Гермий Александрийский
Комментарии к «Федру» Платона. Книга третья
Переводчик Валерий Алексеевич Антонов
© Гермий Александрийский, 2024
© Валерий Алексеевич Антонов, перевод, 2024
ISBN 978-5-0064-9495-4 (т. 3)
ISBN 978-5-0062-7434-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
EPMEIOY ΦΙΔΟΣΟΦΟΥ
TON ΕΙΣ TON ΠΛΑΤΩΝΟΣ ΦΑΙΔΡΟΝ
ΣΧΟΔΙΩΝ
TON ΕΙΣ ΤΡΙΑ TO TPITON
Краткое изложение третьей книги
Таким образом, через призму мании и палинода Платон открывает глубокие слои человеческой природы и предполагает, что любовь, будучи одной из форм вдохновения, служит мостом к более высокому пониманию истинной красоты и счастья. Эротическая мания, как описано в рассуждении, становится не только физическим влечением, но и духовным стремлением к воссоединению с божественным.
Четыре вида мании, на которые указывает Сократ, подчеркивают важность каждой из них в духовном развитии личности. Пророческая, поэтическая и ритуальная мания, наряду с эротической, работают вместе, направляя душу к высшему пониманию своего места во Вселенной и связи с божественным. Это утверждение обогащает разговор о любви, подчеркивая, что стремление к единству с богами и друг с другом – это высший путь к счастью.
В конечном счете, изучая манию и ее многогранность, мы осознаем, что каждая из них – шаг к самосовершенствованию и глубокому пониманию той красоты, которая окружает нас и существует внутри нас, поддерживая бесконечный поиск любви и мудрости.
В комментариях Гермий также акцентирует внимание на том, как любовь служит катализатором для самопознания и самосовершенствования. Этот процесс восхождения к идеалам начинается с чувственной красоты, которая, хотя и привлекает внимание, является лишь первичным шагом на пути к более глубокому пониманию. Любовь, как форма мании, не ограничивается физическим влечением; она побуждает душу стремиться к знанию, истине и высшему добру. Через этот любовный порыв, душа начинает созерцать идеи справедливости и красоты в их абсолютной форме, оставляя позади мирские привязанности.
Сравнение душ с птенцами, жаждущими полета, подчеркивает тот внутренний конфликт, который испытывают люди на пути к самореализации. Многие из нас чувствуют этот порыв к высшим целям, но зачастую сталкиваются с внутренними и внешними препятствиями. Настоящее счастье и удовлетворение достигаются тогда, когда душа находит гармонию в своих частях, обретая справедливость и внутренний покой. Стремление к красоте и истине становится двигателем, который направляет нас к исполнению нашего предназначения.
Таким образом, любовь и красота выступают не только как объекты вожделения, но и как средства духовного роста и углубленного понимания самой сущности человеческого существования. Платон утверждает, что мы, стремясь к единству с высшими формами, не просто испытываем эмоции, но и открываем в себе потенциал для трансцендентного опыта, способного преобразовать не только личность, но и общество в целом.
Гермий обсуждает концепцию красоты как связующей силы, которая поднимает душу к умопостигаемому. Красота, подобно свету, вызывает восхищение и стремление к высшим идеям. Ученый, как врач, должен анализировать как положительные, так и отрицательные аспекты любви, которая может привести к распутству. Платон подчеркивает, что душа, стремящаяся к красоте, должна помнить о божественном, и это восхождение связано с внутренним теплом и энергией.
Когда душа созерцает красоту, она испытывает радость и стремление к высшим формам, но без красоты она увядает. Платон использует множество метафор, чтобы описать этот процесс, сравнивая душу с растением, нуждающимся в поливе. В конечном итоге, душа испытывает сладко-горькие чувства, когда стремится к красоте, но сталкивается с ограничениями материального мира.
Обсуждаются в третьей книге Гермия сложные эмоции, связанные с любовью и стремлением к красоте, подчеркивая, что эти чувства могут вызывать как радость, так и страдание. Гермий описывает, как любовь и желание красоты приводят к состоянию тревоги, когда человек радуется воспоминаниям о возлюбленном, но страдает от его отсутствия. Он также рассматривает различные аспекты любви, включая влияние богов на человеческие чувства и выбор возлюбленных, подчеркивая, что каждый человек воспринимает дары любви по-разному в зависимости от своей сущности.
Гермий упоминаются метафоры, связанные с освобождением от материальных привязанностей и стремлением к умопостигаемым формам. Утверждает, что истинная любовь ведет к единству и гармонии, а не к зависти или разделению. Он также подчеркивает важность философии и стремления к знанию как способа возвышения души и достижения божественного. В заключений, утверждает, что любовь и дружба основаны на стремлении к общему идеалу, что делает их священными и возвышенными.
Обсуждает природу любви и её связь с душой и телом, используя метафору колесницы, где душа представлена как возница, а две лошади символизируют разные аспекты человеческой природы: разум и желание. Влюбленные стремятся к единению с божественным, и их любовь может быть как возвышенной, так и низменной, в зависимости от того, как они контролируют свои желания. Выделяет важность самоконтроля и философского воспитания для достижения истинной любви, которая ведет к познанию красоты и добродетели. Он также подчеркивает, что истинная любовь не должна основываться на физической привлекательности, а должна стремиться к духовному единству. В конечном итоге, любовь рассматривается как путь к божественному, который требует усилий и самодисциплины, чтобы преодолеть низменные желания и достичь высшего состояния.
Таким образом, философская жизнь является путём к совершенству, где разум и духовность поднимают человека над приземлёнными желаниями и страстями. Взаимоотношения, основанные на истинной дружбе и любви, становятся свидетелями стремления к божественному. Истинные ценности, такие как красота и добродетель, позволяют человеку трансцендировать материальное существование и вступить в союз с высшими силами.
Эрос, как символ любви и единства, предлагает нам возможность углубить наше понимание жизни и межличностных отношений. Взывая к благодати богов, мы не только осознаём свою связь с высшим, но и становимся участниками великого космического порядка. Призыв к Эросу становится молитвой не только о материальных успехах, но и о становлении мудрости и духовной целостности.
Таким образом, каждое наше стремление и действие должны быть пронизаны осознанием божественного присутствия. Это созидательное движение выводит на путь превращения из смертного в бессмертное, ведя к глубинному пониманию истинной любви и дружбы через единство с божественным.
Таким образом, Гермий предлагает нам глубже задуматься о значимости и ценности писательства и речи. Он подчеркивает, что процессы выражения мысли не должны восприниматься как нечто постыдное, а наоборот – как проявление разума и цивилизованности. Умение говорить и писать умело, основываясь на знании и понимании, является заслугой, к которой следует стремиться.
Исследуя тему риторики, Гермий открыл нам богатство возможностей, которые предоставляет искусство слова. Он противопоставляет его поверхностному восприятию, указывая на то, что истинное мастерство заключается в понимании сути речи и ее целей. Каждый, кто стремится овладеть искусством, должен не только знать конкретные техники, но и осознавать, что за каждой речью стоит желание передать важные идеи и убедить слушателей.
В конечном итоге, понимание роли письма и риторики может обогатить наш опыт общения и взаимодействия с окружающим миром. Слова могут становиться мощным инструментом, способным как вдохновлять, так и преобразовывать наше восприятие реальности.
Таким образом, прохождение через хоры философии и искусств – это не просто упражнение ума, но и путь к обретению гармонии с Универсумом. Каждое божество, каждая муза призывают нас к самопознанию и внутреннему упорядочиванию, проясняя наше существование. Исследуя глубины этих вопросов, мы не только развиваем интеллект, но и укрепляем душу, что позволяет нам танцевать в унисон с космическими ритмами.
Необходимо помнить, что истина – это основа, на которой строится всякое искусство слова. Понимание сути вещей, их связи и природы ведет к более глубоким размышлениям и наблюдениям, открывающим перед нами бескрайние горизонты познания. Тщательное исследование и анализ обучают нас организовывать мысли и чувства, превращая хаос внутреннего мира в гармоничное целое.
Так давайте стремиться к возвышению и гармонии в нашем слове и делах, следуя примеру великих философов и муз. В этом стремлении мы сможем создать свой собственный хор, который будет прославлять как красоту, так и истину, что, в свою очередь, приблизит нас к божественному.
Вторая речь Сократа
α. Eστι δη οὐν δεῦρο ὁ πᾶς ἥκων λογος 249d
Следующее повествование ведется от деления мании: ведь выступая против Эроса с самого начала через речь Лисия, он объявил, что очищения необходимы, потому что в какой-то момент было сказано против имени божественного. А что такое очищение? Вернее, очевидно, палинод. И поскольку на протяжении всей беседы и Лисий, и Сократ доказывали, что нельзя наделять манией любовника, по этой причине в палиноде он показал, что название мания не простое, но обозначает многое, и что мания превосходит воздержание. Он разделил эти мании на четыре: на пророческие, музыкальные, ритуальные и эротические, приписав им четырех богов: Аполлону, Музам, Дионису и Эросу, и указал, сколько благ каждая из трех маний дает людям, а именно: пророческая мания дает предсказание будущего времени, как мы можем преуспеть в жизни; поэтическая мания дарует славу людям и таким образом воспитывает человеческий род; ритуальная мания очищает старые послания; намереваясь говорить о четвертой мании, о которой идет речь во всем рассуждении, он, прежде чем рассказать о ней, упомянув о бессмертии души, ее идее, жизни, нисхождении и восхождении и обо всем, о чем говорилось ранее, говорит о том, сколько благ дает эротическая мания. | И он использовал, как кто-то мог бы сказать, рассуждение в соответствии с анализом: то есть конечная цель человечества есть не что иное, как счастье, то есть связь. Связь с богами (ибо Платон не относит счастье к внешним вещам) возникает, когда душа, присутствуя и наблюдая всю разумную и небесную красоту, вспоминает о разумной красоте: она вспоминает то, что когда-то видела, ибо воспоминание происходит о том, что человек знал, видел или слышал. В какой-то момент оно созерцало божества, связанные с ним самим; оно причащалось, независимо от того, бессмертно оно или нет: ведь если бы оно не было бессмертным, то, очевидно, оно не причащалось и не вспоминало. Поэтому сначала он говорит о бессмертии души и идеи и о том, что за этим следует, а затем подводит нас к тому, к чему призвана привести любовь, а именно к умопостигаемой сущности и божественной красоте, простой и непоколебимой: «Ибо как, – говорит он, – существуют состояния экстаза, так и эта красота умопостигаемого сохраняет душу и утверждает ее с богами», поэтому он также называет ее «высшей формой безумия». В этих словах он резюмирует все, что было сказано выше. Следует также отметить, что нельзя разделять состояния экстаза: они переплетаются друг с другом, ведь ни ритуальное, ни поэтическое, ни пророческое не может существовать без силы любви, поэтому, возможно, любовь даже более божественна. Вот в чем примечательный аспект: здесь приводится полное рассуждение о четвертой мании, которая действительно является прекраснейшим из всех энтузиазмов. Итак, что же представляет собой эта так называемая вещь? В то время как мы обсуждали многочисленные преимущества, предоставляемые другими маниями, мы ничего не сказали об этой; следует отметить, что все, о чем говорилось выше, было установлено с ее помощью: она объясняет, какие блага предлагает любовь, и подчеркивает, что все рассуждение и серьезность в отношении этой мании любви заключается в том, что она превосходит все другие.
***
Η ακολουθία των λεγομένων άπο τής διαιρέσεώς έστι τής μανίας· είπών γάρ κατά του Ερωτος έξ άρχής διά τον Λυσίου λόγον, εφησε καθαρσίων δεΐσθαι, έπειδή όπως ποτέ κατά του ονόματος του θείου ε’ίρηκε. Τίς δέ ό καθαρμός; ή παλινωδία δηλονότι. Καί έπειδή διά παντος του λόγου ό τε Λυσίας καί Σωκράτης λέγοντες περί του μή δεΐν χαρίζεσθαι τῷ έρωντι τήν μανίαν έπεδείκνυον, τούτου χάριν έν τή παλινωδία εδειξεν ότι το τής μανίας όνομα ούκ εστιν άπλουν, άλλά πολλά σημα ίνει, καί εστι μανία κρείττων σωφροσύνης. Καί διεΐλε ταύτην τήν μανίαν είς τέσσαρα· είς μαντικήν καί μουσικήν καί τελεστικήν καί έρωτικήν, τέσσαρας θεούς αύταΐς έπιστήσας, Απόλλωνα, Μούσας, Διόνυσον, Ερωτα, καί είπών πόσα άγαθά έκάστη των τριων μανιων τοΐς άνθρώποις παρέχει, ότι οίον ή μαντική προμήνυσιν του μέλλοντος χρόνου παρέχει, πως αν εύοδήσωμεν κατά τον βίον, ή ποιητική αδει κλέα άνδρων καί διά τούτου παιδεύει το των άνθρώπων γένος, ή τελεστική παλαιών μηνιμάτων καθα ίρει, μέλλων περί τής τετάρτης μανίας είπεΐν, περί ής καί ό πας αύτφ λόγος, πρίν είπεΐν περί αύτής είπών περί άθανασίας ψυχής, περί ίδέας αύτής, περί των β ίων, περί καθόδου καί άνόδου καί πάντων των άνωτέρω ολίγον είρημένων, ούτως λέγει περί τής έρωτικής μαν ί ας πόσα άγαθά παρέχει.
Εχρήσατο δέ, ώσπερ αν ε’ίποι τις, τφ κατά άνάλυσιν λόγω· οίον το πέρας των άνθρώπων ούδέν άλλο έστίν ή εύδαιμονία, τουτέστιν ή συναφή ή προς τούς θεούς (ού τίθεται γάρ ό Πλάτων έν τοΐς έκτος τήν εύδαιμονίαν) συνάπτεται δέ θεοΐς ή ψυχή όταν ένταυθα ούσα καί θεωρουσα το παν αίσθητον καί ούράνιον κάλλος άναμνησθή του νοητου κάλλους· άναμιμνησκεται δέ ή ποτε θεασαμένη· ή γάρ άνάμνησις επί ών εγνω τις ή είδεν ή ήκουσε γίνεται· ποτέ δέ εθεάσατο ή συμπεριπολήσασα τοις οϊκείοις θεοις· συνεπόλησε δέ εί άθάνατος είη· εί γάρ μή είη άθάνατος, δηλονότι ούτε περιεπόλησεν ούτε άνεμνήσθη· διά τούτο είπε πρώτον περί άθανασίας τής ψυχής καί τής ίδέας καί τών εξής, καί μετά τούτο είς α μέλλει ήμας αγειν ό ερως, λέγω δή είς τήν νοητήν ούσίαν καί το θειον κάλλος καί άπλοΰν καί άτρεμές· «ώσπερ γάρ, φησίν, εκειναι αί μανίαι, ουτω καί αυτη το κάλλος το νοητον τή ψυχή περιποιει καί ενιδρύει αύτήν τοις θεοις», διο καί «άρίστην» τών μανιών αύτήν λέγει. Συνοψίζει δέ πάντα τά είρημένα άνωτέρω έν τούτοις τοις ρητοΐς. Ίστέον δέ καί τούτο, οτι ού δει άπομερίζειν τάς μανίας· έπιπλέκονται γάρ άλλήλαις· ούτε γάρ ή τελεστική ούτε ή ποιητική ούτε ή μαντική ανευ ερωτικής δύνανται <είναιή «ίσως ούν καί διά τοΰτο θειοτέρα ή ερωτική. Το δ» ύπερβατόν τοΰτό έστιν· ε σ τ ι δ ή ούν δεύρο ό πας ήκων λόγος περί τής τετάρτης μανίας, ώς αρα αυτη πασών τών ενθουσιάσεων άρίστη καί τά εξής. Το λεγόμενον ούν τοιούτόν τί εστιν· επειδή περί εκείνων τών μανιών είρήκαμεν πόσα άγαθά παρέχουσι, περί δέ ταύτης ούδέν είρήκαμεν, ίστέον οτι πάντα τά είρημένα άνωτέρω δι» αύτήν εξεθέμεθα· καί λέγει ποια άγαθά ή ερωτική καί πώς παρέχει, καί οτι ό πας ήμιν λόγος καί ή σπουδή περί ταύτης τής ερωτικής μανίας εστίν, οτι κρείττων εστί πασών.
β΄ Ἣν οταν τὸ τῆδέ τις 249d
Ибо начало памяти возникает из органов чувств, как прекрасно выражается философ; из этого происходит вся телесная красота, а затем и та, что обнаруживается в дисциплинах. Таким образом, через это человек вспоминает и совершает восхождение к умопостигаемой красоте.
***
Τὴν γὰρ ἀρχὴν τῆς ἀναμνήσεως ἀπὸ τῶν αἰσθήσεων ἔχει, οἰον τέθηπε τοδε τι τὸ κάλλος ὁ φιλοσοφος, καὶ ἀπὸ τούτου πᾶν τὸ σωματικὸν κάλλος, εἰτα τὸ ἐν τοῖς μαθήμασι, καἰ λοιπὸν διὰ τούτου ἀναμιμνήσκεται, καἰ ποιεῖται τὴν ἄνοδον εἰς τὸ νοητὸν κάλλος.
γ. Eπτέρωταί τε καὶ ἀναπτερούμενος 249d
Вначале, как кто-то может сказать, он хочет говорить о восхождении, о том, что как птенцы, в силу своего природного склада, стремятся летать, но не могут и падают, так и недавно вознесшимся душам свойственна эта страсть: стремясь подняться из них, но удерживаемые тем, что они еще не утвердились в себе, они не в состоянии подняться вверх и перейти от разумного к умопостигаемому (ибо помыслы души называются «умопостигаемыми»), а затем подняться от умопостигаемого к умопостигаемому. Но тот, кто смотрит вверх, пренебрегая низшими вещами, то есть стремится к возвышению и презирает человеческие занятия, о которых он говорил выше, не может постичь изучаемое им, поскольку не привык к этому.
***
Τήν άρχήν, ώσπερ αν είποι τις, τής άνόδου βούλεται είπειν, οτι ώσπερ οί νεοττοί διά τήν φυσικήν κατασκευήν εφίενται μέν τού πτήναι, άδυνατούσι δέ καί καταφέρονται, τον αύτον τρόπον καί αί νεωστί άναγόμεναι ψυχαί τούτῷ τῷ πάθει άπεικάζονται· εφιέμεναι μέν εκείνων, κάτω δέ |κατακρατήσασαι| διά το μήπω ένιδρυθήναι έν αύτοί’ς, άδυνατουσιν έπι το άνω άναπτήναι και άπο των αισθητών έπι τά διανοητά γενέσθαι (τά γάρ τής ψυχής νοήματα «διανοητά» λέγονται), ειθ ούτως άπο των οιανοητων έπι τά νοητά άνάγεσθαι. Το οέ βλέπων άνω, τών κάτω δέ άμελών, τουτέστι προθυμούμενος μέν άναχθήναι και καταφρονών τών άνθρωπίνων σπουδασμάτων, ο και άνωτέρω είπε, ού δυνάμενος δέ αύτοΰ έκείνου τοΰ σπουδαζομένου καταδράξασθαι διά το μή συνεθισθήναι αύτῷ.
δ. Ως ἄρα αὕτη 249e
Здесь изложен весь смысл, что главным образом любовник называется тот, кто страдает от этой страсти, устремляясь к умственному прекрасному и соединяя его с детскими воспоминаниями.
***
Ωδε άποδέδωκε τον πάντα λόγον, ότι κυρίως έραστής καλείται ό ταύτης τής μανίας έρών, εις το νοητον κάλλος και αύτο το καλον άναγόμενος και συνανάγων τά παιδικά.
ε Καθάπερ γὰρ εἴρηται 249e
Ранее он сказал: «Все это вкратце собрано вместе», ибо божественное наблюдает существа и, следовательно, желает их; ведь оно не желает того, чего никогда не видело. По этой причине он говорит обо всем вышесказанном применительно к душе. Он показывает, как любовь становится причиной блага для нас, приводя нас к истинной красоте. Он упомянул, что по природе своей каждая душа наблюдает существа, но не у каждой души они представлены и действуют; поэтому, хотя она и обладает ими по природе, ей нелегко вспомнить о них.
***
Α είπεν άνωτέρω, ταΰτα έν συντόμφ πάντα συνάγεται· θεαται γάρ τά όντα, διο και έφίεται· ού γάρ αν έφίετο ών μήποτε έθεάσατο· διά τοΰτο ούν πάντα τά άνωτέρω τά περι ψυχής είπε, δεικνύς οίων άγαθών αίτιος ήμΐν ό έρως γίνεται, άνάγων ήμας εις το αύτόκαλον. Φύσει δέ είπεν, έπειδή πασα ψυχή φύσει τεθέαται τά όντα, άλλά ού πασα έχει αύτά προβεβλημένα και ένεργά, διο ούδέ εύχερώς, καίπερ φύσει αύτά έχουσα, άναμιμνησκεται τών όντων.
ς. Οὔτε οσαι βραχέως εἰδον 250a
Если говорить коротко, то те вещи, которые он назвал причинами нисхождения выше, теперь он утверждает, что они также являются причинами затрудненной памяти. И говорит он это потому, что сравнивает эти достопримечательности со священными местами, святилищами и святыми обителями.
***
Συντόμως είπειν, ας είπεν αιτίας τής καθόδου άνωτέρω, ταύτας νυν λέγει αιτίας είναι και του μή άναμιμνησκεσθαι ραδίως. Ιερών δέ είπεν έπειδή ίεροις και άνακτόροις και άδύτοις άγίοις άπεικάζει έκεινα τά θεάματα.
ζ. Oλίγαι δὴ λείπονται 250a
Помнящие, то есть философствующие души, которые еще не погрузились в воды Забвения.
***
Αί άναμιμνησκόμεναι, τουτέστιν αί φιλοσοφουσαι ψυχαί, αἰμήπω τῷ τής Λήθης υδατι βεβαπτισμέναι είσίν.
η. Αὐται δὲ οταν τι 250a
«Но те, кто обладает памятью, увидев какое-нибудь явление или идола тамошних, например, красоту, находящуюся в телах, не останутся самими собой; напротив, они выходят из себя и изумляются, вспоминая эту красоту. Эта страсть остается для них неведомой, то есть души, воспринимающие эту красоту (он говорит, что они начинают возноситься), не понимают, что они испытывают».
***
Αύται δέ αϊ τήν μνήμην εχουσαι, όταν ἴνδαλμά τι και ε’ίδωλον των έκει ίδωσιν, οίον το κάλλος το έν σώμασι, τότε ούκέθ ’ έαυτών γίνονται, τουτέστιν έξίστανται και έκτος έαυτών γίνονται, και άφίστανται των κάτω και έκπλήττονται, έκείνου άναμιμνησκόμεναι του κάλλους. Ο δέ έστι το πάθος άγνοουσι, τουτέστιν αϊ ψυχαι αϊ τούτου του κάλλους άντιλαμβανόμεναι (λέγει δέ τάς άρχομένας άνάγεσθαι) άγνοουσι τί πάσχουσι.
θ. Δικαιοσύνης μὲν οὐν 250b
Он утверждает, что одни идеи распространяются на все, а другие – только на определенные вещи, как, например, идея красоты, поскольку она исходит из первого принципа красоты, который распространяется на весь космос: по этой причине все возвращается. Поэтому он утверждает, что в этих подобиях, как и в случае с красотой, нет света справедливости и подобного: ведь если бы любовь являла нам страшные видения, если бы такой образ существовал: С помощью инструментов и рассуждений мы узнаем, что справедливость и умеренность желательны, поскольку мы не постигаем их чувствами и не вспоминаем, как это происходит с красотой: если только не утверждать, что справедливость тела – это соотношение сухого и влажного, холодного и горячего, но справедливость души не воспринимается ощущениями. Все государство построено Платоном так, чтобы выявить справедливость души в соответствии с ее тройственной природой: он делит город на стражей, воинов и производителей. Как внешняя справедливость преобладает, так и справедливость души – когда сословие работников подчинено сословию воинов, а сословие воинов – правителям, в городе царит мир. Однако когда эта иерархия нарушается и возникает конфликт, весь город погружается в хаос и лишается справедливости. Таким образом, о душе следует рассуждать так: когда желаемое подчиняется гневу, а гнев – разуму, тогда душа обладает справедливостью. Посмотри, сколько органов и сколько трудностей необходимо, чтобы постичь справедливость и подобные ей, но эта красота сама по себе нисходит к нам. А то, что относится к подобию, называется самосправедливостью; справедливость же есть индивидуальная деятельность частей души.
***
Ο λέγει τουτό έστιν, ότι των ιδεών αϊ μέν έπι πάντα διατείνουσιν, αϊ δέ αχρι τινών· οίον <ή> του κάλλους ιδέα, έπειδή άπο τής πρώτης άρχής έστι και τής καλλονής, έπι πάντα τον κόσμον διατενει το καλόν· διο και πάντα έπιστρέφει. Ο λέγει ούν τουτό έστιν, ότι τής δικαιοσύνης και τών όμοίων ούκ εστι φέγγος έν τοις τήδε όμοιώμασιν, ώσπερ έπι του κάλλους· ή γάρ αν παρέσχεν ήμιν ερωτας δεινούς, ε’ί τι τοιουτον ήν ἴνδαλμα αύτής· δι» οργάνων δέ και συλλογισμών και προτάσεων μανθάνομεν ότι ή δικαιοσύνη και ή σωφροσύνη αϊρετόν, έπειδή διά τής αίσθήσεως αύτών ούκ άντιλαμβανόμεθα, ούδέ είς άνάμνησιν έρχόμεθα ώσπερ έπι του κάλλους· εί μή αν τις δικαιοσύνην ε’ίποι σώματος τήν συμμετρίαν τών ξηρών προς τά ύγρά και ψυχρών προς τά θερμά· ή δέ τής ψυχής δικαιοσύνη ούκ εστιν αίσθήσει ληπτή. Πάσα δέ ή Πολιτεία τῷ Πλάτωνι συντέτακται διά το εύρειν τήν τής ψυχής δικαιοσύνην κατά τήν τριμέρειαν τής ψυχής· και τήν πόλιν έκει διειλεν είς φυλακικόν, προπολεμουν, θητικόν· ώσπερ γάρ ή εξω δικαιοσύνη, ουτω κατά άναλογίαν και ή τής ψυχής· οίον τότε είρηνεύει ή πόλις όταν κατακλιθή το θητικον τῷ προπολεμουντι, και το προπολεμουν τοις αρχουσιν· όταν δέ μή ουτως εχη άλλά στασιάζη, άνατρέπεται πάσα ή πόλις και ούκ εχει δικαιοσύνην. Τον | αύτον τρόπον και έπι τής ψυχής δει έκδέχεσθαι, όταν το έπιθυμητικον ύποκλίνηται τῷ θυμικφ, το δέ θυμικον τῷ λόγφ, τότε δικαιοσύνην εχει ή ψυχή. Ορα ούν διά πόσων οργάνων και πόσης δυσχερείας εικόνα έστι λαβειν δικαιοσύνης και τών όμοιων αύτο δέ το κάλλος αύτόθεν προσπίπτει ήμιν. Το δέ του είκασθέντος γένος λέγει τήν αύτοδικαιοσύνην· δικαιοσύνη δέ έστιν ή ϊδιοπραγία τών τής ψυχής μορίων.
θ. Κάλλος δὲ τοτ᾽ ἠν ἰδεῖν λαμπρον 250b
Повсюду Платон говорит о Солнце-правителе в связи с первым принципом; ведь как Солнце является правителем всего чувственного мира, так и в умопостигаемом царстве, подобно тому как свет исходит от правящего Солнца, которое объединяет и связывает видимое с видимым, точно так же свет, исходящий от первого бога (которого он называет «истиной»), объединяет ум с умопостигаемым. Таким образом, вы видите, что это подражает красоте; ведь подобно тому, как свет посылается из источника умопостигаемого в этот мир, призывая к себе и становясь объединяющей силой для тех, кто любит возлюбленного, восхождение происходит через него. Таким образом, здесь суммируются все разумные вещи, утверждая, что это то, что поднимает любовь; ибо красота здесь эфемерна и воспринимаема, как и свет, который здесь смешан с воздухом, и напоминает нас о самом прекрасном. Красота же тогда была видима вместо этого; а само прекрасное сверкает, не имея смешения с противоположным, но будучи прекрасным само по себе.
Πανταχού ό Πλάτων τον δεσπότην Ηλιον άναλογειν λέγει τη πρώτη αρχή· ώσπερ γάρ ένταύθα ό Ηλιος τού αίσθητού παντος κόσμου δεσπότης έστίν, ούτως έπι τού νοητού έκείνη· και ώσπερ άπο τού δεσπότου Ηλίου φώς κατάγεται, ο συζευγνύει και συνάπτει και ένοι το όρατικον προς το όρατόν, τον αύτον τρόπον και το άπο τού πρώτου θεού προιον φώς (λέγει δέ αύτο «αλήθειαν») συζευγνύει τον νούν τῷ νοητῷ. Ορας ούν οτι τούτο μιμείται το κάλλος· οίον γάρ φώς έστιν έξαποσταλέν άπο τής πηγής τών νοητών έπι τον τήδε κόσμον, καλούν προς έαυτο [ν] και ένωτικον γινόμενον τών έρώντων προς το έραστόν, διο και δι» αύτού ή αναγωγή γίνεται. Συνοψίζει ούν ένταύθα τά τών νοητών πάντων, λέγων οτι [είς] τούτό έστι είς ο ανάγει ό έρως· το γάρ ένταύθα κάλλος άμυδρόν έστι και αίσθητόν, ώς και το φώς το ένταύθα συμμιγές άέρι έστί, και είς άνάμνησιν τού αύτοκάλλους άναμιμνήσκει ήμας. Κάλλος δέ τότ» ήν ίδειν άντι τού· το δέ αύτόκαλλος άστράπτον, μή έχον μίξιν τού έναντίου, άλλά αύτόκαλον.
ι. οτε σὺν εὐδαίμονι 250b
То есть когда мы вместе собираемся вокруг знакомых богов. Благословенный хор – это собрание божественных душ, которое называется «хором» из-за своего единства: как он уже говорил, pа ним следует войско богов и прочее, что теперь также названо «хороводом». И правильно названо «счастливым», ведь на самом деле, рассматривая это, эти виды являются счастливыми и блаженными.
***
Τουτέστιν οτε περιεπολούμεν τοις οίκείοις θεοις άμα. Εύδαίμων δέ χορός έστιν αί τών θείων ψυχών συμπεριπολήσεις, διο και «χορον» έκάλεσε διά το ήνωμένον· οπερ άνωτέρω είπε· τῷ δ» έπεται στρατιά θεών και τά έξής, νύν «χορον» έκάλεσε. Καλώς δέ « εύδαίμονα» έκάλεσε· τῷ γάρ οντι ό θεώμενος έκεινα τά είδη εύδαιμονών έστι και μακάριος.
ια. Μετὰ μὲν Διὸς ἡμεῖς 250b
В «Тимее» Платон утверждает, что после того, как творец создал космос, он вложил в звезды равное количество душ, не то чтобы он создал тысячу (ибо это очевидно), впрочем, мы услышим об этом согласно формам. Поэтому, создав солнце, луну и звезды, он посеял одних в землю, а других – в другие места. Таким образом, он теперь говорит, что мы следуем за Зевсом, как Платон признал божественное, принадлежащее ему. Ибо в этом счастье человеческой души: быть в согласии с собственными богами; ведь невозможно превзойти богов.
***
Εν τῷ Τιμαίφ φησιν ό Πλάτων οτι ποιήσας ό δημιουργος τον κόσμον | ένέσπειρε ψυχάς ίσαρίθμους τοις αστροις, ούχ οτι, εϊ τύχοι, χιλίας έποίησε (δήλον μεν γάρ) · άλλ» όμως κατά τά είδη άκούσομεν. Ποιήσας ούν ήλιακάς, σεληνιακάς, διίας, έσπειρε τάς μεν εϊς γήν, τάς δε άλλαχου. Λέγει ούν νυν επόμενοι μετά μεν Διος ήμεις, ώς τον οϊκειον θεόν έπιγνούς ό Πλάτων. Τουτο γάρ έστιν εύδαιμονία άνθρωπίνης ψυχής, το συμπεριπολήσαι τοις οϊκείοις θεοις· ούδε γάρ ύπερβήναι θεούς δυνατόν.
ιβ. Καὶ Eτελοῦντο 250b
«Обряд» упоминается, как мы уже говорили, с момента свершения души. Таким образом, вы видите, что она была полной именно душой! Здесь она разделена и не может действовать полностью сама по себе. Было сказано, что справедливо: ибо видение не просто самое блаженное, ибо видящий воспринимает одну вещь как другую, и должно быть единство: следовательно, установление действительно будет самым блаженным. Следует понимать, что обряд – это другое, посвящение – другое, а епитимья – другое. Обряд соответствует подготовке (и очищению) подобных: но посвящение, которое происходит от «посвящать» глаза, более божественно: ибо посвящать глаза означает воспринимать эти божественные тайны не через органы чувств, а через саму чистую душу: и эпоптея должна быть установлена как их эпопт. Мы используем термин «оргиазм» для обозначения акта участия в обрядах и таинствах».
***
«Τελετή» έκλήθη, καθώς ήδη είπομεν, παρά το τελέαν τήν ψυχήν άποτελειν. Ορας ούν οτι τελέα ήν ή ψυχή· ένταυθα δε μεμέρισται και ού δύναται ένεργήσαι ολη καθ» εαυτήν. Είπε δε ή ν θ έ μ ι ς ειπείν ού γάρ άπλώς ή θέα έστιν ή μακαριωτάτη· ό γάρ όρων ώς άλλος άλλο όρα, δει δε και ένωσιν γενέσθαι· ή ένίδρυσις ούν είη άν ή μακαριωτάτη. Εϊδέναι δε δει οτι άλλο έστι τελετή, άλλο μύησις, άλλο έποπτεία. Η μεν ούν τελετή άναλογει τη προπαρασκευη <και τοί’ς> καθαρμοις και τοις όμο ίοις· ή δε μύησις, ήτις παρά το «μύειν «» έλέχθη τούς οφθαλμούς, θειοτέρα έστ ί· το γάρ μύειν τούς οφθαλμούς τουτό έστι, το μηκέτι αϊσθήσει λαβειν έκεινα τά θεια μυστήρια, άλλά αύτη ψυχη καθαρα· το δε τής έποπτείας το ένιδρυθήναι αύτοις και έπόπτην αύτών γενέσθαι. Το δε οργιάζομεν οτι το τά όργια μετιέναι και τά μυστήρια «οργιάζειν» λέγεται.
ιγ. Oλοχληροι μὲν αὐτοὶ ὄντες 250c
Действительно, как наблюдатель, Платон говорит об этих божественных тайнах. Правда, не в совершенстве, а исключительно. Более того, впоследствии он утверждает, что приобщение к телу является причиной падения души. Через непоколебимость указывается на твердую и стабильную природу умопостигаемого. Он говорит об инициации и надзоре, которые происходят от обрядов в Элевсисе. В чистом свете, будучи чистым, он отмечает, что свет здесь не чист, поскольку смешан с воздухом. Он утверждает, что, поскольку запрещено прикасаться к чистому и нечистому, те, кто чист, не должны приближаться к этому знаку. Подобно устрицам, поскольку как устрицы связаны друг с другом, так и мы здесь.
***
Τῷ οντι ώς έπόπτης έκεινα τά θεια μυστήρια φθέγγεται ό Πλάτων. Ολόκληροι άντι του τέλειοι. Οσα δε έν ύστέρφ είπεν, οτι ή του σώματος κοινων ία αιτία γίνεται τής πτώσεως τής ψυχής. Διά δε του άτρεμή το εδραιον και σταθερόν τών νοητών ένδε ί κνυται. Το δε μ υ ο ύ μ ε ν ο ι κ α ι έ π ο π τ ε ύ ο ν τ ε ς ώς άπο τών τελετών τών έν «Ελευσινι λέγει. Εν αύγη καθαρα καθαροί οντες, οτι ή ένταυθα αύγή ούκ έστι καθαρά· συμμέμικται γάρ τῷ άέρι. Καθαροι δε οντες είπεν έπειδή μή καθαρφ καθαρου άπτεσθαι ούκ έστι θεμιτόν. Ασήμαντοι δέ, μή περιφέροντες τουτο το σημειον.
Οστρέου τρόπον, επειδή ώς τά οστρεα ένδεδεμένα είσίν, ουτω και ήμεις ένταύθα.
ιδ. Ταῦτα μὲν οὐν μνήμη κεχαρίσθω 250c
В кратком изложении и комментариях к вышесказанному говорится, что их следует помнить: по этой причине он задержался на них, приучая нас не торопиться с такими делами. Ибо постоянное воспоминание о разумном вырабатывает в нас привычку останавливаться на этих вещах, как это естественно для нас, поскольку оно действительно показывает, что такое воспоминание в действии, относясь к ним (то есть к разумному) с энтузиазмом. Поэтому, вспоминая об умопостигаемых вещах, мы высказываемся. Следует отметить, что Благодати – это те, кто создает все прекрасное. Это можно объяснить и более пространно: с точки зрения слов и слогов, сказанное мало, но по сути оно огромно. Так, в «Пире» он выразил речь Диотимы о любви в немногих словах, но по сути произнес глубокую речь.
