Геннадий Мурзин
Хамелеоны. Детективы в стиле ретро
Часть 5
Кабинет заместителя начальника УМГБ.
Полковник Азаров, курирующий службу ОБХСС, нервно вышагивал по кабинету, когда стали собираться вызванные им руководители отделов и некоторые оперативники. Он всегда нервничал, когда видел, что интересы службы и интересы парторганов коренным образом расходятся. Видеть-то он видел, но говорить об этом вслух не смел: партийная дисциплинированность не позволяла. Плюс некоторые обязательства. Он до этого работал инструктором отдела административных органов Свердловского обкома КПСС. А в сорок девятом его пригласил к себе первый секретарь Андрианов и сказал, что партия его направляет на укрепление кадров в УМГБ (его предшественник был арестован как враг народа и пособник империализма, осужден по 58-й на пятнадцать лет лагерей), что партия рассчитывает на его стойкость в отстаивании интересов партии. Что было делать? Как говорится, взять «под козырек». Ему сразу на плечи – три больших звездочки и должность заместителя Чернышева. Повезло мужику. Другие, чтобы достичь подобного, служат десятки лет. А тут… Раз, два – и в дамках! А это значит, что оказанное высокое доверие ему надлежит оправдывать каждодневной службой. И он старался. Но иногда оказывался в тупике.
Вызванные сотрудники управления входили по одному и рассаживались за столами, образовавшими букву «Т». Мрачно оглядев всех присутствующих, он прошел на свое место. Подчиненные, заметив его дурное расположение духа, притихли.
– Я собрал вас, товарищи, чтобы заслушать информацию, обсудить ее и сообща, коллегиально принять решение. Но прежде должен высказать одно замечание: все мы работаем в УМГБ области, а не в каком-нибудь отделении милиции, а посему не пристало подменять собой низовые звенья. Оперативник отделения милиции, если мы так будем действовать дальше, может остаться без работы. Вы понимаете, о чем я?
Все поняли цель и смысл замечания, поэтому промолчали.
– Ваше молчание, товарищи, воспринимаю как согласие. Тогда – перейдем к существу вопроса. Подполковник, что у тебя за дело, связанное с магазином «Светлана»? Прошу – коротко и ясно!
Малышев встал и начал докладывать:
– Наш отдел располагает информацией, что в названном вами, товарищ полковник, магазине имел место факт хищения социалистической собственности, причем в особо крупном размере. По оперативным данным, сумма хищения может превысить (в нынешнем исчислении цен) сто тысяч рублей. Вчера была задержана гражданка Симонова, торговавшая краденым на барахолке…
– Допросили?.. Кто?
– Следователь Александрович…
– Лейтенант, что скажешь?
Александрович также встал.
– Подозреваемая Симонова дала признательные показания…
– Что собираешься делать?
– Думаю возбудить в отношении Симоновой уголовное дело по факту торговли краденым.
– А ты уверен, лейтенант, что докажешь вину? Она знала, что продает краденое?
– Определенно, товарищ полковник, не знала, но могла догадываться.
– Это – не аргумент. Суд не примет ваши или ее догадки. Предположения не могут быть положены в основу обвинительного заключения, – Азаров встал и вновь зашагал по кабинету. – Видите, какими мы с вами пустяками занимаемся? Какая-то базарная торговка… Почему не передали в третье отделение? Вам нечем заняться? По работе соскучились?
Малышев знал, что на эти вопросы отвечать ему.
– Понимаете, товарищ полковник, информация получена нами…
– И что? Получили – передайте. Пусть занимаются там.
– Товарищ полковник, они, там не справятся и дело завалят. Директор…
– Вот именно – директор… Почему твоя голова должна болеть, справятся или не справятся?
Малышева решил поддержать Кадочников.
– Разрешите?
– Тебе-то что не сидится, майор?
– Вы сами сказали, товарищ полковник, что собрали нас, чтобы выслушать, обсудить и принять правильное решение.
– Да, я так сказал… Что из того?
– Значит, я также вправе высказать свое мнение…
– Высказывай. Кто-то тебе мешает?
– Товарищ полковник, вы прекрасно понимаете, что речь идет о престижном, далеко не рядовом магазине. Директор – уважаемый человек. В прошлом году мы подступались уже, но…
– Короче! – прервал его Азаров.
– Мое мнение: а) необходимо произвести обыск на квартире Соловейчика; б) производство по делу ни при каких условиях не передавать в третье отделение, если мы не хотим сами, своими руками погубить и дать возможность виновным вновь уйти от ответственности.
– Майор, на что намекаешь?
– Ни на что.
– Заруби себе на носу, майор: здесь – не фронт, нет ни немцев, ни брустверов, ни амбразур. Брось свои армейские замашки, ясно?
– Я сказал, что думаю…
– Садись, майор. С тобой все ясно. Есть еще те, кто также думают?
Ответил Малышев:
– Здесь все так думают.
– Но замечу: кроме меня, – уточнил полковник Азаров.
– Очень жаль.
– Не надо меня жалеть, подполковник, понял?
– Так точно, понял.
– Ты… что себе позволяешь?! – вскипел Азаров. – Да я… – он вовремя остановил себя, подавил раздражение, попытался успокоиться. Он вернулся на свое место и сел. – Извини… Погорячился… Если так… если все так считают, то я не против. Но имейте в виду: санкцию у прокурора на обыск вам трудно будет добыть.
Малышев заметил:
– Трудно, понимаем. Но мы рассчитываем на вас, товарищ полковник.
– Ну, вы даете!
– Знаем, что у вас, товарищ полковник, очень хорошие отношения с прокурором…
– Вы?.. Хотите, чтобы я?..
– Так точно, товарищ полковник.
– А, ладно, – Азаров хлопнул ладонью по столешнице, – двум смертям не бывать, а одной – не миновать. Добуду я вам санкцию. Только прошу: поделикатнее, поосторожнее. Не забывайте, что дело имеете с зубастой акулой. Не мне вам говорить, что директор «Светланы», узнав, что вы копаете под его людей, такое устроит, что небо с овчинку покажется.
– Рискнем, товарищ полковник.
– Смотрите… смотрите… Рискуете вы… Не забывайте, что о возможных проблемах я вас всех предупредил.
Часть 6
Из воспоминаний полковника милиции Плотника:
«Санкцию на обыск (по слухам) выбил сам Азаров. В оперативную группу по производству обыска на квартире заместителя директора магазина „Светлана“ Соловейчика (кроме меня) вошли: следователь Александрович, оперуполномоченный уголовного розыска Еременко, майор Кадочников (по его желанию), а возглавил группу сам Малышев. Я испытывал удовольствие, что и мне (наконец-то!) предстоит участвовать в чем-то очень ответственном и, судя по всему, очень важном. С гордостью ждал своего часа. Старшие мои товарищи, конечно, ничего такого уж важного в предстоящем обыске не усматривали. Обычное дело. Но это для них! А для меня… Забегая вперед, скажу, что впоследствии и эти зубры станут растерянно качать головами, вспоминая этот обыск».
Магазин «Светлана». Крохотный кабинетик-закуток.
– Доброе утро, Яков Яковлевич!
Соловейчик оторвал взгляд от документов, лежавших грудой перед ним, увидев вошедшую Прошкину, в ответ на приветствие кивнул и вновь уткнулся в бумаги.
Прошкина, таинственно оглядевшись вокруг, полушепотом сказала:
– Мне что-то тревожно, Яков Яковлевич.
– Что случилось, милейшая Алла Демидовна? – не отрываясь от документов, спросил Соловейчик женщину.
Прошкина убрала со стула лежавшие какие-то книжки и присела. Она смотрела на Соловейчика и не могла надивиться его самообладанию. Ей казалось, что ничто его не сможет вывести из равновесия. Они знакомы (и довольно-таки близко) с сорок второго. И с того времени она не помнит, чтобы он когда-то повысил голос – на нее или на кого-то еще.
– Ты, как гляжу, спишь спокойно?
– Почему бы и нет? Не вижу причин… И тебе рекомендую.
– Вечером должна была зайти Симонова. За очередной партией. Не объявилась. Пошла к ней. Ее и дома не оказалось. Домашние сказали, что она странным образом задерживается: обычно, мол, с барахолки она возвращается в пятом часу. Посидела немного – не дождалась. Сегодняшним утром поехала на барахолку… Тебе не интересно, что там узнала?
– Нет. Что может быть интересного на барахолке? – Соловейчик отодвинул от себя в сторону бумаги и откинулся на спинку стула. – Милейшая Алла Демидовна, вот что я тебе скажу: волноваться надо было раньше. Теперь же – все во власти Всевышнего, а он, ты хорошо знаешь, где находится…
Прошкина нагнулась к нему и прошептала:
– Но… вот-вот нагрянут.
– С чего ты взяла? Спокойствие, милейшая, спокойствие. Что ты вздрагиваешь от каждого шороха? Не кисейная, кажется, барышня.
– На барахолке мне сказали, что вчера торговку, которая рядом с ними торговала, то есть Симонову, замели.
Произнеся столь важное, как ей казалось, сообщение, она стала ждать его реакции. Реакции – никакой! Лишь после минутной паузы Соловейчик заметил:
– Фи! Какие словечки! – презрительно произнес он по-прежнему ровным голосом. – И откуда ты набралась жаргона?
– Сам знаешь…
– Да… Ее не отпустили? – равнодушно поинтересовался Соловейчик.
– Не знаю.
– Надо будет узнать… Не хотелось бы, чтоб из-за нас пострадала.
– Пожалел…
– Вот еще что: когда придут, ты должна лишь каяться, понятно, милейшая? Каяться, бить себя в грудь и больше ничего. Что же касается торговки, то станешь говорить, что она не знала и не могла знать, что поставляемый ей товар на реализацию краденый. Ее надо вывести из-под удара.
– Какой жалостливый…
– Оставь этот тон, милейшая. Мы так должны действовать не только ради нее, но и ради нас. Она нам еще пригодится: русский человек на добро всегда платит добром, ясно?
– Трудно тебя понять… Чего ты хочешь?
– Не задавай лишних вопросов. Я тебе еще раз говорю: на следствии веди себя так, как условились. Все, что касается кражи соцсобственности, – рассказывай все, до запятой. На все другие вопросы следователя – старайся молчать или говорить что-либо несущественное. Впрочем, я не думаю, что при таком нашем примерном поведении у следователя появятся лишние вопросы. У него задача одна: поскорее закончить следствие и дело спихнуть в суд. Чем скорее он это сделает (с нашей помощью), тем для него лучше. Так что он нам будет еще благодарен. Да и в суде пригодится. Раскаяние в содеянном и содействие следствию – существенно смягчающие вину обстоятельства.
– Боязно все равно.
– Для тебя – вообще ничего страшного не предвидится. Я буду брать всю вину на себя. Самое большее – за соучастие получишь пару лет. Пока суд да дело – срок-то и пройдет.
– А с тобой… что?
– Ну, мне светит побольше. Но и я рассчитываю на снисхождение. Как-никак, а участник войны… Еще раз прошу: возьми себя в руки. Ты знала, на что идешь. Сейчас поздно думать о последствиях. Смягчить их – это единственное, что мы можем… Не замыкайся на настоящем… Смело гляди в будущее. А там…
Прошкина скептически посмотрела на него и заметила:
– Там – тоже может повернуться по-всякому.
– Милейшая, Алла Демидовна, избавляйся от пессимизма. С ним трудно жить.
Дом на Набережной.
В половине восьмого вечера в дверь квартиры №17 постучали. Соловейчик, занимавший дальнюю, угловую комнату, слышал, но не пошел открывать. Вышла соседка. Он слышал, как она прошлепала к двери и спросила: «Кто там?» В ответ мужской голос сказал: «Откройте, милиция!»
Он слышал, как звякнула защелка, заскрипела отворяющаяся дверь и голоса.
Соседка:
– Что случилось?
Тот же мужской голос:
– Здесь проживает гражданин Соловейчик?
Соседка:
– Да, вон в той комнате.
Мужской голос:
– Он дома?
Соседка:
– Да… А что случилось?
Мужской голос:
– Разрешите пройти к нему?
Соловейчик, заслышав тяжелые шаги, пошел навстречу. Они встретились в коридоре. Соседка по-прежнему стояла у дверей, испуганно глядя на пришедших.
– В чем дело, товарищи?
– Вы Соловейчик? – спросил подполковник Малышев.
– Да, я Соловейчик – к вашим услугам. В чем дело? Кто вы? Я вас не знаю, не имел чести быть знакомым.
– Вы ошибаетесь… Год назад мы уже встречались.
Соловейчик, присмотревшись к подполковнику, сказал:
– А ведь верно: вы – начальник ОБХСС… мы встречались на работе… однажды… Извините, что сразу не признал. Что же вас в столь поздний час привело ко мне?.. Впрочем… Что мы здесь стоим? Проходите, пожалуйста, ко мне.
Соловейчик пошел вперед, за ним – все остальные. Войдя в комнату – опрятную и уютную – Соловейчик, показав на стулья, пригласил:
– Присаживайтесь, товарищи.
Трое присели, а двое – сержант и высоченный старшина – остались стоять в дверях.
– Гражданин Соловейчик…
– Ну, зачем же столь официально? – упрекнул Соловейчик. – Я вам товарищ…
Малышев оставил упрек без внимания.
– Гражданин Соловейчик, мы намерены произвести обыск у вас…
– Простите, что вы сказали? Обыск?! С какой стати? Это какое-то недоразумение!.. А… санкция прокурора у вас имеется?
– Разумеется, – Малышев протянул ему листок с машинописным текстом и печатью. – Ознакомьтесь.
Соловейчик, прочитав, удивленно сказал:
– Не понимаю, но не смею препятствовать… Что же вы намерены искать?
Малышев не ответил на вопрос. Он обернулся к стоящим в дверях милиционерам.
– Старшина, позаботьтесь насчет понятых.
Старшина вышел, но через минуту появился вновь, а следом за ним вошли в комнату соседи Соловейчика – Нина Васильевна и Игорь Юрьевич Курдюковы.
– Вы, товарищи, привлекаетесь в качестве понятых, – обратился к ним Малышев. – У вас нет возражений?
Соседи отрицательно покачали головами. А Соловейчик сказал:
– Может, представите всех пришедших с вами, товарищ подполковник?
– С удовольствием. Майор Кадочников, заместитель начальника УгРо, старшина Плотник и сержант Еременко, оперуполномоченные УгРо, лейтенант Александрович, следователь ОБХСС, я же – подполковник Малышев, начальник ОБХСС. С понятыми, как понимаю, вы знакомы.
– Спасибо.
– Что ж, тогда – приступайте.
К обыску приступили Плотник и Еременко. Следователь разложил на столе бумаги, приготовившись писать. Кадочников и Малышев продолжали сидеть, внимательно следя с двух сторон за поведением Соловейчика, пытаясь увидеть на его лице беспокойство. Но тот сидел на стуле возле единственного окна и совершенно спокойно листал красочный журнал «Советская женщина», не обращая никакого внимания на все происходящее в комнате. Минут через десять после начала обыска он отложил в сторону журнал и спросил:
– Скажите, что вы намерены найти? Скажите. Может, я сумею вам помочь?
Ответил Малышев:
– Ищем то, что надо. Спасибо за желание помочь, но… Думаю, ребята со своей задачей справятся.
– Ну… ладно. Хозяин – барин, – Соловейчик вновь взял в руки журнал.
Тем временем Плотник и Еременко, тщательно осмотрев содержимое старенького и простенького платяного шкафа, деревянного сундука, окованного цветными жестяными полосками, отодвинули и заглянули за громоздкий и продавленный диван. Пока – ничего.
– Вы могли бы сберечь время, – опять заметил Соловейчик.
– Ничего, мы не спешим. Вы сами знаете: солдат спит – служба идет, – усмехнувшись, заметил Малышев.
Соловейчик также усмехнулся.
– Да, но вам, судя по всему не до сна.
– Согласен с вами. Но мы свое возьмем, – на лице Малышев опять появилась улыбка. – Какие наши годы?
Он улыбался, но внутри-то кошки скреблись. Его беспокоило абсолютное спокойствие хозяина комнаты. «Неужели, – думал он, – уже ничего? Успел избавиться от краденого? Позорище, если опоздали».
Старшина Плотник, тем временем, начал простукивать пол, пытаясь обнаружить под половицами пустоту – тайник. Ничего! Он с минуту постоял, озираясь по сторонам. Потом подошел к Еременко, что-то тому шепнул. Они вновь подошли к платяному шкафу. Встали по обе его стороны и стали отодвигать от стены, пытаясь заглянуть туда. Отодвинув, за шкафом что-то тяжело зашуршало и упало вниз, на пол. Старшина отодвинул со своей стороны побольше, залез туда обеими руками и вытащил большой бумажный сверток, перевязанный бельевой веревкой. Повертев его в руках, подошел к столу и положил перед следователем.
Следователь Александрович, показав рукой на сверток, спросил:
– Что здесь, гражданин Соловейчик?
– Здесь? Ну… ткань… на костюм…
– Понятые, прошу подойти поближе, – следователь на глазах всех присутствующих стал разворачивать сверток.
Там действительно была ткань.
– А я что вам сказал? – заметил со своего места Соловейчик, по-прежнему оставаясь спокойным.
– Да, но… не многовато ли для одного костюма?
– Сколько есть.
Следователь вновь спросил:
– Откуда у вас эта ткань?
– Купил, естественно.
– Где?
– В своем магазине. Из нового поступления.
– Господи, – Нина Васильевна, соседка, всплеснула руками, – Яков Яковлевич, откуда у вас такая уйма денег!
Он не ответил. Однако следователь не оставил без внимания слова одной из понятых.
– В самом деле, откуда?
– Разрешите не отвечать на этот вопрос.
– Почему? Ведь отвечать все равно придется – не сейчас, так потом.
– Потом видно будет, – равнодушно заметил Соловейчик.
Ни Малышев, ни Кадочников ничего не могли понять. У того и у другого в голове застрял один и тот же вопрос: почему он так спокойно реагирует на все происходящее? Невольно начала сквозить мысль, что у него не все в порядке с головой. Следователь черканул на клочке бумаги несколько слов и передал Малышеву. Тот прочитал: «У него – помешательство. Надо будет направить на обследование к психиатру». Малышев согласно кивнул. Но процедуру обыска надо было заканчивать.
Следователь спросил:
– По имеющимся у нас сведениям, эта ткань была похищена в магазине «Светлана». Что вы на это скажете, гражданин Соловейчик?
Соловейчик, недовольно сдвинув к переносице брови, угрюмо сказал:
– Ну, что я на это могу сказать, гражданин следователь, что?!
– Вам виднее, что сказать.
Все присутствующие с удовлетворением отметили, что и он, подозреваемый, обладает эмоциями.
Соловейчик встал. Но Малышев его остановил.
– Нет уж, вы сидите.
Он сел назад.
– Ответьте на вопрос: вы похитили ткань – да или нет?
Соловейчик развел руками.
– Кто-то предал меня… увы… Никому доверять нельзя. Никому! Ну, что за народ, а? Не народ, а кобылка.
– Как понимать ваши слова? Как признание в содеянном?
Следователь ждал, а Соловейчик не спешил с ответом. Он, понурившись, сидел и теребил пальцами бахрому скатерти. После непродолжительной паузы он поднял глаза на сидевших перед ним милиционеров, обреченно вздохнул и махнул рукой.
– А… выхода нет! Только… прошу учесть, что даю показания добровольно, без принуждения с вашей стороны.
Подполковник Малышев возразил:
– Напоминаю: не вы к нам, а мы к вам пришли.
– Это верно.
Следователь спросил:
– Вы похитили из магазина два тюка костюмной ткани типа «Бостон». Мы нашли в результате обыска только один. Где другой тюк?
– О, да вы прекрасно информированы.
Майор Кадочников, ни на минуту не спускавший глаз с лица Соловейчика, ухмыльнулся.
– Служба, гражданин, служба.
– Это верно: служба – дни и ночи.
– Комплимент? Или…
– Без всяких «или», товарищ майор.
К сидевшим за столом подошел старшина Плотник и, обращаясь к старшему по званию, то есть к подполковнику Малышеву, тихонько сказал:
– Осмотр комнаты закончен.
– Хорошо, – Малышев повернулся к Соловейчику. – Итак, гражданин, вы не ответили на вопрос следователя.
Соловейчик, судя по всему, решился.
– Я отвечу не только на означенный вопрос, но и расскажу все остальное. Я, надеюсь, могу рассчитывать, что чистосердечное признание наш суд учтет? – он с надеждой посмотрел на следователя.
Следователь ответил:
– Скорее, да, чем нет.
И Соловейчик во всех подробностях рассказал о краже. Он рассказывал так быстро, что следователь едва успевал записывать. Кадочников и Малышев, слушая, отмечали про себя, что показания точь-в-точь совпадают с информацией осведомителя уголовки. Даже в деталях. О таком обычно приходится лишь мечтать.
– Гражданин Соловейчик, – обратился вновь к нему следователь, – судя по характеру признательных показаний, вы искренне раскаиваетесь в содеянном.
– Я действительно раскаиваюсь и… стыжусь… Войну прошел, трудился, а тут… Нечистая сила под локоть толкнула… Не знаю, как это мог сделать… Вы можете не верить, но я ждал вас. Я чувствовал, что вы за мной придете. Ночами не спал: от каждого стука вздрагивал… Думал, чтобы пойти к вам, но… боязно… Так и не решился.
– И зря, – сочувственно заметил следователь. – Ситуация могла быть иной.
– Увы, – Соловейчик развел руки, – что теперь говорить… Опоздал я.
В отличие от Александровича, сочувствующего Соловейчику, Малышев и Кадочников продолжали относиться с недоверием к показаниям: слишком уж все просто и ясно. Кто перед ними: заблудшая овца или матерый волк? И то, и другое – не исключается. Но, объективности ради, следует признать, что все говорит в пользу первого, а вот в пользу второго ничто не указывает.
– Скажите, гражданин, – обратился Малышев, – зачем вам такие деньги понадобились? Вы – один. Зарабатываете немного, но достаточно. Что-то случилось? Кто-то вымогает?
– Это дело сугубо личное, не хотелось бы впутывать в это других, не имеющих отношения…
Александрович возразил:
– Вы говорите, а мы сами решим, кто имеет отношение к вашему делу, а кто нет.
– Неудобно, знаете ли…
– Не ломайтесь, – раздраженно бросил Малышев. – Неудобно одно: штаны через голову надевать, но клоуну и это удается.
– У меня есть подруга… фронтовая. Десять дней назад сделал предложение… решили соединиться узами брака…
– Кто она? – спросил следователь. Он спросил, хотя ответ уже знал или, точнее сказать, догадывался.
– Аллочка… Простите, Прошкина Алла Демидовна. На фронте сблизились. Она – военврач третьего ранга, я – командир отделения связи. В сорок втором из окружения под Вязьмой вместе выходили… А через год (так судьба распорядилась) оба в плену оказались. В разных концлагерях были. Меня держали в лагере для военнопленных, под Гомелем. Она, как потом, после войны узнал, была в лагере «Терезин» (это в Чехии). Вновь встретились после победы в Свердловске. Вот… Спустя несколько лет решились…
– Причем тут все это? – спросил Александрович.
– Как же! Я подумал, что нам лучше будет, если купим домик на окраине… Чтобы с приусадебным участком.
– Итак, вам понадобились деньги…
– Да… Но, товарищи милиционеры, она ни при чем. Это я все.
Подполковник Малышев саркастически сказал:
– Какое благородство.
Соловейчик развел руками.
– Так воспитан, – и решительно повторил. – Аллочка тут ни при чем.
Кадочников вновь ухмыльнулся.
– Как «ни при чем»? Она же вам помогала в хищении, а потом и в сбыте.
– Вы и это знаете?
– Знаем, потому что задержана торговка на рынке, через которую Прошкина пыталась сплавить украденное.
– Да… но она не хотела… я уговорил. Она категорически возражала. Моя лишь вина.
Следователь Александрович закончил оформление протоколов обыска и изъятия найденного, дал подписать понятым, все время молча стоявшим в сторонке, дал ознакомиться Соловейчику и попросил также подписать.
Соловейчик внимательно прочитал протоколы и поставил подписи. И спросил:
– Что со мной будет?
– Пока мы задержим вас по подозрению в совершении кражи социалистической собственности, а потом будет предъявлено и обвинение в совершении данного преступления, – ответил следователь и стал собирать исписанные листки бумаги в стопку. – Прошу вас, гражданин Соловейчик, собираться.
