Генри Райдер Хаггард
Дитя из слоновой кости
– Скорей вниз! – воскликнул я, – они бросают в нас камнями.
Через десять секунд мы были в своей комнате. Я зажег спичку и увидел кровь, струившуюся по лицу Марута.
Но то, что мы приняли за камни, оказалось кусками льда в несколько унций весом.
– Град! – сказал Марут со своей обычной улыбкой.
– Это какая-то адская буря, – сказал я, – ибо кто когда-нибудь видел подобный град?
Спичка потухла. Дальше разговаривать было невозможно из-за рева внезапно разразившейся бури.
К шуму бури града примешивались вопли и стоны людей.
Я начал опасаться, что дом рухнет, но он был выстроен прочно и стойко выдерживал бешеные натиски бури.
Я уверен, что будь он крыт черепицей или железом, ни за что бы не выдержал. Громадные градины разбили бы вдребезги черепицу и пробили бы железо, как бумагу. Со мной был подобный случай в Натале, когда убило градом мою лучшую лошадь. Но все-таки тот град мне теперь показался легкими снежинками по сравнению с этим.
Град продолжался не более двадцати минут, из которых десять были ужасными.
Потом все утихло; небо совершенно прояснилось, и взошла полная луна. Мы снова вышли на крышу.
Она на несколько дюймов была покрыта осколками льда, все кругом, насколько мог видеть глаз, скрылось под пеленой глубокою снега.
Вскоре стало снова тепло, и снег с градом начали быстро таять, образуя потоки бегущей воды.
Мы видели мечущихся лошадей, вырвавшихся из своих разрушенных бурей конюшен, находившихся в конце рыночной площади. Повсюду валялись тела убитых и раненых необыкновенным градом и сорванными бурей крышами домов.
Когда буря начиналась, на площади было около двух тысяч человек, собравшихся смотреть на жертвоприношение.
– Дитя мало, но сила его вешка! – торжественно сказал Марут. – Взгляни, вот его первое проклятие!
Я посмотрел на него, но не стал спорить, так как он был глубоко убежден, что этот необыкновенный град и буря были посланы его Дитятей.
Я не понимал только, как он мог верить во все это. Потом я припомнил, что подобное наказание постигло древних египтян в период их расцвета за то, что они не дали «народу уйти». Конечно, эти черные кенда были хуже, чем египтяне; и конечно, они нас не отпустят. Поэтому я перестал удивляться фантазиям Марута.
Только на следующее утро мы могли судить о размерах несчастья, выпавшего на долю черных кенда.
От их жатвы, обещавшей быть богатой, не оставалось и следа.
Леса приняли настоящий зимний вид. На деревьях, протягивавших к небу свои оголенные ветви, не осталось ни одного листика. Огромное бедствие обрушилось на страну черных кенда.
XIII. Джана
В это утро нам не принесли завтрака, вероятно, потому, что некому было его принести. Но у нас еще оставалось много разной еды. Мы поели и отправились посмотреть хижину, где жили наши белые кенда. Она была совершенно пуста: последний ее обитатель исчез, подобно своим товарищам.
– Они убили их! – сказал я Маруту.
– Нет, – ответил он, – их принесли в жертву Джане. То, что мы видели вчера на рыночной площади, было обрядом жертвоприношения. Теперь настал наш черед, Макумацан!
В бессильной ярости вернулся я с Марутом в дом.
В это время обломки тростниковых ворот распахнулись, и в них показался король Симба в сопровождении жреца с простреленной ногой на костылях и остальной свиты, большинство из которой было ранено вчерашним градом.
В порыве охватившего меня гнева я забыл, что скрывал от черных кенда знание их языка.
– Где наши слуги, убийцы? – закричал я, потрясая кулаками. – Вы принесли их в жертву вашему дьявольскому богу? Если так, то радуйтесь! Куда делась ваша жатва? Чем вы будете жить в эту зиму?
При этих словах уныние охватило всех; перед их глазами уже стоял призрак наступающего голода.
– Зачем вы держите нас здесь? – продолжал я. – Или вы хотите еще худшего? Зачем вы теперь пришли сюда?
– Мы пришли посмотреть, вернул ли ты, белый человек, жизнь нашему жрецу, которого убил своим колдовством, – мрачно ответил Симба.
– Смотри, – сказал я, сбрасывая с мертвеца наброшенную мной накануне циновку, – смотри и будь уверен, что если ты не выпустишь нас, то прежде чем родится новая луна, все вы будете такими. Вот какую жизнь мы возвращаем злым людям, подобным тебе!
Ужас охватил наших посетителей.
– Господин, – сказал Симба, обращаясь ко мне с необыкновенным уважением, – твои чары слишком сильны для нас. Великое несчастье обрушилось на нашу землю. Сотни людей убиты ледяными камнями, вызванными тобой. Наша жатва истреблена. Со всех концов нашей земли приходят вести, что почти все овцы и козы погибли. Скоро мы должны будем умереть от голода.
– Вы заслужили голодную смерть, – ответил я, – теперь дадите вы нам уйти?
Симба нерешительно посмотрел на меня и начал шептаться с хромоногим жрецом. Я не уловил ни слова из их совещания.
Хромоногий жрец подошел к нам без своей уродливой маски, но его типично негритянское лицо показалось мне еще отвратительнее. Видно было, что это хитрый, жестокий, способный на все человек.
Я чувствовал, что свою неприязнь к нам он внушает и своему повелителю.
Наконец Симба снова обратился ко мне.
– Мы хотели, господин, удержать тебя и жреца Дитяти заложниками белых кенда, которые всегда были нашими злыми врагами и причинили нам много незаслуженного зла, хотя мы свято хранили договоры, заключенные нашими дедами. Однако твои чары слишком сильны для нас. Сегодня на закате солнца мы отведем вас на дорогу, ведущую к броду реки Тавы, которая отделяет нашу землю от земли белых кенда. Вы можете идти, куда хотите. Мы не желаем больше видеть ваши зловещие лица.
При этих словах мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди от радости, которая, однако, была преждевременной.
– Вечером! Почему не сейчас? – воскликнул я. – В темноте будет трудно переходить через незнакомую реку.
– Она неглубока, господин, и брод найти не трудно. Кроме того, отправившись сейчас, вы придете к реке, когда будет уже темно, а выйдя на закате солнца, вы к утру достигнете брода. Наконец, мы не можем проводить вас туда, пока не похороним мертвых.
После этого Симба повернулся и, прежде чем я успел что-либо возразить, ушел в сопровождении остальных. В воротах хромоногий жрец обернулся на костылях и что-то прошептал своими толстыми, отвислыми губами; по всей вероятности, это было проклятие.
– Теперь мы будем свободны! – весело сказал я Маруту, когда все черные кенда ушли.
– Да, господин, – ответил он, – но где они намереваются дать нам свободу! Демон Джана живет в лесу на болотистых берегах реки Тавы и, говорят, неистовствует как раз по ночам.
Я ничего не возразил, но подумал, что таинственный слон может оказаться далеко, а алтарь для жертвоприношений находится слишком близко.
Час за часом я следил за солнцем, пока оно не начало скрываться за горизонтом. Как раз в это время у ворот показался Симба в сопровождении двадцати вооруженных всадников, один из которых вел две лошади для нас.
Закончив сборы, заключавшиеся в том, что Марут прятал пишу в складки своей одежды, мы вышли из проклятого дома, сели на лошадей и, окруженные конвоем, выехали на рыночную площадь, где стоял каменный жертвенник с торчавшими из пепла костями.
Потом мы поехали северной улицей города.
У дверей домов стояли их обитатели, вышедшие посмотреть на наш отъезд.
Ненависть читалась на их лицах; они сжимали кулаки и тихо шептали нам вслед проклятия.
И неудивительно! Все они были вконец разорены; впереди их ждал голод. Они были убеждены, что мы – белый маг и пророк враждебного им Дитяти – навлекли на них все эти бедствия.
Думаю, если бы не стража, они разорвали бы нас на куски.
При виде побитых градом полей и садов у меня сердце сжалось от жалости к их владельцам.
Проехав несколько миль через опустошенные поля, мы въехали в лес. Здесь было так темно, что удивительно, как наши проводники находили дорогу.
В этой темноте ужас охватил меня. Я подумал, что нас привели сюда для того, чтобы предательски убить. Каждую минуту я ожидал удара ножом в спину и уже собрался было дать шпоры лошади и попробовать бежать, но оставил эту мысль, так как меня со всех сторон окружал конвой, и кроме того, нехорошо было покидать Марута. Делать было нечего; оставалось ждать, чем все это кончится.
Наконец мы выехали из леса. Уже взошла луна, и при свете ее мы увидели, что находимся в болотистой местности с растущими кое-где деревьями. Здесь наш конвой остановился.
– Слезайте с лошадей и идите своим путем, злые люди, – угрюмо сказал Симба, – дальше мы не поедем с вами. Идите по тропинке, она приведет вас к озеру. Перейдя через озеро, вы к утру достигнете реки, за которой живут ваши друзья. Но помните, эту дорогу охраняет некто, с кем опасно встречаться.
Едва он кончил говорить, как его люди стащили нас с лошадей, и через минуту все они исчезли во мраке, оставив нас одних.
– Теперь, господин, мы должны идти дальше, – сказал Марут, – ибо если останемся здесь, то днем Симба и его люди вернутся сюда и убьют нас.
– Тогда вперед! – сказал я. – Но на что намекал Симба, говоря, что «некто охраняет этот путь»?
– Я думаю, что он подразумевал Джану, – со стоном ответил Марут.
– Будем надеяться, что Джана далеко. Смелее, Марут! Мы наверно не встретим ни одного слона в этих местах.
– Нет, господин, здесь бывает много слонов, – отвечал Марут, указывая на следы на земле, – говорят, что они ходят умирать к озеру, и это один из путей, по которому они идут на смерть. Это место, где не смеет ходить ни одно живое существо.
– Ох, – воскликнул я, – значит, то видение в Англии было правдой?
– Да, господин. Мой дядя Харут однажды, когда был молодым, заблудился на охоте и видел то, что его ум показывал тебе в видении и что мы увидим теперь, если доживем до того.
Марут был прав; много слонов проходило этой тропой, а один из них совсем недавно. Я, опытный охотник на этих животных, не мог ошибиться.
Мы шли часа два, в течение которых встретили всего одно живое существо, – большую сову, пролетевшую над самыми нашими головами. Эта сова, по словам Марута, была «шпионом Джаны». Мы достигли вершины подъема, откуда нашим глазам открылся печальный пейзаж, уже знакомый мне по видению в Рэгнолл-Кэстле.
Он был еще пустыннее, чем показался мне тогда. Впереди лежало темное меланхолическое озеро, поросшее по краям тростником. Вокруг него тянулся тропический лес. На востоке от озера лежала каменистая равнина.
Вид этой местности наполнил мою душу необъяснимым страхом.
Вспоминая подробности своего видения, я содрогался от одной мысли о необходимости пройти по берегу этого озера.
Я осмотрелся вокруг.
Если мы пойдем налево, либо упремся в озеро, либо должны будем идти вдоль него, пока не достигаем леса, где наверное заблудимся.
Направо вся земля была покрыта терновником и густой травой, – здесь невозможно было пройти, особенно в ночное время.
Я оглянулся назад. Там, в нескольких стах ярдах от нас за низкими мимозами, вперемежку с растениями, похожими на алоэ, появлялось и исчезало что-то, похожее на хобот слона.
Тогда, отчаявшись и желая поскорей выбраться отсюда, мы начали спускаться к озеру тропой слонов. Минут через десять мы пришли к его восточному концу, где шопот тростника, колеблемого ночным ветром, придавал некоторую жизнь этому месту.
Вокруг нас была бесплодная земля, на которой, казалось, ничто не могло произрастать. Повсюду лежали останки многих сотен слонов, из которых некоторые пали уже много лет назад, некоторые совсем недавно. Судя по клыкам, это были старые животные. Их кости покрывали около четверти мили, и если бы удалось унести отсюда только хорошо сохранившиеся клыки, то можно было бы сделаться очень богатым человеком. Не будь я Аллан Кватермэн, если не попытаюсь сделать это!
Потом мое внимание привлек умирающий недалеко от нас старый слон.
Это старое, исхудавшее животное оглядывалось кругом, ища удобного места, и, найдя его, остановилось на минуту.
Потом умирающий слон поднял свой хобот, трижды протрубил и, опустившись на колени, затих. По-видимому, он был мертв. Я отвел от него глаза и вдруг ярдах в пятидесяти за ним увидел на скале очертания того самого дьявольского слона, которого видел в видении!
Ох, что это было за животное! Объемом и высотой оно вдвое превосходило самых больших слонов, виденных мной когда-либо.
Это был неестественно огромный представитель особенной породы, переживший, вероятно, всемирный потоп. Его черно-серые бока были испещрены шрамами. Один из чудовищных клыков ярко блестел при свете луны; другой, сломанный наполовину, был неправильной формы, отогнут не вверх, а книзу и немного вправо.
Перед нами стоял настоящий библейский левиафан!
Я присел на корточки за покрытым мхом скелетом слона и, глядя на это необыкновенное животное, мечтал о крупнокалиберном ружье.
Что сделалось с Марутом – я не видел; кажется, он лежал простершись на земле.
В продолжение минуты, или более, разные мысли приходили мне в голову.
Я думал, что трубный звук, произведенный умирающим, привлек сюда этого гиганта, который, вероятно, был царем среди слонов, призывавших его в час своей кончины.
Постояв с минуту и втягивая воздух, Джана (я буду так называть его) направился к тому месту, где лежал слон, которого я считал уже мертвым. На самом деле он был еще жив и при приближении Джаны поднял свой хобот, как бы приветствуя его.
Но Джана так же, как и в моем видении, бросился на умирающего и ударом в бок прикончил его.
Сделав это, не знаю, от злобы или из желания прекратить страдания умирающего, он остановился и как будто задумался.
В это время я, к своему удовольствию, заметил, что ветер, тихо колебавший тростник у озера, дул по направлению от Джаны к нам.
Но точно по иронии судьбы ярдах в ста справа от нас среди камней промелькнула какая-то тень, похожая на слона.
Джана поднял огромные уши, задрожал всем своим телом и начал тщательно принюхиваться.
– Господи! – подумал я. – Он почуял нас…
Чтобы успокоиться, я стал думать, что наше присутствие еще не обнаружено.
Но напрасно!
Джана был стреляный воробей. Он захрюкал и двинулся, как товарный поезд, по направлению к нам, тщательно обнюхивая со всех сторон землю и воздух.
Десять раз я прицеливался в него из воображаемого ружья, делая это совершенно автоматически.
– Что будет со мной, – думал я в это время, – пронзит ли он меня своими клыками, подбросит ли высоко в воздух или раздавит тяжелыми ногами?
– Жрецы Джаны велели ему убить нас, – дрожащим шепотом сказал Марут, – но прежде чем умереть, я хочу сказать, что леди, жена лорда…
– Тише, – прервал я его, – Джана услышит нас.
Я посмотрел на Марута и только теперь заметил, какая перемена произошла в его лице. На нем уже не было обычной улыбки. Оно побледнело и осунулось, как у покойника, умершего, по крайней мере, три дня тому назад.
Я был прав. Джана почуял нас. Он шел прямо к нам, вытянув вперед свой чудовищный хобот.
Марут не мог вынести этого зрелища. Он вскочил и бросился бежать к озеру, надеясь найти спасение в воде.
Ох, как он бежал!
За ним помчался Джана, трубя в свой хобот.
Достигнув озера, Марут бросился в воду и поплыл от берега.
– Теперь, – думал я, – ему удалось спастись, если он не попадется крокодилам.
Но Джана был тоже хорошим пловцом.
С сильным всплеском он бросился в воду и поплыл за Марутом.
Увидев это, Марут быстро повернул к берегу, выиграв немного времени этим маневром.
Выбравшись на берег и лавируя между скалами, Марут, к великому моему ужасу, побежал прямо ко мне. Не знаю, сделал ли он это случайно или в безумной надежде найти возле меня защиту…
Вдруг он остановился и, повернувшись лицом к настигавшему его Джане, крикнул ему что-то вроде проклятия, в котором я разобрал лишь одно слово: Дитя!
Странно, но это подействовало на слона.
Джана остановился в нескольких шагах от Марута и, казалось, понял эти слова, которые привели его в необыкновенную ярость.
Издавая ужасные крики, он бешено хлестал себя хоботом по бокам, злобно вращая красными глазами. Пена била из его открытого рта.
Потом он бросился вперед…
На мгновение я закрыл глаза и когда снова открыл, Марут уже был высоко в воздухе; в следующий момент он упал, с ужасным стуком ударившись о землю.
Джана подошел к нему и, убедившись, что он мертв, осторожно поднял его хоботом.
Я молил Бога, чтобы он поскорей удалился со своей жертвой.
Но тщетно!
Медленно шагая и покачивая тело бедного Марута, чудовище направилось прямо ко мне, вероятно, все время чуя мое присутствие.
Некоторое время, показавшееся мне целым столетием, слон стоял, словно изучая меня.
Озерная вода освежающей струей лилась из его хобота прямо мне на спину.
Если бы не она, я, наверное, лишился бы чувств.
Я притворился мертвым, надеясь, что, может быть, тогда Джана не тронет меня.
Чуть-чуть приоткрыв один глаз, я видел, как он поднял надо мной свою огромную ногу, и мысленно простился с жизнью.
Однако слегка коснувшись моей спины, он поставил ногу обратно на землю. Потом, бережно положив рядом со мной останки Марута, Джана начал ощупывать меня с головы до ног концом своего хобота.
Дойдя до ног, он точно железными щипцами ущипнул меня, вероятно, чтобы убедиться, не притворяюсь ли я.
Я не пошевелился, хотя вместе с куском материи он оторвал изрядную порцию моей собственной кожи.
Это, казалось, озадачило Джану; он поднял конец своего хобота, как бы желая рассмотреть оторванный лоскут при свете луны.
Результат осмотра озадачил его (на материи, вероятно, была кровь); Джана поднял уши и уже приготовился покончить со мной…
Вдруг в нескольких ярдах от меня прогремел выстрел.
Я посмотрел вверх и увидел кровь, струившуюся из левого глаза чудовища, куда, очевидно, попала пуля.
Страшно завыв от боли, Джана повернулся и бросился бежать…
XIV. Погоня
Кажется, на минуту или две я потерял сознание.
По крайней мере, я припоминаю странный, длительный сон. Мне грезилось, что все лежавшие вокруг меня бесчисленные скелеты слонов поднялись, выстроились в ряд и преклонили предо мной колена, так как я был единственным человеком, избежавшим смерти при встрече с Джаной.
Потом сквозь обрывки этого сновидения я слышал голос Ханса, которого считал погибшим.
– Если баас жив, – говорил он, – пусть он проснется, прежде чем я закончу заряжать «Интомби», так как надо торопиться уходить отсюда. Кажется, я попал Джане в глаз; но это очень большое животное, а пуля из «Интомби» слишком мала, чтобы убить его. Кроме того, трудно ждать, что кто-либо из нас снова попадет ему в другой глаз.
Я приподнялся и увидел перед собой самого Ханса, выглядевшего как обычно, только немного грязнее обыкновенного. Он только что кончил заряжать небольшое ружье «Интомби».
– Зачем ты здесь, Ханс? – с трудом спросил я.
– Конечно, затем, чтобы спасти бааса от дьявола Джаны, – ответил старый готтентот и, прислонив ружье к скале, опустился рядом со мной на колени, обхватил меня руками и начал плакать, приговаривая: – Как раз вовремя, баас! Слава Богу, я подоспел как раз вовремя. Теперь надо поскорей уходить отсюда. У меня вон там за большим камнем стоит привязанный верблюд. Он может нести на себе двоих, потому что отдохнул за четыре дня и вдоволь поел травы. Этот демон Джана наверное скоро вернется сюда.
Я ничего не возразил, но только посмотрел на бедного Марута.
– Ох, баас, – сказал Ханс, – о нем нечего беспокоиться; у него сломана шея, и он совершенно мертв. Но это хорошо, – весело прибавил он, – потому что верблюд не мог бы нести троих. Кроме того, если Марут останется здесь, быть может, Джана, вернувшись сюда, начнет играть им, вместо того, чтобы преследовать нас.
Бедный Марут! Какой реквием произнес над ним Ханс!
Бросив последний взгляд на останки этого несчастного человека, к которому я успел привязаться, я оперся на плечо старого Ханса, так как чувствовал себя слишком слабым, чтобы идти самостоятельно, и мы пошли с ним через плато по направлению к востоку от озера, обходя камни и бесчисленные скелеты слонов.
В двухстах ярдах от места трагедии высились скалы, похожие на те, откуда появился Джана. За ними мы нашли стоявшего на коленях верблюда, привязанного к скале.
По дороге Ханс вкратце рассказал мне свою историю. Застрелив одного из вождей черных кенда, он счел за лучшее остаться на свободе, нежели разделить с нами тяготы плена, и решил, в случае, если я буду убит, отомстить моим убийцам. Таким образом он, как было уже сказано, бежал незамеченным и до наступления ночи укрывался на склоне холма. Потом при свете луны он следовал за нами, обходя все деревни, и наконец нашел убежище в пещере недалеко от города Симбы, в лесу. Здесь по ночам он пас своего верблюда, пряча его в пещере при наступлении зари. Дни он проводил сидя на высоком дереве, откуда мог наблюдать за всем происходившим в городе. Питался он хлебными зернами, которые собирал на соседнем поле. Кроме того, у седла его верблюда оказался мешок с некоторым количеством провизии. Ханс видел все, что происходило в городе. От бури с градом он со своим верблюдом укрылся в пещере.
Видя, что нас с Марутом увозят из города, он оседлал верблюда и отправился следом за нами, скрываясь в лесу.
Оставивший нас конвой на обратном пути проехал вблизи него. Ханс подслушал, что мы с Марутом обречены на гибель, как и пленные белые кенда, которые уже принесены в жертву Джане. Потом он последовал за нами. По всей вероятности, оглядываясь назад, я ошибочно принимал мелькавшую за деревьями голову верблюда за хобот слона. Ханс видел, как мы спустились к берегу озера, и все последовавшее за этим. Когда Джана направился к нам, он незаметно пробрался вперед в безумной надежде тяжело ранить чудовище пулей из своего маленького ружья. Он уже собрался выстрелить в тот момент, когда Марут бросился в воду, но стало трудно прицеливаться в наиболее уязвимое место. Удобный случай представился лишь тогда, когда Джана уже занес надо мной свою ногу и подставил под выстрел левый глаз. Только пуля, вопреки рассчетам Ханса, не достала до мозга. Но все-таки, выбив Джане левый глаз, она причинила ему такую сильную боль, что он забыл обо мне и поспешил поскорей убраться.
Таков был рассказ старого готтентота, который он передал мне на своем лаконичном голландском наречии. Я не знаю, что было бы со мной, если бы Ханс не подоспел вовремя.
Подойдя к верблюду, мы на минуту замешкались около него. Я выпил, чтобы подкрепиться, глоток водки из фляги, которая нашлась в мешке, привязанном к седлу верблюда.
Несмотря на свое сильное пристрастие к крепким напиткам, Ханс сохранил ее, рассчитывая, что со временем она может пригодиться мне, его господину.
Мы сели на верблюда; Ханс впереди, чтобы править им, я позади на овечьих шкурах, оказавшихся, к счастью, довольно мягкими, так как рана от щипка Джаны причиняла мне сильную боль.
Мы поехали тропой слонов, надеясь, что она приведет нас к реке Таве. Скоро кладбище слонов осталось далеко позади; за ним и озеро скрылось из вида.
Тропинка шла вверх к хребту, лежавшему в двух или трех милях впереди нас.
Мы достигли хребта без приключений.
По пути нам встретилась престарелая слониха, направлявшаяся, вероятно, к месту своего последнего успокоения. Не знаю, кто больше испугался, старая слониха или наш верблюд. Оба бросились друг от друга в разные стороны, и мы едва не очутились на земле. Но вскоре наш верблюд оправился от испуга. С вершины хребта перед нами открылась песчаная равнина, кое-где поросшая травой. Милях в десяти впереди при свете луны блестели воды широкой реки.
Мы снова двинулись вперед. Проехав около четверти мили, я случайно оглянулся назад. Господи, что я увидел!
На самой вершине хребта, отчетливо виднеясь на фоне неба, стоял Джана с поднятым кверху хоботом. В следующий момент он яростно затрубил.
– Allemagte![11] – воскликнул Ханс, – старый дьявол заметил на своим последним глазом. Он следовал за нами по пятам.
– Вперед! – ответил я, пришпоривая верблюда.
Скачка началась.
У нас был хороший беговой верблюд. Он действительно был, как говорил Ханс, сравнительно свежим и, кроме того, чувствовал близость родных равнин. Он мчался как ветер, неся на себе ношу, фунтов на двести превосходившую привычную для него. Вероятно, кроме того его пугала близость преследовавшего нас слона. Миля за милей неслись мы по равнине. Джана следовал за нами как крейсер за маленькой канонеркой.
С каждой милей он на несколько ярдов приближался к нам.
Через полчаса, показавшихся нам целой неделей, когда до реки уже оставалось не более мили, он бежал ярдах в пятидесяти от нас. Я оглянулся назад; при свете луны Джана показался мне величиной с целый дом.
– Мы должны уйти от него, – сказал я, глядя на широкую реку, которая была уже совсем близко.
– Да, баас, – неуверенно ответил Ханс, – верблюд у нас хороший; бежит он очень быстро, потому что слышит по запаху своих за рекой, не говоря уже об опасности за собой. Но этот дьявол Джана бежит еще быстрее. Я вижу на пути камни – это плохо для верблюда. Не знаю, умеет ли он плавать, но мы видели, что Джана хорошо умеет делать это. Не попробовать ли, баас, ранить его в хобот или в колено?
– Замолчи, глупец, – раздраженно сказал я, – какой толк стрелять через плечо в огромного слона из ружья, годного только на козла? Лучше подгоним как следует верблюда.
Увы! Ханс оказался прав.
Берег и дно реки были усеяны камнями, и верблюд медленно передвигал по ним ноги.
Пока мы достигли берега, Джана был уже не более чем в десяти ярдах от нас. Я отчетливо видел кровь, струившуюся из того места, где у него прежде находился левый глаз.
При виде пенящегося, хоть и неглубокого, потока, наш верблюд, не привыкший к воде, остановился в нерешительности.
К счастью, в этот момент Джана снова затрубил в свой хобот. Это заставило верблюда двинуться вперед: слон для него был страшнее воды.
Он медленно шел, спотыкаясь о камни, устилавшие дно реки, которая в этом месте имела не более четырех футов в глубину. Джана был уже в пяти ярдах от нас.
Я обернулся назад и выстрелил в него из нашего маленького ружья. Попал я или нет – не могу сказать, но слон остановился на некоторое время, вероятно, вспомнив действие прошлого выстрела.
Потом он снова как паровоз двинулся за нами.
Когда мы были на середине реки, случилось неизбежное. Верблюд споткнулся и упал, и мы оба полетели в бегущий поток. Все еще сжимал ружье в руке, я бросился вброд к противоположному берегу, держась за Ханса свободной рукой.
Почти в тот же момент Джана настиг верблюда. Он пронзил его клыками, топтал ногами и, обхватив хоботом за шею, почти вытащил из воды.
Тем временем мы выбрались на противоположный берег и взобрались на высокое дерево. Там, футах в тридцати от земли, мы сидели, затаив дыхание, и ждали, что будет дальше.
Покончив с верблюдом, Джана последовал за нами и без труда отыскал.
Некоторое время он ходил вокруг дерева, как бы обдумывая, что предпринять. Потом, обхватив хоботом ствол, попытался вырвать дерево из земли. Но это дитя леса, уже сотни лет оказывавшее сопротивление бурям и воде, только затряслось. Потом Джана попробовал подрыть клыками корни. Но и здесь он потерпел неудачу, так как вокруг были сплошные камни. С глухим яростным ворчанием Джана сделал третью попытку. Став на задние ноги, он всей тяжестью своего огромного тела обрушился на ствол дерева передними ногами. Удар был очень силен. В первый момент я подумал, что дерево будет вырвано с корнем или разломится пополам.
Но, слава Богу, оно устояло, хотя затряслось так сильно, что мы с Хансом едва не полетели на землю, как яблоки осенью. Я думаю, что свалился бы, если бы меня не удерживал ловкий как обезьяна Ханс, умевший держаться ногами так же хорошо, как руками. Трижды Джана повторял этот маневр. На третий раз я к своему ужасу увидел, что корни дерева начали слабеть.
Уже слышался зловещий треск.
К счастью, Джана не заметил этого. Он оставил свои попытки и задумчиво стоял, помахивая хоботом.
– Ханс, – прошептал я, – заряди поскорее ружье. Я выбью ему другой глаз.
– Порох подмочен, баас, – простонал Ханс, – вода попала в него, когда мы упали в реку.
Через несколько минут Джана решил сделать последнюю попытку. Подойдя вплотную к дереву, он стал на задние ноги, передними уперся в ствол и, вытянув вверх хобот, начал обламывать ветви и сучья.
– Я думаю, что он не достанет нас, если не принесет камень и не встанет на него, – заметил я.
– Ох, баас, не надо говорить громко, – ответил Ханс, – иначе Джана подслушает нас и действительно принесет камень.
Хотя все это и казалось вздором, но кто знает, быть может, чудовище понимало человеческую речь.
Мы взобрались как можно выше и ждали, что будет дальше.
Покончив с ветками, Джана начал тянуть по направлению к нам свой длинный хобот.
Фут за футом он приближался к нам и вскоре был всего в нескольких дюймах от моих ног и войлочной шляпы Ханса.
Мгновение – и шляпа исчезла в пасти слона. Я полагаю, что он проглотил ее, так как она не возвратилась обратно.
Потеря шляпы привела Ханса в ярость.
Осыпая Джану проклятиями, он вытащил свой нож и приготовился.
Снова длинный коричневый хобот потянулся к нам. Очевидно, Джана теперь приспособился лучше, так как хобот приблизился к нам еще на несколько дюймов. Конец его, как змея, обхватил сук, на котором сидел я.
Ханс быстро наклонился, нож блеснул в лучах восходящего солнца, и в одно мгновение конец хобота, как бабочка булавкой, был пригвожден к дереву.
Джана, издав жалобный крик, пробовал осторожно освободить свой хобот. Но тщетно! Ханс крепко держал рукоятку ножа. Наконец Джана энергично рванулся назад и вырвал хобот, разрезав его конец пополам и оставив нож в дереве. Потом он взял конец хобота в рот, начал сосать его, как сосут обрезанный палец, и, рыча в бессильной ярости, бросился в реку, перешел ее в брод и вскоре исчез из вида. Посылая вслед Джане проклятия, Ханс требовал у него возвращения шляпы.
За всю свою жизнь я не видел зрелища более приятного, чем мелькание хвоста удалявшегося чудовища.
– Теперь, баас, – смеясь говорил Ханс, – старый дьявол получил достаточно, чтобы не забыть нас. Я думаю, нам следует поскорей уйти отсюда, прежде чем он одумается и вернется назад с длинной палкой, чтобы сбить нас с дерева.
Мы двинулись в путь с поспешностью, на какую только были способны мои застывшие члены и общее состояние. К счастью, у нас не было сомнений относительно пути, так как сквозь утренний туман на горизонте ясно виднелись очертания холма, который белые кенда называли «Священной Горой» или «Домом Дитяти». Мы думали, что до него не более двадцати миль, но в действительности оказалось значительно больше, так как часа через два пути мы ненамного приблизились к нему. Это был ужасный путь. Силы мои совсем иссякли после всех пережитых ужасов. К тому же рана от щипка Джаны, воспалившаяся от верховой езды на верблюде, причиняла мне нестерпимую боль.
