Геннадий Ангелов
Баба-Яга
Глава 2
Утром следующего дня я проснулся довольно рано. Через одно единственное деревянное окно пробивался тоненький луч света. Сделал зарядку и, прогоняя остатки сна, я по-молодецки схватил ведро и побежал за водой. Родник находился в нескольких минутах ходьбы от дома и, перепрыгивая через невысокие деревянные ограждения, быстро добрался до колодца. День обещал быть солнечным и тёплым. Уже первые лучи солнца пробуждали птиц и зверей. Вековую тишину заполнили звонкие ручейки жизни и тишина отступала, прячась в густых лесных дебрях, до наступления сумерек. Где-то вдалеке я слышал заливистые трели и, прислушиваясь, старался угадать, кто из птиц поёт. Привязывая верёвку к ведру, опустил его на дно. Колодец был глубиной около трёх метров. Когда-то мы с Сашкой вдвоём его выкопали и обложили внутри камнями, чтобы вода не подмывала почву. Вода в колодце была хрустально чистой и чуть сладковатой на вкус. Вытягивая ведро, я опустил его на землю и наклонился, чтобы напиться. Делая малые глотки, зажмуривал глаза и, утоляя жажду, обдумывал, чем сегодня заняться. Вернувшись в дом, я разжёг в печке огонь и поставил чайник. Протягивая руки к огню, сжимал и разжимал пальцы и смотрел, не отрываясь, на пламя. Оно весело поднималось вверх, и сухие дрова потрескивали и разбрасывали вокруг маленькие искры, будто бенгальские огни. Чайник быстро закипел, и я заварил чай. Сиху Лунцзин, китайский чай, один из лучших напитков, собирался возле города Ханчжоу. «Колодец дракона», так назывался источник, возле которого рос столь удивительный чай. Аромат благородного напитка моментально заполнил маленькую комнатку. Запах смешивался с лесной утренней свежестью, и оставлял неизгладимые впечатления. Я любил сны и часто, довольно часто, помнил их содержание от начала и до конца. Это было загадкой не только для меня. Ответы искать было бессмысленно и оставалось всё принимать за чистую монету. Яркие цветные сны приходили ко мне довольно быстро, как только голова касалась подушки, и я тут же проваливался в пустоту, во мрак, как будто младенец в утробе матери. Только сны бывали разные и если, к примеру, во сне я оказывался в детстве, то обязательно заканчивал то дело, которое тогда начал. И после того как просыпался, отчётливо понимал, что справился со своей задачей полностью. И после, никогда уже не болело сердце, как это часто бывает у других людей. Когда они вспоминают прошлое и жалеют о том, что не смогли иногда по пустяшным причинам, либо же по другим «весомым» обстоятельствам, выполнить задуманное.
Все мы с детства доставляли массу хлопот родителям. Капризничали, показывали характер, и злились на мать или отца за то, что нас заставляли что-то делать, вместо того, чтобы гонять с друзьями во дворе или же летом бежать купаться на речку. Плохо учились в школе, не пошли в институт, прошляпили хорошую, престижную работу. И порой, до конца жизни, каждый из нас о чём-то сожалел. У меня этого не было. Всё это началось уже в зрелом возрасте. Откуда оно взялось? И почему? Вначале я искал ответы, много читал, и анализировал происходящее. Но потом понял, что занятие – не благодарное. И бросил. Так было, безусловно, легче и то, что случалось со мной, воспринимал как должное. Терзаясь ночными кошмарами, я знал, что, не смотря на животный страх, останусь жить. Бессчётное количество раз погибал во сне, и снова рождался. Принимая во сне смерть, словно евангельский мученик, надеялся, что это конец и моя Миссия закончена. Но этого, к сожалению, не происходило, и я снова и снова в реальной жизни становился неуязвимой – Бабой-Ягой. Гнев и ярость ещё с детских времён имела свои корни. Но они уходили в такую глубокую старину, во времена иудеев, что я мог только догадываться, кем были мои предки. Если я кричал, то крик, похожий на львиный рёв, пронизывал всё живое вокруг. Дикие животные в страхе бежали как можно дальше от этого места. Это касалось и других чувств, которые я тщательно скрывал от окружающих. Радость, смех, слёзы – это был своего рода «ящик Пандоры», открывать который несведущим людям категорически воспрещалось. Однако и это ещё не всё. И горе и боль, впитанная мной в младенчестве, словно губкой формировала тело. Предела совершенству не существовало, но я стремился к нему.
Сейчас, сидя за столом, я вспоминал, как всё начиналось. Родители мои переехали из Днепропетровска в Японию, осенью, когда я был совсем мальчишкой. Мой отец работал на заводе «Южмаш», инженером, и получил приглашение в Страну Восходящего Солнца. Тогда мне было восемь лет, и я впервые в своей жизни оказался в Токио. Родители не помнили себя от счастья, и покидали Украину без малейшего намёка на сожаление. Для мальчишки, выросшего при первых ступеньках Независимости, это путешествие было сравнимо с полётом в космос. Абсолютно другая культура, нравы, отношение к людям. Токио поразил тогда своей величавостью, высотными зданиями, броской рекламой на каждом углу. Отец сразу отправился на завод, а мы с мамой знакомились день за днём со своим новым домом.
Гуляя по Токио мы впервые оказались на побережье – Эдоского залива. Красивые места с отлогими косогорами и вековыми соснами, и елями радовали глаз. Красота здешних мест настолько пленила меня, что с первого взгляда я ощутил себя неотделимой частью всего исторического и культурного великолепия. Совсем маленькой, крохотной, но настоящей, и волнующей всё естество ребёнка. Мы ходили вдоль берега и смотрели на бурные волны. Они набегали на берег и ласково шумели. Трогая руками воду, я почувствовал, какая она тёплая и совсем этому не удивился. Мне захотелось снять с себя одежду и окунуться. Плавать я тогда не умел, однако это меня не испугало. Наше с мамой любопытство подстёгивало найти людей, и узнать подробнее, что это за место. Мама неплохо знала английский язык и, бросая камешки в воду, мы неторопливо шли вдоль берега. Поднимая голову, я заметил среди деревьев, на невысоком холме, странной формы крыши домов. Острые наконечники крыш прятались среди высоких елей, и снизу невозможно было их, как следует, разглядеть. Раньше я никогда не встречал столь причудливые строения. Откуда-то издалека доносились звуки музыки. Я прислушался и уловил звук похожий на барабанную дробь. Он нарастал, и эхо разносило вдоль всего берега суровые, тревожные ноты.
Бам – бам – бам. Что это могло быть? Подняться наверх мы с мамой не решились, и не видели дорожки, ведущей к странному городу. Издалека донеслись крики людей. Я повернулся и увидел в узком заливе рыбацкие лодки. Их было такое огромное количество, что я удивился, как не заметил их сразу. Рыбаки укладывали снасти и готовились выходить в море. Их язык был нам с мамой незнаком и, приблизившись, мы не смогли разобрать, о чём они между собой говорят. Странная одежда рыбаков совсем не была похожа на морскую форму. Простые лица рыбаков светились от радости. Я их сравнил с лилипутами из цирка. Эти мысли развеселили меня, и мы решили с мамой подойти к рыбакам ближе. Однако никто на нас не обращал внимания. Мама осталась на берегу, а я ходил по деревянному мостику совсем как взрослый, и прислушивался к незнакомому языку. Меня удивили огромных размеров черепахи. Рыбаки их осторожно вытаскивали из сетей, и тут же бросали обратно в море. С одной черепахой не могло справиться двое мужчин, и они позвали третьего, чтобы тот помог. Большинство рыбаков были худыми и тела их прикрывали небольшие набедренные повязки. Рыбаки шумели и громко смеялись. Я стоял в стороне и готов был расплакаться от того, что никто со мной не разговаривает. Мне стало страшно одиноко, и я побежал на берег. Мама подхватила меня и принялась подбрасывать вверх. И тут мы увидели старика, в длинном тёмном платье с широкими рукавами. Старик шёл по мостику неторопливо, величаво и смотрел прямо на нас с мамой. Среднего роста, худой, с колючей щетиной на щеках, он был похож на отшельника. Я по непонятной причине смутился, и опустил голову. В одно мгновение мне почему-то стало стыдно и обидно, за проявленную детскую стеснительность. Я считал себя уже вполне взрослым, и не любил когда родители со мной обращались как с ребёнком. Мне показалось, что странник знает все мои мысли, и от этого стало не по себе. Старик улыбался уголками губ, в глазах у него отражалась зеркальная водная гладь, и было столько тепла и света, что я от удивления не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Мама опустила меня на мостик, но я прилип босыми ногами к дереву и боялся, что если сделаю хотя бы один шаг, как тут же упаду с мостика в воду вниз головой. Загадочный старик остановился и сказал: не бойтесь меня. Я не причиню вам вреда.
– Вы разве знаете английский язык? – спросила с удивлением мама.
Я ещё больше смутился от того, что старик с ней разговаривает, а я не могу толком ответить.
– Я не только хорошо разговариваю на чуждом для моего народа языке, но и знаю, почему вы здесь.
На лице старика отразилась приветливая, дружелюбная улыбка.
Он мне понравился, и, открыв от изумления рот, я смотрел на него во все глаза.
– Откуда вам знать? – спросила мама и потянула меня за рукав к себе. В её глазах затаился страх.
– Я знаю столько всего, что по ночам могу рукой дотянуться до луны. Не удивляйтесь, иногда я могу пошутить. Если серьёзно, вы приехали из Украины. Ваш супруг работает в заводе – Telsa.
Старик долго матери о чём-то говорил, она внимательно слушала и не перебивала.
– Моё имя Оиси, но вы Ирина Викторовна можете меня называть – учитель. Над моим предложением вы можете подумать, я не тороплю. Поговорите с мужем. Мне нужен ученик, и ваш сын подходит как нельзя кстати.
Я смотрел на старика и не мог ничего понять.
– Скажи Женя, ты бы хотел научиться самурайскому искусству?
– Мама ты шутишь? Или серьёзно?
– Учитель Оиси хочет взять тебя к себе на обучение. Вон туда.
И она показал рукой в сторону, спрятанного в густой растительности, монастыря. От радости я готов был прыгать и бегать по берегу до вечера.
– Пока я не смогу на все вопросы ответить, Ирина Викторовна. Одно скажу, что со временем ваш сын многое узнает, и сможет научиться постоять за себя и свою семью. Для мужчины это очень важно в жизни.
– Вы меня несколько озадачили, – ответила мама. Мы недавно приехали, и пока я не решаюсь вам дать ответ.
– Наша жизнь как речное течение, и если ты идёшь в нужном направлении, то найдёшь не только своих союзников, но и получишь знания, которые, несомненно, пригодятся. Посмотрите на этих рыбаков. Видите, с каким трудом они добывают свой хлеб? И так каждый день, не один десяток лет.
– Почему рыбаки отпускают в море черепах? – спросила мама.
– Это священный символ мудрости! На панцире черепах узоры. Издавна считалось, что это таинственные письмена. Черепаха символ моряков, эмблема Бога Кумпиры. Они живут до двенадцати тысяч лет, и мой народ всегда с трепетом к ним относится. Теперь вы понимаете, почему так ведут себя рыбаки?
– Понимаю.
Мама мне объяснила, что сказал Оиси, и предупредила о том, что мне придётся учить язык. Я, не раздумывая дал твёрдое согласие.
Монах улыбнулся и поднял руки к солнцу.
– Это Япония, Страна Восходящего Солнца! Не бойтесь, идите за мной.
Старик развернулся и быстро зашагал вдоль берега. Я заметил, что монах идёт без обуви, не смотря на холодный морской воздух. И чтобы не потерять его из виду, мы с мамой отправились за ним.
Глава 3
Мы с мамой едва успевали за стариком, и удивлялись, как тот с лёгкостью, не присущей людям преклонного возраста, поднимался по узкой дорожке. Шли мы недолго и, поднимаясь по склону всё выше и выше, оказались во дворе, в котором располагалось строение похожее на монастырь. Монах замер и поклонился. После, долго и пристально смотрел на золоченую фигурку около здания. Никого вокруг не было, и я испуганно озирался по сторонам. Старинные здания напоминали мне музейные экспонаты. Когда-то с матерью мы были в Киеве и, вспоминая картины в музее, я искал сходство.
– Вдохните этот воздух полной грудью и почувствуйте силу храма Родникового холма.
Старик стоял с закрытыми глазами и, мне показалось, что он разговаривает сам с собой. После минутного молчания старик развернулся и протянул руки.
– Возьми меня за руки.
С тревогой в глазах я взял монаха за руки и ощутил, что они горячие.
– Ты дрожишь?
Мама стояла рядышком и переводила. Я неуверенно кивал головой.
– Страх Женя, это всего лишь то, что мозг человека воспринимает не совсем чётко и ясно. Неизвестность – хуже всего для живых людей. Её паутина обволакивает разум и пытается им завладеть.
В голосе монаха было столько доброты, что я улыбнулся.
– Уже лучше, – ответил монах и засмеялся. – Я расскажу тебе об этом месте. Видишь, какой формы храмы?
– Да, странной формы. Я раньше таких не встречал.
– Их назвали пагодами, потому что сами храмы многоярусные. И яркая расцветка всегда была отличительной чертой. На верху холма есть колодец с чистой водой. Возле него стоит табличка. Руки и ноги там мыть запрещается, потому что в колодце, в своё время, была омыта только голова. Там есть и могильные камни, их восемь штук. Каждый украшен вечнозелёными растениями. Обратите внимание на здешний воздух – он необыкновенный. Возле каждого могильного камня есть сосуд с жертвенной водой и благовониями. Они успокаивают здешних духов и дают покой умершим. Чуть выше, в тени растений, лежат сорок семь камней, точнее сорок восемь. Последний из них расположен возле ограды. Он самый внушительный камень и называется дорин-то. Под ним похоронен господин, за смерть которого отомстили приближённые – Ронины.
Монах уверенным жестом показал на монастырь.
– Это часовня, на ней установлена статуя Каннон, богини милосердия. Там стоят фигуры, сделанные из дерева. Их сорок семь. Ты позже сам их сможешь увидеть.
– Это какие-то особенные фигурки? – спросила мама.
– Вы правы, это ронины, их сорок семь, и одна фигура их господина. Слышали когда-нибудь про самураев?
– Слышали, и фильмы про них смотрели.
– Хорошо, что наша культура интересна для всего человечества. О ней помнят и хранят. Знаете, что такое ронин?
– Нет, никогда не слышали этого слова, – ответила мама и погладила меня по голове.
– Ронин – это человек, которого можно сравнить с морской волной. Он как бурная волна мечется от одного берега к другому и не находит для себя покоя. Ронином мог стать человек благородного происхождения. Он имел право носить оружие и по своей воле уходил от господина. Их можно сравнить со странствующими рыцарями, у которых никогда не было за душой денег. Зато их благородные порывы и поступки служили для народа легендами. Их записывали, хранили, как священные реликвии. Ронины могли наниматься на службу к господину, и участвовать в различных боевых стычках. Иногда они нанимались на службу к иностранцам. И те получали не только превосходного воина, но и огромный колодец знаний. Европейцы учились, и наша вековая мудрость после пересекала не одно море и океан. Не все ронины были честными и благородными. Попадались среди них и обычные грабители.
– Можно мне увидеть ронинов? – спросил я, сгорая от любопытства.
Глаза мои блестели и я, с надеждой смотрел на монаха. Рассказ про ронинов мне понравился, и я горел желанием их увидеть.
– Хорошо, идём.
Монах взял меня за руку, и мы вдвоём пошли к часовне. Я волновался и переживал, чтобы монах не передумал взяться за моё обучение. У входа старик застыл на месте как вкопанный и толкнул меня вперёд.
– Я буду ждать тебя здесь. Это твоя история и она только начинается. Иди.
Переминаясь с одной ноги на другую я, с едва заметной опаской, смотрел на монаха. Старик закрыл глаза, давая понять, что дорога к великой тайне открыта. Задерживая дыхание, я переступил порог часовни не чувствуя ни страха, ни холода. Странный запах дерева и благовоний наполнял небольшое помещение. В нём стоял полумрак и тишина. Статуи ронинов были вырезаны из дерева и раскрашены красками. Облачение ронинов было сделано тоже из дерева и покрыто лаком. Лица воинов удивительным образом походили на живых людей, и чуть касаясь их подушечками пальцев, я притрагивался к статуэткам. Время остановилось, и стоя возле каждой фигурки, я, с замиранием сердца, их разглядывал. Лица ронинов сохраняли непоколебимость духа и стойкость. У каждого из ронинов было его любимое оружие. Я заметил, что фигурки ронинов разного возраста. Одни стояли с седыми волосами, другие были совсем юными. Одна из статуэток показалась мне знакомой. Я больше и больше всматривался в уже знакомые черты лица, пока, наконец, не догадался, что эта фигурка очень похожа на Оиси. Неожиданный вывод заставил меня задуматься над происходящим, и я от неожиданности вздрогнул, когда ко мне на плечо легла рука монаха.
Глава 4
Явки, пароли и адреса своих друзей, ты мне можешь не говорить. Мне и так это всё давно известно. А вот…
– Что вот?
Перед начальником следственного отдела, полковником Игорем Александровичем Гордеевым, сидел на стуле средних лет мужчина, в дорогом костюме, с заметной сединой на висках. Прежнего лоска у него не осталось, и элегантность и прочие атрибуты успешного человека улетучились раз и навсегда. Он затравленным взглядом смотрел по сторонам и втягивал голову в плечи.
– Я не понял вопроса? – сказал Александр Башков, в народе и в кругу таких же, как и он сам, бывших заключённых, «Баша».
Полковник ухмыльнулся и почесал затылок. Давно он не занимался вербовкой людей, и чуть-чуть мялся.
– Вопроса пока не было. Торопишься жить, Баша, или боишься?
Полковник посмотрел в глаза своему подопечному, и убедился в правильности своих мыслей.
– Придётся тебе поработать на нас. Только и всего.
Башков дёрнулся на стуле, как будто получил пулю в грудь, и замахал руками.
– Нет уж, гражданин полковник. Не тех я кровей, чтобы под ментовскую дудку плясать. Лучше тюрьма и чёрствый кусок хлеба там, чем хлеб да соль с вами за одним столом.
Резкий тон удивил полковника. И он встал со своего кресла. Баша сжался, и подумал, что это как раз тот самый момент, когда будут бить и, возможно, по лицу. Но этого не случилось. Полковник прошёлся по кабинету, и стук его каблуков с каждым ударом проникал в самое сердце бандита.
– Тогда посетишь нашу комнату, с очень приятными мелодиями. Уверен Баша, что такой рок-н-ролл, ты давно не слышал.
Баша хотел возразить, но не успел. Дверь кабинета распахнулась и возникла довольная физиономия сержанта Пантелеева. Круглолицый, добродушный парень был из села, и в Рязань приехал поступать в институт. Однако знаний на экзаменах не хватило и он, чтобы не возвращаться в деревню пошёл в органы. Баша знал его с первого дня и вздохнул с облегчением.
– Сержант, проводите моего подопечного в комнату этажом ниже. Пусть он убедится в том, что русский шансон жил, жив и будет жить, ещё лет двести…
Сержант, с сияющим лицом, одним рывком поставил Башу на ноги и подтолкнул в спину.
– Сейчас вышел новый альбом Ивана Кучина, товарищ полковник. Может пусть и его прослушает?
– Давай, идея хорошая. Мы таким гостям всегда рады. Русскому человеку нельзя отказывать в таких мелочах.
Как только дверь за сержантом закрылась, Игорь вытащил мобильник и набрал номер Протасова.
– Долго тебя ещё ждать? – грубым голосом сказал он собеседнику. – У меня дела, не задерживайся.
Тем временем сержант одел наручники на Башу и повёл по тёмному коридору. Баша вертелся как юла, и хотел повернуться, чтобы поговорить с Пантелеевым и напомнить, как он выручал того не один раз деньгами, но сержант сделал серьёзное выражение лица и всем своим видом показывал, что не знает Башу. Тот же наоборот был наслышан обо всех прелестях музыкальной шкатулки, и реально понимал, что его измученный организм далёкими командировками в Воркуту и окрестности, недолго выдержит.
Пантелеев взял Башу за локоть и сквозь зубы процедил: «Не боись, я музыку громко включать не буду».
Баша, таращась перепуганными глазами на обитую дерматином дверь, кивнул и задрожал. Сержант открыл замок и втолкнул нового клиента в тёмную комнату. И тут же захлопнул дверь. Баша очутился в закрытом помещении, полностью обитом, непонятного цвета, дерматином. В комнатке стоял запах мочи и прочих испражнений. Под потолком, на почти оголённом проводе, болталась лампочка и едва освещала казематы. Баша скривился и зажал нос рукой. Наручники предательски сдавливали запястья. Гнетущая тишина давила на уши, словно в батискафе. Баша хотел закричать и позвать на помощь, но вместо крика в горле застыл ком. Обида, перемешанная с лютой ненавистью к органам правопорядка, не давала зареветь белугой. Лампочка несколько раз потухла и снова загорелась. Несколько искр от проводов упали на маты. И тут началось… «Владимирский централ – ветер Северный, этапом из Твери – зла немеряно…».
Музыка и правда звучала едва слышно, но для Баши и это казалось непомерно громким. Сразу после первой песни, без остановки заиграла вторая мелодия: «Золотые купола – душу радуют… То не снег, и то не дождь, слёзы с неба капают…»
К Михаилу Кругу Баша относился с уважением. Даже несколько раз присутствовал на закрытых вечеринках, где выступал Круг.
В конце песни звук колоколов достиг своего апогея. Узнику казалось, что барабанные перепонки лопнут на первых ударах церковного колокола. Зажимая уши руками, он свалился на маты и принялся качаться, чтобы хоть как-то заглушить церковный звон. Ужасы, о которых он до этого был наслышан, оказались правдой.
«Ещё одна песня и я сойду с ума», – думал пленник и как можно сильнее закрывал уши. «Магадан, значит опять домой, в этот волшебный сон…».
Пытки продолжались с нарастающей скоростью. Одна песня меняла другую, и так продолжалось довольно долго. Баша вначале считал в уме песни, но потом оставил эту затею. Он больше не мог и готов был застрелиться прямо здесь, лишь бы этот дурдом закончился. Когда всё стихло, он лежал на спине и рыдал как ребёнок. Над ним стоял знакомый полковник и, с издёвкой ухмылялся.
– Так как, Баша, насчёт Ивана Кучина? Я сам не слушал, но ребята рассказывали, что душа разрывается на части, от откровений про лагерную жизнь. Я, наверное, пойду – ты слушай, набирайся ума.
Полковник развернулся и хотел уйти, как почувствовал, что его схватили за брючину и тянут назад. Оглянувшись, он увидел Башу. Тот уже сидел на матах и не хотел Игоря отпускать.
– Что вам нужно от меня?
– Другой разговор, я вижу, ты поумнел на глазах. Не прошло и полгода. Стал сговорчивей, и добрее. Что ж, идём со мной, побеседуем в кабинете. Ты и так у меня столько времени забрал.
Игорь резко дёрнул ногой. Баша встал и, покачиваясь, словно выпил до этого не одну бутылку водки, последовал с опущенной головой за полковником. Заметив сержанта, он сжал кулаки и хотел пригрозить, но увидел, что тот сам напуган и стоит по стойке смирно.
В кабинете полковника сидел возле окна мужчина, и Баше показалось его лицо знакомым. Но где он его встречал, вспомнить не мог, хоть и напрягал забитые шансоном мозговые извилины. Усевшись на стул, он потрусил головой, словно конь гривой. И широкими, пустыми глазами смотрел на полковника.
– Сергей, ты не помнишь этого клиента? Он когда-то был у тебя в зоне?
Протасов встал и подошёл к Баше. Тот подумал, что сейчас получит с правой руки удар в ухо, и машинально закрыл его рукой.
– Не бзди Баша, если ты помнишь, я никогда руки не распускал.
Баше показался знакомым, до коликов в животе, мужской голос, и он окинул взглядом незнакомца.
– Узнаю, гражданин начальник. Как не узнать.
Он попытался улыбнуться, но вместо улыбки на лице получилась гримаса, как в зоопарке у шимпанзе.
– Этот на убийство не пойдёт, уверяю тебя, – сказал Протасов и прокашлялся. – Мелкая рыба, и профиль у него больше квартирный. Где, что плохо лежит, или кто-то оставил энную сумму денег на хранение, Баша тут как тут. Рыба крупная, но не для наших вод. В этом деле он профан.
– Я не при делах, гражданин полковник. Вы что, мне убийство пришить хотите? Нет уж, на это я не согласен…
В глазах задержанного появились искорки гнева. Он понял, что влип серьёзно, и уйти от полковника без последствий, не получится.
– Мил человек, – голос Игоря звучал дружелюбно. – Поверь, если бы мне нужно было что-то пришить, я бы воспользовался услугами профессиональной швеи. Ты мне не для этого нужен.
– Полковник, давай на чистоту. Хватит играть в игры. Говори и всё тут. У меня после твоей шкатулки, до сих пор в голове колокола бьют.
Игорь посмотрел внимательно на Протасова. Тот моргнул, и слегка кивнул головой.
– Уговорил Баша, но предупреждаю, всё, что я тебе скажу, должно оставаться в этих стенах. Ты понял?
– Начальник, какой мне резон слушать тебя? По мокрому я никогда не работал. И навесить глухаря не получится.
– Ты думаешь, что я просто так забрал тебя с вокзала? Или считаешь, что мне больше заниматься не чем?
Голос Игоря был угрожающим, и Баша понял, что перегнул палку в разговоре. Игорь тем временем открыл сейф, и вытащил из него огромную папку и бросил на стол. Потом развязал её и вытащил бумагу.
– Улица Кирова 28, квартирная кража. Неделю назад. Заявление написала гражданка Смирнова Антонина Викторовна. Огласить список украденного? Или ты сам знаешь? И таких заявлений с десяток наберётся. Выбирай, или прямо с кабинета ты идёшь в СИЗО, или мы с тобой сотрудничаем. Так как?
Игорь замолчал и увидел, что попал в самое яблочко. Баша поник и тёр рукой небритый подбородок.
– Есть заявления и от иностранцев, которых ты кидал вместе со своей Настей, выдавая её за проститутку. Кто потом наливал клофелин в коньяк? Ты или она?
– Настю не трогайте, она здесь ни при делах. Хорошо, что нужно от меня?
– Твой выбор. Тюрьма или свобода? Сам понимаешь, что конец у верёвочки всё равно есть. Я и так долго смотрел на твои художества. Но сам понимаешь, всему есть предел. И за всё нужно платить по счетам. Выбирай.
– Свобода, ясен пень.
– Я и не сомневался, Баша, в таком раскладе. Как не крути, но скоро зима, в зоне бараки холодные, и крыс полно. Итак, свободу свою ты должен заработать.
– Это как?
Глаза Баши округлились от недоумения. Он переводил взгляд с полковника на Протасова, и не мог понять, куда клонит хозяин кабинета.
– Не переживай, уголь грузить не нужно. Кирпич класть тоже. Мне нужна информация, только и всего.
– Хорошо, я согласен. Уже грешным делом подумал, что надо украсть что-то для вас? Какого рода информация?
– Баша, информация может стоить тебе жизни, так что не расслабляй одно место. Оно тебе ещё в будущем может пригодиться. Меня интересует, кто убил человека несколько дней назад, по улице Ленина. Узнай и сообщи мне, и всё.
– И это всё, что вам нужно?
Баша повеселел и расправил плечи.
– Из-за какого-то жмура я, начальник, терпел такие муки? Ты бы сразу сказал и дело в шляпе.
– Рано радуешься, убийство не простое. Мои люди не могут найти ровным счётом ничего.
– Твои люди? Да они только и делают, что в клубе «Арлекино» шары гоняют. И за что им только зарплату платят?
