Генрик Ибсен
Росмерcхольм
Ребекка. Ничего. Нечего вам ни думать, ни предполагать.
Кролл. Ну, так объясните же мне, почему вы в самом деле принимаете это дело… одну эту возможность так близко к сердцу?
Ребекка (овладев собой). Очень просто, ректор Кролл. Какая же мне охота слыть незаконнорожденной?
Кролл. Так… Хорошо, удовлетворимся пока таким объяснением. Но, значит, вы сохранили-таки некоторые… предрассудки и по этой части?
Ребекка. Да, вероятно.
Кролл. Надо думать, что с вашим пресловутым освобождением и во многом другом дело обстоит так же. Вы начитались книжек, набрались из них всяких мыслей и мнений. Получили некоторое понятие о разных научных исследованиях, которые с виду опрокидывают кое-что из того, что до сих пор считалось у нас незыблемым, заповедным. Но все это осталось для вас лишь внешним знанием, фрекен Вест. Вы усвоили его лишь чисто внешним образом. Оно не вошло вам в плоть и кровь.
Ребекка (задумчиво). Быть может, вы правы.
Кролл. Да проверьте себя, и вы увидите! А раз уж дело обстоит так с вами, то нетрудно догадаться, как оно обстоит с Йуханнесом Росмером. Ведь это просто безумие – бежать навстречу собственной гибели, объявляя себя публично отступником. Подумайте, он, с его робкой натурой! Представьте себе его отверженным… гонимым теми, с кем он прежде был заодно. Мишенью беспощадных нападок со стороны лучших членов общества. Никогда в жизни не вынести ему этого, не устоять!
Ребекка. Он должен вынести, устоять. Теперь ему поздно возвращаться назад.
Кролл. Отнюдь не поздно. Никоим образом. Случившееся можно замять… или, по крайней мере, истолковать временным, хотя бы и прискорбным заблуждением. Но, разумеется, безусловно необходимо принять одну меру предосторожности.
Ребекка. Какую же?
Кролл. Вам надо уговорить его узаконить ваши отношения, фрекен Вест.
Ребекка. Его отношения ко мне?
Кролл. Да. Вам надо постараться уговорить его.
Ребекка. Вы, значит, все не можете освободиться от мысли, что наши отношения нуждаются… в узаконении, как вы выражаетесь?
Кролл. Я не хочу вдаваться в этот вопрос. Но, мне кажется, – насколько я имел случаи наблюдать, – легче всего порывают с так называемыми предрассудками в области… гм…
Ребекка. …В области отношений между мужчиной и женщиной, вы хотели сказать?
Кролл. Да… откровенно говоря, я такого мнения.
Ребекка (бродя по комнате и глядя в окно). Чуть-чуть не сказала: ах, если бы вы были правы, ректор Кролл!
Кролл. Как вас понять? Вы сказали это так странно.
Ребекка. А, да что там!.. Не будем больше говорить об этом… Ах… он идет!
Кролл. Уже! Так я уйду.
Ребекка (идя к нему). Нет, останьтесь. Вы сейчас услышите нечто важное.
Кролл. Не сейчас. Мне кажется, я не в состоянии его видеть.
Ребекка. Прошу вас… останьтесь. Останьтесь. А то потом пожалеете. Это я в последний раз обращаюсь к вам с просьбой.
Кролл (удивленно смотрит на нее и откладывает шляпу). Ну, хорошо, фрекен Вест. Пусть будет по-вашему.
С минуту в комнате тихо. Затем из передней входит Йуханнес Росмер.
Росмер (увидав ректора, останавливается в дверях). Как! Ты здесь!
Ребекка. Он предпочел бы не встречаться с тобой, Росмер.
Кролл (невольно). На «ты»!
Ребекка. Да, господин ректор. Мы с Росмером на «ты». Наши отношения привели нас к этому.
Кролл. Так это мне и предстояло услышать, как вы обещали?
Ребекка. И это… и еще кое-что.
Росмер (входя в комнату). Какая цель твоего посещения?
Кролл. Я хотел еще раз попытаться остановить тебя и вернуть к нам.
Росмер (указывая на газету). После того, что там напечатано?
Кролл. Это не я написал.
Росмер. А ты сделал какую-нибудь попытку помешать этому?
Кролл. Это было бы непозволительно, принимая во внимание то дело, которому я служу. И, кроме того, это было не в моей власти.
Ребекка (разорвав газету в клочки, комкает их и бросает за печку). Вот так. С глаз долой – и из памяти вон. Больше ничего такого не повторится, Росмер.
Кролл. Да, хорошо бы, если б вы на самом деле могли так устроить!
Ребекка (Росмеру). Поди сюда, сядем, дорогой друг. Все трое. И я все вам скажу.
Росмер (машинально садится). Что такое с тобой, Ребекка? Это странное спокойствие… как-то жутко даже!.. Что это значит?..
Ребекка. Это спокойствие решения. (Садится.) Садитесь и вы, ректор.
Кролл садится на диван.
Росмер. Спокойствие решения, ты говоришь. Какого решения?
Ребекка. Я решила вернуть тебе то, в чем ты нуждаешься, чтобы зажить настоящею жизнью. Ты вновь вернешь себе свою радостную, свободную от вины совесть, дорогой друг.
Росмер. Да что же это!..
Ребекка. Я буду только рассказывать. Больше ничего и не нужно.
Росмер. Ну!..
Ребекка. Когда я приехала сюда из Финмаркена… с доктором Вестом… передо мной как будто открылся целый новый огромный мир. Доктор учил меня всему понемножку. И у меня накопились разные обрывки знаний, сведений о жизни и вещах… (С трудом, едва слышно.) И вот…
Кролл. И вот?..
Росмер. Но, Ребекка… я ведь это знаю.
Ребекка (собравшись с силами). Да, да… ты, собственно, прав. Ты достаточно знаешь об этом.
Кролл (пристально глядя на нее). Лучше, пожалуй, мне уйти.
Ребекка. Нет, сидите, дорогой ректор. (Росмеру.) Так вот, видишь ли… я хотела приобщиться к новому времени, которое стало властно стучаться в двери. Приобщиться ко всем новым мыслям… Ректор Кролл рассказал мне однажды, что Ульрик Брендель имел на тебя огромное влияние, когда ты был еще мальчиком. Мне и показалось, что вот задача как раз по мне – обновить такое влияние.
Росмер. Так ты явилась сюда с тайным намерением!..
Ребекка. Я хотела, чтобы мы с тобой рука об руку, свободные, двинулись вперед. Все дальше. Все дальше и дальше, до крайних пределов… Но между тобой и полной свободой стояла мрачная, непреодолимая стена.
Росмер. Какую стену ты подразумеваешь?
Ребекка. Я подразумеваю то, что ты не мог развиться в свободного человека без солнца, без счастья. Ты хирел тут в сумерках этого брака.
Росмер. Никогда до сих пор не говорила ты со мной о моем браке таким образом.
Ребекка. Да, я не смела, чтобы не испугать тебя.
Кролл (кивая Росмеру). Слышишь!
Ребекка (продолжая). Но я отлично понимала, в чем было твое спасение. Единственное твое спасение. И я принялась действовать.
Росмер. На какие действия ты намекаешь?
Кролл. Не хотите ли вы этим сказать…
Ребекка. Да, Росмер… (Встает.) Сиди, сиди. И вы тоже, ректор. Теперь пора открыть все. Это не ты, Росмер. На тебе нет вины. Это я сманила… дошла до того, что сманила Беату на ложный путь…
Росмер (вскакивая). Ребекка!
Кролл (тоже). На ложный путь!
Ребекка. На путь, который… привел к водопаду. Теперь вы оба знаете.
Росмер (как оглушенный). Но я не понимаю… что такое она тут говорит? Я ни слова не понимаю.
Кролл. Ну-ну. А я начинаю понимать.
Росмер. Да что же ты сделала? Что такое ты могла сказать ей? Ведь ничего же не было. Ровно ничего!
Ребекка. Она узнала, что ты собираешься покончить со старыми предрассудками.
Росмер. Да ведь я еще не собирался тогда.
Ребекка. Я знала, что скоро ты возьмешься за это.
Кролл (кивая головой). Ага!
Росмер. И что же? Что дальше? Теперь я хочу знать все до конца.
Ребекка. Спустя некоторое время… я стала просить, умолять ее дать мне уехать из Росмерсхольма.
Росмер. Почему же ты хотела уехать… тогда?
Ребекка. Я не хотела уехать. Я хотела остаться. Но я сказала ей, что, пожалуй, лучше будет для нас всех, если я уеду вовремя. Я дала ей понять, что если я останусь здесь… может случиться… может произойти… нечто такое…
Росмер. Так вот что ты сказала и сделала.
Ребекка. Да, Росмер.
Росмер. Ты в этом смысле и говорила, что принялась действовать?
Ребекка (надорванным голосом). Да, в этом смысле.
Росмер (после минутной паузы). Ты окончила теперь свою исповедь, Ребекка?
Ребекка. Да.
Кролл. Не совсем.
Ребекка (испуганно глядит на него). Что же еще?
Кролл. Не дали ли вы под конец понять Беате, что необходимо… не только лучше, но прямо необходимо и для вас и для Росмера, чтобы вы уехали куда-нибудь… возможно скорее?.. Ну?
Ребекка (тихо, едва внятно). Быть может, я и сказала что-нибудь такое.
Росмер (тяжело опускаясь в кресло у окна). И она, бедная, больная, запуталась в этой сети лжи и обмана! Поверила всему! Всей душой поверила! Непоколебимо! (Взглянув на Ребекку.) И ни разу не обратилась ко мне, ни разу не обмолвилась мне ни единым словом! О-о, Ребекка… я вижу по твоему лицу… ты отсоветовала ей!
Ребекка. Она ведь забрала себе в голову, что, как бездетная жена, не имеет права оставаться здесь. Вообразила, что должна, ради тебя, уступить место.
Росмер. А ты… ты ничего не сделала, чтобы разубедить ее?
Ребекка. Нет.
Кролл. Пожалуй, вы еще поддерживали ее в этом убеждении? Отвечайте! Не так ли?
Ребекка. Она, по-видимому, так понимала мои слова.
Росмер. Да, да, – а твоему влиянию она вполне подчинялась, во всем. И она уступила место. (Вскакивая.) Как могла… как могла ты вести такую ужасную игру!
Ребекка. Мне казалось, что тут приходилось выбирать одну из двух жизней, Росмер.
Кролл (строго и властно). Вы не имели никакого права взять на себя такой выбор!
Ребекка (горячо). Да неужели вы думаете, что я тут рассуждала, действовала хладнокровно! Тогда ведь я была не такою, как теперь вот, когда стою тут и рассказываю об этом. И кроме того, в человеке всегда действуют как бы две воли, я полагаю. Я хотела устранить Беату. Так или иначе. Но я никогда не думала, что дело все-таки дойдет до этого. При каждом новом шаге, на который я отваживалась, мне слышался внутри меня голос: ни шагу дальше! ни единого шага!.. И все-таки я не могла остановиться. Так и тянуло рискнуть еще чуть-чуть… еще немножко. Еще и еще… И наконец свершилось… Вот каким образом происходят подобные вещи.
Краткое молчание.
Росмер (Ребекке). Что же, по-твоему, будет теперь с тобой? После этого?
Ребекка. Со мной пусть будет, что будет. Это не особенно важно.
Кролл. Ни слова, изобличающего раскаяние. Вы, пожалуй, его и не испытываете?
Ребекка (холодно, уклончиво). Извините, господин ректор… это дело никого не касается. С этим я сумею справиться сама.
Кролл (Росмеру). И с такой женщиной ты живешь под одной кровлей. В близких отношениях. (Обводя взглядом портреты.) О-о! Поглядели бы они на это – умершие!
Росмер. Ты в город теперь?
Кролл (берет шляпу). Да. И чем скорее, тем лучше.
Росмер (тоже берет шляпу). Так и я с тобой.
Кролл. Ты хочешь? Да, я так и думал, что мы еще не совсем потеряли тебя.
Росмер. Пойдем, Кролл! Пойдем! (Уходит через переднюю, не взглянув на Ребекку.)
Немного погодя Ребекка тихонько подходит к окну и выглядывает из-за цветов.
Ребекка (вполголоса самой себе). И сегодня не через мостик. В обход. Никогда не перешагнуть ему через водопад. Никогда. (Отходит от окна.) Да, да, да. (Идет и звонит.)
Вскоре справа входит мадам Хельсет.
Мадам Хельсет. Что угодно, фрекен?
Ребекка. Мадам Хельсет, не будете ли вы так добры велеть снести с чердака мой дорожный чемодан.
Мадам Хельсет. Дорожный чемодан?
Ребекка. Да, коричневый, обтянутый тюленьей кожей, – вы знаете.
Мадам Хельсет. Знаю, знаю. Но, господи помилуй, фрекен… не уезжать же вы собираетесь?
Ребекка. Да… собираюсь и уеду, мадам Хельсет.
Мадам Хельсет. Так вот, сейчас же?
Ребекка. Как только уложусь.
Мадам Хельсет. Да что же это такое! Но ведь фрекен скоро опять вернется?
Ребекка. Никогда не вернусь больше.
Мадам Хельсет. Никогда! Господи боже! Что же тут будет у нас в Росмерсхольме без вас? Бедный пастор только что зажил было так хорошо, уютно.
Ребекка. Меня сегодня страх обуял, мадам Хельсет.
Мадам Хельсет. Страх? Господи Иисусе… чего же вы испугались?
Ребекка. Мне померещилось что-то вроде белых коней…
Мадам Хельсет. Белых коней! Среди бела дня!
Ребекка. Ах, они, кажется, разгуливают у вас тут и днем и ночью… эти белые кони. (Меняя тон.) Ну, значит, дорожный чемодан, мадам Хельсет.
Мадам Хельсет. Да, да. Дорожный чемодан.
Идут обе направо.
Действие четвертое
Гостиная в Росмерсхольме. Поздний вечер. На столе горит лампа под абажуром. Ребекка стоит у окна, укладывая в саквояж разную мелочь. Ее пальто, шляпа и белый шерстяной, связанный ею платок висят на спинке дивана. Мадам Хельсет входит справа.
Мадам Хельсет (вполголоса и как-то сдержанно). Теперь все вещи вынесены, фрекен. На черном крыльце.
Ребекка. Хорошо. А кучеру сказано?
Мадам Хельсет. Да. Он спрашивает, когда ему подавать.
Ребекка. Я думаю, так около одиннадцати. Пароход отходит в полночь.
Мадам Хельсет (несколько запинаясь). А пастор? Вдруг он не вернется домой к этому времени?
Ребекка. Я все-таки уеду. Если я не увижусь с ним, то вы передайте, что я напишу ему. Длинное письмо. Так и скажите.
Мадам Хельсет. Да, написать – это, конечно, тоже не мешает. Но, право, бедняжке фрекен надо бы попытаться еще раз поговорить с ним самой.
Ребекка. Пожалуй. Или, пожалуй, лучше не надо.
Мадам Хельсет. Нет, вот уж не думала я дожить до этого.
Ребекка. Что же вы думали, мадам Хельсет?
Мадам Хельсет. Я, право, думала, что пастор Росмер человек правильный.
Ребекка. Правильный?
Мадам Хельсет. Да, именно правильный.
Ребекка. Но, милая, что вы хотите этим сказать?
Мадам Хельсет. Сущую правду, фрекен. Не годилось бы ему таким манером выходить из воды сухим.
Ребекка (смотрит на нее). Послушайте, мадам Хельсет. Скажите мне по совести, откровенно, – почему я уезжаю, по-вашему?
Мадам Хельсет. Господи боже мой, верно, уж нужда гонит, фрекен. Охо-хо-хо! Но, по-моему, некрасиво это со стороны пастора. С Мортенсгора взыскать нечего было. Она была замужняя. Так им и нельзя было пожениться, как ни хотелось. А пастор… гм!..
Ребекка (слабо улыбаясь). Неужели и вы могли думать о нас с пастором, будто мы…
Мадам Хельсет. Никогда в жизни. То есть… до сегодняшнего дня.
Ребекка. А сегодня, значит?..
Мадам Хельсет. Ну… после всего того дурного, что, люди говорят, пропечатано про пастора в газетах…
Ребекка. Так вот что!
Мадам Хельсет. Я так думаю – с человека, который мог перейти в веру Мортенсгора, все станется.
Ребекка. Пожалуй, что так. Ну, а я-то? Что вы скажете обо мне?
Мадам Хельсет. Помилуйте, фрекен… о вас что ж сказать? Одинокой женщине где же устоять – понятно… Все мы люди, фрекен Вест.
Ребекка. Верно вы говорите, мадам Хельсет. Все мы люди… Что это вы прислушиваетесь?
Мадам Хельсет (тихо). Господи Иисусе… да ведь это как раз он.
Ребекка (вздрагивая). Значит, все-таки!.. (Твердо.) Хорошо. Пусть так!
Йуханнес Росмер входит из передней.
Росмер (увидав дорожные сборы, оборачивается к Ребекке и спрашивает). Что это значит?
Ребекка. Я уезжаю.
Росмер. Сейчас?
Ребекка. Да. (Обращаясь к мадам Хельсет.) Так в одиннадцать.
Мадам Хельсет. Хорошо, хорошо, фрекен. (Уходит направо.)
Росмер (после краткого молчания). Куда ты уезжаешь, Ребекка?
Ребекка. На север, с пароходом.
Росмер. На север? Зачем тебе на север?
Ребекка. Я ведь оттуда приехала.
Росмер. Но теперь тебе нечего там делать.
Ребекка. И здесь мне нечего делать.
Росмер. Что ты думаешь предпринять?
Ребекка. Не знаю. Я хочу только попытаться покончить с этим.
Росмер. Покончить с этим?
Ребекка. Росмерсхольм сломил меня.
Росмер (пораженный). Ты говоришь?..
Ребекка. Сломил совсем… Я прибыла сюда с такой здоровой, смелой волей. Теперь я согнулась под ярмом чужого закона. Не думаю, чтобы у меня впредь хватило духу отважиться на что бы то ни было.
Росмер. Почему? Что это за закон, под ярмом которого ты, говоришь…
Ребекка. Милый, не будем говорить об этом теперь… Чем вы покончили с ректором?
Росмер. Мы заключили мир.
Ребекка. Так. Все-таки, значит, этим кончилось.
Росмер. Он собрал у себя весь наш старый кружок. И они ясно доказали мне, что план мой – облагородить умы – совсем не по мне. Да и дело само по себе такое безнадежное… Я оставлю это.
Ребекка. Да, да… пожалуй, так и лучше.
Росмер. Вот ты как заговорила! Так и ты теперь такого мнения?
Ребекка. Пришла к такому мнению. В последние два дня.
Росмер. Ты лжешь, Ребекка.
Ребекка. Лгу!..
Росмер. Да, лжешь. Ты никогда не верила в меня. Никогда ты не думала, что я способен постоять за это дело, доставить ему победу.
Ребекка. Я думала, что мы вдвоем как-нибудь справимся.
Росмер. Это неправда. Ты думала, что сама могла бы совершить что-нибудь крупное. А из меня могла бы сделать орудие своих замыслов. Я мог бы помочь тебе достигнуть твоих целей. Вот что ты думала.
Ребекка. Выслушай меня, Росмер…
Росмер (тяжело опускаясь на диван). Ах, оставь. Я теперь все вижу ясно. Я был игрушкой в твоих руках.
Ребекка. Слушай же, Росмер. Давай поговорим об этом. Это будет в последний раз. (Садится на стул у дивана.) Я думала было написать тебе обо всем – оттуда, с севера. Но, пожалуй, лучше сразу выложить тебе.
Росмер. Так ты еще не во всем призналась?
Ребекка. Остается еще самое главное.
Росмер. Самое главное?
Ребекка. Открыть тебе то, чего ты никогда и не подозревал. Что бросит свет на все остальное.
Росмер (качая головой). Я ничего не понимаю.
Ребекка. Совершенно верно, что я когда-то интриговала, чтобы попасть в Росмерсхольм. Я ведь тогда так рассуждала, что тут, пожалуй, мне удастся найти свое счастье, устроиться. Так или иначе, понимаешь.
Росмер. Ты и добилась того, чего хотела.
Ребекка. Думаю, что смогла бы добиться, чего бы ни захотела – тогда. Тогда воля моя была еще здорова, смела, свободна; я знать не хотела никаких посторонних соображений. Ничего, что могло бы заставить меня свернуть с дороги. Но тогда и пришло то, что сломило во мне волю… запугало меня самым позорным образом на всю жизнь.
Росмер. Что такое пришло? Говори так, чтобы я мог понять тебя.
Ребекка. Тогда меня обуяла эта необузданная, непреодолимая страсть… о-о, Росмер!..
Росмер. Страсть? Тебя?.. К кому?
Ребекка. К тебе.
Росмер (готовый вскочить). Что же это!
Ребекка (удерживая его). Сиди, милый. Послушай, что было дальше.
Росмер. И ты хочешь сказать… что полюбила меня… таким образом!..
Ребекка. Мне казалось тогда, что это чувство была любовь. Но это было не то. Я говорю тебе: это была необузданная, непреодолимая страсть.
Росмер (с усилием). Ребекка… да ты ли это… ты ли сидишь тут и рассказываешь все это?
Ребекка. Да, – как тебе это покажется, Росмер?
Росмер. И в силу этого… под властью этого чувства ты, значит, и принялась действовать, как ты выразилась?..
Ребекка. Это чувство налетело на меня, как морской шквал, как буря, какие поднимаются у нас на севере зимой. Подхватит и несет тебя с собой, несет неведомо куда. Нечего и думать о сопротивлении.
Росмер. Так эта же буря и снесла несчастную Беату в водопад?
Ребекка. Да, ведь между мной и ею шла тогда борьба, как между двумя утопающими на киле перевернувшейся лодки.
Росмер. И, конечно, ты была сильнейшей здесь в Росмерсхольме. Сильнее, чем Беата и я – оба вместе.
Ребекка. Я успела узнать тебя и понять, что нельзя к тебе и приступиться, пока ты не станешь свободным и с внешней стороны и духовно.
Росмер. Но я не понимаю тебя, Ребекка… Ты… ты сама, все твое поведение – для меня неразрешимая загадка. Теперь ведь я свободен… и духовно и с внешней стороны. Ты теперь у цели, какую наметила себе с самого начала. И все-таки…
Ребекка. Никогда я не была дальше от цели, чем теперь.
Росмер. …и все-таки, говорю я, когда я вчера предложил тебе, попросил тебя: будь моей женой, – ты вскрикнула точно в испуге, закричала, что этому не бывать никогда.
Ребекка. Это был крик отчаяния.
Росмер. Почему?
Ребекка. Потому что Росмерсхольм отнял у меня всякую силу. Здесь были подрезаны крылья моей смелой воле. Здесь ее искалечили. Прошло для меня то время, когда я могла дерзать на что бы то ни было. Я лишилась способности действовать, Росмер.
Росмер. Скажи же мне, как это случилось.
Ребекка. Случилось это благодаря жизни, общению с тобой.
Росмер. Но каким образом? Как?
Ребекка. Когда я осталась здесь с тобой одна… и ты стал самим собой…
Росмер. Ну, ну?
Ребекка. …Ты ведь не был вполне самим собой при жизни Беаты…
Росмер. Да, к сожалению, ты, пожалуй, права.
Ребекка. Но когда я зажила с тобой здесь… в тишине… в уединении… когда ты стал безраздельно отдавать мне все свои мысли, делиться со мной каждым настроением своей мягкой, нежной души, – во мне совершился глубокий перелом. То есть мало-помалу, понимаешь. Почти незаметно… Но в конце концов он перевернул во мне всю душу.
Росмер. О, что же это, что же это, Ребекка!
Ребекка. Та… безобразная чувственная страсть отлетела от меня далеко, далеко. Все эти взбаламученные силы улеглись, смолкли. В душе у меня воцарился такой покой… такая тишина… как на покрытой птицами скале под полуночным солнцем у нас на севере.
Росмер. Дальше, дальше. Говори все, что только можешь.
Ребекка. Да больше почти и нечего. Только то еще, что тогда-то вот и охватила меня любовь. Великая, самоотверженная любовь, которая довольствуется такой совместной жизнью, какую вели мы.
Росмер. О, подозревай я хоть крупицу всего этого!
Ребекка. Лучше так, как есть. Вчера, когда ты спросил меня, хочу ли я быть твоей женой, – меня охватил такой восторг…
Росмер. Да, не правда ли, Ребекка? И мне так показалось.
Ребекка. На мгновение – да. В порыве самозабвения. Это моя прежняя смелая воля порывалась снова вы-рваться из пут. Но у нее уже нет сил… надолго их не хватает.
Росмер. Как же ты объяснишь то, что случилось с тобой?
Ребекка. Это родовое росмеровское мировоззрение или, во всяком случае, твое мировоззрение заразило мою волю.
Росмер. Заразило?
Ребекка. И заставило ее захиреть. Поработило ее законам, которых я прежде и знать не хотела… Ты… общение с тобой облагородило мою душу…
Росмер. Ах, если бы я мог поверить этому серьезно!
Ребекка. Ты можешь смело поверить. Росмеровское мировоззрение облагораживает. Но… (качая головой) но…
Росмер. Но?.. Что же?
Ребекка. …но убивает счастье.
Росмер. Ты так думаешь, Ребекка?
Ребекка. Для меня это, по крайней мере, так.
Росмер. Но разве ты так уверена в этом? Что если бы я теперь опять спросил тебя?.. Стал просить тебя, умолять…
Ребекка. Милый… никогда больше не заговаривай об этом. Это невозможно!.. Потому что… – да, надо тебе узнать и это, Росмер, – потому что… у меня есть прошлое.
Росмер. Еще что-нибудь кроме того, о чем ты рассказывала?
Ребекка. Да. Еще кое-что… посерьезнее…
Росмер (слабо улыбаясь). Не странно ли, Ребекка? Подумай, у меня иногда мелькало такое подозрение.
Ребекка. Да? И ты все-таки?.. Все-таки!..
Росмер. Я никогда не давал ему веры. Так, только играл с ним… мысленно, понимаешь.
Ребекка. Если ты требуешь, я сейчас же открою тебе и это.
Росмер (делая отстраняющий жест рукой). Нет, нет. Не хочу слышать ни слова. Что бы там ни было… я все могу предать забвению.
Ребекка. А я не могу.
Росмер. О, Ребекка!..
Ребекка. Да, видишь, – вот в этом-то весь и ужас: теперь, когда жизнь подносит мне полную чашу счастья… я стала такой, что мое собственное прошлое становится мне поперек дороги.
Росмер. Твое прошлое умерло, Ребекка. Оно не имеет больше власти над тобой… никакой связи с тобой – такой, какой ты теперь стала.
Ребекка. Ах, милый, это ведь все одни разговоры. А свободная от вины совесть? Откуда мне ее взять?
Росмер (удрученно). Да, да… свободная от вины совесть.
Ребекка. В ней счастье и радость. Вот то учение, которому ты хотел придать жизнь, наполнив им радостных, благородных людей будущего…
Росмер. Ах, не напоминай мне об этом. То была только неясная мечта, Ребекка. Мимолетная фантазия, в которую я сам не верю больше. Люди, видно, не облагораживаются извне, внешней силой.
Ребекка (тихо). Даже силой беззаветной любви?
Росмер (задумчиво). Да, – вот это было бы великое дело. Чуть ли не самое прекрасное в жизни, мне кажется. Будь это так. (В сильном волнении.) Но как мне разобраться в этом вопросе? Вполне выяснить себе правду?
Ребекка. Ты не веришь мне, Росмер?
Росмер. Ах, Ребекка! Как же я могу вполне верить тебе? Тебе, раз ты все время так скрытничала, столько затаивала в себе!.. Теперь ты открываешь мне это новое. Если и за этим скрывается что-нибудь, так скажи мне лучше прямо. Быть может, ты желаешь чего-нибудь добиться этим? Я ведь так охотно сделаю для тебя все, что только в моих силах.
Ребекка (ломая руки). Ах, это убийственное сомнение!.. Росмер!.. Росмер!..
Росмер. Да, не ужасно ли это? Но я ничего не могу поделать. Мне никогда уж не избавиться от сомнения. Никогда не убедиться, что принадлежишь мне в силу чистой, беспредельной любви.
Ребекка. Да разве в тебе самом ничто не говорит, не свидетельствует, что со мной действительно совершился перелом? И что перелом этот вызван тобой… одним тобой!
Росмер. Ах, не верю я больше в свою способность переделывать людей. Не верю в себя ни в каком смысле. Ни в себя, ни в тебя.
Ребекка (мрачно глядит на него). Как же ты будешь жить после этого?
Росмер. Сам не знаю… не понимаю. Не думаю, что смогу… и не знаю ничего такого на свете, для чего стоило бы жить.
