Геннадий Малейчук
Ловушки жизни. Типичные автоматизмы психики

Творческое приспособление или пассивная адаптация?

У человека со сформированной выученной беспомощностью оказывается нарушено творческое приспособление, его адаптация к жизни становится пассивной, а контакты со средой – лишенными выбора. В итоге его поведение становится стереотипным, автоматическим, сводясь до уровня условных рефлексов. И тогда в его жизни ничего не меняется.

Как-то мне довелось быть участником следующего естественного эксперимента. Я ехал в поезде. Похоже, на станции произошел какой-то сбой в компьютере, и билеты продавали только в один вагон. Поезд подходил к следующей станции, все люди на перроне устремлялись в один вагон согласно купленным билетам. Постепенно вагон наполнился под завязку. Людям не то чтобы сидеть – стоять было сложно. Я решил перейти в другой вагон – он оказался практически пустым, там находились те немногие пассажиры, которые сообразили перейти в него.

Что делать? Терапевтические размышления

Утерянную способность к поисковой активности человек может вернуть через осознавание своих собственных внутренних ограничений. В результате у него появится возможность прервать свои автоматические способы жизни и более качественно проживать ее, расширяя зоны своей деятельности.

Особое внимание хочется уделить родителям. Именно они являются теми «экспериментаторами», которые могут сформировать у ребенка выученную беспомощность. В процессе воспитания им необходимо поддерживать в своих детях способность к поисковой активности.

Выученная беспомощность формируется в раннем возрасте, когда у ребенка нет еще ни возможности критически оценивать чужой опыт, ни что-либо противопоставить агрессии взрослого. В силу этого большинство описанных механизмов ограничения жизни оказываются вне зоны его осознавания и, следовательно, контроля. Человек не может сформировать свое отношение к ним и воспринимает их как нечто органически присущее ему.

Останавливая, ограничивая активность ребенка, родители убивают в нем поисковую активность и формируют выученную беспомощность. Предвижу в этом месте возмущение многих читателей: «А что, тогда можно все разрешать ребенку?», «Кем же он тогда вырастет при таком отношении?», «Да это и небезопасно для него».

Оставлю здесь место для ваших дискуссий, выскажу лишь свое мнение по этому вопросу. Для меня важными являются следующие правила-принципы:

• избегание крайностей;

• своевременность.

Поясню. В те периоды жизни, когда ребенок начинает самостоятельно активно исследовать мир (1–3 года), нужно по возможности его минимально в этом сдерживать, прибегая к ограничениям лишь в вопросах его безопасности. Да и невозможно в этот период в силу естественных возрастных особенностей ребенка (еще не готова его когнитивная сфера) ограничивать его, кроме как прибегая к силовым запретам и ориентируясь на страх. Думается, японская система воспитания, не запрещающая детям проявлять активность до пятилетнего возраста, также основывается на этих идеях.

Когда же у ребенка появляется возможность не только эмоционально реагировать на запреты (страх), но и понимать их суть, тогда наступает время формирования социальных границ: что можно, чего нельзя и, главное, почему. В противном случае мы формируем социально пассивного, безынициативного члена общества.

Дети, которых «выдрессировали» и приучили не показывать свои потребности, могут казаться послушными, «удобными», хорошими. Но они всего лишь отказываются от выражения своих потребностей и могут вырасти во взрослых, которые будут бояться высказать что-то, что нужно им.

Мужество быть собой
Ловушка отказа от себя

Всякий раз, когда я делал не то, что хочу, – я убивал себя. Каждый раз, когда я говорил кому-то «да», в то время как хотел сказать «нет», – я убивал себя.

Вячеслав Гусев^[1]

Вся жизнь индивида есть не что иное, как процесс рождения самого себя. По существу, мы должны были бы полностью родиться к моменту смерти, но судьба большинства людей трагична: они умирают, так и не успев родиться.

Эрих Фромм. Здоровое общество

Начну с моей любимой притчи Франца Кафки «Перед законом» (которая включена в роман «Процесс»).

Перед законом стоит привратник. К этому привратнику подходит человек из деревни и просит разрешения войти в закон. Но привратник говорит, что сейчас он не может разрешить ему войти. Человек думает и спрашивает потом, нельзя ли ему тогда войти позже. «Что ж, это возможно, – отвечает привратник, – но только не сейчас». Поскольку ворота, ведущие в закон, раскрыты, как всегда, и привратник отходит в сторону, человек нагибается, чтобы заглянуть через ворота вовнутрь. Когда привратник замечает это, он смеется и говорит: «Если это тебя так манит, то попробуй тогда войти туда вопреки моему запрету. Но запомни: я всемогущ. И я только самый нижний привратник. От зала к залу там дальше стоят привратники один могущественнее другого. Уже перед лицом третьего теряюсь даже я».

Таких трудностей человек из деревни не ожидал; закон ведь должен быть доступен каждому и всегда, думает он, но когда он сейчас внимательнее разглядывает привратника в меховом пальто, его большой острый нос, его длинную, тонкую, черную татарскую бороду, он решает все же лучше подождать до тех пор, пока не получит разрешение на вход. Привратник ставит ему табуретку и указывает ему сесть в стороне от дверей.

Там он сидит дни и годы. Он делает много попыток добиться позволения войти и утомляет привратника своими просьбами. Привратник же нередко устраивает ему маленькие расспросы, спрашивает его о его родине и еще много о чем, но это все безучастные вопросы из тех, которые задают владетельные персоны, и в конце он говорит ему снова и снова, что еще не может впустить его. Человек, который много чего взял с собой в дорогу, использует все, даже самое ценное, чтобы подкупить привратника. Тот, хотя и принимает все, но говорит при этом: «Я беру только потому, чтобы ты не думал, что куда-то не успел».

За эти долгие годы человек почти непрерывно наблюдает за привратником. Он забывает других привратников, и только этот первый кажется ему единственным препятствием на пути в закон. Он проклинает такое несчастное стечение обстоятельств, в первые годы бесцеремонно и громко, позднее, когда стареет, только лишь ворчит себе под нос. Он впадает в ребячество, и, поскольку за время многолетнего изучения привратника он рассмотрел также и блох в его меховом воротнике, он просит и блох помочь ему и переубедить привратника.

В конце концов его взор слабеет, и он не знает, действительно ли это вокруг него стало темно или это только обманывают его глаза. Однако и сейчас он не может не распознать в этой темноте сияния, негасимо льющегося из дверей закона. Только жить ему уже осталось недолго. Перед смертью опыт всей его жизни собирается в его голове в один-единственный вопрос, который он еще не задавал привратнику. Он слабо машет ему рукой, потому что больше не может выпрямить свое немеющее тело. Привратник вынужден глубоко склониться к нему, ибо разница в росте изменилась отнюдь не в пользу человека. «Что же тебе сейчас еще хочется знать? – вопрошает привратник. – Ты и впрямь ненасытен». «Все ведь так стремятся к закону, – говорит человек, – почему же тогда за многие годы никто, кроме меня, не потребовал войти в него?» Привратник видит, что человек уже находится при смерти, и, чтобы достичь его затухающего слуха, громко кричит ему: «3десь никто больше не мог получить разрешения на вход, ибо этот вход был предназначен лишь для тебя одного! Сейчас я уйду и закрою его»^[2].

Экзистенциальные вызовы

Красивая глубокая притча, наполненная тоской и печалью. Тоской за непрожитую жизнь, печалью, что все так случилось. Ее герой умер в ожидании жизни, ему не хватило мужества для того, чтобы встретиться в этой жизни с собой.

Явно или подспудно эта тема звучит в жизни каждого человека, обостряясь в периоды кризисов.

«Кто я?», «Для чего я пришел в этот мир?», «Так ли я живу?», «Свою ли я проживаю жизнь?», «С теми ли я живу, с кем хочу жить?» – эти вопросы хотя бы раз в жизни встают перед каждым из нас.

Уже сама их постановка требует от человека определенного мужества, так как предполагает необходимость честной инвентаризации своей жизни и встречи с собой подлинным. Именно об этом еще один известный текст.

Старый еврей Авраам, умирая, подозвал к себе своих детей и говорит им:

– Когда я умру и предстану перед Господом, то он не спросит меня: «Авраам, почему ты не был Моисеем?» И не спросит: «Авраам, почему ты не был Даниилом?» Он спросит меня: «Авраам, почему ты не был Авраамом?»

Встреча с собой неизбежно обостряет тревогу, так как ставит человека перед выбором между Я и не-Я, Я и Другим, своей жизнью и чьим-то ее проектом или чьим-то сценарием. И всякий раз в ситуации выбора мы сталкиваемся с двумя альтернативами: спокойствие или тревога?

Спокойствие или тревога?

Выбирая в жизни привычное, знакомое, устоявшееся, мы выбираем спокойствие и стабильность. Мы выбираем известные пути, сохраняем уверенность в том, что завтрашний день будет похож на сегодняшний, полагаемся на других. Выбирая новое, мы выбираем тревогу, так как остаемся один на один с собой. Это как ехать в поезде, зная, что у тебя есть гарантированное место, определенный маршрут, обеспеченный минимум удобств (в зависимости от класса вагона), конечный пункт. Выйдешь из поезда – и сразу откроются новые возможности, но одновременно и повысится тревога и непредсказуемость. И для того, чтобы выйти из чужого поезда, нужно мужество – мужество положиться на себя и на судьбу.

Выбор же спокойствия и стабильности приводит к отказу от развития и в итоге к отчуждению от самого себя, принятию ложного представления о себе. И тогда неизбежно оказываешься перед закрытыми воротами своей жизни, как герой притчи Кафки. Ибо цена спокойствия – психологическая смерть.

Быть собой – значит быть живым, рисковать, делать выбор, встречаться с собой подлинным, со своими желаниями, потребностями, чувствами и неизбежно сталкиваться с тревогой неопределенности. Быть собой – значит отказываться от фальшивых образов, снимать с себя, как с луковицы, слой за слоем не-себя.

Так случается, что, находясь в ситуации выбора, мы неизбежно встречаемся с выбором между собой и другими. Поскольку выбор себя нередко предполагает отвержение Другого, то сама процедура выбора для человека часто становится крайне мучительной.

И здесь бы не скатиться в крайности, так как за них придется заплатить высокую цену. Цена альтруизма (выбор Другого) – отказ от себя. Стремление быть всегда для всех хорошим – предательство себя, психологическая смерть, а нередко и физическая в результате болезней. Эгоизм (выбор себя) – нередко приводит к одиночеству… Далеко не всегда между собой и другими человек выбирает себя.

Тем не менее нередко он, подобно герою притчи, вынужден делать выбор не в пользу себя и своего жизненного пути.

Что же это за цена, ради которой человек готов отказаться от себя?

Эта цена – любовь. Величайшая человеческая потребность – потребность быть любимым. Взрослые – кто осознанно, а кто интуитивно – знают об этом и пользуются этим знанием, воспитывая своих детей. «Будь таким, как я хочу, и я тебя буду любить» – вот нехитрая, но действенная формула, провоцирующая в ребенке отказ от своего Я.

В дальнейшем потребность в любви от Другого трансформируется в социальные потребности – в признании, уважении, принадлежности и проч. («Откажись от себя, и ты будешь наш, мы признаем, что ты – это ты!»).

В одном из моих любимых фильмов «Тот самый Мюнхгаузен» Марка Захарова и Григория Горина выбор для героя (барона Мюнхгаузена) между собой и другими – это выбор между жизнью и смертью. Смертью не физической, а социальной, психологической. Все окружение барона упорно не хочет признавать его уникальности, пытается сделать его таким, как они сами.

«Присоединяйтесь, барон!» – настойчиво звучат их голоса: станьте одним из нас.

«Присоединяйтесь, барон!» – это значит: откажитесь от своих убеждений, от того, во что вы верите, соврите, откажитесь от себя, предайте себя! Вот цена социального принятия и социального комфорта для нашего героя!

Однажды барон Мюнхгаузен уже отказался от себя, попрощался со своей прошлой безумной жизнью и стал обыкновенным садовником по фамилии Миллер.

«– Откуда такая фамилия? – удивился Томас.

– Самая обыкновенная. В Германии иметь фамилию Миллер – все равно что не иметь никакой».

Так символично автор текста передал идею отказа от себя, потери себя.

Отказ от себя как психологическая смерть

Потеря себя приводит к психологической смерти при сохранении жизни физической. По каким критериям можно судить о психологической смерти?

Маркеры психологической смерти:

• депрессия;

• апатия;

• скука.

Маркерами психологической жизни являются:

• креативность;

• юмор;

• сомнения;

• радость.

Что приводит к отказу от себя и в итоге к психологической смерти?

Это ряд социальных посланий, оценочных по своей сути и предполагающих отказ от себя. «Не выпячивайся!», «Будь как все!», «Будь таким, каким я хочу!», «Соответствуй роли, статусу, положению» – вот лишь некоторые из них.

Когда человек получает такого рода послания, ему бывает непросто отстоять свою подлинность. Отказ от борьбы ведет к отчуждению от себя и принятию ложного представления о себе. Нерешенная человеком в свое время задача психологического рождения неизбежно накладывается на следующий кризис – подростковый, середины жизни… Так откладывается встреча со своим подлинным Я, иногда надолго, а иногда и навсегда.

Кроме рассмотренных выше социальных посланий есть ряд чувств, которые не позволяют человеку встречаться с самим собой.

Эти чувства уже упоминались в главе «Зоны жизни, или Узники сознания. Ловушки сознания» как эмоциональные механизмы ограничения сознания. Вот они:

• страх;

• стыд;

• вина.

Вышеперечисленные чувства приводят к отказу от себя лишь в том случае, когда они имеют невротическую природу и становятся токсическими для человека. И страх, и стыд, и вина могут выступать мотиваторами восстановления психической жизни, если имеют природу экзистенциальную. К примеру, страх за непрожитую жизнь, вина за упущенные возможности.

Более подробно хочу остановиться на экзистенциальной вине. Экзистенциальная вина – вина перед самим собой за неиспользованные в прошлом возможности. Сожаление об упущенном времени… Боль от непроизнесенных слов, от невыраженных чувств, возникающая, когда уже поздно… Нерожденные дети… Невыбранная работа… Неиспользованный шанс… Непрожитая жизнь. Экзистенциальная вина – это ощущение предательства самого себя. И от этой боли мы тоже можем прятаться, загружая себя ненужными делами, серьезными проектами, сильными отвлекающими чувствами…

С другой стороны, есть чувства, реанимирующие собственное Я и подталкивающие человека к поиску своей тождественности.

Чувства, которые восстанавливают процесс психологической жизни:

• удивление;

• злость;

• отвращение.

И еще любопытство. Любопытство позволяет преодолевать страх. Вся наша жизнь протекает между полюсами страха и любопытства. Побеждает любопытство – побеждают развитие, жизнь; побеждает страх – побеждают застой и психологическая смерть.

Ценности как стержень подлинного Я

В поисках себя подлинного хорошо помогает осознание своих ценностей, именно они являются стержнем нашего Я. Однако ценность чего-либо (кого-либо) бывает легче опознать тогда, когда это нечто потеряешь. Потеря чего-то ценного для человека субъективно переживается им как сожаление. Наиболее отчетливо иерархия ценностей выстраивается в предельных ситуациях, главной из которых является встреча человека со смертью.

Интересными в этом плане представляются наблюдения женщины, которая много лет работала в хосписе. В ее обязанности входило облегчение состояния умирающих пациентов, с кем она проводила последние дни и часы. Она составила список основных сожалений людей, подошедших к самому краю жизни, которым оставалось жить считанные дни, а может, даже часы. Вот они.

1. Я сожалею, что у меня не было смелости, чтобы жить жизнью, правильной именно для меня, а не жизнью, которую ожидали от меня другие.

2. Мне жаль, что я так много работал.

3. Мне жаль, что у меня не было смелости выразить свои чувства.

4. Мне жаль, что я не поддерживал отношения со своими друзьями.

5. Мне жаль, что я не позволил себе быть более счастливым.

Опыт людей, приблизившихся вплотную к смерти, позволяет нам увидеть подлинные человеческие ценности, для того, чтобы не пройти мимо них в своей жизни.

Что делать? Терапевтические размышления

Важным моментом встречи с собой является осознавание, принятие и признание важности и нужности непринимаемых и часто отрицаемых «плохих» чувств, таких как злость (агрессия) и отвращение. Тем не менее эти чувства очень важны для человека. Наличие этих чувств позволяет ему встретиться со своими границами и отстоять их. Отвращение здесь выступает в качестве тестирования чего-то неподходящего, «невкусного», и его появление свидетельствует о возвращении чувствительности. Агрессия же позволяет распознавать факты нарушения собственных психологических границ и дает возможность их защитить.

Зачастую возможность для встречи с собой подлинным появляется у человека, переживающего ситуацию жизненного кризиса, который позволяет прервать привычный автоматизм жизни и занять по отношению к ней позицию наблюдателя.

Кризисы жизни, несмотря на их внешний негативный аспект, безусловно, несут в себе большой заряд для встречи человека с собой и могут выступать условиями для глубоких изменений личности. В ситуации экзистенциальных кризисов человек неизбежно встречается с вопросами своей сущности, и обращение к ценностям, их ревизия дают ему возможность отделить зерна от плевел, заново выстроить для себя иерархию ценностей, которые составят костяк его подлинного Я.

В этом контексте кризисы жизни можно воспринимать как шанс заново родиться, а иногда и родиться впервые. А от того, как человек относится к факту кризиса, будет во многом зависеть, как он использует этот шанс.

Когда любви слишком…
Ловушки любви

Любовь травами не лечится.

Овидий

Нельзя детям дать то, чего не имеешь сам. Не поставив себя в центр своей жизни, не выстроив свою систему ценностей, не получится сделать счастливой жизнь свою и детей.

Анатолий Некрасов. Путы материнской любви

Потребность в любви

Любовь – это питательная среда, необходимая для развития человека. Любовь является важнейшей социальной потребностью. Полагаю, что ряд других важных потребностей – в принятии, признании, уважении – суть формы все той же потребности в любви. Для хорошего развития и роста, как известно, необходимо, чтобы потребности удовлетворялись. Неудовлетворенные же потребности ведут к различного рода нарушениям либо отклонениям в развитии.

В клинике есть известное утверждение о том, что вся психопатология – результат избытка либо недостатка. И любовь здесь не является исключением. Я обращусь к этому тезису несколько позже, рассматривая варианты, когда любви слишком мало или слишком много, и рассмотрю, в какие ловушки может попасть человек в таких ситуациях.