bannerbannerbanner
Посланник МИД. Книга четвёртая

Георгий Комиссаров
Посланник МИД. Книга четвёртая

Полная версия

После, Риббентроп мне признался, что он за свою жизнь вел разговоры с сотнями англичан, но никогда ни одна беседа не оказывалась столь бесплодной, не вызывающей никакого резонанса у партнера и характерной отсутствием у него даже малейшего желания подойти к сути дела.

В ходе их беседы, Риббентроп просил сэра Роберта выразить своё мнение по определенным пунктам, «спокойно и открыто подвергнуть их критике или же объяснить ему, в чем они принципиально или в деталях расходятся во взглядах?»

Но в ответ не услышал ровным счётом ничего, кроме словесных выкрутасов. Наблюдая за этим, я пришёл к положительному выводу: «С Ванситтартом германо-английского взаимопонимания не достигнуть».

Тем ни менее… расстались они вполне дружески, и англичанин ещё раз сказал, что рад скорому приезду Риббентропа в Лондон.

Чтобы подсластить горькую пилюлю, что сейчас проглотил мой «берлинский шеф», я ему сказал: «Дорогой Иоахим… не расстраивайтесь… В лице Ванситтарта вы сейчас имел перед собой человека предубежденного, с заранее сформулированным мнением, человека Форин офиса, который не только отстаивал тезис balance of power1, но и, более того, воплощал принцип сэра Эйра-Кроу: «Что бы там ни было, никогда не идти на пакт с Германией».

Он согласно и с благодарностью закивал головою и произнёс:

– Спасибо мой друг за поддержку… Вы Серж правы… Этот человек не сделает даже никакой попытки к сближению – такое впечатление вполне определенно сложилось и у меня. Говорить с ним бесполезно…, – махнул он рукой и продолжил:

– Фюрер меня предупреждал, что в поведении Ванситтарта, должно быть, играют свою роль и другие причины, влияния идеологического порядка.

– Я этого не знаю и в это не верю, но выяснить попытаюсь, – сказал он в конце.

Наш разговор продолжился снова уже на вилле Риббентропа за ужином…

– Однако, Серж, каково бы ни было это влияние, – продолжал Риббентроп наше обсуждение британца, – главным принципом для него является: «Никогда не идти вместе с Германией!», – воскликнул он.

– Когда некоторые … утверждают, что ванситтартизм и вся содержащаяся в этом слове ненависть к Германии – следствие политики Гитлера, я вопреки этому заявляю: политика Фюрера является следствием политики Ванситтарта!, – снова повысил голос подвыпивший хозяин дома.

– Адольф Гитлер провозгласил совместные с Англией действия как свой политический принцип еще с 20-х годов и в течение всего своего правления… и даже незадолго до нынешней встречи… постоянно говорил мне об этом, – почти кричал будущий немецкий посол в Лондоне.

– Так разве не имеет права политик,… с 26-го года… почти 10 лет отстаивавший этот тезис, ожидать, что будет по крайней мере предпринята попытка достигнуть широкого взаимопонимания, дабы подвергнуть проверке его стремление и подлинные намерения?, – вопрошал Риббентроп небеса, так, как туда был обращён его взор и протянуты руки…

– Я, Серж, – теперь он обратился ко мне, – непоколебимо верю: Адольф Гитлер при всех условиях соблюдал бы заключенный с Англией союз!

– И только растущая антигерманская позиция Лондона и вечное английское стремление играть роль гувернера, – как это называет Гитлер, – толкают его на путь, по которому он, по моему мнению, совсем идти не хочет, но по которому он всё же пойдёт, так как он считает это в интересах своего народа, – с предельным пафосом закончил мысль Риббентроп.

Чтобы перевести тему, я наугад спросил:

– Иоахим, а о чём вы так энергично вчера на рауте беседовали с тем японцем?

Риббентроп махнул неопределённо своим бокалом и пустился в пояснения:

– Это всё фюрер… Носится с антикоминтерновским пактом…

Затем он рассказал мне, что еще несколькими годами ранее Гитлер говорил с ним о том, – нельзя ли в какой-либо форме завязать с Японией более тесные отношения?

Риббентроп тогда ответил ему, что у него есть кое-какие связи с японцами и что он установит с ними необходимый контакт. При этом выявилось, что японское правительство занимает такую же антикоммунистическую позицию, как и германское.

Из этих бесед, имевших место в 34-м и 35-м годах, выкристаллизовалась идея сделать одинаково направленные стремления предметом переговоров.

Один из сотрудников Риббентропа, господин фон Раумер, сформулировал затем эту идею, как заключение Антикоминтерновского пакта.

Я тут вспомнил, что доложил тогда еще… до моего отъезда из Берлина в Париж… про этот план Сталину.

И вот сейчас я узнал, что Гитлер с этой идеей согласился.

Фюрер пожелал, чтобы подготовка к осуществлению данного плана велась не по линии германской официальной политики, поскольку здесь речь шла о мировоззренческом вопросе. Поэтому он поручил Риббентропу подготовить указанный пакт, имя ввиду и Италию тоже…

Формально не закрепленная связь Германии, Японии и Италии существовала уже довольно длительное время.

Гитлер, по словам Риббентропа, рассматривает противоречие между национал-социализмом и коммунизмом, как один из решающих факторов своей политики.

Поэтому, он решил, что следовало проверить, каким способом можно найти путь к тому, чтобы привлечь и другие страны к противодействию коммунистическим стремлениям?

Таким образом, речь шла о вопросе мировоззрения.

Смыслом и целью будущего пакта являются совместные меры по отражению коммунизма.

Пакт должен воспрепятствовать разлагающим стремлениям Коминтерна в разных странах.

Это недвусмысленно вытекает из преамбулы, в которой говорится: «Исходя из того что Коммунистический Интернационал постоянно угрожает цивилизованному миру на Востоке и Западе, нарушает и разрушает их мирное состояние и их строй; будучи убежденной, что только тесное сотрудничество всех заинтересованных в сохранении мира и порядка государств может уменьшить и устранить эту опасность; принимая во внимание то, что Япония с несгибаемой решимостью борется против указанной опасности и готова рука об руку с Германией, дать отпор Коммунистическому Интернационалу и бороться против общего врага».

По словам Риббентропа, заключение пакта с Японией планируется на ноябрь этого 1936 года.

– Пакт возник из сознания, что только созданный на длительный срок общий оборонительный фронт всех здоровых государств мог положить конец угрожающей всему миру опасности, – распалялся Риббентроп. – Поэтому я, Серж, надеюсь на то, что остальные культурные государства тоже осознают необходимость своего объединения против деятельности Коммунистического Интернационала и пожелают присоединиться к данному соглашению.

– А вам не кажется, дорогой Иоахим, что связи по Антикоминтерновскому пакту могут быть истолкованы таким образом, будто бы вы… сплочением вместе с Японией и Италией… например планомерно готовите вторую мировую войну, чтобы обеспечить этим державам мировое господство?, – спросил я у него между прочим, пока он прервался чтобы отпить из своего бокала.

Он энергично замаха руками и головой, и чуть было не выронил свой бокал, возразил:

– Это ваше предположение, Серж, весьма фантастично… На самом деле ось будет существовать только на бумаге… В намерения Гитлера сейчас входит подтолкнуть к участию в антикоммунистическом фронте Британскую империю. Именно данная мысль не в последнюю очередь побудила его поручить мне, будущему германскому послу в Лондоне, дипломатическое формирование этого блока стран, выступающих за сохранение существующего мирового порядка…

– Когда я был в Лондоне, – продолжил Риббентроп, – у меня состоялась беседа по этому поводу с английским министром иностранных дел Иденом. Я хотел доказать ему значение этого идеологического сплочения для всего культурного мира. Иден заявил мне, что в Англии подписание Антикоминтерновского пакта будет воспринято с неудовольствием…

Дальше Риббентроп рассказал, что он со всей откровенностью растолковал ему смысл и цель пакта и его значение для всего некоммунистического мира, а тем самым и для Британской империи. Он указал на то, что этот пакт не направлен ни против кого другого, кроме мирового коммунизма, и что он открыт для вступления в него и Британии.

Но натолкнулся на полное непонимание со стороны Идена.

– В Англии не хотят видеть коммунистической опасности, – с разочарованием констатировал Риббентроп.

На этом деловая честь нашего ужина закончилась.

Затем мы обсудили ход Олимпиады… триумф негров-спортсменов и отказ Гитлера пожимать им руки…

В завершение встречи мы тепло попрощались, и я на следующий день отправился назад в Мадрид… снова прямым рейсом немецкой авиакомпании «Люфтганза».

Большую часть пассажиров в этот раз составляли переодетые военные.

Но они особо этого не скрывали и открыто говорили, что направлены в помощь Франко.

Это были немецкие лётчики, будущей эскадрильи «Кондор», которая уже полным ходом формировалась в столице Португалии – Лиссабоне.

Правда в Париже они вышли, так как делали пересадку на другой рейс.

Их место заняли частью мои соотечественники. Они правда скрывали тщательно свою принадлежность к армии и к СССР, в частности.

Другая шумная компания представляла собой «интернационалистов», как они себя называли. Это были антифашисты из разных стран, которые спешили на помощь Республике.

Они принесли в салон парижские газеты, из которых я узнал довольно тревожные новости из Испании…

По прибытии Мадрид … мне из разных источников подтвердили, что ситуация действительно напряжённая.

Товарищ Мигель, наш советник военного министра, говорил мне:

– Товарищ Козырев, нужно понимать, что даже небольшие силы Африканской армии могут переломить ситуацию, когда им, имевшим реальный боевой опыт в войне против рифов, противостоит тут… по сути… пока совсем неподготовленное ополчение.

– А ведь только за один день 5 августа… по нашим сведениям… было переброшено 3 000 человек.

Я из его информации понял, что переброска идёт интенсивно, и уже до своего завершения оказывает большое воздействие на ход войны.

 

Переброска Африканской армии на территорию Пиренейского полуострова становится критически важным фактором спасения мятежа и превращения его в полноценную гражданскую войну.

Германия уже поставила мятежникам 73 самолета и в планах поставить ещё сотню, Италия поставила пока 14, но сотню тоже пообещала.

Это были данные из открытых источников. Враги Республики ничего не таили. Расчёт был также на панику и испуг в рядах республиканцев.

Вскоре к мятежникам стали прибывать боеприпасы и инструктора.

Германия направила в зону конфликта военно-воздушный легион «Кондор». Италия «не препятствовала» отправке «добровольцев» – немедленно было отправлено около 70 тыс. человек, организованных в полки и дивизии.

Позже сообщили о появлении на фронте португальских частей.

Я прекрасно понимал, что для Гитлера гражданская война в Испании была настоящей дипломатической находкой.

Сотрудничество в Испании помогало Гитлеру окончательно перетянуть Муссолини на свою сторону в дипломатическом противостоянии в Европе.

А для Дуче – Франко был вообще идейным братом.

Гитлер, как я понял, со слов Риббентропа, относился к ситуации в Испании более цинично и высказывался за затягивание войны – «чем дольше она будет длиться, тем большее раздражение Великобритании и Франции будет вызывать итальянское вмешательство», – как он выразился.

Сама Германия планировала действовать осторожнее… ограничиваясь посылкой авиации, инструкторов и финансированием каудильо.

Франко понимал, – как я думал, – что если Италия реальный его союзник, то Гитлер просто играл на европейских противоречиях, стремясь разжечь и затянуть испанскую трагедию.

Кстати, моё подсознание ещё почему противилось ликвидации Франко?

Как я сейчас уже точно знал, во время будущей мировой войны Франко… останься он жив и одержи верх тут в Испании… отплатит Гитлеру той же монетой, уклонившись от прямого участия в войне…

Сейчас же со всей остротой встал вопрос оружия для республиканской армии…

Собственная военная промышленность Испании была слабо развита, современное оружие можно было только купить за границей.

Ещё в конце июля Испания запросила дружескую Францию о возможностях закупки вооружений.

Премьер Блюм ответил согласием: почему бы нет, подавление мятежа – внутреннее дело Испании. А министр авиации Кот с одобрения Блюма предложил поставить в Испанию 20–30 бомбардировщиков.

Поставки готовились в тайне, но испанский военный атташе в Париже Барросо решил посодействовать мятежникам и сообщил о предстоящих поставках прессе.

Противники Народного фронта подняли скандал – Франция решила вмешаться в дела соседней страны!

Французский премьер Блюм слыл пацифистом, но он же был и лидером Народного фронта Франции.

Как пацифист, Блюм не хотел «разжигать войну» в соседней стране, как социал-демократ – хотел помочь Народному фронту Испании.

Одновременно испанский премьер Хираль стучался и в другие двери.

Он просил горючее и оружие у англичан, СССР, а сначала даже у немцев.

В этой ситуации Блюм прибыл в Лондон, чтобы обсудить возможности политики невмешательства, которая могла бы предотвратить помощь участникам внутрииспанского конфликта.

Блюму казалось, что этот пацифистский план сможет остановить вмешательство Германии и Италии в обмен на обещание Франции и Великобритании не помогать Республике.

Таким образом Франция избегала угрозы конфликта с Германией и Италией к югу от своих границ.

В это время французское правительство то запрещало, то снова разрешало продажу французского оружия Испании.

За это время Кот протолкнул первую поставку. До начала советской помощи Республика получила 17 истребителей и 12 бомбардировщиков, по качеству уступающих немецким и итальянским.

2 августа Франция обратилась к Великобритании и Италии, а затем ко всем заинтересованным странам, включая Германию, СССР и США, с предложением организовать режим «невмешательства» в испанские дела, полностью исключив поставку в этот очаг конфликта военных материалов. Это было бы выгодно Испанской республике, так как она в августе меньше нуждалась в помощи, чем Франко.

Германия обусловила своё участие в «невмешательстве» тем, что к нему должен присоединиться также СССР.

Для французской дипломатии было важно привлечь к соглашению СССР.

В этот момент Франция была важным партнером СССР по «коллективной безопасности». Тогда же в СССР начались массовые демонстрации солидарности с Испанской республикой и сбор средств в помощь ей.

Экстренная помощь стран «Оси», как их уже можно называть, помогла мятежникам оправиться от первого удара, полученного в июльские дни.

И тут всем стало ясно, что республиканская милиция, превосходившая армию в условиях противоборства в городах, не может вести наступательную войну. Попытка наступления милиции НКТ на Сарагосу не удалась. Здесь фронт стабилизировался.

В других регионах, где милиционная система не опиралась на прочную синдикалистскую структуру анархистов в тылу, милиция не могла организовать и достаточного сопротивления фронтальному наступлению армии мятежников.

Во время прошлой мировой войны технические средства обороны были более развиты, чем средства наступления, что позволило создавать прочные фронты, пробивание которых было невероятно тяжелой задачей.

Отсюда «застойность» той мировой, которая и определяла сейчас военную «моду» в Западной Европе.

Теория де-Голля – Тухачевского пока не проверена в реальных боевых условиях.

В СССР уже есть опыт Гражданской войны – маневренной, полной драматических перемен.

Революционная война вообще тяготеет к манёвренности.

Массовые армии, непрочные тылы враждующих армий – всё это способствует драматизму событий и быстрому перемещению войск.

Эпоха моторов дала этой стратегии материальную подкладку.

К развернувшимся событиям в Испании уже были прикованы взоры военных специалистов: какая стратегия возобладает – революционной войны, подобной Российской «гражданке», или позиционной мясорубки, как минувшая мировая?, – задавались вопросами в местном Генштабе… как испанские военные, так и наши советники.

Мне же виделось, что ответ на этот вопрос зависел не только от военных, но и от политических обстоятельств.

Испанская гражданская война начиналась как мобильная. Всё было перемешано: здесь победили мятежники, там – республиканцы.

В августе мятежники контролировали Кастилию, но на юге располагали лишь небольшим плацдармом. Перед ними лежала Андалузия. Здесь крестьяне были заняты социальной революцией, а не организацией армии.

У местных анархистов и социалистов не нашлось организатора, подобного Дуррути, который сосредоточился бы на укреплении фронта.

Высадившиеся с итало-германской помощью в Испании части Африканской армии во главе с Хуаном Ягуэ в начале августа двинулись на север, в сторону территории, находящейся под контролем Молы.

Опираясь на Севилью, марокканцы 10 августа взяли Мериду и 14 августа – Бадахос.

Одновременно другая часть африканцев под командованием генерала Хосе Варелы захватила Андалузию, деблокировав гарнизоны Кордовы и Гранады. 20 августа франкисты двинулись на Мадрид.

Под Медельином генерал Ягуэ столкнулся с республиканской армией Эстремадуры генерала Рикельме.

Однако у Ягуэ были лучшие испанские войска, обстрелянные и спаянные во время колониальной войны в Марокко, профессионалы своего дела.

Им противостояли разрозненные части, оставшиеся верными республике, и многочисленная, но еще совершенно не научившаяся воевать милиция. Главной силой франкистов в этой ситуации была способность скоординированно маневрировать – чему республиканцы еще не научились. Мятежники сумели обойти позиции Рикельме, и тот приказал отходить. Анархисты не подчинились и с 2000 бойцов атаковали трехтысячную группировку Ягуэ при Сан-Висенте.

Но эта храбрая атака лишь ненадолго могла задержать движение франкистов. Республиканцы сосредоточились в Талавере-де-ла-Рейна, но и здесь повторилась ситуация с Медельином, только уже без контратаки анархистов – они не хотели зря проливать кровь, зная, что их не поддержат.

В этот критический момент последовал вызов меня в Москву…

***

С начала испанских событий, Артузов, работая на должности заместителя начальника IV разведывательного управления Штаба РККА, просто собирал общую информацию для передачи её в Кремль.

Его агенты в Берлине, Риме, Гамбурге, Генуе, Бремене, Неаполе регулярно сообщали о помощи, получаемой мятежниками из Италии и Германии.

Всю эту информацию в Кремле встречали молчанием.

Никаких секретных указаний относительно Испании по-прежнему в РазведУпр не поступало.

Публично Советское правительство тоже никак не высказывалось.

Коминтерн, разумеется, поднял великий шум, но никто тут, из практических работников, не принимал этого всерьез.

Упомянутое учреждение, давно прозванное «лавочкой», было отселено теперь в тихий пригород Москвы и превратилось из огненного факела, разжигавшего мировую революцию, в простой придаток внешней политики СССР, иногда полезный – как средство косвенного действия, иногда составлявший досадную помеху.

Как знал Артузов, последней большой заслугой Коминтерна в международной политике было проведение тактики так называемого Народного фронта.

Она означала, что во всех демократических странах послушные его приказам коммунисты отказались во имя «демократии» от своей оппозиции властям и сомкнули ряды с другими политическими партиями.

Нехитрая техника состояла в том, чтобы с помощью всякого рода «попутчиков» и просто идеалистов ставить у власти правительства, дружественно настроенные к Советскому Союзу.

Артузов признавал гениальность этого хода Сталина, так как не раз это шло на пользу СССР, оказывало ему поддержку.

Например, во Франции Народный фронт поднял на пьедестал фигуру умеренного социалиста Леона Блюма.

В прочем, с наступлением кризиса в Испании, под крики Коминтерна в защиту республики и его истошные призывы к борьбе с мятежом, сам премьер Блюм, при поддержке Лондона, предпочел объявить политику невмешательства в Испании.

В самой же Испании призывы Коминтерна встречали меньший отклик – численность коммунистов была там относительно небольшой.

Испанские профсоюзы и все крупные революционные группировки – синдикалисты, анархисты, партия марксистского единства, партия социалистов, упорно стояли на антикоммунистических позициях.

Тем не менее, Коминтерн проводил массовые митинги и сборы средств по всему миру в пользу Испанской республики.

Из Советского Союза начали посылать бойцами в Испанию десятки иностранных коммунистов, объявленных вне закона в своих странах и проживавших в качестве эмигрантов в СССР.

Артузов знал это проблему и горячо поддерживал решение Сталин так от них избавиться.

Атрузову было хорошо известно и то, что многие ветераны Коминтерна, еще преданные всей душой идеалам мировой революции – считай троцкисты, черпали в борьбе в Испании новую надежду.

Старые революционеры и вправду надеялись, что испанская гражданская война заново подожжет энтузиазм в мире.

Но их энтузиазм не производил на свет ни боеприпасов, ни танков, ни самолетов, ничего из того, чем фашистские державы снабжали Франко. Артузов прекрасно понимал, что сейчас реальная функция Коминтерна… в этот конкретный момент… сводилась к тому, чтобы заглушить своим громким шумом леденящее молчание Сталина.

Известия об итало-германской помощи генералу Франко и отчаянных призывах испанских революционных лидеров, казалось, не проникали через стены Кремля.

Гражданская война в Испании разгорелась в большой пожар, но Сталин не трогался с места, не реагировал на поток панических новостей, в том числе проходивших через руки Артузова.

По данным советской разведки, правительство в Мадриде располагало золотым запасом Испанского банка в сумме 140 миллионов фунтов стерлингов, но его попытки произвести закупки оружия у Виккерса в Англии, Шкоды в Чехословакии или у немецких пушечных королей встречали противодействие.

Тем временем ни одного слова не звучало от советских властей.

Только в конце августа, когда хорошо организованные силы Франко повели успешное наступление на Мадрид, три высокопоставленных представителя Испанской республики были наконец приняты в СССР.

Они прибыли для закупок военного оборудования и предложили в обмен большие суммы испанского золота.

Но и теперь их не допустили в Москву, а держали инкогнито в Одессе.

Чтобы замаскировать эту операцию, в «Правде» был опубликовал 28 августа через Комиссариат внешней торговли специальный указ, запрещающий «экспорт, реэкспорт и транзит в Испанию любых видов оружия, боеприпасов, самолетов и военных кораблей».

 

Попутчики Коминтерна и иже с ними, втайне приходившие в отчаяние от отказа Сталина помочь Испанской республике, теперь решили, что он оказался вынужденным подчиниться политике невмешательства Леона Блюма.

– А тут ещё и Козырева срочно отозвали из Мадрида, – размышлял обо всём этом Артузов.

***

Сталин слушал доклад по испанским делам заместителя наркома иностранных дел Крестинского…

Он его терпеть не мог… – Скрытый троцкист, – подумал про него Сталин.

А тот … в это время, не подозревая ничего, с энтузиазмом говорил:

– Как Вы знаете, товарищ Сталин, французское правительство обратилось к итальянскому правительству по вопросу о невмешательстве в испанские дела. Сейчас же нами получена телеграмма с ответом английского и германского правительств на аналогичное обращение французского правительства. Английское правительство в своем ответе отмечает, что оно считает целесообразным заключение соглашения о невмешательстве в испанские дела между Англией, Францией, Германией, Италией и Польшей.

– По достижении соглашения между этими странами к участию в нём могли бы быть приглашены и другие заинтересованные страны.

– Германское правительство, товарищ Сталин, в ответе, подписанном их министром иностранных дел Нейратом, заявляет, что оно согласно заключить соглашение о невмешательстве в испанские дела при том лишь условии, если в этом соглашении примет участие и Советский Союз.

– В связи с изложенным, товарищ Сталин, французское правительство считает весьма желательным принятие Советским Союзом принципа невмешательства во внутренние дела Испании и участие СССР в отмеченном соглашении.

– Так же, товарищ Сталин, Вы уже знаете, что мы уже дали положительный ответ, но высказали при этом два пожелания: а) привлечение к этому соглашению Португалии и б) немедленное прекращение помощи, оказываемой некоторыми государствами мятежникам.

– Из Парижа, товарищ Сталин, мы получили сообщение, что Франция уже обратилась к Португалии…

Сталин перебил Крестинского:

– Товарищ Крестинский… если лорд Галифакс будет делать попытку рассматривать денежные сборы наших рабочих как вмешательство в испанские дела, Ви, конечно, должны со всей энергией и убедительностью доказывать, что сборы, производимые населением СССР, конечно не являются вмешательством Советского правительства в испанские дела. Ведь такие сборы производятся повсеместно, в том числе и в Англии, и английскому правительству, стоящему на точке зрения невмешательства, не приходило тем не менее в голову запрещать эти сборы. Если Галифакс будет упорствовать, можете выразить удивление по поводу того, что английское правительство не выступило открыто против чисто военной помощи, оказываемой Германией и Италией мятежникам, и в то же время член кабинета, управляющий МИД, находит возможным ставить в вину правительству СССР денежную помощь, оказанную законному испанскому правительству трудящимися массами СССР, – закончил Сталин, взмахнув трубкой.

Крестинский согласно качнул головой и продолжил:

– Товарищ, Сталин, события в Испании послужили толчком к развитию в Италии нового взрыва злобной враждебности по отношению к нам.

– Вообще, товарищ Сталин, поскольку международное положение становится все более и более острым, поскольку определяются группировки в будущей мировой войне, итальянскому правительству при всей гибкости Муссолини, становится всё труднее и труднее сохранять по отношению к нам хотя бы внешнее приличие.

– Итальянская печать, товарищ Сталин, усваивает всё более и более немецкие гитлеровские приемы по отношению к нам. Да и правительственные люди, сохраняя, конечно, в разговорах с нами дружелюбие и корректность, все меньше и меньше могут скрывать противоположность итальянской международной позиции нашей политической линии.

– Итальянское правительство, как Вы знаете товарищ Сталин, скрывает от своей общественности то обстоятельство, что итальянские тяжелые самолеты в большом количестве посланы испанским мятежникам и что при их помощи и под их прикрытием франкисты начинают перебираться из Испанского Марокко в европейскую часть Испании.

– В то же время, товарищ Сталин, по указке правительства итальянская печать раздувает нелепые, явно неправдоподобные истории о том, что наше маленькое нефтеналивное судно принимало участие в бомбардировке испанскими правительственными судами одного из мятежных портов.

– Сейчас итальянское правительство, конечно, центр своей антисоветской кампании перенесет на произведенные у нас рабочими денежные сборы.

– В своем ответе Франции итальянское правительство, давая согласие не вмешиваться в испанские дела, обусловливает его тем, чтобы были прекращены митинги и выступления печати в защиту испанского правительства, чтобы не производилось денежных сборов и не оказывалась денежная помощь испанскому правительству.

– Итальянское правительство, конечно, понимает, что денежные сборы рабочих, производившиеся не только в СССР, но и повсеместно, и военная помощь, оказываемая итальянским и германским правительствами испанским мятежникам, – не одно и то же.

– Но ему выгодно будет кричать о том, что вмешиваются з испанские дела не итальянское правительство, не Германия, а Франция и в первую голову Советский Союз.

– Мы, конечно, товарищ Сталин, и в нашей печати, и в мировой печати будем разоблачать позиции итальянцев и клеймить их за помощь, оказываемую ими совместно с Германией реакционным мятежникам, но мы считаемся с тем, что итальянская печать и итальянское правительство, в связи с испанскими событиями, во все время гражданской войны в Испании будут, конечно, резко враждебны нам.

– Французское правительство, товарищ Сталин, как Вам известно, свой дипломатический демарш по вопросу о невмешательстве начало без согласования с нами.

– Оно обратилось прежде всего к Англии и к Италии.

– Италия на несколько дней задержала ответ, англичане же сразу дали положительный ответ, но при этом высказали пожелание, чтобы к переговорам о невмешательстве были привлечены также Германия, Бельгия и Польша, а затем и другие страны.

– СССР англичанами, как мы знаем из переданного нам французами английского ответа, назван не был.

– Затем французы обратились к немцам. Сделали они это в результате высказанного англичанами пожелания или еще до получения ответа – мы достоверно не знаем, товарищ Сталин.

– Но мы знаем, что немцы сразу же ответили, что они готовы принять на себя обязательство о невмешательстве, если аналогичное обязательство примет на себя Советский Союз.

– Французский поверенный в делах довел до нашего сведения ответ Англии и Германии и по поручению МИД высказал пожелание, чтобы мы признали принцип невмешательства и присоединились к соглашению Франции, Англии, Италии и Германии по вопросу о невмешательстве.

– В тот же день … по Вашему поручению товарищ Сталин… вечером я ответил им, что мы принимаем французское предложение о невмешательстве, но высказываем при этом два пожелания:

– Первое пожелание относится к тому, чтобы к соглашению была привлечена также и Португалия.

– Второе – это немедленное прекращение помощи, оказываемой некоторыми государствами мятежникам против законного испанского правительства.

– Мы знаем, товарищи Сталин, что французское правительство удовлетворено нашим ответом и что оно готово обратиться с соответствующим предложением к Португалии.

– Может быть, впрочем, предложение Португалии было сделано и несколько раньше нашего ответа.

– Хотя расстояние, отделяющее нас от Испании, делает очень трудным вопрос об оказании нами какой-либо военной помощи, мы тем не менее поспешили дать недвусмысленный положительный ответ, потому что мы понимали, что Италия и Германия будут продолжать помогать мятежникам и притом будут оправдывать свои действия тем, что мы якобы вмешиваемся в испанские дела и оказываем помощь другой борющейся стороне.

– Мы решили, товарищ Сталин, поэтому придать нашему ответу возможно более краткий принципиально положительный характер…

Сталин снова прервал Крестинского вопросом:

– Каково… по Вашему… будет дальнейшее развитие переговоров в связи с французским предложением?

Тот собрался с мыслями и чётко ответил:

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29 
Рейтинг@Mail.ru