Георгий Александрович Азановский
Христиане
Георгий Азановский
Христиане
2019 год
Книга первая
Истязание
Глава первая
Иудейская ночь
«… И вот появился, по неизмеренному предопределению времени, воистину новый народ, не малый, не слабый и осевший не в каком-то уголке земли, но из всех народов самый многочисленный и благочестивый, неистребимый и непобедимый, ибо Бог всегда подает ему помощь. Народ этот у всех почтен именем, происходящим от имени Христа».
Евсевий Кесарийский. Церковная История.
Темная густая ночь опустилась на иудейскую землю. Мрак покрыл собой весь величественный и многострадальный город, лишь стены спящих домов были озарены лунным светом. Дом влиятельного сенатора Ахиллы располагался на углу роскошного и облагороженного городского квартала. Несколько теней, одна за другой, промелькнули на стене противоположного здания. Внимательный наблюдатель, если бы таковому пришлось бы присутствовать в этот момент поблизости и мельком заметить эти крадущиеся тени, обязательно обратил бы свое внимание на то, что в руке каждой из них виднелся предмет, отчетливо похожий на крупный и острый нож. Одна из теней была лишь немного меньше остальных.
Грозные тени, которые, словно опасавшийся страшной беды как можно сильнее пытался выделить лунный свет, мелькнули рядом с домом популярного римского сенатора. В темноте раздался едва слышный грозный призыв к чему-то опасному, а затем, по отчетливому шороху листвы, обрамлявшей высокий каменный забор сенатского дома, можно было понять, что кто-то собирается попасть в богатый сад римского сенатора.
Трое незнакомцев в черных одеяниях слегка пригнувшись, но весьма решительно, приближались к дому Ахиллы. К большому несчастью предполагаемой жертвы, стража в эту ночь возле сенаторского дома была незначительной. Никогда бы столь уважаемый и любимый в Иудее человек не смог бы даже подумать, что кто-то посмеет вскинуть на него руку с ножом. Неподалеку от высокой каменной лестницы, ведущей к просторному входу богатого дома, страшные незваные гости разделились. Ловко и решительно взобрались они по каменным выступам на просторную галерею, украшавшую собой второй этаж особняка. Дежурившие здесь стражники, неустанно следившие за безопасностью своего спящего патрона, оказались беззащитны перед коварством ловких и испытанных убийц. Из их перерезанных шейных артерий ручьями полилась свежая кровь. Ножи хладнокровных ночных посетителей были готовы исполнить свое дело, поэтому оказались заранее хорошо заточены.
Сон сенатора был крепок. Лишь слишком громкий шорох и возня вокруг его просторного ложа, заставили популярного сенатора открыть свои глаза. Его объял неописуемый страх, когда перед своей кроватью он увидел две человеческие фигуры в темных одеяниях, покрывавших их с ног до головы. Лица таинственных незнакомцев, освещаемые лунным светом, казались очень бледными. В руках их виднелись огромные ножи. Люди, вторгшиеся в покои сенатора, смотрели на него свирепым взглядом, как будто он был их давним заклятым врагом. Сенатор вдруг собрался возмущенно закричать, но внезапно он впал в суеверный ужас.
Как пожилой человек, Ахилла очень боялся смерти. Порою в ночи, в полном одиночестве, ему начинали мерещиться кошмары. Нередко в них слишком восприимчивый сенатор представлял себя мертвым. И вот уже он представлял, как от мрачных ночных стен отделяются фантастические фигуры посланников из мира мертвых…
Подобное видение представилось ему и сейчас, когда, в разгар слишком лунной ночи, он увидел перед собою эти странные фигуры, неведомым образом попавшие в его тщательно охраняемые покои.
– Кто вы такие…?! – машинально, но очень хладнокровно и отчетливо произнес сенатор, обращаясь к страшным ночным посетителям.
– Стража! – тут же во всю глотку прокричал собравшийся с духом сенатор. – Стража!
– Ахилла! – громко произнесла одна из черных теней, лица которой в темноте нельзя было разобрать. – Ахилла, мы пришли к тебе ради мести.
Незнакомец резко и высоко взмахнул своей рукой, в которой при лучах лунного света ярко блеснуло холодное лезвие ножа.
– Ради мести за наших погибших братьев, Ахилла! – вдруг резко вскричала вторая тень.
– Не смейте, безумцы! – выкрикнул изо всех сил Ахилла.
Нож хладнокровного убийцы, с тяжестью опустившийся на него сверху, стремительно пробил грудную клетку старика-сенатора. Из груди Ахиллы начала сочиться густая темно-красная кровь. Жизнь в теле сенатора начала стремительно угасать. Из открытого рта старика раздался лишь один, последний, предсмертный вопль.
Убийца хотел нанести еще один уверенный удар в мертвое тело ненавистного сенатора, но напарник ловко остановил его руку.
– Кифа! Довольно свирепствовать! – прокричал помощник убийцы. – Старик уже мертв!
Погубитель римского сенатора обернулся и свирепо взглянул на своего спутника.
– Что ты лезешь?! – прокричал он. – Видишь ты, что я еще не закончил?!
– Идем, безумец! Марк уже закончил свое дело! – напарник положил свою руку на плечо Кифы.
Тот в последний раз взглянул на мертвое тело Ахиллы, которое распласталось на окровавленной широкой кровати. Спустя мгновение убийца последовал за своим другом в распахнутую дверь, ведущую на просторную балюстраду, ограждавшую второй этаж сенаторского дома. По тем же самым выступам, с помощью которых они поднялись в спальню сенатора, Кифа и его спутник осторожно и почти бесшумно опустились в покрытый темнотой роскошный сад перед домом покойного Ахиллы.
– Наше дело сделано, – тихо проговорил напарник, – теперь главное, чтобы мальчишка выполнил все, что мы ему поручили.
– Спокойно, он знает, я научил его, – тихо проговорил Кифа, – мальчик выполнит все, что мы ему поручили…
Маленькая тень мелькнула вдоль освещенной стены дома покойного сенатора. Ночные гости, затаившиеся в пышном саду, услышали легкие шаги юношеских ног.
– Марк! Поторопись! – негромко прокричал Кифа, махнув рукой бежавшему в их сторону мальчику в темном одеянии.
В руках мальчишки виднелось несколько небольших кожаных мешочков, которые он крепко и бережливо сжимал обеими ладонями.
– Ты взял все, чтобы было велено? – сурово спросил спутник Кифы у подбежавшего к ним мальчика.
Юноша, чье лицо было наполовину скрыто темной накидкой из легкой, почти полупрозрачной, ткани, лишь слегка кивнул головой. Его руки еще крепче прижали к груди заветные мешочки.
– Довольно, идем, – решительно скомандовал Кифа, – римская стража сейчас будет здесь.
Он стремительно направился к высокой каменной ограде, отстроенной вокруг сенаторского особняка. Напарник-убийца и юноша со скрытым личиком последовали вслед за Кифой.
– Я чувствую богатый улов! – проговорил с хитрой улыбкой на своих губах напарник Кифы.
Ухмылка эта ничуть не красила его молодое лицо, покрытое, однако, некрасивой рыжеватой бородой. Своими худыми, волосатыми руками он ухватился за выступы в ограде и ловко начал перелезать через нее.
Кифа уже успел перебраться через ограждение и покинуть территорию убитого им знатного римлянина. Пугливо стоя возле стены, он то и дело оглядывался, опасаясь появления какой-нибудь внезапной опасности.
– Трусливая шкура! – прошипел Кифа, когда увидел, что его старший спутник спускается со стены. – Тебе следовало вначале помочь мальчику! У него в руках наша нажива!
Оскорбленный таким образом напарник метнул на Кифу свирепый взгляд.
– Твой ягненок и сам может позаботиться о себе, – прошипел он в ответ Кифе, – если хочешь, помогай ему во всем сам!
– Он наш брат! Такой же, как и мы с тобой! Одной крови и одной веры! – вскричал Кифа.
Но он тут же успокоился, когда увидел, что их скромный юный спутник безопасно перебрался сквозь высокую каменную преграду, сохранив при этом все похищенные из богатого дома драгоценности.
– Ну вот, он здесь! – проговорил спутник Кифы. – Живой и дышащий, и на своих ногах. Ты рад?
Где-то поблизости раздался топот солдатских ног и звучные голоса римских солдат. Кифа приложил указательный палец к своим губам, приказывая обоим своим соучастникам замолчать. Слегка пригнувшись, он последовал на другой конец улицы, там, где царил совершенный мрак из-за тени стоявших плотной стеной двухэтажных домов городской знати.
Махнув рукой, он повелел своим соратникам быстро следовать за ним. Мальчик и мужчина преодолели освещенную ночными факелами улицу и мгновенно растворились в ночной темноте.
Стража ворвалась в дом сенатора Ахиллы, найдя его бездыханное окровавленное тело на испачканной кровати. Неизвестные убийцы всеми любимого в Иудее щедрого римского патриция бесследно растворились в густой и темной иудейской ночи.
Глава вторая
Ихтис
Песчаная пыль, жара и запах жареного мяса царили в этот знойный летний день на рыночной площади. Отовсюду раздавались неприветливые крики решительных торговцев и перезвон дорогой посуды. Люди в разных одеяниях, бедных и роскошных, с закрытыми и открытыми лицами, шагали в разные стороны. Кто-то молчаливо оценивал предлагаемый ему товар, кто-то бурно и отчаянно торговался с владельцем утвари или вкусной снеди. Был самый разгар дня, солнце нещадно жгло оголенные людские участки тела, а надоедливые жирные мухи оседали на лицах людей и открытой пище.
Кифа не любил посещать рынок, ему здесь все казалось слишком омерзительным. Он был убежденным верующим, и старался, в угоду своим наставникам, отказаться от любых искушений, которыми было так богато это злополучное место. Он был полностью предан своему братству и был готов пожертвовать ради своих братьев все самым дорогим, что было в его жизни. Кифа чувствовал себя почти святыми и безгрешным. Но только один порок, как он считал, отделял его от полной душевной чистоты.
– Кифа! Брат! – раздался голос позади него.
Как раз в этот момент Кифа прильнул к прохладной стене одного из небогатых домов, расположенных на краю рыночной площади. На мгновение он закрыл глаза, чтобы дать своему сознанию отдохнуть от удушливой жары и шума, царившего повсюду на улице.
Чья-то мягкая рука коснулась его плеча. Кифа обернулся. Рядом с ним стоял Давид – его вчерашний спутник в ночном рейде на дом сенатора Ахиллы. Его маленькие серые глазки тревожно бегали, а наглый рот был искривлен в уродливой усмешке.
– Молитва сегодня состоится, брат Кифа, – сказал Давид, разглядывая равнодушное лицо Кифы, – пойдем, брат, нас ждут…
– Ермон будет там? – тихо спросил Кифа.
– Именно он и собирает всех братьев из Йерушалайима, – ответил Давид.
– Тебе он велел быть особенно, – добавил он.
В темных глазах Кифы его собеседник прочел некую озабоченность.
– Ты знаешь, что он хочет мне сказать? – спросил он у Давида.
Тот озабоченно покачал головой.
– Нет, – как-то нервно ответил Давид, – но у меня есть некая мысль по этому поводу, и я знаю, с чем может быть связано его особенное приглашение…
Кифа на минуту смутился. Он разгадал ход мыслей своего собеседника. Молодые люди обернулись по сторонам, стараясь проверить, не подслушивает ли кто-нибудь их тихий разговор. Залитая солнцем и покрытая густым туманом от песчаной пыли улица была полна людей, уходящих и идущих в сторону кипящего торговлей рынка. Кто-то из прохожих оборачивался в сторону двух мирно беседующих юношей в черных одеяниях, удивляясь схожести в их одежде. Однако этот сиюминутный интерес мигом пропадал, когда прохожий начинал чувствовать запах благовоний исходящих от рыночных прилавков. Он быстро забывал о двух нелепых юнцах, стоявших в своей черной одежде на краю улицы, и спешил как можно скорее попасть в царство торговли и пьянящих ароматов.
– Тебе лучше молчать о своих нелепых догадках, брат, – грозно сказал Кифа Давиду, когда убедился, что никто за ними не наблюдает.
– Я желаю тебе блага, брат. – таинственно усмехнувшись, ответил Давид, – Я прекрасно понимаю, что может погубить тебя и твою душу.
– Вот и молчи. – грозно произнес Кифа, в упор глядя на своего соратника.
Давид ничего не ответил, но противная улыбка сошла с его губ.
– Теперь идем, – сказал Кифа, – если сам епископ Ермон желает меня видеть, значит так угодно ему и Всевышнему.
Давид лишь слегка кивнул головой и медленно пошел вслед за Кифой вниз по широкой улице, прочь от шумного и многолюдного рынка.
Они шли немного поодаль друг от друга, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания прохожих. Городские улицы были наполнены народом. До Кифы и его спутника периодически доносились слова, которые больше всего теперь волновали жителей всей провинции. Чувствовалось, что Город очень хорошо знал о вчерашнем страшном убийстве римского сенатора, и теперь с нетерпением и испугом ожидал реакции римлян. Однако повсюду, от дома к дому, среди иудеев царствовали одни слухи и догадки относительно реакции властей. Все знали лишь одно – кто убил. О, эти ненасытные фанатики, имя которых старались не произносить, стали бедствием не только для римских властей, но и для самой провинции. Эту огромною секту ненавидели многие, но еще больше ее боялись.
Кифа и Давид, проходя мимо того или иного человека, ощущали на себе ненавистный взгляд прохожего. Многие из здесь знали их, и знали, также, что эти двое проповедуют и кому поклоняются. Но выразить свое презрение к ним, многие открыто не решались.
– Так что же, брат? – вдруг остановившись и подождав своего сообщника, спросил Кифа. – Что теперь затевают безбожники и узурпаторы, известно тебе?
Давид стал почему-то угрюм и шел позади Кифы, низко склонив свою голову.
– В Город скоро должен прибыть Цезарь Максимин, – тихо ответил он, настигая Кифу, и остановившись рядом с ним. – для нас и всех братьев это не сулит ничего хорошего…
– Нам ни к чему бояться римлян и их власти, – сказал Кифа, – их могущество скоро закончится, власти их не суждено продолжаться дольше их правителей.
Давид не стал продолжать пространный диалог. Далее они продолжили свой путь в полном молчании. Целью их короткого путешествия был небольшой двухэтажный дом, расположившийся в глухом и темном переулке. Солнце почти не проникало в этот тесный и темный угол, поэтому тут царила приятная прохлада. Дом этот не представлял собой что-либо особенное. Большая темная дверь и несколько крохотных окон. Но наблюдательный его посетитель обязательно обратил бы свое внимание на некую деталь. На стене здания, рядом с входной дверью, красовалось некое изображение, начертанное, вероятно, какой-то яркой краской. Изображение это было сильно похоже на голый рыбий скелет. Никаких надписей возле столь странной картинки не было, и потому простой прохожий непременно принял бы ее за довольно странную фантазию неизвестного художника. Однако те из горожан, которых в те времена именовали презрительным словом «христиане», прекрасно знали этот знак. Это был их «ихтис» – изображение рыбы или ее скелета, как символ их религии, символ, в котором ловко скрывалось имя их главного божества и пророка.
Кифа и Давид также хорошо знали значение этого символа. Они осторожно и тихо подошли к массивной деревянной двери. Давид не спеша постучал в нее, ровно семь раз, как было условлено между ним и хозяевами этого жилища. Оба гостя застыли в тревожном ожидании. Спустя какое-то время они, содрогнувшись, услышали звук отворяющегося засова. Дверь распахнула уже немолодая низкорослая женщина с седыми волосами и очень пронзительными серыми глазами. Ее одеяние было крайне бедным и потрёпанным, и лишь бусы из маленьких разноцветных камней, висевшие на толстой шее, придавали женщине немного более прилежный вид.
– Он ждет вас. – сказала женщина совершенно равнодушным голосом, оглядев молодых мужчин и поняв, зачем они пришли.
Она пропустила их в дом. Кифа и Давид молча и почтительно вошли в прохладный мрак, который царил в этом бедном жилище. Оба они с каким-то особенным трепетом рассматривали порядок, царивший в доме. Но ничего примечательного юноши, как не старались, разглядеть не могли. В доме царил мрак из-за закрытых ставнями окон, глиняная серая посуда, ничем не наполненная, стояла в разных углах жилища, в воздухе стоял смрад от давно начистившейся одежды и грязных людских тел.
– Братья, прошу вас, – проговорила хмурая хозяйка почтенного дома, – будьте смиренны перед ним, ибо дух Его и здесь и сопровождает нас.
Кифа и Давид почти ничего не поняли в бормотании этой старой девы, однако в унисон кивнули ей в ответ.
Женщина нащупала своей старческой рукой небольшую деревянную дверь, которая хитроумно спряталась посреди грязных серых стен. С большим усилием надавив на нее, она сумела распахнуть эту крохотную дверцу. В открывшемся проеме Кифа и Давид увидели небольшой тоннель, ведущий в подвал дома. Где-то в самой глубине его юноши разглядели слабый мерцающий свет.
– Он там, внизу. – сказала женщина, отходя от прохода и приглашая юношей последовать вниз. – Братья с ним, и они ждут вас.
Молодые мужчины вступили в узкий и темный проход. Едва они продвинулись немного вниз, как услышали, что маленькая дверь позади них проворно захлопнулась. Внизу, там, где мерцал слабый отблеск костра, слышались чьи-то тихие голоса. Кифа и Давид без труда разобрали молитвенное песнопение.
– Они начали без нас! – недовольно сказал Кифа.
– Ну конечно, брат! – ответил ему Давид. – Я был вынужден искать тебя по всему проклятому рынку!
– Замолчи…
Голоса внизу вдруг стали тише. Казалось, что присутствовавшие там услышали шаги приближавшихся юношей.
Спустившись по узкому проходу в небольшую пещеру, Кифа и Давид смогли разглядеть несколько мужских силуэтов, которые окружали небольшой костер, горевший прямо на холодном каменистом полу. Все собравшиеся в этом небольшом потаенном месте были одеты в темные одеяния. Их лиц не было видно, но всех, кого Кифа и его спутник увидели в пещере, определенно можно было принять за мужчин.
Оба вошедших юноши в полумраке почувствовали, как на них внимательно смотрят все собравшиеся в этом странном месте.
Тем временем одна из темных фигур, до этого остававшаяся безучастной к появлению новых гостей, медленно повернулась в сторону Кифы и Давида.
– Братья, – прозвучал крепкий мужской голос, – вы здесь, я ждал вас…
Сказавший это указал вошедшим на свободное место возле костра.
Те послушно повиновались, прошли к указанному месту и не спеша сели, скрестив свои ноги.
Заговоривший с Кифой и Давидом оказался мужчиной средних лет. Свет, исходящий от костра, выхватил его лицо из полумрака и достаточно хорошо осветил его. Лицо мужчины еще было молодо, небольшая густая темная борода, лишь с небольшими проблесками седины, очень хорошо ему шла. Когда этот человек заговаривал, присутствовавшие могли любоваться его белоснежными и ровными зубами. Лоб его был невысоким, но этот недостаток затмевался красивыми темными волосами и густыми ровными бровями над большими черными глазами. Голос его был также лаконичен и красив, как и внешность этого благородного мужа. Для Кифы, который сел как раз напротив этого человека, не оставалось никаких сомнений – перед ним епископ христианской секты в Йерушалаиме – Ермон.
– Я благодарю небо, за то, что я вновь вижу тебя, милостивый мой учитель… – произнес с великим почтением в своем голосе Кифа.
Давид, сидевший рядом с ним, лишь слегка склонил голову в знак уважения перед таким влиятельным человеком.
– Успех вашей миссии минувшей ночью вселил в нас много радости, брат, – произнес Ермон, положив свою руку на плечо Кифы, – одним преступником и безбожником к радости нашей стало меньше.
Кифа одобряюще кивнул головой. В эту минуту он предвкушал от епископа много сладких почестей и похвалы за убийство неверного.
– Я бы хотел знать, учитель, пошло ли сокровище убитого сенатора, которое мы с таким трудом добыли, на помощь нашему братству? – вдруг произнес Давид.
Среди собравшихся возле скромного костра раздался неприязненный шепот.
Кифа увидел, как Ермон плавно отвел от него свой мягкий улыбчивый взгляд и перевел его на вопрошавшего.
– Несомненно, брат. – дружелюбно ответил Ермон. – Все, что вы передали в ту ночь моим посланникам, будет употреблено на благородное дело.
Давид хотел произнести еще что-то, но он слишком сильно почувствовал на себе все те неприязненные взгляды, которые были устремлены на него из полумрака. Гнетущая атмосфера тесной пещеры, маленьких и противных языков пламени, исходивших от костра, и удушливой духоты вдруг вскружили его голову.
– Но сегодня нас интересует более другое дело, дорогой брат. – продолжил свою речь Ермон. – Ходят слухи, что над тираном сгущаются тучи, и теперь он намерен выместить свою злобу на нас.
– Мучителю всего Востока и всех нас, праведных, скоро придет конец. – добавил вдруг в исступлении Ермон. – Сам Господь послал такое видение владыкам всех церквей.
– Теперь нам предстоит пережить великое мучение, – продолжал епископ, – и вы должны быть готовы к этому.
– Мы готовы, учитель, – самозабвенно произнес Кифа.
– Я знаю, – вновь обратил на него свой взор Ермон, – скажи только, готовы ли те, кого тебе вверили в учение?
– Да, учитель, – ответил Кифа, – юноша, которого ты вверил мне, готов разделить страдания с нами и перейти в царство Его.
Ермон ненадолго умолк. Он закрыл свои прекрасные глаза и сжал свои пухлые губы. Кифа, Давид и остальные братья, собравшиеся в этой душной пещере, молча ожидали его дальнейших слов.
– О, Максимин… О, ненавистник нашего дела… – тихо проговорил епископ.
– Я вижу, что нам предстоят страшные гонения и истязания, – сказал Ермон, открыв глаза и посмотрев на собравшихся.
– Наш Бог с нами, учитель… – сказал внезапно Давид. – Убивать их, убивать безбожников… У нас теперь есть оружие, много оружия! Херем…
– Оставь, брат… – ответил Ермон. – Главное наше оружие это поклонение нашему Богу. Его воле мы полностью покоряемся… Он даст нам знать, когда настанет время херема.
Кифа и Давид рвались в бой, им хотелось еще больше крови. Они желали уничтожить как можно больше неверных и безбожников, хулителей праведной церкви. Недавнее их злодеяние, убийство безоружного богатого римлянина, которого они воспринимали как одного из самых яростных противников их возлюбленной секты, вселило в этих юношей еще больше алчности и злобы.
– Я прошу вас не забывать наши цели и наши заповеди, братья. – строго произнес Ермон.
– Все те сокровища, что вы принесли недавней ночью из дома проклятого Ахиллы, спрятаны. – продолжал епископ. – И они будут употреблены на приобретение оружия для борьбы с безбожниками. Но я прошу вас…, взываю к вам…, ничего не предпринимайте пока!
В глазах Давида сверкнула свирепая злоба.
– А как же кровь наших братьев, учитель?! Когда мы будем мстить им?!
Ермон поднял свою крепкую темную руку, желая остановить свирепого юношу.
– Время придет, и мы ударим им прямо в спину, – твердо произнес он, – но пока мы должны ждать…
– Ждать… ждать в то время, пока римляне хватают нас, мучают нас, скармливают зверям?! – опять надменно и свирепо воскликнул Давид.
– Ждать чего…? Пока нас совсем не останется? Когда совсем погибнет наше дело…?!
Лицо Давида исказилось от злобы. Он жаждал крови. Он хотел убивать.
Ермон видел это, видел это по его глазам. Этот юноша был опасен, опасен для окружающих, опасен для него самого.
– Учитель сказал тебе… Время еще не пришло! – вдруг попытался усмирить его Кифа. – Чего ты добиваешься своей свирепостью?
– Я хочу, чтобы убийцы наших братьев получили свое! – строго сказал Давид. – Вместо этого мы получаем ежедневные пустые проповеди!
Давид был взбешен, теперь он решил высказать епископу свое негодование.
– Ты должен объявить херем, учитель. – сказал он, прямо смотря в глаза епископу.
Ермон продолжительное время молчал. Спустя время слегка склонил свою голову и покачал ей.
– Я не стану выполнять твои излишние просьбы, брат Давид, – сказал епископ, – А тебя самого, брат, я прошу покинуть дом сей.
Давид был удивлен. Тем не менее, он не заставил себя ждать. Быстро поднявшись со своего места, он направился к узкому каменному выходу из темной пещеры.
– Жди меня, брат… – проговорил ему вслед Кифа.
Как только Давид исчез из темного склепа, расположенного прямо под домом уважаемого епископа, среди собравшихся в темноте людей раздался недовольный ропот.
– Этот детеныш погубит и себя и своих братьев, епископ! – сказал один из людей в черном одеянии.
– Его нужно отдалить от всей нашей веры, и от его братьев тоже!.. – раздался другой недовольный голос.
– Убрать его… – вновь прозвучало в полумраке пещеры.
Кифа ждал того, что ему скажет Ермон. Он не обращал никакого внимания на возгласы темных фигур возле костра. Взгляд его был сосредоточен лишь на лице своего любимого учителя.
– Тихо, братья, молю вас… – проговорил епископ.
В полумраке пещеры вновь установилась тишина. Костер на каменной плите почти догорал.
– Я вверяю заботу об этом заблудшем человеке ему, – сказал епископ, указав своей рукой на Кифу, – пусть он примет решение, что делать с этим помешанным убийцей.
Кифа кивнул головой в знак согласия взять на себя решение судьбы Давида.
– Более того, ему я вверяю право руководить судом… – продолжил епископ.
– Судом над безбожниками и богохульниками, правом устроить херем!
Последние слова епископа Ермона вызвали большое волнение среди собравшихся. Кифа был удивлен, он с непониманием и вопросом в глазах своих смотрел на епископа.
– Тебе, тебе, сын мой, предстоит руководить восстанием, в котором мы покараем всех наших притеснителей! – продолжал в жутком исступлении епископ. – О, мы обрушим на них наш гнев, мы будем убивать их во имя Бога нашего, кровью и страданием заполоним всю эту землю…
Кифа как и епископ пребывал в радостном исступлении. Слова Ермона, и его искренняя любовь к своим ученикам вдохновила и вселила в него большую радость.
– Суд над безбожниками мы начнем тогда, когда главный мучитель вернется в Иудею. – сказал Ермон, выходя из своего пугающего исступления. – Ты должен подготовить свою паству к восстанию.
Кифа одобрительно кивнул головой.
– Ты должен подготовить своих последователей к мученичеству и возможной смерти. Мы можем погибнуть, если все дело провалится, но погибнем мы с радостью на наших лицах, во имя Бога и царства его… – патетически заключил епископ.
– Я готов, учитель… – с одобрением произнес Кифа.
Тяжелое молчание установилось в полутемном склепе, среди собравшихся заговорщиков.
– Что агнец твой? Тот мальчик? Готов ли он? – вдруг спросил Ермон у Кифы.
Глаза Кифы сверкнули огоньком застенчивости. Губы его крепко сжались.
– Он готов, учитель, он последует за мной… – робко ответил он.
Ермон лишь слегка кивнул головой.
– Теперь ступал, сын мой… Твое стадо агнцев ждет тебя. – сказал в заключении епископ. – Ступай…
Юноша поднялся со своего места, с великой любовью посмотрел на своего учителя, и немедля направился к выходу из темного погреба. Там, наверху, его ждал верный, хотя и весьма опасный, друг.
***
Давид отошел подальше от злополучного дома, на стене которого красовался маленький символ заговорщиков – «ихтис», представлявший собой кровавый рыбий скелет. Он стоял, прислонившись к стене небольшого дома, расположившегося прямо посреди залитой солнцем улицы. Солнце нещадно жгло густые рыжие кудри на его голове. Но Давид как будто не замечал того жара, который царил на улице. Он был угрюм. Низко понурив свою голову и скрестив руки на груди, он ожидал появления Кифы.
Его друг появился снаружи внезапно. Кифа быстро вышел из полумрака, который царил за распахнутой деревянной дверью дома Ермона. Давид увидел, как его друг быстро приближается к нему, но не каких эмоций при этом на его лице не возникло.
– Что с тобой, брат? – спросил Кифа, приближаясь к своему напарнику.
Давид молчал. Он поднял свои глаза и посмотрел на Кифу. В глазах юноши читались гнев и разочарование, в них было что-то, что пока не могло быть высказано.
– Старик сказал все, что хотел сказать? – осведомился Давид.
– Да… – едва слышно ответил Кифа.
Он оглядел пустую улицу, остерегаясь того, чтобы кто-нибудь не подслушал их речей.
– Нам уже недолго осталось ждать, брат… – быстро произнес Кифа, – Учитель уверен, что скоро власти безбожников придет конец. Мы изгоним их с нашей святой земли… Мы очистимся… Нас ждет царство Его…
На неприятном лице Давида не возникло никаких эмоций. Он лишь молча отошел от стены и направился вверх по улице.
Кифа послушно последовал за ним.
– Куда ты сейчас, брат? – спросил он, послушно идя позади своего верного спутника.
– Домой, брат… – ответил ускоривший свой шаг Давид.
Он вдруг остановился и, обернувшись, посмотрел на своего патрона уставшим взором.
– Прошу тебя, друг, не следуй сейчас за мной… – Сказал он Кифе. – Ступай к ней… Или, еще лучше, навести своего агнца.
Кифа остановился. В его глазах выразилась сильная растерянность.
– Ступай… Прошу тебя… – повторил Давид, снова продолжая свой шаг. – На сегодня мне довольно твоего общества, прощай.
Кифа остался в совершенном одиночестве. Его радостное исступление после встречи с Ермоном быстро прошло. Теперь ему хотелось беседы с кем-нибудь. Ему хотелось почувствовать чью-то душевную привязанность к себе.
Как только силуэт его верного друга скрылся за аркой одного из домов вдалеке, Кифа решил навестить другого, не менее дорогого для него человека.
Глава третья
Возвращение Императора
Это был одна тысяча шестьдесят шестой год от основания Рима.
Ночной мрак покрыл собой все пространство вокруг каменной дороги, ведущей к славному городу Йерушалайиму. Почти беззвучно в густом и теплом мраке здешней ночи двигались повозки и не спеша скакали лошади. Небольшое войско двигалось в направлении тысячелетнего города.
Если бы кто-то из людей случайно оказался на пыльной дороге в столь поздний час, то он едва бы смог разгадать, насколько сильная и могущественная личность находилась сейчас посреди большой группы римских солдат. Среди большой армады, состоящей из хорошо вооруженных римских легионеров, находился тот, кого в то время именовали правителем всего Востока.
Личность эта, к удивлению вероятного ночного встречного гостя, старалась как можно сильнее скрыть себя и свое лицо под черным просторным одеянием. Она восседала на благородной лошади белого окраса, которая осторожно скакала, неся своего господина вдоль каменной дороги. Однако если бы в сию минуту пустыню в ночной тишине осветил яркий лунный свет, то на руке нашего таинственного всадника блеснуло бы дорогим бриллиантом большое кольцо. Подобные украшения в те далекие времена позволяли себе носить лишь очень влиятельные и одаренные большою властью люди.
И не случайно поэтому, что таинственной фигурой, облаченной в черное одеяние и охраняемой со всех четырех сторон надежным войском из преданных легионеров, был ни кто иной, как сам император Цезарь Галерий Валерий Максимин Август, известный нам также под именем Максимин Дайя. Он был нареченным императором Рима, а также властителем восточных провинций огромной империи. Этот человек вызывал к себе ярость одних и благородное поклонение других народов восточных провинций Римской империи. Его по праву считали великим. И как многие великие личности, он сочетал в своей натуре безграничную доброту и храбрость с безудержным гневом и желанием мести. Судьба подарила ему блестящую возможность – стать великим и увековечить свое имя в истории. Будучи когда-то простым воином, он, благодаря своему незаурядному уму, а также неограниченному честолюбию, сделал блестящую карьеру в римском социуме, достигнув небывалых политических высот. За его преданность и искренность император Галерий нарек его цезарем, одарив Дайю властью над восточными провинциями империи.
