Генри Киссинджер
Лидерство

Полная версия

Восстановление гражданского порядка и вступление в должность канцлера

В 1946 году началось медленное восстановление Германии как государства. Были назначены выборы во все высокие эшелоны власти, возрождались административные структуры, политическая ответственность постепенно переходила к самим немцам. В январе 1947 года США и Великобритания ввели в своих зонах оккупации единую экономическую политику. Годом позже к ним присоединилась Франция, превратив Бизонию в Тризонию. Экономист Людвиг Эрхард был назначен директором Экономического совета, руководившим постепенным переходом к новой валюте – дойчмарке. Эрхард связал его с отменой государственного контроля над ценами и карточной системы. Смелая экономическая политика Эрхарда стала двигателем возрождения, которое в свою очередь привело к политической реконструкции, основанной на конституции, одобренной союзными державами³⁵.

23 мая 1949 года, через четыре года после безоговорочной капитуляции, новая конституция Германии (Основной закон) вступила в силу, и была официально провозглашена Федеративная Республика Германии, вобравшая в себя три западные оккупационные зоны. Несколькими месяцами позже на базе советской оккупационной зоны была учреждена Германская Демократическая Республика.

Раздел Германии стал продолжением линии раскола Европы. Этот процесс достигнул своего пика в августе, когда состоялись выборы в бундестаг. 15 сентября бундестаг избрал канцлера. По конституции для его избрания требовалось абсолютное большинство голосов, и отправить его в отставку можно было опять же только абсолютным большинством голосов, отданных за преемника, что являлось стабилизирующей мерой. Хотя Аденауэр был избран парламентом этого половинчатого государства с разницей всего в один голос (предположительно его собственный), он сумел победить на выборах четыре раза подряд и прослужить канцлером четырнадцать лет.

Тем не менее суверенитет Германии был сильно ограничен. Союзники, осуществлявшие верховную власть в оккупированной Западной Германии через своих верховных комиссаров, официально заверяли немецкий народ, что он «будет пользоваться самоуправлением в максимально возможной степени». Однако они выделили ряд вопросов – от внешней политики до «контроля за использованием денежных средств, продовольствия и других товаров», – по которым окончательные решения принимались тремя верховными комиссарами и оккупационными властями³⁶. Процитированный выше Оккупационный статут вступил в действие за две недели до основания ФРГ и обладал большей юридической силой, чем конституция страны. Родственный документ, Рурский статут, перевел под контроль союзников одноименный промышленный центр и определил критерии демонтажа немецких промышленных предприятий в счет репараций³⁷. Еще одному промышленному региону, Саарланду, однако, довольно рано был присвоен автономный статус.

Трения между союзниками, стремящимися сохранить контроль, и правительством ФРГ, пытавшимся возродить самоуправление, проявились особенно ярко 21 сентября 1949 года, когда три верховных комиссара встретились в Бонне с новым канцлером Федеративной Республики и первым главой государства после Гитлера Аденауэром. Он еще до встречи подтвердил, что не намерен оспаривать раздел Германии и ущемление ее суверенитета различными статутами, навязанными союзниками в качестве меры безоговорочной капитуляции. В то же время вступление в должность он использовал для того, чтобы показать, что не намерен поступаться своим достоинством и самоуважением. Аденауэру определили место за пределами красного ковра, на котором стояли верховные комиссары. После начала церемонии Аденауэр, грубо нарушив протокол, покинул свое место, перешел на ковер и сел рядом с комиссарами, дав понять, что Федеративная Республика в будущем, даже признав ответственность за прошлые грехи Германии, будет притязать на равноправный статус.

В короткой благодарственной речи Аденауэр подчеркнул, что как канцлер он принимает Оккупационный статут и другие ограничения суверенитета. Подчинение Германии положениям статута, заметил он, совпало с ее разделом. Поэтому, признавая необходимость этих жертв, он в то же время призвал верховных комиссаров применять положения различных статутов «гуманно и великодушно», а также использовать содержащиеся в них оговорки, чтобы способствовать таким изменениям и процессам, которые позволили бы немецкому народу получить «полную свободу».

Сердцевиной благодарственной речи Аденауэра был не призыв к милости победителей, а беспрецедентная концепция новой Европы, с которой он связывал будущее Германии. Отрекаясь от возврата к национализму и от притязаний довоенной Европы в любой форме, Аденауэр нарисовал картину создания «позитивной, жизнеспособной Европейской федерации», призванной преодолеть «узкую националистическую концепцию государств, господствовавшую в XIX веке и начале ХХ века. […] Если мы сейчас повернемся лицом к истокам европейской цивилизации, вышедшей из христианской веры, то мы обязательно восстановим единство европейской жизни во всех областях. Это – единственная действенная гарантия поддержания мира»³⁸.

Речь Аденауэра подразумевала глубокую трансформацию всей страны. В контексте безоговорочной капитуляции этот расчетливый призыв к равенству с победителями был единственной заявкой, которую Германия могла себе позволить.

Речь Аденауэра открывала новые важные горизонты. Свежеиспеченный канцлер соглашался с бессрочным (и, возможно, окончательным) разделом страны и одновременно провозглашал проведение внешней политики в партнерстве с зарубежными державами, оккупировавшими Германию. Подтверждая покорность Германии воле победителей, он заявлял о стремлении немецкого народа к союзу с ее историческими противниками в Европе и с США.

Аденауэр выдвинул эти идеи, не прибегая к высокопарной риторике. Каждая страна, считал он, толкует обязательства на свой лад, и ораторские излишества только отвлекают от этого простого факта. Ненавязчивый стиль Аденауэра к тому же служил намеком на то, что новая Германия намерена участвовать в формировании новой Европы посредством консенсуса.

Ни одному европейскому лидеру больше века не приходилось сталкиваться с проблемой возвращения своей страны в международный порядок. В итоге Наполеоновских войн Франция потерпела сокрушительный разгром, ее столица была оккупирована иностранными армиями, однако национальное единство французов не было поколеблено, и послевоенный Венский конгресс принял Талейрана как верховного представителя Франции на тех же равных правах, которыми его страна пользовалась до войны. Конраду Аденауэру предстояло решать аналогичную задачу в куда более стесненных обстоятельствах. Соседи не считали его страну равной себе. На их взгляд, Германия все еще находилась «на поруках».

Для деморализованного, потерпевшего разгромное поражение общества и его государственных деятелей переход к восстановлению суверенитета и демократии представляет собой особенно трудную задачу. Победители не горят желанием передавать бывшему врагу юридические полномочия, не говоря уже о потенциальном восстановления его мощи. Поверженный противник оценивает продвижение вперед по степени и скорости возвращения себе контроля над будущим. Аденауэр обладал внутренними ресурсами для преодоления подобных противоречий. Его стратегия смирения состояла из четырех элементов: принятия последствий поражения, восстановления доверия победителей, строительства демократического общества и создания европейской федерации, которая покончит с многовековой враждой в Европе.

Путь к новой национальной идентичности

Ключом к возвращению Германией своего места в мире Аденауэр считал укрепление связей с Западом и особенно с США. Дин Ачесон, занимавший в 1949 году пост секретаря Госдепартамента США, с восторгом отзывается в своих мемуарах о первой встрече с Аденауэром:

«Я был поражен творческой силой и мудростью его подхода. Его главной заботой была интеграция Германии в Западную Европу. Он безусловно отдавал ей приоритет перед воссоединением несчастной расколотой страны и понимал, почему соседи рассматривают такую интеграцию, по сути, как предварительное условие воссоединения. […] Он хотел, чтобы немцы были гражданами Европы, сотрудничали, особенно с Францией, в деле продвижения общих интересов и перспектив и похоронили взаимную вражду прежних веков. […] Им было суждено возглавить возрождение Европы»³⁹.

США поддержали эти устремления своим планом экономического возрождения. 5 июня 1947 года предшественник Ачесона на посту госсекретаря, бывший начальник штаба сухопутных войск США, генерал Джордж К. Маршалл, выступая в Гарвардском университете, сказал:

«Наша политика направлена не против какой-либо страны или доктрины, а против голода, нищеты, отчаяния и хаоса. Ее целью должно быть возрождение мировой экономики, чтобы с ее помощью создать такие политические и социальные условия, в которых могут существовать свободные учреждения»⁴⁰.

Аденауэр счел речь Маршалла и представленный им официальный план достаточным основанием, чтобы присоединиться к Рурскому соглашению 1949 года – еще одному инструменту, с помощью которого союзники контролировали немецкую промышленность. Он видел в плане Маршалла не только фактор, способный ограничить поборы с Германии, но и, что было еще важнее, первый шаг к федерализации Европы.

«Если [Рурский статут] использовать как средство подавления немецкой экономики, то план Маршалла – бессмыслица. […] Но если использовать Рурский статут в интересах Германии и Европы, если он означает начало нового экономического порядка в Западной Европе, то он может стать многообещающим началом общеевропейского сотрудничества»⁴¹.

По иронии судьбы главным домашним соперником Аденауэра стала Социал-демократическая партия Германии под руководством Курта Шумахера. СДПГ опиралась на свою длительную приверженность демократии со времени зарождения единого немецкого государства. Однако в имперский период ее не допускали в группу лидеров, так как, будучи партией марксистского толка, СДПГ считалась недостаточно националистической. Ее новый руководитель Шумахер, за десять лет концлагерей при Гитлере потерявший здоровье, был убежден, что его партия ни за что не выиграет послевоенные выборы, если только не будет преследовать общенациональные задачи. Поэтому он выступил против стратегии смирения Аденауэра как средства восстановления страны: «Немецкий народ должен вырабатывать немецкую политику, то есть политику, которая не определяется чьей-то волей из-за рубежа, но является плодом воли нашего народа»⁴². Популизм стал любимым коньком Шумахера. Хотя эту идею можно было понять в свете истории СДПГ, она была несовместима с безоговорочной капитуляцией Германии и с тем, что Европе пришлось испытать в период правления Гитлера.

Аденауэр разделял демократические принципы СДПГ, однако в его подходе к демократии имелся дальний стратегический прицел. Он был полон решимости превратить смирение в добродетель и считал, что временное неравенство условий предваряет равный статус в будущем. Во время парламентских дебатов в ноябре 1949 года он четко обозначил эту позицию, выкрикнув (что было для него очень нехарактерно): «Так кто, по-вашему, проиграл войну?»⁴³ Иного пути вперед помимо смирения не было. «Союзники сказали мне, что демонтаж заводов прекратится только тогда, когда я удовлетворю их потребность в безопасности, – объяснил канцлер и язвительно спросил: – Неужели Социалистическая партия желает, чтобы демонтаж продолжался до горького конца?»⁴⁴

Еще одной установочной задачей Аденауэра было примирение с Францией. Первый раз Аденауэр встретился с министром иностранных дел Франции Робером Шуманом в 1948 году. В это время политика Франции была направлена на разрушение промышленного потенциала Германии и установление контроля над Сааром. Аденауэр взглянул на этот вопрос с другой стороны, решив, что это проблема не стратегии или финансов, а политики и этики. В июле 1949 года, перед тем как стать канцлером, он затронул эту тему в своем письме Шуману:

«На мой взгляд, ущерб, наносимый духу немецкого народа, оттеснит на задний план любую экономическую выгоду, полученную [другой] страной в результате передаче ей демонтированных заводов. […] Я умоляю вас как человека, особенно хорошо понимающего важность вопроса примирения Франции и Германии и принципов европейского сотрудничества, изыскать пути и средства для прекращения этих уму непостижимых мер»⁴⁵.

В Германии Аденауэр подчеркивал, что поддержка различных штрафных санкций союзников является единственным разумным курсом. 3 ноября 1949 года он дал интервью немецкому еженедельнику «Ди Цайт»:

«Если мы попросту будем негативно реагировать на Рурский статут и контрольный орган по Руру, Франция увидит в этом признак германского национализма, акт сопротивления всякому надзору. Такое отношение будет выглядеть пассивным сопротивлением безопасности как таковой. Этого необходимо избегать в первую очередь»⁴⁶.

Подход Аденауэра возымел эффект. Еще до конца месяца союзники пригласили его на переговоры о новой модели отношений с оккупационными властями, количестве заводов, подлежащих демонтажу, и путях вступления Германии в Совет Европы, основанный в том же году. 24 ноября Аденауэр представил новое соглашение на рассмотрение бундестага, где по-прежнему кипели националистические страсти. Шумахер дошел до того, что обозвал Аденауэра «канцлером союзников». Шумахер за эту реплику был временно отстранен от заседаний, но вскоре был снова к ним допущен и немедленно ринулся в атаку⁴⁷. Отвечая ему, Аденауэр подчеркнул, что путь к равенству ведет через смирение:

«Я считаю, что мы, чем бы ни занимались, должны помнить, что как следствие полного краха мы бессильны. Необходимо отдавать себе отчет в том, что на переговорах, которые немцам приходится вести с союзниками, чтобы постепенно продвигаться к накоплению силы, очень большую роль играет психологический момент. Нельзя требовать доверия и ожидать сразу же получить его. Мы не можем и не должны предполагать, что другие вдруг полностью изменят свое отношение к Германии, напротив – доверие можно восстановить лишь постепенно, по капле»⁴⁸.

Подход Аденауэра нашел более теплый прием у соседей, чем в самой Германии. В марте 1950 года Совет Европы пригласил Германию вступить в него, правда, пока только на правах ассоциированного члена. В меморандуме для членов кабинета министров Аденауэр рекомендовал немедленно принять приглашение, невзирая на дискриминационный статус: «Пока что это – единственный путь. Я предостерегаю от отягощения Германии позорным пятном краха переговоров с Европой»⁴⁹.

Через три месяца Робер Шуман, стремившийся привязать Германию к Франции, предложил план упразднения контрольного органа по Руру и замену его другим учреждением. Опубликованный 9 мая 1950 года план Шумана привел к созданию Европейского объединения угля и стали (ЕОУС), на первый взгляд представлявшего общий рынок этих сырьевых товаров, но в действительности преследующего политические цели. Соглашение, по словам Шумана, гарантировало, что «любая война между Францией и Германией отныне станет не только немыслимой, но и невозможной практически»⁵⁰.

На пресс-конференции Аденауэр одобрил план в похожих выражениях, заявив, что он «создал подлинную основу для устранения всех будущих конфликтов между Францией и Германией»⁵¹. Аденауэр подчеркнул довод Шумана на встрече с руководителем французской генеральной комиссии по планированию и будущим первым председателем ЕОУС (1952–1955) Жаном Монне: «Различные, причастные правительства должны быть озабочены не столько технической, сколько своей моральной ответственностью перед лицом великих надежд, разбуженных этим предложением»⁵². Аденауэр еще раз подчеркнул важность нематериальных факторов в своем письме Шуману от 23 мая 1950 года: «На самом деле мы добьемся успеха только в том случае, если не будем руководствоваться в своей работе исключительно техническими и экономическими соображениями, а поставим ее на этическую основу»⁵³.

План Шумана ускорил вступление Германии в объединяющуюся Европу. В своей речи в Бонне в феврале 1951 года Аденауэр сказал: «План Шумана служит цели создания единой Европы. По этой причине мы с самого начала с одобрением подхватили идею, вдыхающую жизнь в план Шумана. Мы сохранили верность этой идее даже тогда, когда нам сильно в этом мешали»⁵⁴.

Устав ЕОУС был парафирован 19 марта 1951 года. В январе следующего года бундестаг ратифицировал его 378 голосами к 143⁵⁵. Бундесрат (верхняя палата, представляющая десять федеральных земель ФРГ) продемонстрировал, что германский национализм еще жив, потребовав от канцлера «добиться того, чтобы Верховная комиссия союзников отменила все ограничения на производство железа и стали в Германии и чтобы Западный Берлин был непосредственно включен в территорию, охваченную ЕОУС»⁵⁶.

В данном случае Западный Берлин был непосредственно включен в территорию ЕОУС, а производство стали и угля в Германии под эгидой нового Сообщества только возросло. Но главный успех состоял в том, что, как и предлагал Шуман, ЕОУС официально заменил непопулярный (по крайней мере, в Германии) контрольный орган по Руру.

Всего за два года после того, как Аденауэр стал канцлером, он добился участия Германии в европейской интеграции, причем посредством политики, нацеленной на преодоление прошлого. Он, несомненно, руководствовался отчасти тактическими и общенациональными, отчасти этическими соображениями. Тактика формировала стратегию, а стратегия превращалась в исторические достижения.

Советский вызов и перевооружение

Советский Союз увидел в восстановлении западногерманской экономики и последовательном создании политических институтов Германии прямой вызов. Коммунистическая угроза стала затмевать страх западных демократий перед возрождающейся Германией, когда Советский Союз в июне 1948 года начал блокаду Берлина, со всех сторон окруженного советской оккупационной зоной. Четырехсторонней системе управления Берлином, установленной на Потсдамской конференции в 1945 году, грозила опасность развала. В конце концов, советский шантаж был преодолен с помощью американского «воздушного моста». Америка ясно дала понять, что не допустит падения Берлина и при необходимости прибегнет для разблокирований путей снабжения к военной эскалации. В мае 1949 года Сталин отменил блокаду. 7 октября 1949 года Советский Союз превратил свою оккупационную зону в суверенное (хотя и сателлитное) государство, закрепив раздел Германии.

В процессе повышения ставок Соединенные Штаты и их союзники создали образование, ставшее столпом американской политики, – Организацию североатлантического договора, или НАТО. США в одностороннем порядке обязались гарантировать неприкосновенность территории ФРГ и в 1949 году взяли ее под защиту НАТО, хотя Западная Германия оставалась безоружной и технически не являлась членом этой организации. Последовавшее год спустя, в 1950 году, вторжение Северной Кореи в Южную Корею убедило союзников, что они противостоят глобальному коммунистическому вызову. Президент Трумэн, уступив просьбам европейцев, назначил главнокомандующим объединенными войсками НАТО генерала Дуайта Д. Эйзенхауэра. Генерал настаивал на том, что для обороны Европы потребуется тридцать дивизий (приблизительно 450 000 военнослужащих)⁵⁷. Такой численности невозможно было достигнуть без участия Германии.

У союзников Америки перспектива того, что страна, от чьей агрессии они пострадали всего несколько лет назад, теперь должна вносить значительный военный вклад в оборону Запада, естественно, вызвала двойственные чувства. Поначалу лидеры Западной Европы настаивали на том, чтобы войска для обороны Германии выделялись другими странами. Однако, поразмыслив и уступив давлению Америки, большинство европейских лидеров признали, что оборону Германии невозможно обеспечить без военного вклада самих немцев.

В своих мемуарах Аденауэр вспоминает о том, как война в Корее покончила с остатками политики, направленной на ослабление Германии: «Соединенные Штаты были заинтересованы в том, чтобы Германия вновь стала сильной. Поэтому разнообразная дискриминация в виде Рурского статута, Оккупационного статута и постановлений о перевооружении Германии могла носить лишь временный характер»⁵⁸.

Аденауэр считал перевооружение Германии необходимым как для обеспечения безопасности Европы, так и для восстановления политической идентичности. Выступив поначалу против публичного обсуждения этого вопроса, чтобы не мешать Германии двигаться к членству в европейских учреждениях, он вскоре изменил свое мнение. Канцлер заявил, что доверие союзников может быть поколеблено, если Западной Германии нельзя будет доверять или она не будет верить в себя в вопросе о собственной защите⁵⁹.

Перевооружение Германии было официально предложено Великобританией и США в августе 1950 года и быстро поддержано Германией. Франция без особого энтузиазма выдвинула в октябре 1950 года «план Плевена», предлагавший создать многонациональную европейскую армию, включающую в себя также немецкие части. Был подготовлен проект договора, предусматривающий создание Европейского оборонительного сообщества (ЕОС), в состав которого должен был войти и германский контингент. После того, как Аденауэр проинформировал ключевых депутатов бундестага о содержании проекта договора, вспыхнули ожесточенные дебаты⁶⁰. Шумахер договорился до того, что назвал договор «триумфом коалиции союзников и клерикалов, направленной против немецкого народа»⁶¹.

В марте 1952 года, пытаясь предотвратить создание Европейского оборонительного сообщества и перевооружение Германии, Сталин официально предложил объединение Германии на пяти условиях:

(а) все вооруженные силы оккупирующих держав, в том числе советские, должны быть выведены из Германии в течение одного года;

(б) Германия обязуется сохранять нейтралитет и не вступать в какие-либо коалиции и военные союзы;

(в) Германия обязуется признать границы 1945 года, то есть линию Одер – Нейсе, по которой проходила спорная граница с Польшей;

(г) экономику Германии не должны сковывать навязанные извне условия; другими словами, Рурский статут, ограничивающий экономику Германии, должен быть аннулирован;

(д) Германии будет разрешено иметь собственные вооруженные силы.

Предложение было адресовано западной коалиции союзников, что подчеркивало второстепенное положение Германии.

Было ли предложение Сталина искренним или всего лишь попыткой поставить Аденауэра в неудобное положение, в котором он выглядел бы как поборник раскола, а не сторонник идеи единой и нейтральной Германии? По существу, Сталин предлагал Аденауэру взамен объединения Германии полностью отказаться от успехов, которых тот достигнул на пути к европейской интеграции.

Свидетельства современников говорят, что Сталин сделал это предложение, только получив неоднократные заверения от своего министра иностранных дел в том, что оно будет отвергнуто. Тем не менее сталинская нота поставила Аденауэра в сложное положение. Впервые после безоговорочной капитуляции перед союзными державами и немецким народом был официально поставлен вопрос о воссоединении страны. В Германии Шумахер ратовал за то, чтобы не упустить шанс для начала переговоров и чтобы бундестаг воздержался от ратификации договора о создании Европейского оборонительного сообщества, пока нота Сталина не будет рассмотрена должным образом. «Любой, кто в этих обстоятельствах одобряет создание ЕОС, – утверждал Шумахер, – не может называть себя немцем»⁶².

Аденауэр не отступил. Он понимал, что переговоры скорее всего зайдут в тупик и переведут объединение Германии в идеологическую плоскость, где она будет одинока и наводить страх на всех остальных. Начни Германия действовать в одиночку, переговоры мигом превратились бы в поле битвы, на котором европейцы вернулись бы к прежним междоусобицам.

Во избежание такого исхода Аденауэр решил воздержаться от публичных заявлений по поводу предложения Сталина, пока принцип свободных выборов не будет принят всеми оккупационными державами и включен в конституцию единой Германии. А пока этого не произошло, он выступал за ратификацию договора о создании ЕОС как фундамента коллективной союзной обороны.

По выражению министра иностранных дел Великобритании Энтони Идена, этот подход повлек за собой «войну нот». Аденауэра поддержал Эйзенхауэр, кандидатура последнего была выдвинута на выборы президента США, но до 30 мая 1952 года он оставался на посту главнокомандующего объединенными войсками НАТО. Великобритания и Франция, которых перспектива нейтралитета Германии тревожила больше, чем советское давление, тоже поддержали ход Аденауэра. Консенсус отразился в нотах союзников, отправленных в Кремль 25 марта и 13 мая, требовавших в качестве прелюдии к воссоединению проведения свободных выборов как в Западной, так и в Восточной Германии. Ответная нота СССР от 24 мая декларировала, что ноты союзников заморозили любую вероятность воссоединения Германии «на неопределенный срок»⁶³.

Желая вновь продемонстрировать потенциал общеевропейского проекта, ради которого пришлось поступиться объединением Германии, Аденауэр 26 мая 1952 года подписал Общий договор, включающий в себя обязательства по вступлению в Европейское оборонительное сообщество^[4]. Однако во Франции многие по-прежнему не желали примириться с идеей создания единой армии со страной, с которой воевало каждое поколение французов, начиная с XVI века, и которая разорила часть Франции во время Первой мировой войны и захватила всю ее территорию во Второй мировой войне. Через два года после его заключения, 30 августа 1954 года, Национальное собрание Франции отказалось ратифицировать договор о создании ЕОС, а заодно отвергло и «план Плевена».

Аденауэр назвал это событие «черным днем для Европы»⁶⁴ и выразил свою озабоченность представителям Люксембурга и Бельгии:

«Я твердо убежден, на сто процентов убежден, что национальные вооруженные силы, к которым нас толкает [премьер-министр Франции] Мендес-Франс, представляют собой большую опасность для Германии и Европы. Я не знаю, что станет с Германией, когда меня уже не будет, если только мы вовремя не успеем создать Европу»⁶⁵.

Это дурное предчувствие побудило Аденауэра оставить проект создания ЕОС и лично провести секретные переговоры с союзниками о формате вооруженных сил Германии.

Лидерство Америки сыграло решающую роль. Ставший в ноябре 1952 года президентом США Эйзенхауэр решил, что объединение Европы и ее коллективная оборона, включающая в себя Федеративную Республику Германии, по словам историка, «это – мастер-ключ, открывающий путь к решению множества проблем сразу, но что самое главное, обеспечивающий “двойное сдерживание”. Советский Союз будет отстранен, а Германия останется частью Европы, причем ни один из них не сможет господствовать на континенте»⁶⁶.

Вместе с министром иностранных дел Великобритании Иденом Эйзенхауэр придумал измененный вариант договора о создании ЕОС, позволявший начать строительство немецких национальных вооруженных сил. Менее десяти лет после безоговорочной капитуляции Германии ее вооруженные силы и другие национальные армии влились в НАТО.

Визит Аденауэра в Вашингтон в 1953 году стал кульминационной точкой этих усилий. 8 апреля он посетил Могилу неизвестного солдата. Над Национальным кладбищем в Арлингтоне реял не черный прусский флаг с орлом, не свастика тысячелетнего рейха, но черно-красно-желтый государственный флаг Федеративной Республики Германии. Пока канцлер шел к Могиле неизвестного солдата, прогремел салют из двадцати одного орудия, этой сценой Аденауэр заканчивает книгу своих воспоминаний за 1945–1953 годы:

«Американский оркестр исполнил национальный гимн Германии. Я увидел слезы на лице одного из моих спутников, сам я тоже был глубоко тронут. Дорога от полного разгрома 1945 года к этому моменту в 1953 году, когда национальный гимн Германии зазвучал на Национальном мемориальном кладбище США, была далекой и тяжелой»⁶⁷.

За оставшиеся годы канцлерства Аденауэр восстановил вооруженные силы Германии, избежав возрождения милитаризма, периодически поднимавшего в Германии голову в прежние десятилетия. К началу 1964 года бундесвер насчитывал 415 000 офицеров, унтер-офицеров и рядовых. Один историк назвал его «острием копья» Североатлантического союза и «краеугольным камнем» обороны Западной Европы от советского нападения с применением обычных вооружений⁶⁸. Более того, армия стала опорой ФРГ при возвращении в международную дипломатию, ощутимым признаком того, что НАТО доверяет Германии и что она является ответственным участником коллективной обороны.

Аденауэр воспользовался политическим капиталом, накопленным в процессе формирования НАТО, чтобы осуществить свою заветную мечту и покончить с оккупацией Германии. Ради достижения полного членства в НАТО и отмены Оккупационного статута Аденауэр согласился в 1954 году отложить разрешение вопроса о территории Саара, которую Париж желал сохранить под своим контролем как нейтральный протекторат, до 1957 года. Чтобы убедить бундестаг ратифицировать оба договора в феврале 1955 года, потребовалось сложное политическое маневрирование⁶⁹.

Вступление этих договоров в силу 5 мая 1955 года означало, что ФРГ вновь стала суверенным государством. За шесть лет до этого события избрание Аденауэра канцлером требовало утверждения верховными комиссарами союзников, теперь они объявили о сложении с себя полномочий. Когда повсюду в Бонне на государственных зданиях подняли государственные флаги ФРГ, Аденауэр вышел, позируя репортерам, на ступени своей официальной резиденции, дворца Шаумбург. Первая великая задача Аденауэра – добиться мирной, быстрой, дружественной отмены Оккупационного статута – была выполнена⁷⁰.

Через два дня, как символ приверженности страны полному партнерству в Европе и Североатлантическом союзе, Аденауэр отправился во главе делегации в Париж, где Германия на равных правах вступила в НАТО. Всего за шесть лет Аденауэр привел свою страну от послевоенного раскола, штрафных мер Оккупационного статута и репараций к вступлению в Европейское сообщество и полному членству в НАТО. Стратегия смирения достигла своей цели – равноправного положения в новой Европе, предтечей которого стало избрание Аденауэра на пост канцлера.