Георгий Викторович Протопопов
Гаффиниода

– Строго говоря, – продолжал я, – письмо адресовано Охре, но это просто формальность. Мы так решили. Письмо, судя по всему, для всех нас. Видишь, мы даже не стали читать его без тебя.

Появился ли в глазах эльфа отблеск благодарности? Возможно. А, впрочем, насрать. Момент в любом случае был торжественным. В благоговейной, полной надежд и предвкушений тишине, я осторожно вскрыл конверт. После этого я столь же осторожно извлек само письмо и развернул его.

– Оно с картинками, – сказал я.

Вера и Люба потянулись ко мне поближе, даже эльф воодушевленно приподнялся на локтях. Понятное дело, картинки всем нравятся. Кстати, о картинках. Именно они и привели нас в эту глушь, и неплохо будет все-таки выяснить, удалось ли эльфу разглядеть хоть что-нибудь в подземелье. Мысленно я сделал себе пометочку.

– Это карта, – сказал я.

Все отстранились. Понятное дело, карты нравятся только ботанам. Как раз таким, как наш горячо любимый Откад. Правда, есть еще игральные, но это другая история. Я с грустью подумал о своем астрономическом долге перед Риллом. Мне кажется, он мухлюет, и однажды я выведу его на чистую воду.

Но вернемся к письму.

– «Привет, Охра и остальные, кто бы там с тобой ни был!» – прочитал я торжественно. – Строго говоря, мы не с ней, но он же не мог знать всех нюансов, правильно? Хотя немного странно, как письмо нас нашло. Ну, нашло и нашло.

– Наши рилсы тоже находят своих поклонников, – сказала Вера, – но.

– Мы не делаем рилсы, – сказала Люба.

Я уже давно смирился с тем, что не понимаю большей части всего, что говорят или делают сестры. Но так можно сказать и обо всех людях. Иногда ты чувствуешь себя необитаемым островом в незнакомом океане. И не надо спрашивать, о чем я, потому что я и сам не знаю.

Я покачал головой и вернулся к письму.

Когда письмо было прочитано, надолго установилась тишина. Мы все переваривали новую информацию.

– Здесь есть кодовое слово, вы заметили? – произнес я наконец. – Значит, это подлинник. Но это как-то не похоже на Откада.

Я задумался.

– Что тут думать? – воскликнула Вера. – Откаду нужна наша помощь, и мы обязаны!

– Помочь, это даже не обсуждается! – воскликнула Люба.

– Что ж, кажется, планы меняются, – кивнул я. – Пора сворачивать лагерь. Жаль только, не довелось узнать, какую загадку скрывают эти руины. Но ничего. Одной загадкой больше, одной меньше. В жизни вообще мало что предсказуемо.

– Напрасно милых.

– Людей прогнали, – вздохнули сестры.

– Кто знает? – пожал я плечами. – Я же говорю, что иногда мы мало на что способны повлиять. Но кажется, там осталась какая-то бабушка. Возможно, она уже наготовила нам пирожков в дорогу. Элифалиэль, с капустой, как ты любишь!

– Погости мне! – откликнулся эльф.

– Одыбался? – спросил я.

Так и получилось, что наши «раскопки», если можно так выразиться, закончились ничем. По крайней мере, тогда мы думали так. А пока у нас появилась новая цель, и значит, нас ждало новое приключение.

Пусть говорит Подбодрилл:

Подбодрилл

Жизнь в горах сурова, но прекрасна. Познавший ее, ни на что другое уже не променяет ее вечный, незыблемый простор. Если же все-таки так случится, то в душе навсегда поселится тоска. С ней и придется жить.

Моя бабушка всю жизнь провела в горах. В ее случае, в горах – это буквально. Внутри.

Тоже, своего рода, тоска. Видеть горы – и не видеть горы.

По этому случаю вспоминаются следующие строки:

Безотраден и ужасен

Вид унылых подземелий,

Где скитается тоскливо

Заблудившийся философ,

Потерявший где-то факел

И оставшийся в потемках,

Пару раз всплакнувший горько,

Что теперь идет наощупь.

В тишине холодных сводов

Продвигается несмело

И руками робко шарит

По замшелым грубым стенам.

И слепой морозный ужас

Заковать его стремится,

Чтобы он остановился

И истерике предался.

Но философ твердо верит,

Что увидеть сможет небо.

И найти в надежде выход,

Продолжает там скитаться.

Бабушка, конечно, была знатная поэтесса. Увы.

Сам я в горах люблю именно ощущение простора, ледяных вершин, облаков под ногами. Правда, забираться так высоко – тоже не фонтан. Но и это однажды пришлось покинуть.

Подземелья не люблю.

Но сейчас не о них. Сейчас о том, как мы получили письмо.

Здесь тоже простор. Думаю, это слово уместно. Оттенок, правда, другой, оттенок – негативный. А если точнее – в цветах сепии.

Простор я люблю. Но не в данном случае.

Голая, абсолютно голая пустыня от горизонта до горизонта. Песок скрипит на зубах. Солнце шпарит вовсю. Сухо и жарко. Словно смотришь на все через желтый фильтр.

Зато простор, мать его.

Приложив руку козырьком ко лбу, смотрю на дрожащий в мареве горизонт. Не знаю, что пытаюсь там разглядеть. Бесполезно.

Позади меня раздается голос:

– Рилл!

Рилл – это я. Для друзей.

Без особой спешки – здесь ничто к ней не располагает – оборачиваюсь. Ко мне от нашего небольшого лагеря по вездесущему песку идет высокая сильная женщина в белом бурнусе с накинутым капюшоном поверх черной абайи. Я сам одет примерно так же, за исключением абайи, с добавлением куфии.

– Сколько можно тебя звать, урод? – кричит она.

Она меня звала? Я не слышал. Ветер в ушах. Воспоминание о ветре у горных вершин. Проехали.

Женщину зовут Эскапада. Что о ней сказать? Знаменитая воительница. Когда-то под ее началом был целый отряд северных воительниц, а сейчас она с нами. Сейчас и вовсе со мной, если быть более точным. Я тоже воин – в этом мы похожи. Но не во всем остальном. Хотя… может, и еще в чем-то. Неважно.

– Что-то случилось? – спрашиваю, когда она подходит.

Эскапада оскаливается.

– Что здесь вообще может случиться?

Это правда. С одной стороны. А вообще – многое. Например, у нас уже нет воды.

– У нас закончилась вода, – говорю я.

– О, правда? – Голос Эскапады опасно взлетает. Я очень хорошо знаю эту интонацию.

– А зачем ты меня звала? – С моей стороны – это довольно никчемная попытка увести беседу в другое русло. Куда-нибудь подальше. Но я ошибаюсь.

– Да именно за этим! – кричит Эскапада, и я мысленно готовлюсь к тому, что она меня ударит. Пока что ей удается держать себя в руках. – Ты потратил последнюю нашу воду?

Это даже не вопрос, и мы оба это знаем.

– Я должен был умыться. – Иногда лучший ответ – это правда.

– А обо мне ты подумал? А о будущем?

Интересный вопрос. Даже два. Может статься, я всегда думаю о будущем. Иногда – о прошлом. Сложнее всего думать о настоящем. Об Эскападе тоже думаю – как без этого?

– У нас еще осталось вино, – говорю я. – Вода… она только отвлекала.

Эскапада смотрит на меня, прищурившись.

– Хм…

Такое «хм» я знаю тоже.

Черные глаза теплеют.

– Ладно, это тебя спасло, – решает она.

Я пожимаю плечами. Говоря откровенно, я вообще не чувствовал себя в опасности. Не сегодня, хотя – тоже говоря откровенно – порой Эскападу стоит опасаться. Гораздо больше меня сейчас волнует другое.

– Как думаешь, – спрашиваю я вроде как отстраненно, – где здесь выход?

– В смысле?

– В смысле, отсюда.

– Из пустыни?

– Откуда же еще? – Я решаю признаться, зная, что это не покажется слабостью. – Мне здесь надоело. Мне вообще здесь не нравится. У меня когнитивный диссонанс.

– Вылечить тебя?

– Спасибо, я справлюсь. – Я делаю паузу и за это время принимаю еще одно решение. Да и правильно: быть откровенным – так до конца. – Знаешь, мне кажется, мы вообще зря сюда поперлись.

– А, да? – улыбается Эскапада. Сейчас ее голос становится обманчиво мягким, и вот это уже чуточку опасно. – Не против, если я позволю себе напомнить, кто нас сюда притащил?

– Кто?

– Серьезно? Один человек, который сказал, что разбирается в картах!

– А, вот ты о чем.

Вот она о чем. С ее стороны это довольно жестокий и несправедливый удар.

– Но это правда, – говорю я, уверенный в своей правоте. – В картах я разбираюсь.

Эскапада принимает задумчивый вид.

– И ведь не поспоришь. Но в следующий раз давай заранее договариваться, о каких именно картах мы говорим.

– Как скажешь, – улыбаюсь я. Настроение становится почти хорошим. Никогда не сомневался, что осознанность делает жизнь лучше.

– Чего ты лыбишься, придурок?

– Я вдруг понял, – говорю я, – что сейчас у нас только один выбор.

– Да ты что? Интересно, какой же?

– Куда-нибудь пойти. Других вариантов нет.

Настроение Эскапады порой меняется так стремительно, что за этим сложно уследить. Но в принципе можно привыкнуть. Сейчас она опять смотрит на меня со злостью.

– Иди сворачивай лагерь! – велит она голосом, привыкшим отдавать команды.

Не чтобы поспорить, а чтобы показать, что мы все-таки на равных, я спрашиваю:

– Зачем?

– Куда-нибудь пойдем!

Признаю, вопрос был некорректный.

Она неправа, считая, что это я нас сюда притащил. Может быть, только отчасти. Я вообще думал, что мы идем в лес. Говорили, что будет лес и озеро. А на берегу – некая древняя скульптура, от которой в истории осталось только упоминание, но не описание. Собственно, на скульптуру мы и хотели посмотреть. Поскольку, помимо упоминания, сохранилось еще и название – «Дары приносящий Мак…» Видимо, название сохранилось не полностью. Там могло быть «Максим», «Макиавелли» – да что угодно, но все же мы посчитали нужным проверить лично. Были и другие наводки, другие изображения, на которые стоило взглянуть, и другие догадки, которые нужно было проверить и изучить. Поэтому наш большой отряд в очередной раз был вынужден разделиться. Мне выпало отправиться с Эскападой. И таким образом мы оказались в этой пустыне.

Но это не я нас сюда привел. Я шел в лес и к озеру. В том, что ничего такого здесь не оказалось, никакой моей вины нет.

Забыли. Мне нет нужды оправдываться. Здесь вообще одно из двух: либо сведения, оказавшиеся в нашем распоряжении, были очень старыми и давно потеряли актуальность, либо мы сами попросту оказались не там, где нужно. В любом случае, это тоже можно считать результатом.

На днях я примерно так и сказал Эскападе. Вот, что именно:

– Может статься, мы стоим там, где когда-то был лес, а озеро могло бы плескаться у наших ног.

Эскапада не приняла мой энтузиазм.

– Или оно все еще где-нибудь благополучно плескается, только очень далеко от наших ног.

– Старайся мыслить позитивно.

– Что ж, ты прав. Говоришь, статуя может быть где-то прямо под нами? Тогда копай.

Было в этом что-то до боли знакомое.

– У тебя и лопата, поди, есть?

– Для хорошего человека найдем. Саперная устроит?

– Вряд ли статуя сохранилась в таком случае, – сказал я с сомнением.

– А давай проверим?

Копать мне совершенно не хотелось, но аргумент был железный. Что делать.

Естественно, никакой статуи мы не нашли. Нет, этим я не хочу сказать, что шансов вообще не было, какие-то шансы есть всегда. Но – не повезло.

Зато получился прекрасный колодец, и та вода, которая у нас уже закончилась, была как раз оттуда. Возможно, со временем, думал я тогда не без гордости, здесь появится удивительный оазис. Может быть, впоследствии вернется и озеро, а вместе с ним и лес. Ибо все движется по кругу. И если основательно подумать об этом, скажем, вольно пофантазировать, то можно вообразить, что когда-нибудь на берегу озера, на границе леса обнаружится и искомая нами статуя. Может быть, ей только предстоит быть построенной. Интересные мысли, но столько ждать мы не можем.

Но один вывод сделать все же можно. Где-то она – я разумею статуя – наверняка была, есть или будет. Это точно.

А сейчас мы тащимся по бесконечному песку, немного расстроенные отсутствием видимых результатов. Вероятно, каждый по-своему пытается придумать в голове, что мы будем докладывать коллективу. Докладывать нечего. Отсюда и переживания.

Тени удлиняются; скоро падет темная холодная ночь, но именно сейчас самая благодатная пора, когда дневная жара заметно спадает. Характер рельефа совершенно не меняется, и все же идти становится как-то легче. Всю нашу поклажу мы несем по очереди. Эскапада сказала, что ее руки должны быть свободны, а я вяло размышляю о том, почему очередь все время моя.

– Скоро объявим привал, – оборачивается Эскапада.

Это хорошо. Только кому здесь объявлять?

– Подожди-ка! – Вдруг она останавливается, подняв вверх одну из своих свободных рук.

На самом деле я уже давно жду – с тех самых пор, как она сказала про привал. Уже и костер успел развести. Ночи здесь откровенно холодные. Такой вот контраст.

Эскапада поворачивается, находит меня взглядом далеко позади.

– Какого хрена ты там расселся? – кричит она.

Ох уж эти ее эмоциональные качели!

– Ты сказала «привал».

– Я сказала «скоро»!

– «Скоро» уже было.

– Насрать! Поднимай свою задницу и шагай сюда!

– А вот эти два места в пространстве чем-нибудь друг от друга вообще отличаются? Я к тому, что – нафига?

– Просто подойди сюда, сволочина, и посмотри сам!

Не то чтобы мне хочется идти, но невольно я оказываюсь заинтригован. Дух упрямства борется, но сдается.

– Да иду я!

Я с напускной ленивостью приближаюсь к Эскападе, которая стоит, широко расставив ноги и подбоченясь – незыблемая, как скала. Сверлит меня взглядом всю дорогу.

– Чего тебе?

– Посмотри!

– Ну?

– Видишь?

– Куда смотреть?

– Вон – я показываю!

– И что там?

– Ты что, нахрен, совсем ослеп?

– Да что там, блин?

– Вон там, в песке!

– А-а…

– Видишь теперь?

– Нифига не вижу.

– Мне тебя мордой ткнуть?

– Ты зачем меня позвала? Я же разулся уже.

– Да смотри ты, собака!

– Смотрю! На что я вообще смотрю?

– Там что-то есть в песке!

– Ну. Что-то есть в песке. И что?

– Как это что?

Я смотрю на Эскападу со внезапным подозрением.

– Я больше не буду копать! Задолбали меня все! Других поищите!

– О, братишка, здесь только мы с тобой.

– Это еще не доказано, это только предположение! Да и в любом случае, может, там фигня какая-нибудь бесполезная?

– Вот это нам и нужно проверить, разве не так?

– Да мало ли что там торчит?

Я еще не готов сдаться, но иногда пространство для маневров слишком ограничено. В песке действительно что-то есть, я это вижу. Что-то темное, не особенно большое, едва присыпанное сверху. Или, напротив, какая-нибудь песчаная буря вдруг слегка обнажила нечто, до того скрытое в глубине. Да какая разница?

– Рилл, чувак, ты же знаешь, что придется, – усмехается Эскапада.

Мне нечего ей сказать. Это не жизнь, это сущий кошмар. Я вздыхаю, иду за лопатой, потом возвращаюсь и начинаю копать.

– Почему мне кажется, что ты мной помыкаешь? – говорю я.

– Не знаю. – Эскапада, рассеянно глядя по сторонам, пожимает плечами. – Людям часто мерещится всякое. Но тебе действительно кажется.

– Правда?

– Рилл, дружище, ты чего? Конечно! Не забивай голову.

Я смотрю на нее с некоторым сомнением.

– Не останавливайся! – велит Эскапада.

– Женералем будешь своим помыкать, – ворчу я себе под нос, но у стервы чуткий слух.

– Женераль не мой, он – общий! – Эскапада хохочет.

Вскоре я освобождаю от песка некий таинственный предмет, по крайней мере верхнюю его часть, поскольку основание все еще скрыто, а мне уже лень копать. Песок очень сыпучий. Но и в таком виде мы уже можем судить о некоторых свойствах частично извлеченного объекта.

Это нечто, вероятно, имеет кубическую форму со сторонами около полутора метров, но нельзя исключать, что это может быть и параллелепипед, так как не все грани доступны для наблюдения. Еще можно смело утверждать, что изготовлен объект из некоего коричневого мрамора, но какого именно и откуда, вот так навскидку я ответить затрудняюсь. Но на ощупь он очень приятный. Верхняя квадратная площадка разделена ровно пополам глубокой бороздой, назначение которой неизвестно. Либо это просто некое спорное художественное решение.

– Вот эту скульптуру мы искали? – спрашиваю я.

Эскапада поджимает губы и некоторое время проводит в раздумьях.

– Хрен его знает. Но это больше похоже на постамент, – качает она головой.

– Значит, статуя не сохранилась, – киваю я. – Этого стоило ожидать. Но почему она находилась здесь?

– А где надо?

– В лесу!

– Но здесь нет никакого леса. И озера нет.

– Ой, давай только не будем все заново! – морщусь я. – Мы это уже проходили!

– Не я же нас сюда притащила.

– Но мы нашли постамент!

С этим она спорить не может. Чувствую себя победителем.

– Так, ладно, давай порассуждаем, что мы тут имеем. – Эскапада спускается поближе к постаменту, или что это, прикасается к гладкой, еще теплой поверхности. – А приятное на ощупь.

– Мрамор. Светлый шоколад, если не ошибаюсь. Среднезернистый.

– Как новенький.

– А что ему будет? Отполирован до блеска. И все еще блестит.

– Хорошо. Уверена, ты в этом разбираешься.

– Бабушка разбиралась, а я так.

– Итак, что у нас тут? – Эскапада хмурит брови. – Фигня же какая-то?

– А я так сразу и сказал.

– Как по-твоему, это может быть «Дары приносящий Мак»?

– Стопудово. Или нет.

– Не похож ведь?

– Не похож на что? Мы вообще знаем, как он должен выглядеть?

– Справедливо, сука. Да нет, – качает головой Эскапада. – Вряд ли.

Мне тоже кажется, что вряд ли, но грех упускать такую возможность поспорить. Надо же как-то скрасить скучный день.

– Как скажешь, – пожимаю я плечами. – Конечно, я бы не был так уверен.

Эскапада хмурится еще сильнее.

– Ты что-то знаешь? – Она смотрит на меня с подозрением.

– Откуда? Знаю не больше твоего. Просто подумал, что мы не знаем, как должно выглядеть то, что мы ищем. Это может быть любая фигня. В том числе и такая вот.

День неизбежно угасает, но уважение в жгуче-черных глазах Эскапады, пожалуй, читается еще безошибочно. Это греет сердце. Даже спорить больше не хочется, тем более, что она, кажется, со мной согласна.

– Признаю, ты меня удивил, – произносит она. – В кои-то веки ты совершенно прав.

– Я всегда прав, – говорю я как бы равнодушно, а на самом деле скрывая внезапно нахлынувшую гордость.

– Мы должны все здесь тщательно изучить и зафиксировать. Для отчета. Так будет все-таки правильно.

– Эй! – возмущаюсь я, но поздно. Иногда мое стремление к правде выходит мне самому боком.

Возимся почти до самой темноты. В итоге ничего интересного не находим. Вру. Кое-что все же находим, но тоже не особенно интересное. Некоторые ветвящиеся прожилки образуют слова.

Эскапада читает при свете последних лучей солнца:

– «Это картон».

– Это мрамор! – возражаю я.

– Но написано же.

– Ты уверена? Потому что я-то уверен.

– Хм… может, игра воображения?

– К гадалке не ходи. На заборе тоже пишут.

Больше вообще ничего интересного. Но мы все равно все фиксируем. В основном в памяти. Все равно больше некуда.

Усталые и недовольные возвращаемся в уже столь заботливо и предусмотрительно устроенный мной лагерь.

И вот здесь, на обратном пути, нас действительно поджидает самый настоящий удивительный сюрприз.

Эскапада абсолютно случайно поддевает ногой что-то в песке, и это оказывается лямка. А следом, благодаря оставшемуся в нас любопытству, на свет появляется большая кожаная, изрядно потертая сумка.

– Почтовая, – делает вывод Эскапада.

– Или курьерская, – не соглашаюсь я.

– А разница?

– Там могут быть письма, а могут и какие-нибудь роллы, например, с газировочкой.

– Тоже неплохо. Даже лучше, чем дурацкие письма.

– А может, там баблишко? Я за баблишко!

– И это тоже совсем неплохо, – с уважением кивает Эскапада. – Даже как-то жаль, что здесь написано «Почта Интраэлии».

– Там так написано?

– Сам посмотри.

– Облом.

– Бывает. Видать, какой-то почтальон потерял.

– Или он где-то там. – Я показываю на песок под ногами. А следом, спохватившись, напрягаюсь. Ох уж мой язык!

– Расслабься! – Эскапада правильно оценивает мой взгляд. – На сей раз проверять не будем. Давай просто поверим, что некоторые люди бывают рассеянными.

– Так и есть. – Смотрю на нее с благодарностью.

Сумка и в самом деле набита письмами – это мы выясняем уже в лагере, когда вытряхиваем ее содержимое на вездесущий песок. Слегка разочарованы, конечно, хотя и были внутренне готовы.

– На растопку пойдут, – говорит Эскапада раздраженно.

– Так нельзя. Люди старались. Наш долг – отнести письма хотя бы к ближайшему почтовому ящику.

– Ого, как высокопарно! Ты ли это, Рилл?

– А чего? Я вот, например, люблю получать письма.

– От кого, если не секрет?

– Ну… раньше бабушка мне часто писала. Рекламы еще всякие приходят.

– А ты потащишь? Впрочем, конечно, ты потащишь. Ладно. Ради твоей бабушки. Походу, именно так и работает почта Интраэлии.

– Главное, что работает. Погоди-ка. – Я замечаю в общей куче один внезапно заинтересовавший меня конверт.

– Что там?

– Почерк как будто знакомый. – Я склоняюсь и поднимаю письмо.

Какой, к черту, почерк? – думаю я тем временем. Почему я так сказал? Первое, что мне бросилось в глаза, это знакомое имя.

– «Охре – до востребования», – читаю я вслух.

– О как! – мгновенно оживляется Эскапада. – Охра, сестренка! Только недавно о ней думала!

– Вот это сюрприз, – качаю я головой в невольном трепете перед неисповедимостью жизненных коллизий.

– Еще какой! – соглашается Эскапада, радостно потирая руки. – От кого там?

– Написано: «Откад Гроза Морей».

– Ну конечно! «Гроза Морей», слышь? Растет парень!

– Ну вот, – говорю я, – а ты не хотела доставлять письма.

– Беру свои слова обратно.

– Так-то! Отнесем на почту, и Охра его обязательно получит.

– Скажи, тебе прям обязательно было на свет появляться?

– Да ладно, я прикалываюсь.

Я вскрываю конверт и следом зачитываю послание. Оно довольно короткое, требовательное и тревожное. Не буду приводить его здесь – все и так уже знают наизусть. К посланию – на обороте – прилагается карта.

Опять карта, думаю я.

– Вставай, – говорит Эскапада, сама решительно вставая.

– Чего? Куда?

– Как это куда? Нас ждут. Похоже, объявлен общий сбор, если ты не понял. И похоже, дело серьезное.

– Куда ты собралась? Ночь на дворе!

– А чего тянуть? Ты уставший, что ли?

– Вообще-то…

– Нас ждут, говорю тебе! Потом поспишь!

Я понимаю, что спорить бесполезно. Остается уповать на то, что как только у Эскапады пройдет первый запал, она снова объявит привал. Предполагаю, это случится где-нибудь через полчаса, ну, через час – максимум. За столько лет я уже привык к ее внезапным порывам. Ворча, начинаю сворачивать лагерь.

– Нас ждет север, я же правильно поняла? – говорит Эскапада.

– Побываешь на родине, – усмехаюсь я.

– С чего ты взял? Мои Северные Воительницы оттуда. Сама-то я нет. Кстати, о них. Надо будет их тоже захватить, раз уж по пути. Как думаешь?

– Мне они нравятся.

– О деле думай, урод!

– Это ты Статусу скажешь. При встрече. Лучше скажи, в какую сторону пойдем?

– В сторону выхода!

– А где он?

– Там же, где вход!

Есть у меня еще вопросы, но я их не задаю.

Мы собираемся. Потом мы уходим в ночь. Навстречу приключениям.

Пусть Откад говорит:

Откад Гроза Морей

– Эй, там, на полубаке! – крикнул вахтенный в темноте. – Не спится?

– Уснешь тут с вами! – так же весело крикнул я в ответ. А про себя, тем не менее, подумал: ну вот как они с капитаном разговаривают? Что за дисциплина?

Нет, я и сам признаю: положение какое-то двоякое. Какое-то шаткое, что ли. Формально я действительно капитан. Здесь все официально, не подкопаешься. Да и уважение команды я, хочется думать, давно заслужил. Но ведь есть еще Карма. Б-р-р! Когда-то он сам был капитаном этого фрегата, тогда еще носившего имя «Невозможный». Позже, по разговорам, Эксцес Карма был низложен, а сам фрегат переименован в «Шпарус», каковое имя носит и поныне, и под ним же значится во всех реестрах. Это случилось незадолго до того, как я впервые взошел на его борт. Тогда капитаном был уже Подбодрилл.

Не совру, если скажу, что влюбился в него с первого взгляда – я имею в виду наш парусник, конечно. Белоснежные паруса на всех трех мачтах, белоснежный корпус, восемьсот тонн водоизмещения, пятьдесят метров длины, с шестиметровой высотой бортов и двенадцатиметровой шириной, он был похож при этом на удивительную быструю птицу – столь же стремительную, сколь и грозную. Ходить на нем было одно удовольствие, хотя, конечно, поначалу я чувствовал себя обычным пассажиром, но очень скоро стал частью команды.

Интересные все-таки штуки происходят, потому что о таком я мог только мечтать. Вся моя жизнь была связана с морем, но мог ли я когда-нибудь вообразить, сидя на своем маленьком острове, последнем в архипелаге зовущимся Астравгард, что однажды окажусь на таком вот судне? И не просто окажусь. Нет, такие я раньше видел только на картинках. Наш Астравгард не очень оживленное место.

Не раз и не два, забираясь на бушприт, я смотрел на бескрайнюю ширь воды, особенно красивую на закате, и ловил себя на мысли, что иногда невозможно и представить, куда могут привести нас наши мечты. Мне казалось, что именно для этого я и рожден. Просто, может быть, не всегда об этом знал.

Есть такая поговорка, мол, где родился, там и пригодился. Что ж, я родился на море.

И все было бы совсем хорошо, но всегда есть одно «но».

Возвращаясь к тому, кто я на корабле.

Однажды мои друзья, надолго сходя на берег, задались вопросом:

– А кого оставим командовать?

Если точнее, это спросил Подбодрилл – тогда еще действующий капитан. Формально, если угодно. Нет, он, конечно, великий воин, в этом сомнений нет, но, если честно, море – не его стихия. Говорю не затем, чтоб обидеть, ведь он и сам это охотно признавал.

– Что за нелепый вопрос? – расхохотался Женераль своим знаменитым раскатистым смехом. – Откад остается, он и будет капитаном.

Мы еще раньше решили, что в этот раз я останусь на фрегате и продолжу изучать побережье. Остальные же разойдутся по разным уголкам Интраэлии. Так было необходимо, чтобы не потерять множество нитей, возможно, ведущих к нашей цели. Что ж, не впервой.

– Несомненно, несомненно, – сказал Ябы, наш официальный волшебник. – Юноша уже давно достоин принять бремя капитана. Но что мы скажем Карме?

– Карма давно низложен! – закричал Рилл. – Лично мной! Лично всеми нами, то есть! Все поставили свои подписи.

– Нас с Охрой при этом не было вообще-то, – сказал Женераль.

– Это мелочи. Я за вас расписался.

– Тогда ладно, – усмехнулся Женераль. – А-то я переживал насчет твоей легитимности.

– Приятно вас слушать, – сказал Ябы, – но я позволю себе повторить вопрос: что скажем Карме? Сколько раз вы хотите его низложить?

И все вздрогнули.

– Карма тоже остается? – спросил Рилл с какой-то потаенной надеждой.

– Мы не знаем, – вздохнул волшебник, дергая себя за бороду. – Но весьма вероятно.

– Хоть бы-хоть бы!

К облегчению всех, но не моему собственному, так и получилось: Эксцес Карма остался на корабле вместе со мной, а все остальные радостно разошлись кто куда – исполнять свои поручения.

Напоследок меня официально нарекли капитаном.

– Отныне ты капитан, – сказал Рилл. – С удовольствием передаю тебе все регалии. Символически. У меня у самого их нет.

– Ты справишься, сердце мое, – нежно обняла меня Охра.

– Да прибудет с тобой! – напутствовал меня маг.

– Что? – спросил Женераль.

– Что? – не понял Ябы.

– Что прибудет с ним?

– Ты что меня путаешь, засранец? – возмутился волшебник. – Теперь я вообще нифига не одупляю! О чем я говорил?

– Да уж, – покачал головой Женераль. – Жиза никого не щадит. Ты мне кое-кого напоминаешь.

– На себя посмотри!

– Ну ты это, – тронул меня за плечо Подбодрилл, – Карме там скажешь, ага? Сам-то я не набрался храбрости, но в тебя я верю.

– А я думаю, – сказала Вера Кубизма.

– Ему и не обязательно все знать, – сказала Люба Харизма. – Но не исключено, что он все равно.

– Знает. Просто иногда между стадией отрицания.

– И стадией принятия может пройти вся жизнь. А в его случае.

– Вообще ничего не понятно.

– Я так понимаю, – заключил Ябы, – мы опять все пустим на самотек. Поправьте меня, если имеете что возразить.

Вскоре все мои друзья разошлись, а я остался. Почти все, вернее сказать. Карму ведь я тоже с полным на то основанием могу называть своим другом. Раз уж мы все в одной компании. Но с ним, конечно, все сложно. Карма непостижим.

Таким вот образом, на момент описываемых событий я все еще не сообщил ему удивительную новость о своем повышении, да он и не спрашивал. Впрочем, это так себе оправдание. В принципе в нашем распорядке мало что поменялось. Большую часть времени Эксцес Карма проводил в каюте, только изредка, к счастью для всех, показываясь на палубе. В капитанской каюте, кстати сказать. Но даже Подбодрилл не отважился его оттуда выдворить. Я же решил, что пусть все так и остается. Да и то верно: зачем что-то менять, если все работает? В конце концов, должность не главное, а все обязанности я взвалил на себя в полной мере.

Думаю, сложнее всего в этой ситуации было команде. Или, наоборот, проще, я даже не берусь судить. С одной стороны, подобное видимое двоевластие может сбивать с толку, а с другой, команда всегда четко чувствует реальное положение дел и способна расставить приоритеты. Меня называли шкипером, но возможно, я был для них кем-то вроде боцмана, хотя боцман у нас тоже был. Или я и был капитаном, а тогда Карма – каким-нибудь адмиралом на корабле. При его появлении все замолкали и тут же нарочито занимались всяческими делами, стараясь не поднимать глаз, даже я сам неоднократно начинал усердно драить медяшку. Хорошо хоть, он редко когда с кем-либо заговаривал, кроме меня, а-то, я не знаю, матросы могли бы прыгать за борт. И что мне их, к мачтам и битенгам прикажете привязывать?

Ах, да, несколько слов о нашей команде. Не такая уж большая для подобного судна, но в целом весьма дисциплинированная, хорошо обученная, знающая толк в своем деле. Не раз и не два я имел удовольствие убедиться, что могу ими гордиться, этими крепкими парнями. Я не знал, откуда они все на корабле, но о таком не принято даже спрашивать. Достаточно того, что со своими обязанностями справлялись все. Хочется думать, что и я тоже. Ну а Карма… Что вообще можно сказать о Карме? Он просто был. Подозреваю, что никто не возьмется сказать большего.

– Ночь ясная, – сказал баковый, когда я приблизился.

– Это точно, – кивнул я.

Звезды и в самом деле сияли удивительно ясно. Не было ни ветра, ни волнения. Почувствовав, что обстановка несколько неформальная, дежурный офицер спросил:

– Можно неуставной вопрос?

– Валяй, – сказал я. Я гордился тем, что дружу со всей командой.

– Мы чего-то ждем?

Я вздохнул.

– Я и сам не знаю.

Я посмотрел в ту сторону, где во тьме мигал холодным прерывистым светом буй, которым мы обозначили подозрительное место у оконечности бухты.

– Но ты прав, – сказал я, внезапно решившись. – Ждать нам нечего. Утром предполагаю начать разведку своими силами.

Может быть, поэтому мне и не спалось этой ночью, и я вышел на палубу, якобы освежиться. Может быть, во мне зрело решение.

– А этот что говорит? – спросил вахтенный.

Мы прекрасно понимали, кого он имеет в виду. И вот этот простой доверительный вопрос, хочу заметить, лучше всего остального иллюстрировал реальное положение дел на корабле. Все-таки больше меня, а не Карму команда принимала за своего. Это приятно, правда, я еще не до конца разобрался, хорошо ли это именно для капитана.