Георгий Почепцов
Войны новых технологий
© Г. Г. Почепцов, 2020
© Т. А. Калюжная, художественное оформление, 2020
© Издательство «Фолио», марка серии, 2019
Введение
Наше время характеризуется тем, что мир меняется быстрее. Наверное, «Конец истории» Ф. Фукуямы можно отнести к миру до интернета – после появления интернета и соцмедиа началась новая история мира. Это отражает серьезную зависимость современного мира от способов хранения и передачи информации. Все новые технические гиганты – Фейсбук, Гугл и др. – выросли именно в этом пространстве. Сегодня они занимают мозги всего мира так, как когда-то это делал космос, а до него – атом. Весь интеллект брошен именно туда. Силиконовая долина заменила атомный и космический проекты.
Отсюда внимание военных к информационным, гибридным и другим войнам, позволяющим работать с разумом противника. Например, «зеленые человечки» меняли представление в массовом сознании с военных действий на мирные. Гибридная война работает в пространстве между войной и миром, поэтому ее не так легко распознать.
* * *
Автор выражает признательность сайтам «Детектор медиа», «Хвиля» и газете «Зеркало недели» за публикацию отдельных материалов книги.
Глава первая
Откуда приходят новые войны
Новые войны идут в наступление
Войны на глазах меняют свои основные параметры. Государства влияют друг на друга торговыми, финансовыми и экономическими войнами, вырываются вперед в развитии, оставляя другим роль своих сырьевых поставщиков. В случае гибридных войн государства иногда прячутся за спинами частных военных компаний.
Войны начинают иметь обязательную гуманитарную составляющую, когда военные цели заметно и незаметно переходят в гуманитарные. Армии перестали опираться на кинетическое оружие, уходя в сторону от своих и чужих смертей, поскольку на это плохо смотрит население.
Замороженные конфликты не уходят, а только добавляются. Замороженный конфликт можно определить как такую военную ситуацию, которую не могут или не хотят завершать. В ней заложено противоречие между военными и политическими целями, когда они начинают спорить между собой. Кстати, Донбасс очень четко фиксирует подобного рода противоречия. Здесь не смогли адекватно перевести военные цели в политические, а политические – в военные.
Понять инструментарий военных и политических целей нам поможет мнение одного французского философа войны, который отрицал американский тип войны и американскую стратегическую культуру, поскольку, по его мнению, американцы смешивают войну с технологической дуэлью [1]. Эта фетишизация технологии, характерная для США, мешает понимать фундаментальную политическую суть конфликтов – считает Винсент Депорт (Vincent Desportes), отставной генерал французской армии, который борется против американизации французской армии (см. о нем [2]).
В своем интервью в Small Wars Journal Депорт говорит, что часто войска сначала посылают, и только потом определяется их конечная цель [3]. Он конкретизирует это следующим способом: «Военная цель является неизбежно конкретной, поскольку военные знают только то, как делаются конкретные вещи, в то же время политическая цель может быть более социальной или политической. Можно взять конкретный пример войны в Ираке 2003 года, где политической целью была „смена режима” в хорошем смысле, но это не было военной целью. Поскольку это не было военной целью, возникли затруднения. Военные перевели это в „падение Багдада”. Но мы вскоре поняли, что падение Багдада не равняется смене режима».
Кстати, он утверждает, что эти современные интервенции в отличие от колониализма не навязывают ни своей власти, ни своих ценностей, что на переход к другим ценностям вообще нужны столетия.
Какие принципиальные изменения формируют новый мир? Это – новый тип связности, поскольку и интернет, и соцмедиа, которые первыми приходят на ум, когда мы говорим о новом мире, как раз являются проявлением и порождением связности.
П. Ханна выдвигает идею перехода мира к мегагородам, которые в результате сделают государства второстепенными игроками [4]. Он говорит о новом типе геополитики, когда война за территории сменяется войной за связность. Соответственно, и экономика будет требовать от мегагородов вложений в развитие связности, так как экономики являются все более интегрированными, а население – более мобильным. Конфликты из-за связности он видит как менее опасные, чем конфликты за границы между странами.
Мы действительно видим сегодня то, что страны, включенные в международную связность, движутся быстрее и развиваются активнее. Китай таким путем нарастил свою мощь, выдвигаясь на первые позиции за счет связи с мировыми технологиями и производствами.
Ханна пишет: «Карты коммуникаций лучше отражают геополитическую динамику между сверхдержавами, городами-государствами, не имеющими гражданства компаниями, а также всякого рода виртуальными сообществами в их борьбе за ресурсы, рынки и популярность. Мы вступаем в эпоху, когда города будут значить больше, чем государства, а цепочки поставок станут более важным источником власти, чем военная мощь, главной задачей которой будет защита цепочек поставок, а не границ. Конкурентоспособные коммуникации – гонка вооружений двадцать первого века» [5].
Ханна уходит от той роли географических границ, которые и сегодня довлеют над миром. Он пишет: «Географические особенности действительно важны, а вот границы – нет. Собственно географию, которая имеет огромное значение, не стоит путать с географией политической, которая является преходящей. К сожалению, нынешние карты представляют естественные и политические границы в виде постоянных препятствий. Однако мало, что так ограничивает разум, как упорно возникающий „замкнутый круг”: „нечто должно существовать, поскольку оно уже существует”. Чтение по карте – не то же самое, что чтение по руке, когда каждая линия воспринимается как знак неизбежной судьбы. Я искренне верю в сильное влияние географических различий, но являюсь противником изображения географии как монолитной и непреодолимой силы. География, возможно, одна из фундаментальных видимых нам вещей, однако для понимания причинно-следственной цепочки событий необходимо активно размышлять над взаимодействиями демографических и политических сил, а также экологических и технологических показателей».
Можно сказать, что он видит в будущем превращение человечества в одно многонациональное государство. И по сути, ЕС является таким примером, когда роль границ оказывается заниженной.
У него есть также красивая фраза о мировой революции коммуникаций: «Мы уже создали гораздо больше соединяющих людей линий, чем тех, которые их разъединяют». Тут он прав, так как все три пространства – физическое, информационное и виртуальное – реально работают на замену локального интернациональным, что получило название глобализации. И сопротивление возникло только в случае ряда мусульманских стран по той причине, что у них религия и государство – единый организм.
Исходя из своей модели, он видит движение каталонцев и курдов как прогрессивный уход автономий от центральной власти [6]. Он подчеркивает, что они хотят создавать свои собственные связи с миром.
В своей новой книге он говорит о возможном технократическом типе управления. Ханна видит это так: «Инфогосударство использует как демократию, так и информацию для определения ключевых приоритетов граждан и реальности (экономической, образовательной, инфраструктурной). Государство использует комбинацию гражданина и информации для порождения политики, ее мониторинга, отслеживания обратной связи, анализа в реальном времени».
Война также является делом государства. Одновременно многие военные достижения автоматически становятся гражданскими. Если вспомнить развитие авиации раньше или компьютеры и интернет из недавнего прошлого, то все они исходно были чисто военными изобретениями.
Войны и новые медиа в основном пересекаются в таких сферах:
• кибератаки и информационная безопасность;
• гибридные войны;
• поддержка населения.
Информационная безопасность и кибератаки стали приметой дня сегодняшнего, они же сохраняются как четкий тренд на будущее. И хотя эта сфера, которую можно обозначить как информационно-техническая, получила наибольшее распространение и поддержку на сегодня [8–10], интенсивное развитие и креативный характер кибератак будут делать ее опасной еще долгое время, тем более что она связана с самым уязвимым местом любой киберсистемы – человеческим фактором (см. некоторые работы по социальному инжинирингу [11–16]). США, например, отдают приоритет в области защиты таким объектам, как электросети, сети Интернет и Пентагон.
К тому же в этой сфере есть интерес военных к гражданским целям. Можно привести нашумевшие примеры последнего времени типа российского вмешательства в выборы Трампа или Макрона, парламентские выборы в Германии, референдумы в Британии и Каталонии [17–25]. На сегодня все это – «тренинги», поскольку реальные последствия не оказываются такими серьезными, но все равно одни военные разрабатывают атаки, в то время как другие пытаются им противостоять.
Даже Мексика уже стала таким объектом для вмешательства в выборы извне. На мексиканскую тему прозвучали слова советника президента Трампа по национальной безопасности генерала Г. Макмастера, где он сформулировал суть этого типа интервенции: «Мы уже видели, что это реально сложная попытка поляризовать демократические общества и группы внутри этих обществ друг против друга» [26]. Он также говорит о России: «…они используют современный инструментарий, киберсредства и социальные медиа. Мы собираемся противостоять этому дестабилизирующему поведению» ([27], см. также анализ его представлений о современном мире [28] и одну из работ, на него повлиявших [29], в которой делается попытка ответить на вопрос: почему произошла Первая мировая война).
Гибридные войны и их успех базируются на медийной победе. Первый период Крыма показал, что российская интерпретация событий победила любую другую – как украинскую, так и международную. Российские солдаты были в военной форме, но без знаков отличия. Отсутствие выстрелов сделало ситуацию безопасной для населения, что создавало хорошую телевизионную картинку. Донбасс, а затем Одесса и Харьков моделировались уже картинкой народного восстания, но тут уже были выстрелы и появление вооруженных сил Украины, что создало совершенно иную интерпретацию, чем та, что была в Крыму.
Известно, что война серьезно зависит от поддержки населения. Современные социальные сети дают совершенно новый арсенал для организации такой поддержки, для оценки динамики изменений, которую проходит в этот период массовое сознание. Выборы демонстрируют уже в который раз значимость микротаргетинга как способа достучаться до любого отдельного избирателя через социальные сети. В выборах Трампа, например, проигрывались 40–50 тыс. вариантов обращений к избирателям в один день.
Мы видим, что современные медиа типа соцсетей выдвигают на все более важные позиции в управлении массовым сознанием. Первым это понял бизнес, за ним – политтехнологи, после них – военные. И это понятно, поскольку сегодня нет другого механизма подобного типа, позволяющего синхронно охватывать миллионы людей в комфортной для них информационной среде.
Из последних новинок – Китай обвиняют в занятии нового пространства войны, в рамках которого он уделяет усиленное внимание биотехнологиям и генетическому инжинирингу, создавая новое пересечение гражданской науки и военной. Искусственный интеллект начинает активно использоваться в биоинжиниринге [30].
С. Переслегин, признав проигрыш СССР в третьей мировой войне, также прогнозирует новые пространства четвертой мировой войны, говоря: «В новой войне будут сражаться даже не страны, а глобальные проекты: неоиндустриальный китайский, неотрадиционный арабский, американский, германо-кельтский (европейский), японский и русский. Столкновение проектов будет происходить по большей части в пространствах геокультуры и геоэкономики. Но возможны и военные действия. Они примут вид террористических актов, направленных исключительно на уничтожение мирного населения на территории европейского противника. И если важнейшие военные и промышленные объекты еще можно „прикрыть” силовым „зонтиком”, можно обеспечить охраной политическое и военное руководство, то ни армия, ни спецназ, ни госбезопасность не в состоянии защитить все детские сады, школы, больницы и роддома. Как невозможно предотвратить и появление в ряде крупнейших международных аэропортов смертников, зараженных инфекцией с длительным инкубационным периодом» [31].
Мы видим, что военная ситуация повторяет ситуацию с терроризмом, делающим все новые и новые попытки обойти имеющуюся военную защиту теми силами, которые есть в его распоряжении и о которых никто не подумает как о военных.
Литература
1. Shurkin M. Meet France’s war philosophers // warontherocks.com/2018/01/meet-frances-war-philosophers/.
2. Vincent Desportes // en.wikipedia.org/wiki/Vincent_Desportes.
3. SWJ Interview: General Vincent Desportes // smallwarsjournal.com/jrnl/art/swj-interview-general-vincent-desportes.
4. Khanna P. Connectography. Mapping the Global Network Revolution. – New York, 2016.
5. Ханна П. В чем зло современной цивилизации и что ее спасет // snob.ru/selected/entry/126385.
6. Khanna P. Catalans And Kurds Are At The Forefront Of True Local Democracy // www.huffingtonpost.com/entry/catalonia-kurdistan-referendum-democracy_us_59c916e0e4b01cc57ff3f069?g9.
7. Trinchi O. Another government is possible. Interview to Parag Khanna // eastwest.eu/en/culture/another-government-is-possible-interview-to-parag-khanna.
8. Denning D.E. Information warfare and security. – New York, 1999.
9. Clarke R.A. Cyber war. The next threat to national security and what to do about it. – New York, 2010.
10. Libicki M.C. Conquest in cyberspace. National security and information warfare. – New York, 2007.
11. Carruthers C. Social engineering. A proactive security // www.mindpointgroup.com/wp-content/uploads/2017/08/Social-Engineering-Part-One-A-Dirty-Old-Trick.pdf.
12. Carr N. The limits of social engineering // www.technologyreview.com/s/526561/the-limits-of-social-engineering/.
13. O’Harrow R. Jr. In cyberattacks, hacking humans is highly effective way to access systems // www.washingtonpost.com/investigations/in-cyberattacks-hacking-humans-is-highly-effective-way-to-access-systems/ 2012/09/26/2da66866-ddab-11e1-8e43-4a3c4375504a_story.html?utm_term=.0257b22582d2.
14. Granger S. Social Engineering Fundamentals, Part I: Hacker Tactics // www.symantec.com/connect/articles/social-engineering-fundamentals-part-i-hacker-tactics.
15. Zamora W. Hacking your head: how cybercriminals use social engineering // blog.malwarebytes.com/101/2016/01/hacking-your-head-how-cybercriminals-use-social-engineering/.
16. Understanding Social Engineering Attacks // www.wordfence.com/learn/understanding-social-engineering-attacks/.
17. Background to “Assessing Russian Activities and Intentions in Recent US Elections”: The Analytic Process and Cyber Incident Attribution // www.dni.gov/files/documents/ICA_2017_01.pdf.
18. Codebook – Russian Electoral Interventions – 1991–2017 // dataverse.scholarsportal.info/file.xhtml?fileId=61418&version=RELEASED&version=.0.
19. Greenberg A. The NSA confirms it: Russia hacked French election ‘infrastructure’ // www.wired.com/2017/05/nsa-director-confirms-russia-hacked-french-election-infrastructure/.
20. Haldewang de M. Russia’s meddling in the French election has backfired spectacularly // qz.com/978011/russias-intervention-in-emmanuel-macrons-election-campaign-was-a-foreign-policy-screw-up-of-astronomic-proportions/.
21. Murphy C. Russia tried to spy on Emmanuel Macron through Facebook: report // www.politico.eu/article/russia-tried-to-spy-on-emmanuel-macron-through-facebook-report/.
22. Scott M. Facebook investigates Russian links to Brexit vote // www.politico.eu/article/facebook-investigates-russian-links-to-brexit-vote/.
23. Booth R. a.o. Russia used hundreds of fake accounts to tweet about Brexit, data shows // www.theguardian.com/world/2017/nov/14/how-400-russia-run-fake-accounts-posted-bogus-brexit-tweets.
24. Kuchler H. Russian tweets on Brexit were minimal, study shows // www.ft.com/content/fbf8ab4c-e41d-11e7-97e2-916d4fbac0da.
25. Kirkpatrick Did Russia meddle in Brexit? A social media study casts doubt // www.nytimes.com/2017/12/19/world/europe/britain-brexit-russia-social-media-twitter.html.
26. Alire Garcia D. a.o. Russia meddling in Mexican election: White House aide McMaster // www.reuters.com/article/us-mexico-russia-usa/russia-meddling-in-mexican-election-white-house-aide-mcmaster-idUSKBN1EW0UD?utm_campaign=trueAnthem:+Trending+Content&utm_content=5a5293b304d301013e6fc104&utm_medium=trueAnthem&utm_source=twitter.
27. Shabad R. H.R. McMaster says Trump administration will confront Russia’s «destabilizing behavior» // www.cbsnews.com/news/hr-mcmaster-donald-trump-administration-will-confront-russia-destabilizing-behavior/.
28. Friedman U. The world according to H.R. McMaster // www.theatlantic.com/international/archive/2018/01/hr-mcmaster-trump-north-korea/549341/.
29. MacMillan M. The rhyme of history. Lessons of the great war // csweb.brookings.edu/content/research/essays/2013/rhyme-of-history.html.
30. Kania E. B. Weaponizing Biotech: How China’s Military Is Preparing for a ‘New Domain of Warfare’ // www.defenseone.com/ideas/2019/08/chinas-military-pursuing-biotech/159167/?oref=DefenseOneTCO.
31. Переслегин С. Четвертая мировая война возможна? // www.aif.by/social/nazlobydnya/sergey_pereslegin_chetvyortaya_ mirovaya_ voyna_vozmozhna.
Элиты, граждане и коммуникации: о трех факторах развития страны
Каковы основные компоненты, обеспечивающие функционирование страны в нужном направлении? Их три: элиты, граждане и коммуникации. В последнем случае в рамки коммуникаций можно подвести и репрессии как своеобразный инструментарий коммуникаций в тоталитарных государствах. При этом постсоветское пространство активно использует для социального управления уголовное преследование, рейдерство, фискальный прессинг и т. п. По этой причине даже олигархи думают о своей политической игре с учетом подобного типа инструментария, который может быть использован против них.
При смене режимов элиты не пропадают. Когда-то был проделан анализ китайских элит, и как оказалось, приход к власти компартии не поменял важную элитную характеристику: дети прошлой элиты все равно возвращались наверх, например, в виде профессоров и ученых. Украинская ситуация показывает, что за последние тридцать лет нами правят те же люди, вне зависимости от провозглашенных революций.
Назовем эту структуру ЭКГ. Если мы поищем идеальные примеры использования ЭКГ, то можно условно считать, что акцент на элите сделан в Великобритании. Ярким примером был поиск кандидата на место премьера вместо Мэй, когда все эти лица оказались выпускниками Оксфорда и даже членами одного и того же дискуссионного клуба. Кстати, и слушали они один и тот же курс – «Философия, политика и экономика» (английская аббревиатура – PPE).
Вот как об этом рассказало Би-Би-Си: «Из тех одиннадцати политиков, что изначально заявили о желании баллотироваться в лидеры тори, восемь – бывшие студенты Оксфорда. Более того, у пяти из них – диплом по одной и той же специальности. После Уинстона Черчилля, то есть за последние 64 года, в Британии было восемь премьеров-тори, и семь из них учились в Оксфорде. Восьмой, Джон Мейджор, университет вообще не заканчивал. Два из четырех премьеров-лейбористов, побывавших за эти же годы у власти – Гарольд Вильсон и Тони Блэр – тоже из Оксфорда […] В других университетах, включая Кембридж, тоже есть подобные дискуссионные клубы, но так сложилось исторически, что Оксфордский клуб – самый престижный, и большая часть молодых людей, намеренных заняться политикой, поступает именно в Оксфорд» [1].
Как видим, элита не возникает сама по себе – есть определенная традиция. Кстати, старые советские высшие партийные школы тоже были подобными инкубаторами: они создавали связи, ради которых люди тоже шли туда учиться.
Акцент на гражданах нам видится в случае США. Здесь выстроена такая структура власти, идущая снизу, что даже приход Д. Трампа вносит шум, но не изменения. Поэтому ему иногда приходится менять того или иного члена своей команды. Это не постсоветская модель, где подобно советской первое лицо сразу занимает позицию «царя», подминая под себя все другие институты власти.
Акцент на коммуникациях, куда мы отнесли и такой специфический вид коммуникаций, как репрессии (они не только наказывали, но и давали наглядный урок остальным, как не следует себя вести), характерен для СССР и постсоветского пространства.
При этом СССР создал также мощную систему пропаганды, не допустив к коммуникациям альтернативного контента. Цензура работала столь же активно, как и производители контента. Сталин в свое время сам просматривал фильмы до выхода их на публику, активно трансформируя их сюжеты. Сам читал все книги, выдвигаемые на премии, то есть был самым главным цензором. При этом он понимал сложности в удержании такого единообразия.
Пропаганда находится на одном полюсе пространства коммуникаций, репрессии – на другом. При этом иногда искренность и пропагандистские цели могут совпадать, как это было, к примеру, в произведениях Аркадия Гайдара. Иногда производились фильмы с минимумом пропаганды, которыми знаменовались оттепели, происходившие время от времени. В чем-то система повторяла гибкость. В послевоенное время стала играть роль и коммерческая составляющая. Переводы книг, иностранное кино были источником нужных финансовых поступлений. То есть коммуникация как давление на население должна была принимать формы развлечения для населения. Да и по телевизору не мог все время транслироваться доклад секретаря ЦК. Так давление снизу трансформировало коммуникации сверху. Но они всегда были коммуникациями сверху, иногда трансформировавшиеся в угоду моменту.
Перед тем как прекратить глушить западные радиоголоса, было решено открыть такие передачи, как «Взгляд» и др., считая, что они уберегут молодежь от западного влияния. Так конкуренция «зарубежные радиоголоса – советское телевидение» привело к трансформации телевидения. И это было сменой форм коммуникации с населением. С экрана исчезли дяди в галстуках, а пришли новые лица, которые не говорили по бумажке. В результате советская власть рухнула, не удержав даже новый советский вариант коммуникаций.
Если мы посмотрим на модель ЭКГ через призму Украины, то легко заметим провал во всех трех компонентах. Образование деградирует, наука – тоже, поэтому элиту ждать оттуда нельзя, а своего Оксфорда пока не предвидится.
Что касается армии, то молодое государство могло бы опереться на молодых боевых офицеров, но они слабо образованы и не имеют необходимых социальных навыков и политических предпочтений. Это связано также и с тем, что «отлавливание призывников» демонстрирует то, что в армию на низший уровень сбрасывают тех, кто не нужен в гражданской жизни.
Компонент Коммуникации показал, что можно под политические цели типа выборов выстраивать телевизионные полки, но под мирные цели наше телевидение пока еще не работало.
Компонент Граждане вообще находится в самом худшем положении. Если элиты, как и коммуникации, условно говоря, «купаются» в деньгах, то население находится на грани выживания, и это отражается по всей цепочке: например, преподаватель на свою зарплату не может покупать книги, и это в результате рушит вертикаль образования. Сюда же добавим, что и телевидение, погруженное в свои платные политические проекты, ничего не делает, чтобы помочь населению. Где научно-популярные программы, где даже просто разумные люди, вещающие с экрана и рассказывающие о своей специальности? На телеэкране мы видим исключительно экспертов, которые готовы объяснять все и про все.
В советское время в сборнике «Физики шутят» был напечатан такой анекдот. К физику-теоретику подходит физик-практик с каким-то графиком результата своего эксперимента и просит объяснить его. «Ну, это понятно», – говорит ему физик-теоретик. В этот момент физик-практик видит свою ошибку и переворачивает бумажку вверх ногами. И что же физик-теоретик? Он замечает: «Ну, это тем более понятно». Приблизительно так вещают с экрана наши телеэксперты. Только их «график» связан с тем, какая политическая сила оплачивает его слова. Убив объективность эксперта, мы убили саму суть экспертизы. Теперь, как и к каналам, которые также рассказывают только то, что нужно, иногда даже и что-то плохое, правда, исключительно о своих противниках.
А вокруг на семи холмах сидят олигархи, дергающие за ниточки, заставляя двигаться политиков, телевидение и экспертов. И это окончательно запутывает реальность, поскольку одному олигарху нужна в этот момент зима, а другому – лето, и в результате начинается буйство ничем не виноватой природы.
Сильная пропаганда СССР создавала суррогаты – элиты и граждан. Именно суррогаты, а не реальность находились в головах населения. Элита не была элитой, поскольку ее тоже дергали за ниточки, даже называя элитой. Любой писатель, лауреат любой премии, мог моментально вылететь из «гнезда», если невидимые законы посчитают его нарушителем. Ярким примером этого является судьба Б. Пастернака после получения им наивысшей награды – Нобелевской премии. Тут сыграла роль, конечно, не столько премия, а способ ее получения, достигнутый с помощью ЦРУ. Премию можно было получить, только если книга издана на родине. Рукопись вывезли, сделали аналог советского издания в голландском издательстве, и формальность была выполнена. В целом это был захватывающий шпионский роман [2–8].
Как видим, в случае холодной войны противники пытались заменить чужие коммуникации своими, поскольку смена элит – процесс долгий, а смена народа – вообще невозможный. Это было время расцвета зарубежных радиоголосов, которые хоть и глушили, но были источником альтернативных интерпретаций происходящего в СССР.
Было выстроено две системы коммуникации – западная и советская. Обе одинаково эффективно информировали советское население: одна – об успехах, другая – о недостатках. Слушание радиоголосов было почти обязательной составляющей жизни советского интеллигента, что одновременно говорит о потере доверия к советской пропаганде.
Сегодня кажется совершенно непонятной такая чувствительность СССР к критике. Мы видим, как критика легко смещается на маргинальные позиции с привычным объяснением: Россия говорит о происках Запада, Украина – о происках России. И весь негатив нейтрализуется, поскольку исходит из враждебного источника.
Одновременно следует признать, если, к примеру, литература и искусство лишь косвенно могли противоречить идеологии, тогда они имели право на существование, такие книги могли выходить не столь массовыми тиражами, чем «правильные». Однако читатель мог их найти. Это могла быть журнальная публикация, это могла быть библиотека, это мог быть заказ на книгу по почте, если такая книга выходила где-то на периферии. Но жители больших городов могли прочесть и увидеть фильм, если имели сильное желание этого достичь.
Но одновременно были два контрпотока, которые, если бы власть могла, то перекрыла бы и их. С одной стороны, это были антисоветские анекдоты, слухи, стихи и даже детские стишки. С другой – издания антисоветских произведений на Западе, когда они были частью создания картины мира, альтернативной советской. Секретная программа ЦРУ с 1958-го по 1961 год позволила распространить 10 млн книг и периодических изданий в странах восточного блока [9]. И тот, и другой варианты информирования было сложно остановить, такие каналы было сложно контролировать. Устный – по причине того, что устная передача идет между двумя доверяющими друг другу людьми, а книжная передача осуществлялась профессионалами, иногда с дипломатическими паспортами, что тоже затрудняло вмешательство.
И. Толстой, который и приоткрыл завесу над нобелевской премией Б. Пастернака, приводит и такой довод своей вышедшей в Праге книги после работы в архиве Нобелевского комитета. Он пишет о системности всей этой операции: «„Доктор Живаго” же был штучным случаем, с ним были связаны сроки, невозможность срыва, тайный набор и тайный контрольный вариант набора, выманивание несговорчивого Фельтринелли [издателя, который имел официальный договор на издание – Г. П.], политическая провокация на международной ярмарке, финансирование многих привлекаемых лиц, крупные денежные затраты и анонимность, анонимность, анонимность на каждом этапе. Какой общественности можно было все это доверить? Такая операция успешна только в том случае, когда все нити находятся в одних руках. И поэтому вряд ли стоит уничижительно писать о „каком-то” типографском работнике» [10].
Второй контрпоток был связан с политическими анекдотами, слухами, антисоветскими стихами. Они были полноправными участниками советского дискурса, правда, с противоположной от власти стороны.
Тексты устной передачи, как правило, анонимны, тут в принципе не бывает автора. Но были и исключения. Здесь уже в послевоенное время появился Олег Григорьев и его последователи – студенты Ленинградского университета, которые писали так [11–14]:
«Детям страны подавая пример,
Интеллигента топтал пионер:
Детский сандалик ударил в пенсне
– Смерть диссидентам в Советской стране!»
* * *
«Дети играли в Сашу Ульянова —
Бросили бомбу в машину Романова»
* * *
«Маленький мальчик сидел у дороги,
Танком ему переехало ноги.
Добренький дядя в армейской фуражке
Пулей в живот успокоил бедняжку».
Самыми известными, поскольку были более безобидными, стали строчки: «Маленький мальчик нашел пулемет, больше в деревне никто не живет».
С одной стороны, перед нами стихи, не имеющие никакой идеологической силы, с другой – они били по ключевым точкам, которые, наоборот, старательно охраняла советская пропаганда. Это такой анти-Гайдар.
Политические анекдоты строились по такой же модели, где добрый пропагандистский Ленин становился злым в анекдоте. То есть перед нами и в том, и в другом случае закладывается иная политическая «таблица умножения». Соцреализм возвеличивал то, что политический анекдот занижал.
В такой же роли оказался и В. Высоцкий, о котором спорят и сегодня: был ли он или его творчество антисоветским [15–19]. Получается, что при серьезном давлении идеологии советский человек хорошо воспринимал многие просто нормальные тексты и фильмы, которые скорее говорили о человеке, а не о собственно советском человеке, когда выпячиваются характеристики, продиктованные идеологией.
