Геннадий Анатольевич Бурлаков
Хозяйка Преисподней. Цикл «Отшельники». Том 5
Обращение к читателю
Предлагаю Вашему вниманию серию романов «Архипелаг Монте Кристи»:
I. Трилогия «Материализация легенды»:
1. Островитянка.
2. Отряд.
3. Гвардия Принцессы.
II. Цикл романов «Постскриптум легенды»:
1. Легенды далёкого Острова.
III. Цикл романов «Отшельники»:
1. Святой и грешный.
2. Баронесса Z.
3. Код ИсИн.
4. Легион драконов. Начало.
5. Хозяйка Преисподней.
Цикл «Постскриптум легенды» только в самом начале, цикл «Отшельники» разрастается! Жду развития сюжета у меня в голове.
А серия романов «Архипелаг Монте Кристи» продолжается! Готовятся и новые циклы. Пока тоже у меня в голове, но и частично в «облаке».
Лично я не теряю надежды на продолжение и развитие серии романов «Архипелаг Монте Кристи». Каждый раз здесь появляется новый сюжет, новые мои идеи…
Огромная благодарность моему давнему близкому другу Коляде Александру Александровичу. За его консультации по различным вопросам, и правку глав с техническими и языковыми вопросами, которые в этом нуждались на протяжении создания всей серии. И за постоянную поддержку во всех вопросах при создании моих романов. За помощь в генерации ряда идей и даже названий.
Огромное спасибо за техническую поддержку Евсееву Артуру, который помогал мне на всём этапе написания этой и ряда прошлых книг, и будет помогать и дальше.
Эпиграф
Портьера отброшена. Какофония звуков ударила в уши.
Табачного дыма и дымка конопли стоит плотный туман.
Здесь душ не спасают, не рвут, – здесь калечат души.
Механической лаской суррогатами чувств в ползущий дурман.
И ангелы бл@дские, и строгачи в различных погонах,
Сплошь в дырявых и в ажурных чулках роковые девицы,
Монашки без юбок, медсестры с глазами сонными,
И длинный мундштук, и веер в руке светской львицы.
Порог переступишь – услышишь и хохот, и стоны,
И кто-то ругается, кровати скрипят размеренно.
Здесь Богу молились, но он не послал Купидона,
Здесь хочется пить, а плескают вином и семенем.
А музыка словно варится в мертвенно клейком дыме, -
Не от котлов ли адовых валит и душит чад?
Зайки-ушки на сцене. Хор отборных чертей отныне
Будут преследовать, улюлюкая, не пускать назад.
Зажавшись в комок, задыхаясь от дыма и звуков,
С тошнотой на заек и ангелов молча смотрю…
Голые тела, свечи, портьеры, двери, руки…
Рвануть бы "стоп-кран"! Но я в этом мире живу.
09.12.2015.
Предисловие
(Одно из логических продолжений трилогии «Материализация легенды». Примечание автора.)
Всё было бы ничего, но…
Я покинула Землю в самый неподходящий для меня момент. Мои родители вложили в меня все свои лучшие силы и эмоции. Они пестовали меня, холили, а я…
Я пообещала отцу, что выполню задание руководства, назначенное мне в качестве выпускного экзамена в специальном учебном заведении подготовки особо секретных агентов. Экстрагентов, если так можно сказать. По выполнению и прибытию я должна была получить диплом и офицерское звание: младший лейтенант или лейтенант, – в зависимости от результатов.
Но по всем правилам, выполненным задание считается тогда, когда ты написал отчет о его выполнении. Так нам преподавали все время обучения. А я письменный отчет не подавала, – только сообщения и отчеты об этапах задания пересылала.
Теперь я сидела в кабинете отца, – его не было дома, когда я прибыла, – и пыталась сосредоточиться на тех событиях, которые по земным меркам произошли несколько лет назад, а для меня в бурных релятивистских законах отодвинулись на столетия и тысячелетия.
Я не чувствовала себя виноватой перед своими друзьями, что исчезла для них так неожиданно. Я собиралась когда-то вернуться, потому и не считала это дезертирством. Для меня исчезновение не было неожиданностью, потому что я сначала откладывала это под воздействием эмоций и восхищения от тех дел, которыми приходилось заниматься. Потом смотрела на своих друзей и успокаивала себя тем, что я всё равно вернусь в свое время и успею предупредить своих родителей. Потом влюбилась… и тоже оттягивала свой отъезд.
Как-то так получилось, но вот сам момент для исчезновения выбрала спонтанно и неожиданно для себя. Вот так подошла к капсуле анабиоза и решила в нее на этот раз не ложиться. Не просто не ложиться, а провести это же количество лет рядом с родителями, пока они живы.
Решила не брать с собой ничего, чтобы меня не вычислили по инверсионному следу. Только мой браслет. Да и не собиралась я что-то делать на Земле. Зачем? Вся эта «мышиная возня» была для меня так далека, что не казалась первостепенно важной и вообще имевшей смысл. Особенно на фоне того, чем я последнее время занималась.
Я бы просто побыла с родителями ряд лет, просто была бы той пай-девочкой, которой так хотела быть всё своё детство, порадовала бы их своим примерным поведением… Ведь даже будучи взрослой девушкой, я всё равно оставалась бы для своих родителей ребенком, который радует глаз, требует заботы.
По прибытии я первым делом подошла к рабочему столу отца и…. Потом расстреляла в подземном тире по несколько обойм из разных стволов арсенала отца, – просто для того, чтобы «выпустить пар» от обиды, что не успела вовремя, да и чтобы попутно восстановить навыки стрельбы, из обычного земного стрелкового оружия. Результат меня удовлетворил, – навыки не растеряны.
В любом случае мне надо было садиться за отчет, а лучшего места, чем его рабочий стол во всём доме не было. Конечно, я сначала повалялась на диване в том же кабинете, – сначала рыдала, потом просто лежала в полной прострации, потом даже заснула. Сначала во сне я видела «Рею», а потом после просыпания и просто перед глазами проходили те события, активным участником которых я была в хвойном лесу Клиники. Лица новых подруг и друзей, нашего командира, нашего высшего руководства, с кем приходилось общаться. Гонки, прыжки с парашютом, подводные атаки, пирушки всей командой, командировки в город со взрывами и стрельбой… Были и воспоминания, не подлежащие внесению в отчет, как супер-подлодка, архипелаг и другие.
Я включила и настроила свой браслет таким образом, чтобы он работал только на анонимный приём сообщений. И почти сразу на экране коммуникатора, который невозможно отследить во времени и пространстве, появилось послание: «Встречаемся на Архипелаге Монте Кристи на 25-й день рождения Кристины. Есть интересное совместное дело.» И всё? Больше ни слова? Учитывая, что из любой точки космоса и из любого времени можно выйти туда, где тебе надо, – тоже в любую точку времени и пространства, – то можно не торопиться. Можно столетия развлекаться или работать на какой-то планете миллиарды лет назад или сотни тысяч лет вперёд от назначенного времени рандеву, но выйти точно или с погрешностью в несколько секунд и сразу принять участие в празднике или битве. А уж в пределах Земли, – вообще не проблема. И всегда прибудешь вовремя. Вот в школу деткам бы так было в прошлом ходить, – цены бы не было таким перемещениям.
Но и без прыжков во времени у меня осталось достаточно времени до этой встречи.
Сидя за столом, я опять долго смотрела на фото матери в траурной рамке, которое стояло на столе отца, поплакала всласть, потом положила голову на руку, чтобы просто не смотреть перед собой. Мне не хотелось убирать фото, а смотреть на него больше не было сил. И, кажется, заснула…
Вступление
– Что там? Кто там?
Райнер стоял перед домом и смотрел вокруг. Вроде бы ничего не изменилось. Но ощущение, что появились признаки нестабильности в окружающем его пространстве, что появился кто-то еще, его не покидали.
На лужайке перед домом не было никаких следов. Искусственно выращенная трава нигде не примялась, цветы не сорваны, не поломаны. Следов на песке на подступах к дому нет. Наливающиеся грозди винограда на беседке в глубине двора не потревожены. Фрукты с деревьев на траве не тронуты.
Собаку он не держал. Длительные, порой, командировки, месяцы на полигонах и сборах, учебные тревоги и прочие особенности жизни военного не давали возможность держать рядом с собой ни собаку, ни кота, ни рыбок. Подъем по тревоге и сразу же отъезд с «тревожным» ранцем не оставляли домашним животным никаких шансов. Никакие соседи не должны были знать ни о сроках его пребывания дома, ни о длительности его отлучек. Потому посмотреть на реакцию своей собаки на измененную домашнюю обстановку он тоже не мог.
Он прошел вдоль фасада дома. Замаскированные метки-маркеры на двери и окнах были не тронуты. Значит, тут никто не открывал, – или досконально знал о маркерах и вернул их назад, что в принципе нереально. Никто не пытался спуститься к входу в подвал, – натянутый поперек ступеньки тончайший волосок не провис. Система наблюдения действовала исправно, судя по тому, как камеры слежения поворачивались за его движениями, передавали его друг другу. Да и сигналы в случае несанкционированного нарушения периметра дома обязательно поступили бы на его мобильный.
Полковник Райнер Огер открыл ключом входную дверь, приложил палец к дактилоскопическому датчику и вошел внутрь. Закрыв за собой дверь, подошел к первичному пульту охраны в прихожей, обозначил себя введением цифрового кода и сканированием сетчатки, после чего прошел дальше в коридор. В платяном шкафу за висящим плащом был еще один пульт охраны. На нем не было сигнала тревоги или постороннего присутствия, однако горел индикатор того, что кто-то находится в кабинете-оружейной. Маленький диод электронной цепи, реагирующей на показания масс метра и индикаторов движения в помещении, о котором знать никто не мог ни при каких обстоятельствах. Об этом секретном комплексе помещений знали только умершая жена и пропавшая без вести дочь. Больше никто по определению этого не знал, да и маскировка его периметра там была идеальной. Однако, диод неоспоримо светился своим красноватым цветом, и от этого никуда не спрячешься, не отвернешься.
Включив тумблер максимальной защиты дома и подтвердив своё решение, приложив к сканеру свою ладонь, Райнер расстегнул кобуру, вынул свой пистолет (SIG Sauer P320 Carry Tacops), – тяжеловата, но для мужчины хороша, – тихо щелкнул предохранителем и положил его опять в не застёгнутую кобуру.
Кабинет-оружейная – это особенное помещение, спроектированное им еще во время строительства дома, – находится на «минус-втором» этаже дома. Подвал под подвалом. Имелось несколько независимых входов и выходов, идеальная система вентиляции и кондиционирования, большие сейфы для хранения оружия и различных военных запасов, некоторый запас пищи и воды на случай длительного безвылазного нахождения там. Изначально проектировалась как оружейная, однако потом дополнилась кабинетом, т. к. ему там было приятно и комфортно работать с бумагами, и имелся отдельный скрытый выход в подземный тир, где он мог отдохнуть от писанины и «выпустить пар» на тренажере или при стрельбе по мишеням в тире.
Дверь в кабинет была слегка приоткрыта, в неширокую щель была видна фигура, – не сидящая, а лежащая головой на столе. Точнее, голова лежала на предплечье подогнутой руки, в ладони которой был зажат такой же пистолет, как и в его кобуре. Другая рука была свободна и протянута по поверхности стола. Были видны равномерные движения грудной клетки глубоко спящего человека.
Райнер тихо и осторожно подошел, заглянул в лицо посетителя, и… Этого не может быть! Он осторожно погрузился в мягкое кресло рядом и откинулся на спинку, закрыв глаза.
ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!…
Далекое прошлое
… На экране, судя по сохранившимся записям на камерах слежения Клиники, людей в мохнатых одеждах от новогоднего костра выхватывают «черные маски» и тащат куда-то в помещения и темноту. Потом эти помещения все взрываются, долго и упорно горят.
– Вчера на филиал известной в нашей стране зарубежной клиники было совершено беспрецедентное нападение, – вещали по всем каналам. Демонстрировались ужасающие кадры съемок со всех ракурсов дымящихся развалин около главного здания Клиники, выбитые взрывом стекла в офисном здании, разрушенные системы спутниковых антенн и трупы неизвестных нам сильно обгоревших людей в мохнатой одежде. – Неизвестные в масках и полном вооружении хватали всех подряд во дворах и помещениях Клиники и сводили их в центральную лабораторию. По непонятным причинам лаборатория была ими взорвана, и сгорела до основания. Трудно сказать, кто и почему нападал на мирное медицинское учреждение. Пропала, – скорее всего, погибла, – руководитель клиники, которая праздновала Новый год в кругу своих сотрудников. Это было видно по архиву съемок в то утро и накануне. Оставшееся в живых руководство клиники не может дать ответ, кто бы это мог быть, нападавшие им тоже неизвестны. Они не попали ни в кадры следящих систем, оставшихся уцелевшими после взрывов и пожаров, ни в зону съемки со спутников. У правоохранительных органов мы не получили никаких комментариев, кроме дежурных фраз, что следствие ведется и возбуждено уголовное дело по…
Полковник Райнер Огер снова и снова долгое время просматривал ранее вынутые из сейфа бумажные и видеозаписи.
– Привет, Папа, – сказала Ханна, просыпаясь и поднимая заспанное лицо от руки, лежащей на столе. – Как ты тут живёшь?
На ее лице явственно отпечатался след от руки, на которой она только что лежала щекой. Глаза были со следами слез, размазанными по щекам. И не удивительно. Перед ней стояло фото её матери – жены полковника, – с черной лентой на уголке. Слов для объяснения было не надо. Рядом стояла открытая шкатулка, а рядом лежал вынутый оттуда именной браслет. Точнее то, что от того браслета осталось в бешеном огне пожара. То, по чему разведывательная служба опознала своего сотрудника, работавшего под прикрытием в Клинике. Опознало место гибели, но от тела для опознания не осталось ничего.
– Нормально живу… Хотя, как нормально?… – он окинул глазами кабинет, остановился взглядом на фото и шкатулке. – Ты зашла в кабинет через тир? – и увидел, как она кивнула.
– Пап, я выполнила задание, как и обещала тебе. Трудно было, но я выполнила.
– Я знаю Ханна, знаю. Пистолет положи на стол, – ты дома, и он тебе не нужен.
– Хорошо, Папа, – Ханна положила на стол пистолет, который совершенно непонятно почему до сих пор держала в руке. Даже обнимая отца, она до сих пор не выпустила его из руки. А теперь удивленно рассматривала его. – Значит, вы получили мои отчеты?
– Получили, доченька, получили. Мы всё получили, даже то, что ты отправила непосредственно перед взрывом, – значит, Олег был прав, настаивая тогда на отправке подробного отчета перед исчезновением Отряда. – Но давай об этом потом.
– Хорошо, Папа. Можешь рассказать, как умерла Мама?
– Просто умерла. Через месяц после того, как мы получили известие о твоей гибели. Врачи сказали, что не выдержало сердце.
– Пап, я не могла вернуться сразу. Прости…
– Не надо извиняться, доченька. Я ничего не знаю, но не обвиняю тебя. Мы с тобой выбрали такой путь для себя сами, мама нас поддерживала и понимала, и никто не виноват в смерти нашей Мамы.
– Пап, а ты…
– Я ждал тебя. Я всё это время ждал тебя.
Ханна прижалась к груди отца и молча плакала. Ей было больно понимать, что она послужила косвенной причиной смерти Мамы, что столько времени страдал от горя ее Отец, что она не могла сообщить им, что жива. Это было просто невозможно. Но отец правильно сказал, что они каждый выбрали этот путь для себя сами. И никто не виноват. Но от этого не становилось менее больно.
– Папа. Я начала писать отчет о выполненном задании, но у меня очень много вопросов.
– Я помогу тебе, если ты согласишься.
– Конечно, Папа, я согласна…
Теперь вместе с дочерью они просматривали и изучали все эти материалы.
Уничтожить «Тень» было невозможно в принципе, но и оставить без наблюдения столь огромный преступный синдикат было тоже нельзя. Потому агенты внедрялись в различные подразделения, предоставляли своему руководству различную информацию.
Одним из таких агентов была и Ханна, – Хозяйка, сержант, второй командир Отряда Клиники. В прошлом. Кажется, вообще в другой жизни…
И рассказать даже отцу о том, какая на самом деле была и стала её роль в этом деле, она не могла. В лучшем случае отец ее просто не понял бы, в худшем – отправил бы в психиатрическую клинику.
– Дочка, для тебя есть новое задание.
– Но я еще даже не была у своего начальства, а только передала через тебя отчет.
– Это уже не важно. Тебя передали под мое командование, и потому отчитываться теперь ты должна только мне. Кстати, за выполнение прошлого задания ты представлена к высокой награде, и тебе присвоено звание старшего лейтенанта.
– Хорошо, Папа. Это всё не важно. Давай завтра поговорим о задании.
– Хорошо. Иди спать сегодня, а я еще посижу…
За щитом и под щитом
С самого раннего утра они наблюдали, как за ними увязался каперский корабль. Потом присоединился еще один, – это был боевой корабль королевства. С ЧЕРНЫМИ ПАРУСАМИ! Это было плохо. В тавернах и кабаках всего островного государства давно и крепко бытовало мнение о том, что корабли с черными парусами не проигрывают, – и потому уже сам факт появления их на горизонте сразу же поверг в уныние весь экипаж. Да и нанятые воины охраны тоже были не в восторге. Ну как воевать с кораблем, борта которого, как рассказывают легенды, не пробиваются каменными ядрами, а ядра, выпущенные из их пушек, пробивают твой корабль навылет сразу через оба борта, даже если на его пути будут еще дополнительные перегородки.
Надежды на скорость было мало. Хотя корабль только что вышел из сухого дока, где ему ну чуть ли не отполировали днище до зеркального блеска, а в парусном вооружении добавили несколько новых парусов, – преследователи всё равно не отставали. И как они могли выследить их в открытом море, – никто не понимал. Они после стояния в порту долго лавировали между островов и рифов, постоянно меняя курс, а потом – уже в открытом море – неоднократно меняли направления! Но это не помогло. Появления небольшого каперского корабля было не так уж и страшно, хотя и неприятно, – с ним одним можно было бы и потягаться. А вот с хорошо вооруженным военным фрегатом – это уже почти безнадежно.
На борту фрегата не только много пушек и различного вооружения, но и большое число воинов, которые специальным учебным корпусом подготовлены к быстротечным морским и абордажным боям. Подготовлены так, что равных им нет даже в собственных офицерских полках королевства. Это, говорят, было неоднократно доказано в перекрестных учебных боях между королевскими корпусами и военными десантно-диверсионными отрядами. Побеждали всегда последние. Солдаты этих отрядов владели всеми видами оружия в совершенстве, в бою не только не щадили себя, но стремились унести в могилу как можно больше своих врагов. Они бились не ради выгоды и славы, – а ради Бога и Отечества, ради собственной Веры и своих предводителей. Болтали в тавернах, что это были женские истребительные отряды, составленные сплошь из бывших рабынь, освобожденных в таких вот боях из рук работорговцев, и на своей собственной шкуре досыта хлебнувших плетей, насилия, жестокости и всех видов лишений от своих бывших хозяев. Но говорили также, что после таких вот боев живыми экипажи захваченных рабовладельческих кораблей нигде не появлялись. Откуда тогда такая обильная информация о них, – никто не знал.
Вот такой враг и сокращал, хотя и медленно, расстояние между ними.
– Приготовиться к бою, – голос капитана корабля разорвал затянувшееся молчание экипажа. – Матросы и солдаты! Вы помните, что в случае поражения никто из нас не останется в живых? Вы помните, что у нам полный трюм рабов? Что за работорговлю войско и флот королевства даже на рею не вешает, считая такую смерть слишком милосердной? Вы помните, что мы обречены только на победу?
– ДА! – отвечал экипаж корабля и солдаты охраны на каждый вопрос капитана. – Помним!
Сначала ответы были явно неуверенных и запуганных людей, но постепенно приходила уверенность в своем капитане, а с ней появлялась и надежда на победу. Конечно, большая часть экипажа и солдат сегодня пойдут на дно океана, – во время боя или в саванах после похоронной мессы. Конечно, если они проиграют бой, то живые позавидуют мертвым, когда их отдадут на растерзание выпущенным из трюма рабам, и особенно рабыням. И потому голоса отвечающего экипажа становились всё тверже, всё увереннее, всё воинственнее. Им уже казалось, что победа им будет обеспечена, а выданный вдосталь всем без исключения крепкий ром снял остатки неуверенности перед грядущим боем.
– Так давайте же разобьём эти дамские отряды самообороны, которые сейчас пытаются запугать нас, умелых воинов, своими черными трусами девственниц, которые они по неведению называют парусами на своих кораблях! – вещал с мостика капитан, полируя свою саблю, плашмя лежащую на ладони левой руки. – Давайте присоединим его экипаж к нашим рабам в трюме, к нашим подстилкам в наших постелях, к нашему кровавому напитку после боя!
– Да, капитан! Виват, капитан! – кричали воодушевленные слушатели, тоже выхватывая сабли, пистолеты, короткие абордажные мечи и луки. – Даешь победу над кораблем проституток! Даешь их кровь на наши ванты! Даешь их капитана к нам на рею! – уже просто в экстазе орали все.
По приказу капитана корабля из женского трюма вывели на палубу толпу рабынь. Их выстроили плотной шеренгой вдоль борта, связав предварительно руки над головой. У всех теплилась надежда, что в своих – рабынь – бывшие рабыни стрелять всё же не будут. Ни из пушек, ни из пистолетов. Именно ядра, стрелы и пули перед коротким абордажным боем приносили наибольшие опустошения на атакуемых палубах.
За спинами связанных рабынь ставили тяжелые боевые щиты в полный человеческий рост из толстых и прочных деревянных досок, окованные по краям железной полосой, чтобы предотвратить поражение своих воинов стрелами лучников и арбалетчиков, которые не вели шквальный огонь, как стрелки из ружей и артиллеристы картечью. Стрелами стреляли прицельно в конкретные цели, но щиты могли предохранить от таких метких стрелков. К тому же щит из живых наложниц и толстого дерева давал шанс выжить большему числу защитников за ним. Сам щит был слишком тяжел, чтобы бегать с ним, чтобы быстро переносить его с места на место, – он предназначался для предоставления укрытия солдату или матросу на одном месте, а именно около борта корабля.
К рукам рабынь были привязаны веревки, которые протянули по верхнему краю щита, чтобы рабыни не могли пригнуться и дать возможность наступающим выстрелить поверх их голов. Другой конец веревки «доблестные» вояки привязывали к своему предплечью или запястью, чтобы управлять рабынями во время боя. Привязывать их плотно к щитам не стали, чтобы дать возможность щиты поворачивать во время обстрела в нужную сторону, если в их рядах всё же возникнет просвет. Было совершенно безразлично, стоят ли женщины лицом к борту, или лицом к щиту, – они всё равно своим телом защищали защитников корабля от особенно метко пущенных стрел и пуль.
Чтобы не оттягивать момент встречи, выиграть время и не дать своим защитникам упиться до небоеспособного состояния, капитан рабовладельческого корабля решил пойти на сближение с фрегатом. Он сделал широкий разворот и пошел на таран, находясь сам против солнца по отношению к врагу. Палящее в глаза атакующим светило должно было уменьшить точность прицеливания, ухудшить видимость цели абордажной команде.
Совершить таран ему, естественно, не дали. Военный корабль в последний момент немного отвернул и прошел бортом к своему противнику очень близко. Залп из всех орудий произвели оба противника. Но рабовладелец палил по палубе, где скопились по его мнению абордажные команды, а военный стрелял в ватерлинию, где не было защиты из живых тел рабынь.
Рабыня стояла, зажатая между бортом и щитом. Связанные руки, подтянутые к верхнему краю щита не давали возможности ни отклониться в стороны, ни присесть вниз, ни прыгнуть за борт, тем самым давая возможность стрелять нападающим. «Что же делать? Что же делать?» – обреченно думала Рабыня. Она точно знала, что за этим щитом стоит Воин, который купил ее на невольничьем рынке, который много раз насиловал ее на берегу и уже на корабле, – для того и купил, – который хотя и кормил ее, но только для того, чтобы сохранить жизнь и здоровье своему личному товару, своей дорогой вещи. Он был ей враг, и она больше собственного спасения жаждала его смерти. Даже ценой своей собственной жизни. Оставалось придумать, как это сделать.
Корабли разошлись бортами, быстрые выстрелы рабовладельца не причинили военному кораблю большие повреждения. А пробоины выше ватерлинии борта в области носа, где обычно не было рабов, а были помещения для экипажа и солдат, при столь быстром движении начали зачерпывать довольно много забортной воды. Корабль стал двигаться несколько медленнее, чуть накренился в сторону атакованного и поврежденного борта.
Наклон был еще совсем небольшой, однако это еще сильнее прижало щитом к борту Рабыню. Было понятно, что Воин навалился на щит со своей стороны и готов к бою. Что он будет придавливать к борту и не даст двигаться Рабыне, чтобы сохранить свою собственную жизнь. Внезапно девушка чуть приподнялась, вытянула руки и крепко схватилась за верхний край щита. Военный корабль опять приближался в ее борту. Пушечные порты ощетинились пушками, готовыми к новому залпу. В момент, когда борта оказались в зоне взаимной видимости, Рабыня сильно потянула на себя верхний край щита, практически заваливая его вместе с собой на борт. Щит и так прижимался к борту всем весом тела Воина, внимательно смотрящего в щель на противника и никакого внимания не обращавшего на прижатую жертву. Поэтому движение вперед щита не показалось ему ничем серьезным, и он продолжал давить на него, пока… Пока Рабыня не перекинула ноги через борт и всем своим весом не рванула вниз верхний край щита за борт вместе с собой.
Чтобы не последовать за борт вместе с щитом, Воин на мгновение отпрянул назад, – и упустил щит, который с тихим шелестом скользнул вместе с Рабыней за борт корабля. В самый последний момент он протянул руку за щитом, который уже летел над бортом, который уже не прикрывал его от противника, который увлекал за собой девушку, еще мгновение назад бывшую тоже его щитом. В открытую грудь, шею и живот Воина вошли четыре стрелы разного цвета, пущенные с мачты и палубы боевого корабля. Но движение вперед уже остановить было невозможно, и он последовал вслед за тяжелым щитом и Рабыней за борт, привязанный к ним одной веревкой – к собственному запястью.
Всем, кто видел это со стороны, казалось, что они целую вечность летели втроем гирляндой: Воин, щит и Рабыня, – словно в замедленном кино, – сначала над бортом, потом перед открытыми портами пушечной батареи, потом приблизились к поверхности воды… Первой упала в воду девушка, которую глухо ударил сверху тяжелый щит. Воин тяжело кулем вошел в воду уже прямо на своем щите, но, похоже, уже мертвый. Вода сомкнулась над ними.
Воин и Рабыня уже не увидели, как вслед за этой троицей, в воду не сговариваясь посыпались толпа других девушек-рабынь, увлекая за собой всё новые и новые тяжеленые щиты с привязанными к ним за руки солдатами и матросами, – еще недавними грозными защитниками себя самих и своего корабля. Как других воинов, кто за этими щитами стояли, осыпали стрелами, пулями, картечью, связанными попарно небольшими ядрами и другими метательными снарядами абордажные и стрелковые команды военного корабля. Защитники рабовладельца были просто сметены с палубы этим шквалом огня. В принципе, судьба всех этих людей была решена, – одним движением девушки перед щитом.
А сама Девушка, которая еще мгновение назад была Рабыней, погружалась без движений всё глубже и глубже. Её тянул вниз тяжелый окованный железом щит, который так и не стал защитой привязанному к ней и к этому щиту мужчине, которого столь же короткое время назад звали и считали Воином. Более того, этот щит стал их общим грузом, который тянул их всё глубже и глубже. Но им обоим было уже всё равно, – они закончили свой круг земного пути и уходили в небытие.
