Геннадий Левицкий
Хитон погибшего на кресте
Иудеям было передано приказание разойтись, но они уже почувствовали свою силу и слова в виде просьбы или приказа не имели никаких действий. Толпа собравшихся не поняла, что для нее это было последним предупреждением. «Но так как она продолжала поносить Пилата, – описывает дальнейшие события Иосиф Флавий, – то он дал воинам условный знак, и солдаты принялись за дело гораздо более рьяно, чем то было желательно самому Пилату. Работая дубинами, они одинаково поражали как шумевших, так и совершенно невинных людей. Иудеи, однако, продолжали держаться стойко, но так как они были безоружны, а их противники вооружены, то многие из них тут и пали мертвыми, а многие ушли, покрытые ранами. Таким образом было подавлено возмущение».
Ближайшей ночью Пилат отправил участников погрома в Сирию, попросив взамен у тамошнего наместника других легионеров. А на следующий день прокуратор вместе со всеми иудеями переживал о случившейся трагедии. Избиение безоружных было представлено, как иудейское междоусобие противников и сторонников акведука, а потому прокуратор великодушно «простил» всех его участников.
Пилат продолжал довольно часто посещать Иерусалим и подолгу оставался в нем – особенно когда предстояли иудейские праздники, так как именно во время них случалось скопление народа, и реальной была опасность мятежа. Отныне Пилат пытался быть справедливым к жителям Иерусалима, но и это его желание осталось невоплощенным.
В один из дней к прокуратору пришла толпа иудеев. Собственно, к Пилату их не пропустила стража, но пришельцы подняли такой шум, что глава Иудеи был вынужден сам выйти к ним.
Едва он появился перед галдящими, толпа столь же дружно умолкла, как и кричала. Вперед выступил седой старец и объяснил причину визита:
– Вчера вечером два твоих воина надругались над девушкой. Мы просим справедливого суда.
– Хорошо. Если римские легионеры виновны, они будут наказаны, – пообещал Пилат. – Кто же они? Как их имена?
– Прикажи всем воином выйти, а пострадавшая сможет опознать преступников.
Пилату не понравилось наглое требование старика, но ссориться с обидчивым народом хотелось еще меньше.
Вперед толпы вышла молодая красивая девушка. Ее достоинства лишь немного умалял заплывший от удара и отцвечивающий едва ли не всем спектром радуги глаз. Вторым, пылающим ненавистью оком пострадавшая бегло осмотрела легионеров и уверенно указала на молодого гастата. Затем бесстрашно шагнула в строй римлян и вытащила со среднего ряда еще одного легионера с расцарапанным лицом. При этом она произнесла:
– У него на лице остались отметины от моих ногтей.
– Луций! Откуда у тебя царапины? – сурово спросил Пилат.
– Позавчера ночью, возвращаясь из таверны, я угодил в куст терновника, – «признался» воин. Все же наказание за пьянку предполагалось несравненно меньшее, чем за насилие над девушкой.
– Врет! – выкрикнула пострадавшая. – Царапины свежие, они не зарубцевались.
По толпе евреев пронесся одобрительный ропот.
– Помолчи, Мирьям, прокуратор во всем разберется, и виновные будут непременно наказаны, – пообещал седовласый старейшина.
Прокуратор тем временем продолжил допрос:
– Скажи, Луций, где ты был вчера вечером?
– Весь вечер я с товарищами играл в кости и не покидал претория, – не моргнув глазом произнес расцарапанный.
– Кто может подтвердить, что ты был занят игрой, которую я, кстати, запретил в расположении претория, – ухмыльнулся Пилат.
– Да вот он. – Луций указал на гастата, которого первым опознала девушка.
– Он не может быть свидетелем, так как находится в положении обвиняемого, – недовольно поморщился прокуратор.
– Я с ними играл, – вышел из строя легионер.
– Я тоже был с ними от заката солнца и почти до утра, – подтвердил еще один воин, который был другом расцарапанного.
– И я был с ними все это время, – признался третий и добавил: – Только я не играл, а наблюдал за игрой.
– Я не могу наказать тех, на кого указала девушка. За их невиновность поручились товарищи. Возможно, она ошиблась в темноте, – предположил Пилат.
Он не слишком верил в невиновность своих легионером, но видя, с каким упорством обвиняемых защищают товарищи, не решился учинить над ними расправу. Подобное мероприятие вряд ли бы доставило ему любовь иудеев, но ненависть собственных легионеров он бы получил.
Возмущенным иудеям ничего не оставалось, как убраться по домам.
О происшествии благополучно забыли, но Пилат ужесточил дисциплину среди своих легионеров.
Спустя месяц был праздник – день рождения императора Тиберия. По случаю его прокуратор сделал послабление, и легионеры радостно разбрелись по тавернам. Наутро в саду обнаружили трупы легионеров, на которых пало подозрение. На груди каждого было вырезано латинскими буквами «НАСИЛЬНИК». Было видно, что резали по живому: на окаменевших лицах солдат навсегда запечатлелись нестерпимая боль и ужас.
Еще спустя некоторое время легионер, давший свидетельские показания, вернулся из города с отрезанным языком. Пилат долго пытался выяснить, кто с ним так жестоко пошутил, но не добился никакого толку.
Второй свидетель ночью стоял на часах. Вдруг прилетевшая невесть откуда веревочная петля утащила его в глубь сада. Люди, закутанные в черные плащи, мгновенно лишили его дара речи, и столь же скоро растворились во мраке ночи.
Третий свидетель забился в самый дальний угол претория и перестал выходить на улицу. Периодически он умолял Пилата отпустить его в Рим, потому что у него там пятеро детей. Пользы от него никакой не было, и прокуратор дал согласие.
Бедняга добился того, чего желал, но и теперь боялся выйти на свет. Пришлось Пилату выделить для сопровождения труса двадцать легионеров. В окружении их последний свидетель благополучно покинул Иерусалим, но под Ефраимом его настигла стрела, поразившая точно в рот.
С его гибелью Понтий Пилат начал сомневаться, что его власть в этой стране что-то значит. Прокуратор все более убеждался: чем дольше он находится в Иудее, тем более непостижимым, чужим и далеким для него становится этот край.
Танец Саломеи
В то время как Пилат управлял Иудеей (по крайней мере ему так иногда казалось), на подвластной прокуратору территории шли своим чередом необыкновенные события, которые радовали одних евреев и пугали других, а впоследствии перевернут весь мир и заставят людей верить и поклоняться совсем не тому, перед чем разноплеменное население римской империи благоговело во времена Тиберия. Глас о Царстве Небесном, о пришествии на землю Сына Господа начал раздаваться среди песков и потому прошел мимо роскошной резиденции Пилата.
Иоанн жил в пустыне, носил одежду из верблюжьей шерсти, не стриг волос и не пил вина, едой ему служила саранча и дикий мед. Когда Иоанну исполнилось тридцать лет, он покинул пустыню и перебрался в долину реки Иордан. Здесь зазвучали его проповеди, призывающие к покаянию и возвещавшие о скором приходе мессии. Он крестил водой в Иордане и исповедовал грехи всех, кто этого желал. Вода, смывающая грязь с тела, теперь стала символом, очищающим душу.
Его многочисленные последователи будут отличаться аскетическим образом жизни, но сам Иоанн отнюдь не призывал уединяться в пустыне, либо в тесной келье, ущемлять себя в естественных человеческих надобностях. Наоборот, проповедник в своих речах полагал, что люди будут заниматься прежними делами, жить в своих домах, что не поменяется их образ жизни. Измениться должны, прежде всего, помыслы людей; по свидетельству Иосифа Флавия, Иоанн «убеждал иудеев вести добродетельный образ жизни, быть справедливыми друг к другу и из благочестивых чувств к Богу собираться для омовения».
Воинам он сказал: «Никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованьем». Мытари – одна из самых презренных профессий в древности (впрочем, тех, кто собирал налоги, не любили во все времена); им Иоанн вовсе не советует поменять род занятий, а только рекомендует: «Ничего не требуйте более определенного вам». А когда весь народ спрашивает проповедника: «Что же нам делать?», звучит ответ: «У кого две одежды, то дай неимущему, у кого есть пища, делай то же». В проповедях Иоанн был разный: иногда спокойный, иногда импульсивный; его спокойное слово находило приют в добром сердце, гневно-обличающее достигало самых затаенных уголков зачерствевшей души.
Зажигательные речи пали на подготовленную почву; послушать его стекались люди из Иерусалима, Иорданской долины и всей Иудеи. Проповедник ни перед кем не заискивал, но обличал всех и вся. Досталось хранителям иудейских законов и традиций, кичившихся своей святостью и строгим исполнением религиозных предписаний. Однажды увидев многих фарисеев и саддукеев, идущих к нему креститься, Иоанн сказал:
«Порождение ехидны! Кто внушил вам бежать от будущего гнева? Сотворите же достойный плод покаяния и не думайте говорить в себе: “Отец у нас Авраам”, ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму. Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь.
Я крещу вас в воде в покаяние, но Идущий за мною сильнее меня; я не достоин понести обувь его; Он будет крестить вас Духом Святым и огнем; лопата Его в руке Его; и Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым».
Иоанн предчувствовал скорый приход Сына Божьего, возвещал о нем людям и сразу узнал Его, появившегося у Иордана. Он пришел к Иоанну креститься и терпеливо ждал вместе со всеми.
– Мне надо креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? – удивился Иоанн, не веря своему сердцу.
– Оставь теперь, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду, – ответил Иисус.
Тогда Иоанн крестил Его наравне с прочими, пришедшими к водам Иордана. Иисус вышел на берег, и тут Иоанн увидел, как с небес спустился белый голубь и сел на плечо Ему. Вместе с голубем пришел глас с небес: «Ты Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение». Проповедник убедился, что пришел именно Тот, пришествие Которого он возвещал.
Иоанн исполнил свою великую миссию, он передал людям волю Бога. Пророк указал на пришедшего Иисуса: «Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира…»
У Иоанна Крестителя появилось много почитателей, учеников, которые считали его величайшим пророком; они не собирались покидать Крестителя и с осторожностью, ревностью и опаской поглядывали на только что явившегося Иисуса. Два проповедника – это было слишком много для иудейской земли. Миссия одного из них должна закончиться в ближайшее время; собственно, своим поведением Креститель даже не шел, бежал навстречу своей судьбе.
И сам Иоанн предчувствовал скорый свой конец. Его преданные ученики с обидой восклицали: «Тот, Который был с тобою при Иордане и о Котором ты свидетельствовал, вот Он крестит, и все идут к Нему». Креститель не разделил ревности учеников. Он счел свой долг исполненным; теперь осталось торжествовать и одновременно уходить:
«Имеющий невесту есть жених, а друг жениха, стоящий и внимающий ему, радостью радуется, слыша голос жениха. Сия-то радость моя исполнилась.
Ему должно расти, а мне умаляться».
Недавний отшельник вошел в Иерусалим и начал свои проповеди в городе, хранившем тысячелетние традиции поклонения Богу. Проповедника с копной волос, которые не знали ножниц, спросили служители закона: кто он есть и где был доселе?
– Я человек и был там, где водил меня Дух Божий, питаясь тростниковыми кореньями и корой древесной.
– Перестань смущать народ глупыми речами, – приказали ему законоведы.
На угрозу бесстрашный Иоанн ответил:
– Это вам надо оставить свои речи, не имеющими ничего общего с замыслом Бога, и перестать творить низкие дела.
И тогда встал Симон, книжник, и произнес с гневом:
– Мы всякий день читаем божественные книги, а ты ныне вышел из леса, как зверь, и смеешь учить нас и прельщать народ непотребными своими речами?
И принялись все порицать Иоанна.
– Не откроется вам тайна, ибо вы ее не познали. Придет на вас пагуба неизреченная, а из-за вас и на всех людей, – произнес Иоанн Креститель и покинул Иерусалим. И никто не смел ему воспрепятствовать в этом.
Иоанн Креститель призывал к праведной жизни, разоблачая зло в хижинах и дворцах. Его мощного обличительного слова не избежал и тетрарх Иудеи Ирод Антипа…
После смерти Ирода Великого в 4 г. н. э. Иудею предполагалось разделить между тремя его сыновьями: Архелаем, Филиппом и Антипой. Царский титул и верховная власть предназначались старшему из них – Архелаю (претензии на отцовскую корону предъявил также Ирод Антипа). Однако римский император Август (под протекторатом которого находилась страна) разобрался с наследством Ирода Великого, следуя своим предпочтениям: Архелай получил половину царства, вторая половина была разделена между Иродом Антипой и Филиппом, которые именовались тетрархами.
Царскую корону Август не дал никому из братьев (лишь пообещал Архелаю), а в 6 г. Иудея получила 1-го римского прокуратора, который подчинялся сирийскому наместнику. Впрочем, даже при такой расстановке сил неглупый Ирод Антипа пользовался немалым влиянием в Иудее. Он назвал свою новую столицу Тибериадой (в честь Тиберия) и отныне стал считаться другом римского императора. Женился Ирод Антипа на дочери набатейского царя Ареты IV.
Ирод Антипа подумывал, каким бы образом получить корону, и вдруг блестящие перспективы рухнули в одночасье. Их разрушил тетрарх собственной глупостью: он влюбился в жену брата Филиппа – Иродиаду. Вдобавок женщина приходилась Ироду племянницей. Иродиаде льстило безумное чувство тетрарха, но ролью любовницы она не собиралась довольствоваться. Потерявший голову Ирод стал готовиться к свадьбе.
И ведь для подобных безумств возраст явно не подходил: к тому времени Ирод был умудренный опытом, разменявший пятый десяток лет мужчина, а предмет его страсти также находился в зрелых годах – Иродиада имела взрослую дочь. Обыкновенный человек заподозрит некое помутнение разума у тетрарха, но в скором времени зловещая пара совершит большие безумства.
Дочь набатейского царя почувствовала себя лишней в любовном треугольнике и с помощью бедуинов бежала к отцу. Роковая свадьба состоялась. Отношения Ирода с влиятельным владыкой Набатеи оказались безнадежно испорченными, брак осуждали и подданные тетрарха. Но особенно досаждал бродячий проповедник. Казалось, Ирода всегда преследовали слова, однажды произнесенные устами Иоанна Крестителя: «Не должно тебе иметь ее».
Мнение жителя пустыни, независимо от поры года облаченного в простые одежды из верблюжьей шерсти, слишком много значило в Иудее. Ирод чувствовал, какое недовольство вызывает у подданных его кровосмесительная связь, он чувствовал осуждающие взгляды за спиной. Еще больше опасался открытых обвинений в нарушении закона. Обвинитель был пока только один, но Ирод почти явственно видел стоящую за нищим Иоанном необыкновенную силу и боялся его. Тетрарх боялся даже взглядом встретиться с проповедником, который был почти вдвое его моложе.
Еще хуже чувствовала себя Иродиада. Она видела колебания нового избранника; казалось, еще немного, и тетрарх откажется от самой большой любви в жизни под грузом неразрешимых проблем. Прежний муж, Филипп, конечно же не собирался принимать назад блудливую жену. Перед женщиной, которая намеревалась стать царицей, ясно встала перспектива согласно иудейским законам быть забитой камнями до смерти. И тогда женщина взяла в свои руки поиск выхода из сложной ситуации.
По настоянию Иродиады тетрарх заключил проповедника в темницу. Она требовала казнить Иоанна Крестителя; Ирод видел рациональное зерно в желании своей возлюбленной, но не мог решиться на последний шаг… не хотел… не имел права…
Иоанн не слишком строго содержался в заточении, к нему приходили ученики, друзья, знакомые. Порой в темницу спускался Ирод Антипа, тетрарху почему-то страстно хотелось оправдаться перед этим человеком – ничего не имевшим в земной жизни, кроме жалкой одежды, а теперь лишенным и свободы. Выслушав в очередной раз обличительные речи, удрученный Ирод оставлял пленника на несколько дней, пока не придумал новый повод для оправдания своей кровосмесительной связи.
Узник спокойно переносил выпавшие на его долю тяготы, и лишь один вопрос волновал его. Однажды пророк послал двоих учеников к Иисусу спросить: Тот ли Он, Который должен прийти, или должно ожидать другого?
И дал Иисус посланникам Крестителя ответ: «Пойдите, скажите Иоанну, что слышите и видите: слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют».
Ученики ушли, а Иисус раскрыл народу глаза на суть Иоанна, как на предвестника Бога на земле: «Истинно говорю вам: из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя; но меньший в Царстве Небесном больше его». Иоанна начали почитать, как Ангела, явившегося подготовить земной путь для Отца Небесного, и число почитателей росло с каждым днем.
Чем дольше находился Иоанн в темнице, тем грустнее становился Ирод – даже гораздо тоскливее было ему, чем пленнику. Затягивание с решением вопроса, наоборот, делало ситуацию безвыходной. Разрубить Гордиев узел снова взялась Иродиада.
На день рождения Ирода собралась вся знать Галилеи, прибыли гости из соседних земель. Пир был в самом разгаре, виновник торжества находился в изрядном подпитии, как впрочем, и большинство присутствующих. Актеры, фокусники, музыканты сменяли друг друга; они служили только фоном всеобщего веселья. Главное зрелище было запланировано Иродиадой.
Все затихли, когда вышла на сцену в воздушном платье дочь Иродиады. Прелестная Саломея танцевала зажигательный восточный танец. Все присутствующие замерли в восхищении от увиденного, а растроганный именинник пообещал:
– Проси все что хочешь, Саломея, все для тебя сделаю!
– И ты, повелитель, не откажешься от своих слов, когда услышишь просьбу, – проворковало прелестное создание, успевшее устроиться подле матери.
– Клянусь! – воскликнул разгоряченный обильными возлияниями тетрарх.
В это время Иродиада склонилась к дочери и шепнула два слова. Дочери осталось лишь повторить их, до конца не осознав трагического смысла произнесенного:
– Голову Иоанна.
Дворец погрузился в мертвую тишину.
– Я не ослышался? – хмель мгновенно покинул голову именинника. Он побледнел и вновь спросил: – Дитя мое, ты можешь повторить свою просьбу?
Дочь переглянулась с матерью, суровый взгляд последней придал уверенности Саломее:
– Повелитель, пусть мне подадут сейчас на блюде голову Иоанна Крестителя.
Клятва прозвучала в присутствии старейшин, военачальников и священников; Ирод не мог ее нарушить. В подземелье был послан телохранитель, и вскоре он вернулся к пирующим с окровавленной головой. Бледная Саломея с трепетом приняла страшное блюдо и поспешила вручить его матери.
Русский православный священник, которому спустя две тысячи лет также суждено погибнуть под топором убийцы, напишет:
«Так погиб “величайший из рожденных женами”. Ему было немногим более тридцати лет. Успел ли он получить ответ Иисуса? Мы не знаем. Но он умер, как жил, – несгибаемым свидетелем правды Божией».
Тело Иоанна Крестителя было отдано ученикам для погребения. А голову… Иродиада несколько дней в неистовости протыкала иголками язык пророка, затем, насытившись местью, велела закопать голову казнённого на городской свалке. Но разве можно унизить столь ничтожным способом того, кто обречен на вечную память и бессмертие?!
Понтий Пилат оказался в числе последних, кто узнал о казни проповедника; да и вообще он не подозревал о том, что Иоанн Креститель существовал в его владениях. Впрочем, не сама смерть пророка огорчила прокуратора, а то, что пал несчастный жертвой прихоти женщины. Только он – представитель римского императора – имел право отнять жизнь в этом крае; а потому кроме множества прочих у Ирода Антипы появился еще один могущественный враг.
Слепые прозревают
После крещения Иисус удалился в пустыню и постился сорок дней и ночей. Здесь Его застала весть, что Иоанн Креститель заточен в темнице.
Иисус словно ожидал этого события, чтобы начать свое служение, чтобы исполнить свое земное предназначение. Он нашел себе пристанище в небольшом приморском городке Капернауме, Его слова были обращены не к сильным мира, а к рыбакам, мастеровым, – в общем, к простому люду. Он вел беседы с падшими женщинами; с теми, которых обходили стороной уважающие себя иудеи. Терпеливо сносил Иисус насмешки книжников и фарисеев, что Он ест и пьет с мытарями и грешниками. Он нес свет в самую темень, туда, где насущные проблемы были чрезвычайно далеки от вопросов устройства мира и философских рассуждений.
«Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное», – записано в Евангелии от Матвея. С этих слов Иисус начал свою земную проповедь. Вот такую сущую малость требовал Бог от человека: всего лишь признать свои ошибки, стать лучше, добрее… Но признаться в собственной неправоте, как оказывается, самое трудное; гораздо легче найти вину ближнего.
Иисус не уставал указывать путь в Царство Небесное:
«И ходил Иисус по всей Галилеи, уча в синагогах и проповедуя Евангелие Царствия, и исцеляя всякую болезнь и всякую немощь в людях.
И прошел о Нем слух по всей Сирии; и приводили к Нему всех немощных, одержимых различными болезнями и припадками, и бесноватых и лунатиков, и расслабленных, и Он исцелял их».
Проще всего заставить людей поверить в Сына Божьего – это совершить что-то необычное, неподвластное человеческому разуму; проще говоря – совершить чудо. Люди всегда его хотят и ждут, даже если оно не принесет никаких благ. Им нужен хотя бы знак, что следует идти именно в этом направлении.
Вот как, например, византийский хронист описывает интересное происшествие во время крещения Руси при князе Владимире. Киевляне были готовы к этому акту, но, чтобы развеять все сомнения, «хотели бы, однако, какое-нибудь чудо. Когда император послал туда епископа, они сказали, чтобы он бросил Евангелие в огонь. Как велики твои, Христос, чудеса! Огонь был зажжен. Епископ поднял ладони к небу, устремил взгляд туда и молвил: “Яви, Христос, Боже ты, имени своему славу”. Он положил святое Евангелие в огонь, оно же, хоть и пролежало некоторое время в огне, осталось невредимым».
Иисус также совершал чудеса. Но, не для того Он больных делал здоровыми, незрячих зрячими, чтобы люди уверовали в Его могущество. Он всего лишь помогал ближнему, Он не мог отказать страждущим, потому что сам учил других так поступать.
Более того, свои добрые дела Иисус желает сохранить в тайне. Излечив прокаженного, Он сказал: «Смотри, никому ничего не говори…»
Вернув зрение двум слепым «Иисус строго сказал им: смотрите, чтобы никто не узнал». Но разве может человек удержать втайне свершившееся с ним величайшее чудо:
«А они, выйдя, разгласили о Нем по всей земле».
Иисус старательно избегает всего, что могло бы возвеличить Его над людьми, что дало бы власть над ними. Накануне проповеднического пути Он преодолел искушение властью. То было в пустыне, где постился Иисус: здесь не имелось в достатке пригодной еды и воды, днем нестерпимая жара, а ночью холод пронизывает все тело до костей. В это время является Сатана и предлагает свой путь к власти над миром: «Если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами». Естественно, тот, кто обеспечил бы мир всеми благами, стал бы его правителем. Иисус отвергает такую победу: «Не хлебом одним будет жить человек…»
В другой раз Сатана предлагал власть над миром в дар, необходимо было лишь склонить перед ним голову. На это Иисус ответил: «Господу Богу твоему поклоняйся, и Ему одному служи».
Далее Сатана приводит Иисуса на высокое крыло иерусалимского храма и предлагает броситься вниз. Ведь ангелы не допустят, чтобы Сын Божий разбился об острые камни. Люди же, когда увидят, что Он бросился с такой высоты и остался невредимым, пойдут за Ним куда угодно, исполнят любое Его повеление. Иисус ответил на это: «Не искушай Господа Бога твоего».
Он никого не принуждал, не заставлял поклоняться Богу; даже больше, Он старался сделать все, чтобы выбор был свободным, осознанным, а не навязанным извне. Он предоставлял возможность самим людям бороться с собственными слабостями и соблазнами.
Исцеляя, Он говорит: «Вера твоя спасла тебя!» Иисус не приписывает себе никаких заслуг в победе над болезнями – человек и только человек может себя спасти. И если обретший разум бесноватый не будет жить праведной жизнью – болезнь вернется с удвоенной силой.
Иисус пришел в этот мир не для того, излечить всех больных, накормить всех голодных и сделать счастливыми несчастных. Нет! Он пришел указать путь к Богу! Путь простой и короткий, понятный каждому. Он дал 10 заповедей Божьих вместо множества предписаний, которые едва ли возможно соблюсти правоверному иудею при всем желании; вместо научных трактатов богословов, которые обычному человеку постигнуть невозможно Он принес в мир краткие, как все гениальное, правила, смысл которых в состоянии постигнуть ребенок. Бог стал близок и понятен каждому. Он уже не далекий и недосягаемый, но близкий и родной, и может жить в сердце каждого.
Однако из цепочки «человек – Бог» выпали посредники – целая часть народа, столетиями занимавшая привилегированное положение: книжники, различные толкователи законов, священнослужители… Терять власть, пусть даже самую маленькую, не желал никто.
