Генри Лайон Олди
Отщепенец
– Присланный слепок засекречен?
– Да.
– Лжёте.
– Лгу. Как вы определили?
– Вы – честный человек, Рама-джи. Ложь для вас – страдание, а значит, накопление. Ваш энергетический ресурс только что увеличился. Сказать, насколько? Могу отдельно рассчитать накопление от лжи, и отдельно – от сквозняка при вашем ревматизме.
– Это лишнее.
– Тогда начнём с начала: присланный слепок засекречен?
– Ещё не успели. С другой стороны, Вьяса-джи, вы объяснились, и теперь я, как честный человек… Ваше счастье.
Генерал опустил руку на сенсорную панель стола. Всплыла гроздь эллипсоидных голосфер, в них завертелся цветной калейдоскоп: линии, пятна, вспышки.
– Ещё раз, – попросил гуру. – С начала.
Калейдоскоп повторился.
– Это брамайн, – сказал гуру. – Это антис. Это наш антис.
– Доказательства?
– Вам нужны доказательства?
– Разумеется. Антический центр – учреждение цивильное, но я всё-таки военный, то есть солдафон, упрямый чурбан. Без доказательств я не поверю и собственной матери. Если у вас нет фактов, сотворите чудо, дабы я уверовал. Говорят, йогины стирают одежду в ледяной проруби, а потом сушат её жаром своего тела. Вы умеете сушить одежду, Вьяса-джи?
Гуру сел на пол, скрестил ноги и сосредоточился. Ряса шафранового цвета делала его похожим на сугроб, залитый апельсиновым соком. С минуту ничего не происходило, только серьги-кольца в ушах гуру начали раскачиваться без видимой причины. Затем сферы схлопнулись, как если бы их отключили с панели. Световое панно на стене – орёл-гигант распростер крылья над созвездием Хобота – задрожало, брызнуло снопами искр и превратилось в чёрную пустыню. Мяукнул аварийный зуммер, сообщая о внеплановом отключении компьютера.
– Вы могли бы взорвать мой кабинет? – с интересом осведомился генерал.
Впору было поверить, что он просит о взрыве.
– Не только кабинет, Рама-джи. Моей ауры хватит на всё здание.
– Вы бомба?
– В какой-то степени. Я не умею сушить одежду, но я – находка для террористов и подарок для циркачей. Я также вижу чужие ауры, вижу и анализирую. Назовите ауру волновым слепком, и ничего не изменится. Этот антис – брамайн. С отклонениями от нормы, но я тоже, извините, с отклонениями.
– Допустим. И что это значит?
– Вы уже отправили корабли на его поиски?
– Нет.
– Связались с другими антисами расы Брамайн?
– Нет.
– Ребёнок-антис, дитя брамайнов, потерялся в космосе, а вы и пальцем не пошевелили, чтобы его найти? Рама-джи, вы казались мне более благоразумным…
Жестом генерал велел гуру замолчать. Гуру подчинился. Он уже сказал всё, что требовалось.
– Ребёнок? – после долгого молчания произнёс Рама Бхимасена. С лица генерала потихоньку сползала краска. Минутой раньше щёки руководителя антического центра цветом напоминали его же багряный тюрбан. – Я готов поверить, что вы увидели в слепке антиса. Нашего антиса? Хорошо, поверю и в это. Но почему ребёнок? Не слишком ли много для визуального анализа ауры?
Гуру пожал плечами. Он продолжал сидеть на полу, позволяя генералу возвышаться над собой. Горакша-натх знал, что генерала это успокаивало. Нависая над собеседником, легче принять чужую точку зрения – если не из чувства сострадания, то из чувства превосходства.
– Ребёнок, – генерал вновь зашагал по кабинету от стены к стене. Зуммер отключился, засветилось панно. В дверь сунулся взволнованный секретарь, но генерал взмахом руки велел ему убраться вон. – Это всё меняет. Я не придерживаюсь вашей доктрины, Вьяса-джи. Я не верю, что наши антисы – аватары тех или иных божеств…
– Многие верят, – скучно заметил гуру.
– И что?
– Многие не поймут, почему антический центр не ищет священное дитя с первой же минуты, как о нём стало известно. А когда многие чего-то не понимают, они делаются опасны. Особенно если в их хоре звучит слово «священное».
– Вы мне угрожаете?
– Ни в коем случае. Я просто взвешиваю причины и следствия.
– О да, конечно! Впрочем, вы правы: если это ребёнок, если он гарантированно брамайн…
– Вы начнёте поиски?
– Да! И вовсе не потому, что вы меня к этому принудили. Это мой долг. Учтите, наши эксперты триста раз проверят слепок. Я пошлю запрос Злюке Кешабу: пусть брамайнские антисы подключатся к делу. И если всё подтвердится, если мы разыщем беглеца и вернём на родину, я первый рассыплюсь перед вами в благодарностях. А может, вам не надо благодарностей? Может, вы хотите чего-то конкретного? Если это в моей компетенции…
Гуру кивнул:
– Да. Я хочу конкретного.
– Чего же?
Генерал улыбнулся. Все люди – люди, даже йогины.
– Вы будете держать меня в курсе поисков, – теперь настал черёд улыбаться Горакша-натху. Улыбка мелькнула и сгинула без следа. – Самым подробным образом. Будете выслушивать мои соображения, если таковые появятся. Я не требую, чтобы вы непременно им следовали, но выслушать – это не так уж сложно. Когда же священное дитя вернётся на родину…
Вьяса Горакша-натх наклонился вперёд:
– Вы включите меня в состав коллектива, который будет заниматься социальной адаптацией юного антиса.
– Зачем? – изумился генерал.
– Я буду учить его йоге. Я буду учить его, а он – меня. И поверьте, это пойдет на пользу нам всем.
– Почему бы вам не обратиться ко взрослым антисам? Это проще, а главное, быстрее…
– Обращался, – бесстрастно сказал гуру. – Они не хотят.
– Не хотят учиться у вас?
– Да. И учить меня – тоже.
VI
Временами Бреслау жалел, что не родился гематром. Вот, например, сейчас, в третий раз перечитывая ответ Рахили Коэн:
«У Совета антисов нет сведений как об антисах, отсутствующих в реестре Шмеера-Полански, так и о других подобных сущностях.»
Ответ, исчерпывающий в своей оскорбительной лаконичности. Пассаж о «других подобных сущностях» пресекал все дальнейшие вопросы, закрывая тему. Как будто допустить между делом, что в Ойкумене обитают и другие подобные антисам сущности – в порядке вещей! Родись Тиран гематром, воспринял бы это как должное. Вселенная для гематра – набор вероятностей. Вероятность события или явления может быть сколь угодно малой, но никогда не равняется нулю. А значит, невозможное – фикция; есть только маловероятное. С таким подходом возглавлять «Аномалию» – праздник, а не каторга. Опять же, Бреслау-гематр уже просчитал бы вероятности по трем вариантам:
1. Совет антисов действительно ничего не знает об Отщепенце.
2. Информация по Отщепенцу у Совета есть, но не вполне достоверная, они не спешат ею делиться.
3. Совет покрывает Отщепенца. Не желает выносить сор из избы, как говаривали пращуры. Если Отщепенец – антис-психопат, Совет сделает всё, что в его силах, чтобы избежать огласки и решить проблему по-тихому.
Сиди теперь, гадай…
Терминал булькнул – кто-то из сотрудников справился с порученным заданием. Пришли результаты. И булькнул снова. И ещё раз. Сговорились? Соревнование устроили? Не мудрствуя лукаво, Тиран открыл пришедший первым файл.
Нападения стайных фагов. Выборка отчётов о конкретных случаях. Статистика утверждала: число нападений стай растёт год от года. С двух случаев, произошедших десять лет назад, до одиннадцати в этом году. Тенденция? Причины? Нет, не сейчас. Ага, девять случаев с особой пометкой. Самый ранний – три года назад. Старший лейтенант Мунс постарался на совесть: моменты, указывающие на сходство со случаем Отщепенца, выделены красным. Сводная таблица данных: время, координаты, название, тип и порт приписки корабля, количество атаковавших флуктуаций, их классы, ссылки на архивы… Везде фигурировали криптиды: от четырнадцати до двадцати девяти особей. И ничего (никого?) похожего на антиса. Два случая значились как неподтверждённые: выживших не осталось, аппаратура и базы данных повреждены.
Бреслау вывел в голосферу секторальную карту и принялся наносить пометки, сверяясь с координатами из таблицы Мунса. Пять минут спустя он, хмуря брови, смотрел, как в космическом пространстве вращается кривой эллипсоид – десяток рдеющих угольков. Сто семьдесят три на сто девятнадцать на восемьдесят четыре парсека.
Охотничьи угодья стаи?
Бреслау добавил ещё две отметки: точку нападения на «Веронику» и засечку стаи со сканеров «Разящего». Два новых уголька затеплились внутри эллипсоида: один на краю, другой – ближе к центру. Почему никто не заметил в стае Отщепенца? Не забил тревогу раньше? Либо он гуляет с фагами недавно, либо…
– Мунс? Спасибо за хорошую работу. У меня для вас новая головная боль. Заберитесь в архивы по всем девяти случаям, что вы мне прислали. Нужны максимально подробные данные по атаковавшим флуктуациям. Класс, подкласс, спектр, энергетическая мощность. Расположите их по временно́й оси – и сопоставьте. Да, ищем тенденцию. Жду.
Отключив связь, Тиран открыл следующий файл. На материалы Общества космобестиологов он с самого начала не слишком рассчитывал. Сборище фриков и энтузиастов не воспринимали всерьёз ни учёные, ни разведка, ни даже сам почётный председатель Общества профессор Штильнер. Знаменитый космобестиолог согласился принять сей пост только чтобы докучливые фанаты оставили его в покое, о чём не раз заявлял публично.
«…четыре «Ведьмака» и два звена волновых истребителей гнали это дивное безобидное создание через всю систему. Спастись от озверевших преследователей бедолаге удалось лишь чудом, нырнув в червоточину континуума…».
Под «дивным безобидным созданием» имелась в виду флуктуация класса 4L-37+ – редчайшая во всех смыслах космическая скотина. Левиафан полгода терроризировал окрестности системы Бисанды. Отсмеявшись, Бреслау с чистой совестью отправил файл в стремительно пухнущий архив. Так, что у нас следующее?
«Антисы: гибель, исчезновения, инициации, «горячие старты» за последние десять лет». Всего пять пунктов:
1. Девять лет назад. Воху Манах, раса Вехден, антис. Умер от старости в возрасте ста семидесяти трёх лет на планете Михр. Смерть подтверждена.
2. Шесть лет назад. Эйира Иклеба, раса Вудун. Инициация в возрасте пяти лет; сопровождалась «горячим стартом». Погибло семь человек. Девять часов спустя девочка в сопровождении двух вудунских антисов вернулась на родную планету Оунага. Возвращение в малое тело прошло без эксцессов. Взята под опеку Вудунским антическим центром, воспитание и социализация проходят успешно. Настоящее местожительство – планета Оунага.
3. Четыре года назад. Хуршид Веретрагна, раса Вехден. Инициация в возрасте шести лет; сопровождалась «горячим стартом». Погибло сорок три человека. Юный антис также погиб в короне звезды Йездан. Смерть подтверждена вехденскими антисами, не успевшими перехватить мальчика.
– Не везёт вехденам с антисами, – пробормотал Бреслау. – Старик умер, мальчишка сгорел…
4. Два года назад. Шнеур-Залман Сегал, раса Гематр. Инициация в возрасте четырёх лет, без «горячего старта». Мальчик вернулся на родную планету Таммуз через тридцать семь минут после выхода в большое тело. Возвращение в малое тело прошло без эксцессов. Взят под опеку Гематрийским антическим центром, воспитание и социализация проходят успешно. Настоящее местожительство – планета Элул.
5. Три года назад…
Бреслау моргнул. Протер слезящиеся глаза. Ничего не изменилось: «три года назад». Все пункты были расположены в хронологическом порядке, но последний, пятый, выбивался из этой последовательности.
5. Три года назад. Подозрение на «горячий старт» малой мощности с варварской планеты Хельма. Трое (четверо?) погибших, одна выжившая. Рассматривались версии природной либо техногенной катастрофы; как вариант, теракта…
Разные версии? Ну да, варварская планета. Откуда на ней взяться антису? Одна выжившая?! При горячем старте антиса рядом не выживает никто. При близком по выбросу энергии теракте или катастрофе – тоже. Горячий старт малой мощности – это минимум полтонны тротилового эквивалента! Если же выжившая находилась далеко от эпицентра – зачем её вообще упоминать? Свидетельница?
Бреслау впился взглядом в скупые строчки.
…теракта. Спектр, температуру и мощность вспышки (взрыва?) удалось определить лишь приблизительно, ввиду отсутствия на планете системы постоянного спутникового слежения и соответствующей аппаратуры. Цель возможного теракта или причину предполагаемой катастрофы определить не удалось. Старт антиса не был подтвержден: в окрестностях планеты предполагаемого антиса не обнаружили. Таким образом, ни одна из версий не получила подтверждения. Никаких внятных объяснений случившемуся выжившая Мирра Джутхани дать не смогла…
Мирра Джутхани. Судя по имени и фамилии – брамайни. Спектр Отщепенца на семьдесят три процента совпадает со спектром брамайнского антиса! Горячо. Очень горячо! Вот-вот полыхнёт «горячим стартом»…
…дать не смогла, поскольку находилась в состоянии шока. Ступор перемежался истерическими припадками. Женщина выкрикивала: «Мой мальчик! Верните моего мальчика!» По всей видимости, сын женщины погиб при инциденте. Версия, что ребёнок Мирры Джутхани являлся антисом, чья инициация сопровождалась «горячим стартом», была признана бездоказательной…
Бездоказательной, подумал Тиран. А ну-ка…
Он ввёл в компьютер координаты планеты Хельма. В черноте виртуального космоса зажёгся новый уголёк. Зажёгся в самом центре зловеще рдеющей «фасолины» длиной в сто семьдесят парсеков – охотничьих угодий стаи криптидов.
Контрапункт
Редкая дрянь, или Костры во тьме
«Мы идем по канату, натянутому между двумя формами существования – физической, т. е. материальной, и энергетической, или лучевой. Если одна из опор каната исчезнет, канатоходец рухнет в бездну. Но пройдя весь путь до конца, мы перестанем нуждаться в канате. Структура мозга изменится в принципе, и новый организм – человечество – выйдет за пределы планет без помощи устройств различного рода.
Антисы свой путь уже прошли.»
Давид Мдичавури, «Дорога к звёздам»
– Дрянь, – с чувством произнёс военный трибун Тумидус.
Он принюхался к бокалу, из которого только что отхлебнул:
– Редкая дрянь.
– Редкая, – согласился Думиса М’беки. Второй антис Китты держал по бокалу в каждой руке и отпивал попеременно, щёлкая языком от восторга. – Делают из пальмиры, это пальма такая, листья веером. В день ведро сока качают, понял? Бросят кусочек коры с ближайшего дерева – ну, с нормального, не с пальмы! – оно и бродит. Часов пять, может, шесть. Клевое винишко, им ещё язвы лечат, трофические.
– Внутренне?
– Наружно, чудак! Ты пробуй, пробуй. Оно с первого раза никому не нравится. И со второго тоже. Зато с третьего – за уши не оттащишь!
– Пива здесь не подают?
– Какое пиво, бро?
– Светлое. Любое светлое.
– Ну ты даёшь! Ты ещё киселя спроси…
Встречу М’беки назначил на фестивале пальмового вина. Мол, последний день радости, без вариантов. Понимая, что хочешь, не хочешь, а пить придётся, военный трибун оставил арендованный всестихийник на стоянке, взял аэротакси – и за двадцать минут до назначенного срока уже стоял на северной окраине Хунгакампы, за парком, любуясь угрюмой облупленной семиэтажкой, похожей на жертву войны. Организаторы фестиваля, те ещё креативщики, отвели под мероприятие аутентичную копию завода докосмической эры, остановленного за недостатком средств. Заброшенность, разруха, трещины бегут по стенам. Серый, весь в щербинах бетон. Из оконных рам торчат осколки стекла. Главный вход был наглухо заколочен, входить пришлось со двора, протиснувшись между высоченной кирпичной трубой и ограждением из железной, местами проржавевшей сетки. В здании гуляли сквозняки. На лестнице под потолком висел музейный экспонат – древний мотоцикл с одним колесом. Второе колесо валялось прямо на ступеньках. Чтобы пройти под мотоциклом, не расшибив лоб, Тумидусу пришлось согнуться в три погибели. Он поднялся на третий этаж – сюда вели указатели, тоже допотопные, в виде фанерных стрел – спотыкаясь, выбрел по тёмному коридору в следующий двор, уже внутренний, и оглушительно чихнул.
Запах, а вернее сказать, штын здесь стоял одуряющий.
– Будь здоров, бро!
М’беки вывернул из-за голограммы, изображавшей кея Ростема IX в момент коронации. Что здесь, на Китте, делает царствующая особа Хордада, Тумидус не знал, но напротив кея приплясывал мелкий, чёрный как вакса живчик с пленочным фотоаппаратом – твою ж мать! настоящий раритет! – и снимал в обнимку с безропотным Ростемом любого желающего. Голограмма при ближайшем рассмотрении оказалась вовсе не голограммой, а пластиковым манекеном, наряженным сообразно моменту. К слову сказать, сам М’беки, обычно предпочитавший шорты и цветастые разлетайки, сегодня вырядился щёголем: костюм-тройка, галстук, подтяжки, шляпа-котелок, тёмные очки. Костюм, правда, был ярко-малинового цвета, галстук – сиреневым, оправа очков – желтой, а подтяжки киттянский антис нацепил поверх жилета, такого куцего, что из-под него на животе торчал пузырь шёлковой рубахи.
– Держи, не роняй!
В руке Тумидуса возник бокал, к счастью, чистый и пустой. Пустым бокал оставался недолго – М’беки, не зря носивший прозвище Акула, поволок жертву вдоль торговых рядов. В павильонах, таких узких, что продавцы еле помещались между двух стен, наливали всем желающим, выкрикивая наперебой:
– Огуро!
– Нсамба!
– Матанго!
– Нсафуфуо!
– Мнази!
– Пойо!
Военный трибун и глазом моргнуть не успел, как выпил, а потом выпил ещё. И, кажется, ещё. От частого употребления пальмовое вино – пенистая кислятина – лучше не становилось, но организм начинал смиряться с насилием, и блевать тянуло не так сильно. Тумидуса хлопали по плечу, одобряли, поощряли. Не только Думиса М’беки, но и прочие вудуны вырядились на фестиваль в стиле «вырви глаз», в отличие от военного трибуна, одетого в форму помпилианских ВКС. Поначалу Тумидус чувствовал себя белой (во всех смыслах) вороной, но скоро понял, что различие в одежде не мешает торжеству дружелюбия. Он даже не очень разозлился, когда пузатый громила взял поносить его фуражку, взамен поделившись своей разлапистой панамой.
В конце концов фуражку вернули, и ладно.
Папа перезвонил, думал Тумидус. Папа перезвонил, как и обещал. Мы поговорили, и теперь, клянусь, я готов вытерпеть что угодно. Пусть хоть вином травят, хоть на куски режут. Лишь бы М’беки объяснил, что у них тут, гори они огнём, происходит. А М’беки объяснит, трезвый или пьяный, я из него объяснение клещами вырву…
– Иди сюда!
Военный трибун оттащил молодого антиса в сторону – туда, где на открытом огне пеклись рёбра какого-то животного, по всей видимости, тоже взятого из музея. Здесь было просторнее, и стояли две свободные лавки.
– Садись!
Вопреки ожиданиям, М’беки сел без возражений.
– Папа с тобой связывался? – спросил Тумидус.
– Ну, связывался.
– Приглашал?
– Ну, приглашал.
– Ты пойдешь?
– Шутишь, бро? Как я не пойду, если Папа пригласил? Да ещё на такое дело… Что я, по-твоему, должен сделать?
– Вызвать психушку, – честно объяснил Тумидус. – Помочь надеть на Папу смирительную рубашку.
– На Папу? Смирительную рубашку?
М’беки зашёлся хохотом. Из глаз его градом текли слезы. Похоже, идея смирительной рубашки, надетой на антиса, стала для М’беки шуткой года.
– Ну вот, – отсмеявшись, выдохнул он. – А говорят, у вас нет чувства юмора.
– У кого это – у вас?
– У помпилианцев. У гематров, значит, нет, а у вас аж два раза нету. Ты обожди, я ещё налью…
– Сиди! – Тумидус ухватил молодого антиса за рукав. – Давай с начала: Папа тебя приглашал?
– Ага.
– И ты пойдешь?
– Ага.
– А куда ты пойдешь? Куда тебя Папа приглашал?
– На проводы.
– На чьи проводы?
– На свои. В смысле, на его, на Папины.
– И куда мы, по твоему мнению, будем Папу провожать?
– Туда, – М’беки неопределённо махнул рукой. – В мир иной.
– Так он что, и вправду помирать собрался?!
– Вправду, бро, – М’беки стал серьёзен. Сделал глоток, покатал вино во рту, проглотил. Дохнул перегаром: – В самую что ни на есть правду-матку. А ты что, думал, мы бессмертные? Мы, антисы?
– Смертные…
Военный трибун смутился. Он давно забыл, что значит смущение, и вспоминать об этом оказалось делом неприятным:
– Я видел, как вы гибли.
– Видел?
– Ну, не видел – слышал. Ведь гибли же, да? Папа, например, чуть не погиб у меня на глазах…
– В Астлантиде?
…конь, не похожий на коня. Всадник, не похожий на человека, вросший в конский круп. Так под шелухой, в фантасмагории галлюцинаторного комплекса Вейса, виделась ракета с ядерной боеголовкой, выпущенная астланами по эскадрам вторжения. Истошный визг. Брызги песка из-под мосластых лап. Песок? Кровь с золотыми прожилками. Сгусток прожорливых фагоцитов, разогнанный до космических скоростей, за миг до столкновения с вирусом – вот чем была эта ракета, всадник на бледном коне.
– В Астлантиде? – повторил М’беки.
…клешни-хелицеры. Протоки ядовитых желез. Яд капает на песок, и тот взрывается струйками вонючего дыма. Восемь глянцево-чёрных глаз в три ряда. Под шелухой Папа Лусэро был страшен: когда ракета взорвалась, паук-гигант выпил из неё все соки. А люди, запертые в жестянках кораблей, видели только лучи и волны, силовые и магнитные поля, сцепившиеся в самых противоестественных комбинациях. Мы его вытащили, подумал Тумидус. Время платить долги, сказал я, и мой коллант выволок Папу из Крови – космического пространства вокруг Астлантиды, желудочного сока системы, кислоты, разъедающей могучих антисов. Для чего? Чтобы сегодня Папа вернул мне свой долг, пригласив на проводы?
– В Астлантиде, да? – в третий раз спросил М’беки.
Второй киттянский антис был слишком молод, чтобы его взяли в астланский поход. Прошло двенадцать лет, юноша превратился в мужчину, гонявшего стаи хищных флуктуаций по космосу, как акула гоняет косяк скумбрии, но М’беки по сей день завидовал тем, кто ходил в Астлантиду, завидовал со всей страстью, на какую был способен. Страсти такого рода губят людей, побуждая кидаться в любую подвернувшуюся заваруху, и военный трибун надеялся, что с годами М’беки перерастёт эту опасную зависть.
– Да.
Тумидус кивнул, хрустнув затёкшей шеей. Залпом допил все, что оставалось у него в бокале, и пошёл за добавкой. Пока он ходил, М’беки сидел на месте, не двигаясь, что само по себе было чудом.
– Когда я умру, – сказал Тумидус, вернувшись, – я просто умру, без затей. На моих похоронах оркестр сыграет траурный марш. Восемь десантников встанут к гробу в почётный караул. Да, ещё салют: три залпа.
– Почему три? – заинтересовался М’беки.
– По уставу. Вряд ли я рискну приглашать кого-то заранее. Даже если буду понимать, что вот-вот умру – нет, не приглашу. Кто захочет, тот придёт. Как умирают антисы, парень?
М’беки молчал.
– Как? Вот я лежу на смертном одре. Размышляю: могу ли обмануть смерть? В одиночку мне не выйти в большое тело. Без своего колланта я – никто, кусок мяса, обременённый горсткой мозгов. Уговорить коллант, чтобы они вышли в космос со мной-умирающим? Это самоубийство. Нет никаких гарантий, что я выживу в большом теле. Умру я, и моим коллантариям тоже конец. Без меня коллант распадется, и заледеневшие трупы поплывут в вакууме. Ну хорошо, допустим, я выживу. Но коллантариям рано или поздно придёт время вернуться на планету. У них дела, семьи, обязательства. Они вернутся, я вернусь тоже, точно таким, каким стартовал – и сразу умру. Ладно, это я, член колланта. А вы, урождённые антисы, одиночки? Так как же всё-таки умирают антисы, а?
– В теории, – буркнул молодой антис.
– Умираете в теории?
– Нет. Я знаю, как умирают антисы, в теории. Я ещё ни разу не умирал.
– А на проводах бывал?
– Нет. Папины – первые. Я и не рассчитывал, что меня пригласят.
На импровизированной сцене застучали барабаны. Басовый рокот дунумбы, звонкие вскрики джембе, уханье кенкени. Ладони и пальцы музыкантов, обнажившихся перед выступлением до пояса, гуляли по туго натянутой коже: бычьей, козьей, и ни грамма синтетики.
Вокруг сцены начали танцевать.
– Смерть, – М’беки огляделся, словно впервые сообразил, где находится. Сцена, павильоны, тысяча сортов вина. Гуляки в попугайских костюмах. Действительно, смерть, как тема разговора, мало соответствовала фестивальному настроению. – Смерть, бро, это угроза. Угроза жизни, понял?
– Да неужели? – взорвался Тумидус. – А я-то, дурак, и не знал!
– Не рви глотку. Много ты знаешь об угрозе жизни…
Военный трибун обеими руками взял себя за горло и сдавил. Это был единственный способ промолчать. Иначе Гай Октавиан Тумидус рассказал бы самонадеянному молокососу об угрозах жизни, гонявшихся за помпилианцем по пятам.
– Задохнешься, бро. Кончай давить, не в цирке, – М’беки снял шляпу, водрузил её на колено и стал приглаживать воронье гнездо дредов, заменявшее антису прическу. По содержательности этот процесс мало чем отличался от самоудушения Тумидуса, но М’беки было всё равно. – Истинно говорю тебе, смерть – угроза жизни. Вот, к примеру, шмальнули тебе в затылок из игольника. Угроза?
– Угроза, – согласился Тумидус.
– И что ты сделаешь?
– Сдохну. С размозженным затылком.
– А я что сделаю?
– Ты? Какой дурак в тебя стрельнет?!
– А ты напряги фантазию. Из игольника, а? В затылок?
М’беки стукнул ребром ладони по котелку:
– Что я сделаю?!
– И ты…
Военный трибун прикусил язык. Ну да, конечно. Смерть – угроза существованию малого тела, жалкой людской плоти. В таких случаях реакции антисов идут на сверхсветовых скоростях. Игла летит на сверхзвуке, луч из армейского лучевика идёт на свете, а реакция этого шалопая в малиновом костюме, хлещущего пальмовое вино, как воду – на сверхсвете… Значит, Думиса М’беки выйдет в большое тело, превратится в сгусток волн и полей, неуязвимый для хилого человеческого оружия, и стартует в космос раньше, чем луч достигнет уязвимого затылка. Чёрт возьми! Антис стартует раньше, чем произойдёт выстрел – феномен «обратного времени», возникающий при сверхсвете, реакция на событие, прежде чем событие произойдёт. При «горячем старте» М’беки превратит стрелка в пепел, а если пожелает – и полгорода вокруг себя. Бывали случаи…
– В самое темечко, бро, – М’беки ухмыльнулся, сверкнув белыми зубами. Лицо собеседника он читал лучше, чем текст в сфере коммуникатора. – Стартану, и ваших нет. А теперь представь: лежу я старенький, и вот смерть с косой. Замахнулась костлявая… Что я сделаю? Ты помрёшь, это мы помним. А я?
– Пуфф! – одними губами выдохнул Тумидус.
– Верно мыслишь. А я раньше, чем кони двину, выйду в большое тело. Из малого в большое, врубился? Лежал куском дерьма, и раз – лечу вольной птичкой. В смысле, плыву вольной акулой по бескрайним просторам космоса. Клёво, бро?
– Ну, клёво, – согласился военный трибун.
Он ждал подвоха. Он имел на то основания.
– Главное, назад не возвращаться, – развивал идею антис. – Вернусь-то я таким, каким ушёл! В смысле, без пяти секунд дохлым. Вернусь, а тут смерть, коса, взмах – раз, и я опять в космосе. Нет, возвращаться нельзя, лучше акулой по бескрайним. Без возврата, понял? Навсегда. В большом теле – навсегда, во веки веков. Без малого.
– Не представляю, – честно признался Тумидус. – Совсем без малого тела?
– Ага.
– Без всего этого?
Военный трибун похлопал себя по груди, по плечам. Привстал, похлопал по заднице.
– И без этого тоже, – согласился М’беки. – Обожди, я быстро…
Он сходил за вином, поднял бокал в странном жесте. Решив, что молодой антис собирается произнести тост, Тумидус поднял свой бокал в ответ, но М’беки вместо тоста произнёс с кривой улыбкой:
– И без этого. Не представляешь, бро? Не въезжаешь? Я тоже. И знаешь, почему? Молодой я ещё. Состарюсь – представлю, въеду. Для того Папа и зовёт. На проводах всегда бывает кто-то молодой, из наших. Традиция! Смотрим, жизни учимся. Смерти учимся. Провожаем…
– Провожаем?!
Тумидуса как током ударило:
– Вы что, его и в космос провожаете? Покойника?! Ну, не покойника… Не знаю, как назвать. После смерти малого тела – провожаете, да?
– Да. Недалеко: рядом покрутимся и назад. Наши, кто с опытом, предупреждали: они не любят, если долго рядом тусоваться. Долгие проводы – лишние слезы. Почти сразу улетают, и привет.
– И привет…
Гаю Октавиану Тумидусу – военному трибуну, кавалеру ордена Цепи, малому триумфатору и члену Совета антисов, короче взрослому, состоявшемуся гражданину Великой Помпилии – было до слёз обидно, что Папа пригласил его на проводы одного, без Тумидусова колланта. М’беки, выходит, проводит Папу Лусэро на орбиту, а то и дальше, и все антисы, кто прилетит на проводы – тоже, а Тумидус останется во дворе Папиного дома, как брошенная собачонка. Слушать причитания вдов? Рёв детворы? Пьяные воспоминания соседей? С Папы станется подшутить над приятелем напоследок.
– Почему же мы их потом не встречаем?
Их, подумал военный трибун. Мёртвых антисов. Нет, не мёртвых. Живых. Нет, не живых. Каких? Было у меня два тела, большое и малое. Осталось только большое: лучи, волны, поля. Малого больше нет. Не ем, не сплю, не испражняюсь. От малого тела осталась память, запись в матрице. Бракованная запись за миг до смерти. Вернусь – взлечу. Вернусь – опять взлечу, раньше чем вернулся. Феномен «обратного времени», возврата нет. Билет в один конец. В рай?!
Крупная капля пота стекла по его щеке. Ещё одна. И ещё. Зря я пришёл в форме, вздохнул Тумидус. Надо было одеться полегче.
Он знал, что врёт. Что дело не в форме.
– Где? – удивился М’беки. – Где мы их не встречаем?
– В космосе! Если они в космосе, значит, мы должны их встречать! Видеть, фиксировать! Штурманы кораблей, диспетчеры наземных и орбитальных космопортов… Мы, колланты; вы, антисы… Должны встречать!
– А если мы с тобой на Китте, значит, я должен с тобой встречаться? Обязан? Китта большая: не захочу, так разминёмся. А космос ещё больше, – М’беки широко развёл руки, демонстрируя величину космоса. – Нафига им с людьми встречаться? Люди мимо летят, и они – мимо, тихой сапой. Антис без малого тела теряет интерес к человечеству. К тебе, ко мне, вон к той бабе…
М’беки указал на молоденькую вудуни, тиранившую узкий и высокий барабан. Как и все музыканты, вудуни разделась до пояса, демонстрируя выдающиеся таланты, и интерес к ней со стороны окружающих рос с каждой секундой.
– Дети, внуки, и те забываются. Нет, если уж ты помер в малом теле, ты не должен контачить с теми, кто ещё живой. Таков закон бытия, бро, – Думиса М’беки зажмурился, вспоминая. С подачи Тумидуса его потянуло на высокие материи, но своих слов парню не хватало, вот М’беки и припоминал чужие, слышанные от кого-то из старших антисов. – Ты теперь типа странник вселенной. Ну, ангел. Летаешь сам по себе, одинокий волк, познаёшь, мать её, истину. Если скучно, можешь трассы от флуктуаций позачищать. В самостоятельном порядке, не ожидая благодарностей.
Долг выполнен, сказал себе Тумидус. Долг перед человечеством. Кокон сброшен, гусеница превратилась в бабочку. Зачем ей теперь гусеницы? Значит, после смерти Папы посидеть с ним за пивком больше не получится. Отыскать Папу в космосе? Собрать коллант после Папиной смерти, летать, искать, найти… И что? Надоедать типа страннику вселенной своей белковой суетой? Мешать познавать, мать её, истину? Здрасте, Папа, давно не виделись. Удели минутку, а? Мы тебе памятник на могиле ставим, глянь эскизы.
