Геннадий Прашкевич
Стивен Джобс. Нарцисс из Кремниевой долины
Опасно? Да.
Но родители не подавляли инициатив Стива.
Он это всегда ценил. Ему это здорово помогало.
«Неподалеку от нас жил один инженер, который работал у Вестингауза, – вспоминал Стив. – Одиночка, смахивающий на битника. У него была подружка. Однажды она прибежала к нам, перепуганная до смерти, а этот инженер (очень пьяный) скоро явился за ней. Но мой отец твердо сказал: “Да, твоя подружка у нас. Но заходить к нам ты не будешь”. И загородил ему путь»[18].
Впрочем, больше запоминались другие случаи.
Большинство мужчин-соседей, рассказывал Стив впоследствии, умели сами собирать по-настоящему замечательные вещи – фотоэлементы, электрические батареи, даже радары. Самым интересным был некий Ларри Ланге, он жил всего в семи домах от Джобсов. «Он был в моих глазах образцом настоящего инженера от “Hewlett – Packard”: прекрасный радиооператор, знаток электроники, он часто приносил мне всякие штуки, с которыми я мог играться». Однажды Ланге невероятно поразил Стива тем, что показал ему, как превратить обыкновенный угольный микрофон, которыми тогда еще пользовались, в усилитель. До этого отец объяснял Стиву, что микрофоны всегда используются только с электронными (ламповыми) усилителями, а этот Ларри Ланге просто взял угольный микрофон, аккумулятор и динамик и поставил их на въезде на участок. «Он велел мне говорить прямо в микрофон, и усиленный звук выходил из динамика. Тогда я бросился домой и сказал отцу, что он ошибался. Конечно, отец не сразу в это поверил, пришлось ему все показывать, но в конце концов ему пришлось согласиться».
Все равно Стив восхищался своим отцом.
Пол Джобс не был образованным человеком, но Стив был глубоко уверен в том, что отец очень умен. Пусть Пол читал не так уж много, зато мог разобраться в любой механике. После случая с угольным микрофоном Стиву, конечно, приходило в голову, что он сам уже достаточно быстро соображает, иногда быстрее родителей. «Это был очень важный момент, он врезался мне в сознание. Когда я понял, что я, наверное, сообразительнее своих родителей, я почувствовал даже стыд от того, что такая мысль пришла мне в голову». Позже он не раз говорил своим друзьям, что это открытие заставило его впервые почувствовать дистанцию между собой и семьей, между собой и окружающим миром.
Чуть позже Стив осознал (и это тоже немало повлияло на его характер), что его приемные родители прекрасно понимают, насколько он сообразительнее их. Очень важное ощущение. Мир обидел его. Он – ребенок, от которого отказались его настоящие родители. Такое прощать нельзя. Настоящие родители отвергли его. Конечно, такой мир следует перестроить!
Пол и Клара любили приемного сына.
«Я принадлежал им обоим, а они почувствовали еще большую ответственность, когда поняли, что я не такой, как все. Они находили способы давать все новую пищу для моих возрастающих интересов и устраивать меня в хорошие школы, то есть уступать моим потребностям».
Уолтер Айзексон не раз утверждал, что юный Стив рос не только с ощущением некоей своей брошенности, но и с ощущением того, что он – особенный[19].
А еще – рано проявившееся чувство прекрасного.
Мы уже говорили о движении хиппи (битников). Довольно рано Стив прочел известную «Сутру Подсолнуха», написанную в 1956 году Алленом Гинзбергом, одним из лидеров хиппи. В этой сутре для Стива сливалось воедино многое, как и для ее автора. Поэтому и цитируем ее полностью.
Я бродил по берегу грязной консервной свалки,
и уселся в огромной тени паровоза «Сазерн Пасифик»,
и глядел на закат над коробками вверх по горам,
и плакал.
Джек Керуак сидел рядом со мной на ржавой
изогнутой балке,
друг, и мы, серые и печальные, мы одинаково
размышляли о собственных душах
в окружении узловатых железных корней машин.
Покрытая нефтью река отражала багровое небо,
солнце садилось на последние пики над Фриско,
в этих водах ни рыбы, в горах – ни отшельника,
только мы, красноглазые и сутулые,
словно старые нищие у реки,
сидели усталые со своими мыслями.
«Посмотри на Подсолнух», – сказал мне Джек.
На фоне заката стояла бесцветная мертвая тень,
большая, как человек, возвышаясь из кучи
старинных опилок.
Я приподнялся, зачарованный,
это был мой первый Подсолнух,
память о Блейке – мои прозрения —
Гарлем и Пекла восточных рек,
и по мосту – лязг сэндвичей Джоза Гризи,
трупики детских колясок, черные стертые шины,
забытые, без рисунка, стихи на речном берегу,
горшки и кондомы, ножи – все стальные,
но не нержавеющие,
и – серый Подсолнух на фоне заката,
потрескавшийся,
унылый и пыльный,
и в глазах его копоть и смог,
и дым допотопных локомотивов;
венчик с поблекшими лепестками,
погнутыми и щербатыми, как изуродованная
корона,
большое лицо, кое-где повыпали семечки,
скоро он станет беззубым ртом горячего неба,
и солнца лучи погаснут в его волосах, как
засохшая паутина…
Не святая побитая вещь, мой Подсолнух, моя душа, —
как тогда я любил тебя!
Эта грязь была не людской грязью,
но грязью смерти и человеческих паровозов,
вся пелена пыли на грязной коже железной
дороги,
этот смог на щеке, это веко черной нужды, эта
покрытая сажей рука или фаллос,
или протуберанец искусственной, хуже, чем грязь —
промышленной современной всей этой цивилизации,
запятнавшей твою сумасшедшую золотую корону —
и эти туманные мысли о смерти, и пыльные
безлюбые глаза,
и концы, и увядшие корни внизу, в домашней
куче песка и опилок,
резиновые доллары,
шкура машины,
потроха чахоточного автомобиля,
пустые консервные банки со ржавыми языками набок…
Что еще мне сказать? —
импотентский остаток сигары,
влагалища тачек, молочные груди автомобиля,
потертая задница кресла и сфинктер динамо —
все это спрелось и мумифицировалось вкруг
твоих корней,
и ты стоишь предо мною в закате,
и сколько величья в твоих очертаньях!
О совершенная красота Подсолнуха!
Совершенное счастье бытия Подсолнуха!
Ласковый глаз природы,
нацеленный на хиповатое ребрышко месяца,
проснулся, живой, возбужденно впивая
в закатной тени золотой ветерок ежемесячного
восхода!
Сколько мух жужжало вокруг тебя, не замечая
твоей грязи,
когда ты проклинал небеса железной дороги
и свою цветочную душу?
Бедный мертвый цветок!
Когда позабыл ты, что ты цветок?
Когда ты, взглянув на себя, решил,
что ты бессильный и грязный старый локомотив,
призрак локомотива, тень некогда всемогущего
дикого американского паровоза?
Ты никогда не был паровозом, Подсолнух, —
ты был Подсолнухом!
А ты, Паровоз, ты и есть паровоз, не забудь же!
И, взяв скелет Подсолнуха, я водрузил его рядом с собою,
как скипетр, и проповедь произнес для своей души,
и для Джека, и для всех, кто желал бы слушать.
Мы не грязная наша кожа,
мы не страшные, пыльные, безобразные паровозы,
все мы душою прекрасные золотые подсолнухи,
мы одарены семенами,
и наши голые волосатые золотые тела при закате
превращаются
в сумасшедшие тени подсолнухов,
за которыми пристально и вдохновенно наблюдают
наши глаза
в тени безумного кладбища паровозов над грязной
рекой при свете заката над
Фриско[20].
9
Конечно, Пол и Клара верили в то, что их сын – особенный ребенок.
Этой верой они решали для себя еще одну важную проблему – проблему частого стресса, связанную с тем, что Стив чрезвычайно болезненно осознавал тот факт, что он не родной, а приемный ребенок. Он мог горько заплакать, даже просто вспомнив об этом. Наверное, и по этой причине он часто совершал поступки, которых потом стыдился.
«Если мы хотим понять предпринимателя, мы должны смотреть на него как на юного хулигана».
Это утверждение приводилось в статье «Предприниматель, центральная фигура рыночного капитализма», опубликованной во французском журнале «Problèmes économiques» («Экономические проблемы»)[21]. В качестве примера там рассматривались факты биографии Стивена Джобса, а также Марка Эллиота Цукерберга (род. 1984), основателя Фейсбука – крупнейшей социальной сети мира. Кстати, не отличался в детстве и в юности примерным поведением и другой ровесник Джобса – Уильям Генри (Билл) Гейтс (род. 1955).
«В школе я скучал, отчего часто попадал во всякие истории, – признавался Джобс. – В школе я впервые столкнулся с авторитетами совсем другого типа, чем раньше, и они мне не понравились. Они едва не справились со мной. По крайней мере, им почти удалось выбить из меня всякое любопытство»[22].
Начальная школа, о которой вспоминает в этом отрывке Стив, называлась «Монта-Лома» (Monta Loma). Это была его первая школа. Она занимала несколько невысоких зданий в стиле 1950-х и находилась в нескольких шагах от их дома. Стив быстро сошелся с некоторыми разболтанными одноклассниками, а постоянным сообщником его стал некий Рик Феррентино. Именно с ним Стив однажды вывесил на стенах объявления, предлагающие привести (или принести) на занятия в День школы своих любимых домашних животных. «Это было чистое безумие, – рассказывал он позже. – Собаки гонялись за кошками во всех направлениях, а учителя были вне себя».
Стив не хотел быть, как все.
С самого раннего детства он хотел быть другим.
В третьем классе «…мы подложили взрывчатку под стул своей учительницы, миссис Тёрмен. У нее потом долго был нервный тик»[23].
Всё же понимающие родители в спорах с учителями почти всегда принимали сторону сына. Пол и Клара были твердо уверены в том, что их Стив – особенный. Если вы не в состоянии справиться с парнем, говорил Пол учителям, это ваша ошибка.
При всей этой своей хулиганистости Стив (это отмечают многие) рос весьма нервным ребенком. Журналист Майкл С. Малоун, выпустивший в 1999 году резко критическую книгу об основателе компании «Apple», приводит рассказ Марка Возняка – младшего брата Стивена Гэри (Стива) Возняка (род. 1950), с которым Джобс впоследствии основал свою знаменитую компьютерную компанию. Джобс и Возняк-младший вместе занимались плаванием в клубе «Дельфины» в Маунтин-Вью. «Стив был плакса, – вспоминал Марк. – Проиграв гонки, он мог отойти в сторону и зарыдать. Вообще он плохо стыковался со всеми остальными. Он не был своим у этих ребят»[24].
В четвертом классе дирекция школы решила, что Стив и Рик слишком уж разошлись в своих «играх», и развела их по разным классам.
В новом классе учительницей Стива Джобса стала способная к весьма неожиданным решениям и очень уверенная в себе миссис Имоджен Хилл, по прозвищу «Тедди». Стив впоследствии вспоминал, что миссис Имоджен, эта «Тедди», оказалась для него прямо «святой»[25]. Через пару недель общения с мальчиком она решила, что лучшей педагогикой по отношению к нему будет самый обыкновенный подкуп. «Однажды после школы она дала мне рабочую тетрадь[26] с математическими задачами и сказала: “Я хочу, чтобы ты взял это домой и решил все задачи”. Я подумал, что она с ума сошла. Но миссис Имоджен достала с полки огромный леденец на палочке и сказала: “Если ты решишь все задачи в основном правильно, я тебе дам такой леденец и еще пять долларов[27]” И я принес ей решения через два дня»[28].
Такая педагогическая методика сработала.
Вскоре Стива уже не надо было подкупать – он готов был учиться просто ради того, чтобы понравиться самой миссис Имоджен Хилл. В этом можно увидеть еще одно проявление «комплекса усыновленного» – ведь таким детям, как правило, постоянно требуется подтверждение того, что они особенные.
По мнению людей, близко знавших Стива, представление о себе, как о ребенке покинутом и одновременно как о ребенке особенном, сказывалось на его характере всю жизнь. Дел Йокам (род. 1956), много лет проработавший рядом со Стивеном (в отделе сбыта компьютеров), прямо писал: «Я думаю, что желание Стива держать под контролем абсолютно все, что он делает, прямо вытекало из характера его личности, из того еще, кстати, что он был оставлен (биологическими родителями. – Г. П., С. С.) сразу после рождения. Он хотел постоянно и тщательно контролировать свое окружение и, наверное, ощущал свою продукцию как продолжение себя».
Другой приятель Джобса – Грег Колхаун, сблизившийся с ним после колледжа, отмечал: «Стив много говорил мне о том, что его бросили родители, и о том, какую боль ему это причиняло. Но, наверное, это сделало его независимым. Он прислушивался к какому-то другому ритму, и это было связано как раз с тем, что он жил не в том мире, в котором родился»[29]. Да, прислушивался, да, страдал. Но это не помешало ему впоследствии отказаться от своего собственного первого ребенка – дочери Лизы.
«По-настоящему красив лишь тот, кто красиво поступает…» – любил повторять Стивен, но далеко не всегда следовал этому правилу. Крисанн Бреннан, подруга Джобса, мать Лизы, не случайно говорила: «Тот, кого покинули, рано или поздно покидает сам». Она была убеждена, что именно «брошенность» Стива «наполнила его жизнь битым стеклом».
По словам программиста Энди Херцфельда, долгое время работавшего вместе с Джобсом, «ключевой вопрос о Стиве, это почему он иногда не контролирует себя и может быть настолько рассчитанно жестоким и так разрушительно воздействовать на людей. Я думаю, это все идет от того, что Стива оставили родители при рождении. Реальной глубинной проблемой для Джобса на всю жизнь стала тема его покинутости».
Впрочем, иногда Джобс как бы прозревал. «Все это чушь. Я никогда не чувствовал себя брошенным. Пол и Клара были моими родителями на тысячу процентов»[30].
10
Но вот еще одна интересная деталь.
Уолтер Айзексон в своей книге почти ничего не писал о Патрисии – дочери Джобсов, тоже приемной.
Правда, и Стив говорил о ней мало.
Патрисия (Патти) не добилась в жизни чего-то значительного. Она осталась вполне обыкновенной жительницей Калифорнии, и сведения о ней могут быть почерпнуты только из мелких местных изданий или из Интернета. Она – владелица родительского дома в Лос-Альтосе, куда Пол и Клара с детьми переехали из Маунтин-Вью в 1967 году; с ней живет мачеха – женщина, на которой женился Пол после смерти Клары. Об этом в свое время писал журналист Джейсон Грин[31].
Интересные сведения о Патти содержатся в заметке, помещенной в колонке «знаменитости» электронной газеты «ENewsDaily», издающейся в Калифорнии. Текст не подписан. Он содержит в основном выдержки из электронных писем, которыми Патти обменивалась с автором указанной заметки, а также ответы на комментарии некоторых пользователей Интернета[32]. Патрисия была замужем, родила сына. Многие годы работала в колледже Де-Анса (De Anza College), вероятно, и сейчас там работает. Сначала в колледже она отвечала за информационный центр, но после того как в 2008 году эту должность сократили, перешла обычным техническим работником в отдел бюджета и персонала. Неудивительно, что в Сети циркулируют упорные слухи о том, что Стив никогда не интересовался жизнью сестры и не помогал ей. Смысл заметки как раз в том, чтобы скорректировать все эти слухи:
«Дженни: Мне жаль, что Стив не помогал вам.
Патти: Как сказать. Стив многие годы помогал мне другими способами (не связанными с деньгами). Я бы хотела, чтобы меня перестали называть его приемной сестрой. Мы оба были приемные и выросли вместе. Я знала его пятьдесят четыре года!»
Другой пользователь говорил с Патрисией об Уолтере Айзексоне и его книге:
«Джон А.: Мне бы хотелось надеяться, что если эта книга изображает вашего брата неправильно, то теперь вы сами напишете о нем книгу. Расспрашивал ли вас когда-нибудь о чем-нибудь Айзексон, когда писал свою книгу?
Патти: Спасибо за совет – написать книгу. Я, конечно, думала об этом, но не знаю, как начать. Нет, он (это об Уолтере Айзексоне. – Г. М., С. С.) меня никогда не спрашивал, а мой брат старался защитить меня от средств массовой информации. Я не из тех, кто умеет общаться с журналистами. Я и мой сын могли бы воспользоваться деньгами от книги [которую можно написать]. Нам с ним живется нелегко. Еще и поэтому я не хочу делиться никакой личной информацией, если за это не будет достойного вознаграждения».
В 2012 году Патрисия консультировала снимавшийся тогда фильм о Стивене Джобсе, ведь она единственный человек, который еще помнит его детство. Например, как Стив любил в жаркие дни вместо душа обливаться на дворе за домом из садового шланга (ее это смущало), и какая в доме была мебель, и какого цвета был его первый автомобиль…
11
Благодаря миссис Имоджен Хилл взаимоотношения Стива со школьной программой значительно улучшились. «Я больше узнал от нее [миссис Хилл – “Тедди”], чем от любого другого учителя. Если бы не она, я бы почти наверняка угодил в тюрьму».
Конечно, дело не только в личности учительницы.
Внимание, которое миссис Имоджен Хилл уделяла Стиву, затронуло в нем некую очень важную чувствительную струну. «Кажется, в нашем классе только я ее и интересовал. Она что-то во мне увидела».
Возможно, миссис Хилл уже тогда чувствовала в Стиве особенную силу убеждения и способность к лидерству. «Позже она любила показывать фотографию класса в день, посвященный Гавайским островам. У Джобса не оказалось с собой гавайской рубашки, как было рекомендовано, но на фотографии он стоит в центре первого ряда и на нем гавайская рубашка. Оказывается, он сумел уговорить другого ученика отдать ему рубашку»[33].
В конце четвертого класса Стив прошел специальное тестирование.
По словам миссис Хилл, юный Джобс показал результаты на уровне десятого класса средней школы. Результаты теста убедили педагогов школы в том, что Джобс действительно особенный ребенок, и в порядке исключения ему позволили перескочить сразу через два класса – в седьмой, чтобы в нем не погас интерес к учебе. Впрочем, родители из естественной осторожности согласились лишь с переходом в шестой класс. Все равно школу (она была всего лишь начальной) пришлось сменить.
Первоначально Стив пошел в расположенную поближе школу Криттенден.
Планировка многих американских городов подчиняется принципу координатной сетки. На практике такую сетку создают проходящие с запада на восток и с севера на юг улицы; квартал или «блок» – это примерно одна десятая мили. Школа Криттенден находилась в восьми блоках от дома Стива, но это, как вскоре выяснилось, был совершенно другой мир. Сплошное хулиганье.
«Собирая учеников от среднего класса до самого дна, школа Криттенден была заведением, где дочь астрофизика могла сидеть за партой рядом с озлобленным сыном условно освобожденного (такое описание школы и окружающего района оставил журналист Майкл С. Малоун. – Г. П., С. С.). Каждый день в классах происходили драки, а в туалетах запросто отнимали карманные деньги. Чтобы доказать свою мужественность, некоторые мальчики приходили в школу с ножами. За год до появления Стива в этой школе группа восьмиклассников попала в тюрьму за изнасилование. Когда Стив учился в седьмом классе, школа проиграла матч по борьбе ребятам из неполной средней школы Манго из Саннивейла; в отместку за это был разбит школьный автобус соперников. Среди учеников школы Криттенден господствовали две банды: “капюшоны”, в основном испанского происхождения, то есть мальчики в остроносых сапогах на высоких каблуках, в черных зауженных брюках, белых рубашках, в куртках с капюшонами, и относительно малочисленные “сёрферы” – длинноволосые блондины в вязаных кофтах, шароварах и лодочных туфлях. Все остальные трепетали перед ними. Ко всему прочему, Стив оказался младшим в классе. Ему грозила судьба парии. Когда он это понял, то сразу сам объявил родителям, что если ему и дальше придется ходить в этот паршивый Криттенден, то он лучше бросит школу»[34].
На этот раз смена школы потребовала от родителей Стива переселения в другой район: для государственных школ система обучения в США была и остается территориальной. После истории с неудачной работой Пола в качестве агента по недвижимости финансовое положение семьи Джобс было все еще, скажем так, незавидным, но, подумав, Пол и Клара приняли ультиматум сына. Они наскребли 21 тысячу долларов и купили дом в лучшем районе.
Разумеется, и Патти пришлось сменить школу.
Новое место называлось Лос-Альтос; социально это был уже другой район.
В прошлом тут росли роскошные абрикосовые и сливовые сады, к сожалению, к 1967 году они были уже частично вырублены под коттеджные поселки.
Дом Джобсов существует поныне. Он расположен в округе Купертино-Саннивейл (Крист-драйв, 2066), одном из лучших в долине. Как отмечал журналист Майкл С. Малоун, этот округ считался тогда самым безопасным местом в США – с населением более ста тысяч жителей.
Глава вторая
Хакеры и провидцы
1
Стивена Возняка, человека тихого, но чрезвычайно увлеченного своим делом (таких в США называют «гиками»), прекрасно представил американский журналист Стивен Леви в книге «Хакеры: Герои компьютерной революции».
«Человек с открытым сердцем, технически смелый хакер-железячник из предместий Сан-Хосе, Стив Воз (так друзья называли Возняка. – Г. П., С. С.) построил Apple Computer исключительно для своего удовольствия».
О Джобсе в той же книге сказано следующее:
«Провидец. Организованный человек, не очень интересовавшийся хакерством, но который развил “Apple II” и подписал множество впечатляющих контрактов. Организовал компанию, заработавшую миллиард долларов»[35].
Звучит вызывающе. С одной стороны – «провидец», с другой – «организованный человек». И не просто «организованный», а «подписавший множество впечатляющих контрактов».
Уолтер Айзексон о Джобсе отозвался мягче:
«Человек, который придумал, как лучше преподносить и продавать удивительные монтажные схемы своего тезки (Возняка. – Г. П., С. С.)».
2
В книге Стивена Леви приведены главные, можно сказать, основополагающие принципы существовавшей в то время этики хакеров, их морального кодекса.
Выглядело это так:
Доступ к компьютерам, да и вообще ко всему, что может помочь лучше и точнее понять, как устроен наш мир, должен быть открытым для всех.
Доступ к информации всегда должен оставаться свободным.
Не бойтесь бросать вызов власти – защищайте децентрализацию.
Хакеров следует судить (если судить) по достигнутым ими результатам, а не по таким общепринятым ложным критериям, как раса, возраст, класс или диплом.
Красоту и искусство можно (и нужно) создавать, прежде всего, с помощью компьютеров, потому что именно они способны сделать жизнь лучше и интереснее[36].
Стивен Леви относит зарождение хакерства к концу 1950-х годов.
Если судить по его книге, на раннем этапе сама атмосфера работы хакеров и их мотивация не сильно отличались от того, что описали в свое время советские фантасты братья Стругацкие в знаменитой повести «Понедельник начинается в субботу».
У Стивена Леви – самый конец 1950-х, Кембридж, Массачусетс (Восточное побережье). Блистательный Массачусетский технологический институт:
«Все эти люди должны были набивать перфокарты, скармливать их машине, манипулировать прерывателями и кнопками, они были своего рода жрецами, как тогда говорили, а другие, совсем немногие избранные, приносили им полученные данные. Почти мистический ритуал.
Служитель: О, машина, примешь ли ты эту мою информацию [жертву] и выдашь ли результат?
Жрец (с согласия машины): Мы ничего не обещаем»[37].
Но нужный результат машина, как правило, выдавала.
В повести братьев Стругацких (рассказ ведется от лица «младшего жреца» Привалова) атмосфера почти такая же.
«Здесь стоял мой “Алдан”. Я немножко полюбовался на него, какой он компактный, красивый, таинственно поблескивающий (наверное, Джобсу пришлось бы по душе это восхищение. – Г. П., С. С.). Несмотря на маленькие помехи и неприятности, несмотря на то, что одушевленный теперь “Алдан” иногда печатал на выходе: “Думаю. Прошу не мешать”, несмотря на недостаток запасных блоков и на чувство беспомощности, которое охватывало меня, когда требовалось произвести логический анализ “неконгруэнтной трансгрессии в пси-поле инкуб-преобразования”, – несмотря на все это, работать здесь было необычайно интересно, и я гордился своей очевидной нужностью. Я провел все расчеты в работе Ойры-Ойры о механизме наследственности биполярных гомункулусов. Я составил для Витьки Корнеева таблицы напряженности М-поля дивана-транслятора в девятимерном магопространстве. Я вел рабочую калькуляцию для подшефного рыбозавода. Я рассчитал схему для наиболее экономного транспортирования эликсира Детского смеха. Я даже сосчитал вероятности решения пасьянсов “Большой слон”, “Государственная дума” и “Могила Наполеона” для забавников из группы пасьянсов и проделал все квадратуры численного метода Кристобаля Хозевича, за что тот научил меня впадать в нирвану…»
И, наконец, главное (и для «жрецов» Леви, и для героев братьев Стругацких): «Я был доволен, дней мне не хватало, и жизнь моя была полна смысла»[38].
Кстати, опыт «младшего жреца» Привалова не сильно отличался от опыта самого Бориса Стругацкого (младшего брата в знаменитом писательском тандеме), если судить по его воспоминаниям (речь идет как раз о конце 1950-х).
«Я… вместо кандидата физ. – мат. наук сделался инженером-эксплуатационником по счетно-аналитическим машинам… Так, я, например, испытывал самое высокое творческое наслаждение, работая с немецкими гробами тридцатых годов – табуляторами, призванными изначально только складывать, вычитать и печатать, – а я обучал их высокому искусству умножения, деления и даже извлечения квадратного корня. И это было прекрасно!»[39]
Но, конечно, не все хакеры были «жрецами».
Первые их шаги (по описаниям все того же Леви) были связаны как раз с желанием обойти абсолютную «жреческую» монополию на доступ к компьютерам. Обойти – по разным причинам. Одним хотелось напрямую общаться с «другим разумом», другими двигало желание играть, столь присущее человеку. Кстати, само английское слово «хак» имеет нечто общее со студенческим «врубиться», в смысле – понять, хорошо разобраться.
Хакерами двигали три желания.
Они хотели непосредственно общаться с машиной.
Они хотели работать в «реальном времени», то есть узнавать результаты своих действий «сейчас и здесь».
Наконец, они хотели ощущать полученные ими результаты так же остро, как все мы ощущаем окружающий нас мир в его постоянной реальности, в его движении, в изменениях, хотя поначалу это сводится прежде всего к визуализации результатов.
В Массачусетском технологическом институте хакеры начинали свой путь как самые простые члены клуба любителей настольной железной дороги. Да, да, железной дороги. Был такой клуб, составляли его любители. Одних больше интересовала, скажем, правильная раскраска игрушечных вагонов, аутентичность железнодорожных станций кукольного размера, других – электрические схемы, реле, принципы сигнализации. Казалось бы, все это лишь затянувшееся детство, но мир меняется быстро, его изменения беспрерывны, эти изменения затягивают, увлекают, тащат за собой; короче, всем членам указанного выше клуба хотелось быть истинными творцами, действовать (именно действовать) хотя бы в масштабах настольной железной дороги.
Главной вычислительной машиной в Массачусетском технологическом институте была IBM 704. Ее массовый выпуск наладили в 1954 году. Стоила она два миллиона долларов и весила около 15 тонн, даже без мощной системы охлаждения. В инструкции указывалось, что IBM 704 – это «крупномасштабный скоростной электронный калькулятор, управляемый внутренней хранимой программой с инструкциями одноадресного типа… Гибкая организация позволяет машине выполнять команды со скоростью примерно сорок тысяч команд в секунду при решении большинства проблем… Внутренняя скоростная память – на магнитных сердечниках. Когда объем памяти оказывается недостаточным, магнитные барабаны используются для того, чтобы хранить и выдавать большие объемы информации для быстрого доступа с небольшими интервалами. Когда необходимый объем памяти превышает возможности оперативной памяти и магнитных барабанов, используется магнитная лента… Программа может вводиться в калькулятор многими способами… Обычно команды в исходной форме пробиваются на перфокартах и вводятся в машину через читающее устройство…»[40].
Одно из самых строгих официальных правил заключалось в том, что никто, абсолютно никто, кроме обслуживающего персонала, не имел права без разрешения приближаться к машине, хотя, разумеется, многие студенты и молодые научные сотрудники ну просто сгорали от желания нарушить это правило.
Первый язык программирования высокого уровня – Fortran (Фортран) – был разработан американским специалистом в области информатики Джоном Бэкусом (1924–2007) в 1954 году, а первый компилятор (программа для перевода программы высокого уровня в машинный код) для указанного языка появился в 1957 году. Другой информатик – Джон Маккарти (1927–2011) – через год разработал язык LISP (List Processing language; Лисп). А уже весной 1959 года Массачусетский технологический институт предложил своим студентам первый учебный курс программирования; преподавал его сам Джон Маккарти.
Машинные языки быстро усложнялись.
Общение с машиной выходило на все более осмысленный уровень.
Теперь это было уже не обычное муторное составление программ в специальных кодах, требующее подробной записи команд и адресов в числовом (бинарном или восьмеричном) представлении, а настоящая творческая работа.
Интересно, что в те же самые годы за океаном – в СССР – исследователи шли тем же примерно курсом (уточним, параллельным), хотя развитию вычислительной техники очень мешала продолжающаяся там чисто идеологическая борьба с кибернетикой. Тем не менее первый учебный курс программирования в СССР (с использованием условного языка команд) был прочитан уже в 1952 году замечательным математиком Алексеем Андреевичем Ляпуновым (1911–1973)[41]. А с конца 1950-х годов в СССР начали выходить учебники программирования, среди них очень известный – Анатолия Китова и Николая Криницкого[42].
Сейчас трудно представить себе бурную радость хакеров при появлении новых все более доступных компьютеров. В Массачусетском технологическом институте таким «новым» стал TX-0. В отличие от прежних вычислительных мастодонтов, он не производился массово; техникам для работы сперва был предоставлен образец, созданный в Линкольновской лаборатории. Был он выполнен на транзисторах и печатных схемах, имел совсем небольшой экран, на котором в процессе работы высвечивались всего лишь зеленые буквы, точки и линии, даже допускал работу в интерактивном режиме, зато занимал целую комнату и стоил около трех миллионов долларов. Все же – штучное производство. Данные в TX-0 вводились с перфолент, а не с перфокарт, причем нужную перфоленту можно было «набить» тут же. Объем оперативной памяти TX-0 составлял всего несколько килобайт, но несомненное преимущество – энтузиастам из числа студентов и преподавателей разрешали работать с ним непосредственно!
В 1959 году появился еще более компактный (размером всего-то с тройку холодильников) компьютер PDP-1 – продукт недавно возникшей корпорации «Digital Equipment» (DEC; «Диджител экипмент»). Эта машина стоила уже только 120 тысяч долларов; немало, но все же не миллионы!
