Что я уже сталкивалась с враждебностью. Что выжила. И что этот кошмар рано или поздно кончится. И что…]
Дет. Рутелли: Пожалуйста, сядьте, миссис Конвей.
Лейт. Ричард: Черт, у нее обморок. Не стойте столбом, Рутелли. Позовите кого-нибудь. Только этого нам не хватало, проклятие!
