Гай Юлий Орловский
Ричард и Великие Маги

– Это вообще-то козырь! Я имею в виду для разговора с императором Германом. Вы спасли из плена его любимую внучку!

Я посмотрел на него искоса.

– Какие нам еще нужны козыри?

Он посмотрел в упор строгими серыми глазами, в них и сочувствие, и требование быть вождем всегда и во всем.

– Да, вы правы, сэр Ричард. Все позволено… Страшно, да?

– Даже не представляете, – признался я. – Раньше всегда мог сослаться на обстоятельства, а сейчас впервые отвечаю за каждый шаг и каждое слово.

– А обстоятельства?

– Обстоятельства – это мы.

Он покачал головой:

– Когда был молодым, считал, что быть королем – это пить лучшие вина и тащить в постель любую женщину!.. Но сейчас даже не представляю, каково вам, сэр Ричард. Вы так молоды… Или все потому, что старые книги читали?

– Слишком усердно читал, – огрызнулся я. – Теперь вроде и не старый, но все же старый, потому что голова наполнена Сократом, Аристотелем, Декартом и прочими фрейдами, докинзами и фрогами с грассхопперами. Главное, с ужасом понял, что чем выше поднимаешься, тем большим жертвуешь… и от большего отказываешься.

Он помотал головой:

– Лучше не говорите, а то спать не буду. Вы как спите?

– Как бревно, – сообщил я. – Чтобы выжить, нужно стать толстокожим.

Он усмехнулся.

– Да, рождаемся чистыми и отзывчивыми, а потом таким панцирем обрастаем!.. А иначе, вы правы, не выжить. Наверное, для того Господь и дал пинка Адаму, чтобы человек повзрослел на свободе.

Я зевнул и, взглянув в дальнее окно, передернул плечами:

– Господи, уже вечер!

– Все здания очищены, – сообщил он. – Как и двор, а на воротах надежная охрана. Вы намерены поспать хоть малость?

Я взглянул на темнеющее небо, из-за обилия света во дворе в суматохе забывается, что вот так незаметно придет и утро.

– Ого… И вы поспите, герцог. Завтра день не легче.

– Это уже не новость, – согласился он. – Доброй ночи, Ваша Звездная Кометность!

– И вас туда же, герцог.

На пути к покоям императора, которые я облюбовал для себя в целях преемственности власти, обратил внимание, что слуги уже повыползали из нор, стоят вдоль стен и кланяются, готовые служить, а то иначе новые хозяева отыщут и убьют в благородном раздражении, а убитому жаловаться некому.

В громадном дворцовом комплексе осталось немало придворных, император всех захватить с собой не в состоянии, первое время прятались, таились, но бесчинств не последовало, и начали потихоньку выползать из нор.

В этот долгий день, подумалось устало, вместился и перелет через океан, и картографирование всего пути по прямой к Монтегю, и даже захват столицы, но и этот день завершился торжественным закатом, такие не увидишь на Севере с его скупыми красками.

Он охватил западную часть небосклона, растекся расплавленным золотом по его тверди, оставляя редкие полосы удивительно яркой синевы.

К этому времени во дворце в какой-то мере устаканилось, а слуги начали сновать почти в привычном ритме. Ощутилось робкое движение и среди придворных. Правда, не столько движение, как осторожное перемещение вдоль стен, мгновенное замирание при появлении таинственных захватчиков и низкие поклоны, но лица у всех просто полыхают страхом и любопытством.

Умальд догнал и сказал заботливо:

– Сэр Ричард… Вы с ног валитесь. Норберт уже отыскал императорские покои!.. До утра ничего не случится!

– Веди, – ответил я коротко.

Широкая лестница, ступени покрыты красным бархатом, перила из белого мрамора, необыкновенная роскошь впечатана в каждый дюйм стены, а когда поднялись на этаж императорских покоев, там даже в коридоре над каждой плиткой пола поработали мастера с безукоризненным вкусом.

Шедевры искусства и под ногами, а что уж о стенах, полуколоннах, картинах и барельефах, где каждый дюйм не просто расписан самыми умелыми художниками и ювелирами, но украшен мелкими или крупными драгоценными камнями. На мой взгляд, перебор, но здесь все должно по-варварски наглядно говорить о величии и богатстве, это тоже политика и молчаливое напоминание, хто в доме хозяин.

Умальд остановился впереди у массивной двери, а Хрурт красивым жестом распахнул передо мной, словно торговец на базаре.

Это не спальня, как мне показалось, а картинная галерея, куда должны водить толпы богатых экскурсантов. Мебели многовато, вся чересчурная, а в дальнем конце виднеется ложе с красным балдахином. Настоящее императорское: во все четыре столба вделаны, конечно же, крупные рубины, что должны не то поддерживать, не то разжигать страсти и чувствы. Вообще красный цвет доминирует в спальне, столбы тоже из красного дерева, пусть не такого яркого, как полотно балдахина, но чувственного, ага, чувственного. Огонь как бы страсти. Вроде красного перца и красного мяса.

– Если что, – велел я, – будите.

Я осмотрелся еще раз, размерами и пышностью меня не удивишь, хотя, конечно, впечатляет, когда чувствуешь себя чуть ли не в центральном зале музея искусств и одновременно императорской сокровищнице.

Захлопнув дверь, я, на ходу сбрасывая одежду, потащился к ложу. Усталость в самом деле налила горячим свинцом руки и ноги, даже в голове туман.

Со всех сторон ложе задернуто красными полупрозрачными тканями, я грубо отдернул, все по ту сторону роскошное, широкое, белоснежная простыня, пышные одеяла из лебяжьего пуха и красиво взбитые подушки, а молодая сочная женщина полулежит, глядя в ожидании на меня огромными глазами.

Платье задрано до середины бедер, недопустимая вольность, а на ногах громоздкие туфли золотистого цвета с массивными браслетами на щиколотках. Впрочем, браслеты соединены с туфлями, так что это тоже как бы туфли. Лежит на постели прямо в туфлях то ли для экзотики, чтобы было похоже на внезапность, то ли на случай, если велю убираться.

Я сказал равнодушно-участливо:

– Не сейчас.

Она моментально вскочила, легко и часто простучали каблучки за моей спиной, дверь в коридор захлопнулась беззвучно.

Быстро сработали местные управляющие, подумал я благосклонно. Учитывают, что их новый господин самец, хоть и властелин Багровой Звезды. Но на самом деле я самец во вторую, а то и в третью очередь. Пока не освоюсь и не пойму, какие опасности грозят вот прямо сейчас, никаких подстав с удовлетворением самцовых потребностей, даже вот так не снимая лыж. И своя шкура дороже, и шкура нашего общего дела. И вообще. Я мужчина, а не самец, у которого инстинкты на первом плане. Воздержусь. Бывали ситуации, когда оказывался под одним плащом с женщиной, но честь и достоинство, а также именно мужская гордость удерживали.

Глава 9

Ложе еще хранит жар ее молодого сочного тела, даже пожалел, что отправил вот просто так, кто бы еще удержался, кроме нас со святым Антонием, сел на край и торопливо потер кончиком пальца кольцо, по привычке стараясь делать это незаметно, хотя и один в спальне.

– Серфик!. Явись пред мои грозные, но милостивые очи.

В комнате блеснула искорка, метнулась к столу. Тут же в пламени свечи заплясал крохотный демон размером с только что родившегося кузнечика, только ярко-красный с головы до ног, но с такими же любопытно выпуклыми глазами.

– Слушаюсь и повинуюсь, – пискнул он, – господин!

Я с облегчением перевел дух. Все это время грызла тревожная мысль, что контакт с демонами прервался, а это почти катастрофа, но сейчас это мелкое существо визжит и пляшет в жарком огне свечи, бессильное, но ценное как посредник с могучими сородичами.

– Как там Четыврестацкнаеранненный? – осведомился я. – Жив, здоров?..

– Да, – пропищал Серфик. – Хотите говорить с демонами?

– Ты догадлив, – похвалил я.

– Я такой, – похвалился он. – Но потому слабенький… Но, господин, у тебя в услужении Кешатетр-сто семьдесят четыре минус два зэт, которого ты назвал Кешей, Ацетатль Цетлинбиопорокс, он теперь с именем Гоша, Амоксиклав Клавулан-АТХ, ты ему дал имя Ящер, Мильаммотианид-ПТФ-пирофон…

– Который Мишка? – спросил я. – Да, помню-помню. Не так уж и сильно меня по голове били, чтобы все забыл. Хочешь понять, почему их не зову?

Он ответил виноватым голоском:

– Я стараюсь служить, мой господин!

– Их тридцать восемь, – пояснил я. – Тридцать восемь… сотрудников, все пока в неоплачиваемом отпуске. Но для масштабной операции я не прочь привлечь и добровольцев. За достойный гонорар. Одноразовая такая подработка, что может сделать навеки богатым и свободным. Я политик и хозяйственник… Тебе там не холодно?

– Нет-нет, – заверил он счастливо. – Я люблю так!

– Хорошо, – сказал я. – Дело вот в чем. Я замыслил еще более широкую операцию по освобождению угнетенного населения демонов от зловещей и несправедливой власти магов! И не локально, коммунизм не построить в отдельно взятом королевстве, уже знаю. Я намыслил сразу вдарить по несправедливости в масштабе всего континента! Как человек широких запросов и здорового аппетита в сочетании с умеренной наглостью и бесстыдством политика. Это относится не только к зеркальному шкафу.

Он завозился в пламени свечи, я видел, как его торчащие ушки удлинились и повернулись в мою сторону широкими раструбами.

– Господин?

– В вашем племени, – поинтересовался я, – есть не только быстрые и сильные, но и смышленые? В том смысле, что соображают лучше остальных?..

Он подумал, пискнул:

– Есть и такие. Но они слабые.

– Умность тоже сила, – выдал я перл, – только другого калибра.

– Господин?

– Можешь переговорить с такими? – сказал я. – У меня заманчивое предложение. Взаимовыгодное, но вам выгоднее больше, чем мне или людям.

– Какое? – спросил он.

– Маги, – напомнил я. – Все вы постоянно помните о них, верно? Это же инфернальная угроза. Я по своей бесконечной и необъяснимой наукой доброте, что просто дурь какая-то, мечтаю освободить, как Боливар в сомбреро, угнетенных демонов от засилья магов. Великих, Верховных и даже мелких. Мелкие не столь успешные, но тоже могут подбирать имена демонов, верно? И вообще… Не будет магов, разве вам не праздник?

Он потанцевал в пламени свечи, показывая, что уже празднует.

– Не будет магов?

– Да, – подтвердил я. – Но поработать во имя истребления этого сословия придется. За вашу и частично нашу свободу, а также расцвет сельского хозяйства. Во имя будущих поколений.

Он пискнул озадаченно:

– У нас не бывает поколений.

– А-а, бессмертные? – сказал я. – Тогда во имя вашего светлого плазменного будущего.

Он пометался в огне еще, наконец пропищал:

– Я знаю двоих! Поищу еще?

– Ищи, – велел я. – Возвращайся с хорошими для вашей… вашего племени новостями. Как понял?

– Никак, – ответил он, глядя чистыми честными глазами ребенка. – Это все слишком сложно, но сделаю все, как велишь. Мы обязаны подчиняться тому, кто знает наши имена, а сами по себе ничего в мире людей не делаем. Я поговорю с Четыврестацкнаеранненным, чтобы поставил стену!

Он исчез по движению моих пальцев, догадливый и слабенький, как он сообщил с грустью, но в этом наверняка серьезный расчет древних создателей. Похоже, технику безопасности соблюдали строго: чем демон сильнее, тем тупее и послушнее, а самому слабому дали больше соображалки.

Я рухнул в постель и заснул раньше, чем голова коснулась подушки.

Ночью, как я понял сквозь крепкий, но чуткий сон императора, суета во всех зданиях дворца не прекращалась, зато упорядочивалась. Перед нами у местных нет особого страха, все еще ждут конца света, к тому же мы сами сохраняем все в неприкосновенности, но смотрят с жадным любопытством, в каждого из нас заложено, что при любых переменах выигрывает тот, кто быстрее увидит новые варианты взаимодействий и вообще новые ниши.

Спать люблю, но успеваю крепко освежиться за два-три часа, потому уже проснулся и лежал, выстраивая все, что нужно сделать сперва, а что потом, когда Периальд наконец увидел, что не сплю, рывком поднялся со стульчика.

– Сэр Ричард?

– Не терпится сдать дежурство? – спросил я.

Он широко улыбнулся:

– Тут какие-то хотели пройти в вашу спальню. Говорят, у них привилегия присутствовать при пробуждении и одевании императора!

– Погнал? – поинтересовался я.

– Еще как! Наглецы!

Я сказал дружески:

– Привыкай, у них такой обычай. Вот ты спишь не в коридоре, а здесь, чтобы не сводить глаз с моей кровати, а у местных целая толпа следит. Не только стража, но и придворные высшего ранга. Это считается великой честью и привилегией! За это право дерутся, интригуют, подсиживают друг друга. А ты знаешь, какая высокая честь выносить ночной горшок императора?.. Герцоги сражаются за эту честь! Это же быть ближе к императору, понимаешь?

Он спросил обалдело:

– Так что же… пускать?

– Гнать, – ответил я уверенно. – Ссылайся на условия военного времени. А потом, когда отменим, что-то еще придумаем…

Он смотрел, как я уверенно вскочил и разминал плечи, подал мне брюки, а когда я быстро влез, снял со спинки кресла и протянул рубашку.

– Видишь, – сказал я, – как все просто? А здесь это целая церемония. Долгая, нудная и ох какая торжественная. Но мы выстоим!.. С другой стороны, это же хорошо, что лезут участвовать.

– Сэр Ричард?

Я пожал плечами:

– Пока сам не понял. То ли признают меня их императором, что сомнительно, то ли жаждут посмотреть, как это у нас, но главное – уже не боятся!

– Дураки, – сказал он.

– Еще какие, – согласился я, – но умные.

Завтракая на ходу, направился к выходу, но куда бы ни шел, Умальд и Хрурт, а также люди Норберта стараются бежать впереди, торопясь обезопасить своего лорда от любых неожиданностей.

Придворные, быстро сориентировавшись по реакции моей охраны, спешат в нужную сторону отовсюду, выстраиваются вдоль стен и кланяются, стараясь поймать мой взгляд, чтобы потом обсуждать, что бы это значило и чего ожидать от новоприбывших людей с оружием, с которым не расстаются даже в императорском дворце.

Норберт во дворе с нетерпеливым видом выслушивает двух разведчиков, один докладывает быстро и четко, второй мямлит и с виноватым видом разводит руками.

Увидев, как бодро сбегаю по мрамору ступеней, словно все еще полевой вождь, а не император, отпустил их жестом и повернулся ко мне, суровый и подтянутый настолько привычно, что я просто не представляю, чтобы он расслабился даже во сне.

– Доброе утро, – сказал я приподнято. – Как спалось?

Он кивнул и ответил ровным голосом:

– Да, доброе. Почти никого не зарезали, стычек с местными не наблюдалось. Здесь вообще какой-то народ… странный. По багерам первые новости.

– Выкладывайте, – велел я, – не жадничайте, дорогой герцог!

Он посмотрел с укором, сейчас вокруг одни герцоги, конский повод бросить некому, как и послать за вином.

– Вы оказались правы, – сказал он.

– Чё, правда? – спросил я.

Он поморщился:

– Да, раньше тоже бывали… иногда. Словом, багеры здесь такие же, как и в империи Германа. Не знаю, подсматриваете каким-то хитрым образом или кто-то подсказывает, но двигаются с той же скоростью и по только им известным маршрутам. Хотя, конечно, теперь частично известным уже и нам.

– Ну-ну?

– Данные пришли только с тех, – предупредил он, – что на коротких дистанциях. Эти за ночь туда и обратно, но те, что подальше, пока в пути…

– Похоже, – сказал я, – вы своих людей туда забросили сразу?

Он посмотрел на меня с укором:

– Вы же сами велели!.. Там, в империи Германа. А здесь тоже империя и тоже багеры. Потому едва вошли в город, самые смышленые сразу же по два человека бросились на причальные башни. Думаю, завтра-послезавтра вернутся и с самых дальних. А вдруг пройдут и над другими империями?

– Это вряд ли, – ответил я с сожалением. – А хотелось бы. Всем сильным бы хотелось! Но здесь у слабых есть легкая возможность спастись от вторжения, всего лишь разрушив причальные башни.

Он посмотрел очень серьезно:

– Но это их не спасет?

– От императоров?

Он взглянул с укором:

– А что вам теперь императоры?

– Сэр Норберт, – сказал я предостерегающе. – Пока разберемся с теми маршрутами, с которыми нет проблем. Затем с теми, где причальных пирамид нет, но сверху что-то видно. Хорошо видно. Не хочу, чтобы какие-то неожиданности… Как обстановка в городе?

– Сэр Рокгаллер, – ответил он кратко. – Справляется.

Я кивнул, сам рекомендовал Рокгаллера на должность военного коменданта столицы. Его в Штайнфурте ждут три роскошных дворца, потому такому больнее других видеть, как чернь пытается грабить особняки богатых горожан.

Норберт коротко докладывал, что по приказу Рокгаллера небольшие отряды пришли на помощь сильно поредевшей городской страже, что снова принялась патрулировать улицы. Безжалостно рубят каждого заподозренного в грабежах и насилиях, за ночь почистили центр города, а сейчас принялись за окраины.

Пока он рассказывал, я прохаживался по широкой площадке внутреннего дворика, отвечая на приветствия военачальников. Придворных пока нет, спят. У большинства первый завтрак, когда у нас второй обед, но во дворе уже бодрая суета, местные слуги и служащие носятся с подчеркнутым рвением, выказывая, что работают, работают, работают, несмотря ни на что, нужные и полезные, без них все рухнет.

Сам Рокгаллер ввиду своей занятости, да и очень заметной тучности, город решил не покидать, но сэр Растер по его наводке увел большой конный отряд в ближайшие села, откуда все еще прут в столицу жадные до грабежей и насилий крестьяне.

Хорошо сработал, как с одобрением доложил Норберт, также глава охраны столицы Титус, теперь уже сэр Титус. Отряд быстро пополнил, что было его главной болью, теперь там почти полный комплект.

Последовав моему указанию, он сообщил всем, что вернувшиеся на службу получат двойное жалованье, а еще им передадут имущество и жилье тех, кто преступно сбежал от исполнения воинского и служебного долга. Рвение и добросовестность должны быть вознаграждены за счет недобросовестных.

Я в сопровождении телохранителей на всякий случай объехал на арбогастре главные объекты города, придирчиво высматривая угрозы нашему режиму дружественной оккупации. Бобик несся впереди и, вернувшись, доложил вилянием хвоста и толстого зада, что сэр Титус замечен на своем посту у городских врат.

Глава 10

Увидев меня, Титус поспешил навстречу, правда, смотрит все еще исподлобья, я хоть император, но какой-то странный император, к тому же чужой. Конечно, любой король может посвящать в рыцарство воина как своей страны, так даже той, с которой война, но все равно Титус чувствует себя несколько не в своей тарелке, хотя вижу, посвящение в рыцари, пусть и пока только устное, еще как льстит.

– Сэр Титус, – сказал я с высоты седла значительно, – не забывайте, теперь охраняете не только главные врата в город, но и весь город! Кстати, в канцелярии императора готовится, как я пообещал вам, документ по передаче земель и дворцов ушедших в пещеры тем, кто остался.

Он замер на мгновение, но тут же возразил:

– Это законно?

– Законы совершенствуются, – сообщил я. – На благо населения и на поддержание возвышения и процветания. Люди, что остались и вынесли тяжесть… а вы вынесли?.. должны быть вознаграждены. А те, кто ушел в пещеры, они же знали, что все их дома, дворцы и садики с фонтанами будут уничтожены катаклизмом! Не так ли? Тогда какие вопросы?

Он пробормотал озадаченно:

– Ну да…

– Ну вот, – сказал я авторитетно, – могут считать, что так и свершилось. Они бы вышли в диком разоренном мире, где не осталось бы их дворцов, владений, земель… Не так ли? Ну вот, их земель и домов нет, зато благодаря нам их самих не задавило в пещерах при тектонических сдвигах. Мы спасли им жизни! Разве это не важнее, чем презренные земли и всякое там бездуховное имущество?

Он подумал, сказал медленно:

– Да, конечно, теперь из пещер выйдут живыми и целыми все, кто и пошел. Раньше вышли бы единицы, да и то если бы… Но вы уверены, что из Багровой Звезды не выпрыгнут чудовища и не захватят нас всех в плен?

– Не выпрыгнут, – заверил я. – А вот мы вышли. Так что наш дар императору и всем ушедшим с ним – жизнь и спасение! А имущество… Подумаешь, новое наживут. Главное, шкуры никто не снял.

Он спросил в лоб:

– А что с императором? Мы клятву верности давали ему!

– Вы клятву верности давали империи, – уточнил я, – которую олицетворяет император. Императоры меняются, а империя должна быть вечной и несокрушимой!.. И в ней закон и порядок, не так ли?

Он замедленно кивнул:

– Вроде бы все так…

– Действуйте, – велел я императорским голосом. – На таких, как вы, сэр Титус, держится любая власть, а порядок так и вовсе зиждется. Императоры меняются, но империя держится на титусах!

Альбрехт, что подъехал со спины и внимательно слушал, пустил коня рядом и поинтересовался с сомнением:

– Полагаете, хороший ход?

– Он сам вытекал, – сказал я, защищаясь. – А что? В пещеры ушло крохотное меньшинство, а на погибель оставлено абсолютное большинство. Конечно, на всех оставленных земель и домов не хватит, но чувство справедливости будет удовлетворено даже у тех, кому ничего не достанется.

– И чувство мести, – добавил он. – В каждом живет это злорадненькое: ага, бросили нас, теперь кусайте локти.

– Вот-вот. Мы же люди, а люди под улыбками злобные твари.

– Симпатии и поддержка абсолютного большинства, – ответил он, – вам обеспечены, все-таки соучастие в преступлении сплачивает!

– Бросьте, дорогой друг, – сказал я с укором. – Какое соучастие в преступлении?

– А как?

– Все справедливо! Руководство в любой стране, бросившее своих людей на гибель, считается нелегитимным. Сами спаслись, а рядовые пусть гибнут? Таких офицеров расстреливают перед строем. Мы поступим намного гуманнее.

– То есть казнить будете выборочно?

– Будем, – поправил я. – Не увиливайте, герцог. А то пряники получать вы готовы, а участвовать в непопулярных мероприятиях как бы не?..

Он пожал плечами, но поспешно сорвал с головы шляпу и поклонился какой-то очень расфуфыренной даме на пороге ее дворца.

– Казни, – сказал он, – всегда популярны в народе. Особенно когда рубят головы богатым и знатным. Это даже интереснее, чем приезд бродячего цирка!

– Ну вот, – сказал я с облегчением. – Я просто следовал историческому процессу. Это не я как бы решил, а такова поступь истории. Сымай сапоги – власть переменилась!

Он смотрел на меня испытующе.

– Уже решили?

– Нет, – отрезал я. – Нет!.. Не хочу. Но если вселенная того желает, то как я могу противиться?

– Вселенная, – уточнил он, – это Господь?

– Да, – ответил я. – Хотя Господь вообще-то крупнее.

Он сдержанно улыбнулся, но я видел по его лицу, что уже быстро и расчетливо начинает просчитывать последствия и возможности такого поворота. Как опасные, вплоть до катастрофических, так и благоприятные.

На обратном пути я некоторое время поворачивал идею насчет перераспределения собственности, которую вычленил из серого тумана мыслей и сформулировал в разговоре. Вообще-то загнул, но сейчас, как сказал великий вождь пролетариата, самый удобный момент, вчера было рано, а завтра будет поздно.

Потому нужно нацелить все мои службы на внедрение в жизнь этого плана. Им привяжу к себе все население империи, а ушедших в пещеры поставлю вне закона.

Проехав через ворота дворцового ансамбля, где охрану несут люди Юстера, отдали коней набежавшим слугам, я покинул седло и знаком велел Альбрехту следовать за мной.

– Докладывайте, герцог. Не думаю, что всю ночь дрыхли или кувыркались с дамами.

– Что именно, ваше величество?

– Все, – отрубил я. – Ваши оценки, замеченные дыры в наших решениях, упущенные возможности, И те возможности, которые мы не заметили…

Он ответил, не задумываясь ни на мгновение:

– Багеры, воздушные и наземные. Королевства, где не принимают багеры. Странное ощущение здесь и везде, что нас не принимают всерьез. Я ожидал чего-то другого… Яростного сопротивления или хотя бы вражды, но не так вот. Мы явились, сказали, что катастрофа отменяется, а на нас смотрят с интересом… и все.

– Я тоже заметил, – проговорил я. – Странно, да?.. Но в империи Германа почти то же самое. Как будто все еще не верят, что такое случилось. Какой-то блок в мышлении. Или потому, что мы слишком разные?.. На нас смотрят как на простых дюжих крестьян, каким-то чудом захвативших Багровую Звезду Зла?

– На простых, – согласился он, – а еще дюжих и опасных. Но достаточно ли страха, чтобы править? Не вижу, чтобы нас уважали. Или начали уважать потом. Когда-то и за что-то. Ага, помрачнели, ваша Звезднокометность?.. И, вы сказали верно, здесь то же самое, что и в империи Германа.

Он указал взглядом на прогуливающихся по аллее дам и кавалеров, ярких, как мотыльки, и тоже покрытых пыльцой пудры.

– Почему, – проговорил он без выражения, – почему, сэр Ричард?

Я ощутил затруднение: трудно объяснять человеку рыцарской эпохи нравы послерыцарских времен, но в то же время все мы здесь, а еще здесь и останемся… по крайней мере надолго.

– Сотни лет без войн, – ответил я осторожно. – Может, даже тысячу или две… Можете такое себе представить? Я представляю с трудом, хотя… представляю. И вы, сэр Альбрехт, моя самая верная опора, должны понять и проникнуться, иначе мне будет совсем хреново и одиноко.

Он кивнул, лицо как никогда серьезное.

– Сэр Ричард. Я понимаю, что это непросто. Ладно, бейте прямо по голове.

– Общество усложнилось, – пояснил я, – сейчас при дворе всем управляет этикет. Вообще всем высшим светом. При этом дворе и при дворах всех остальных императоров. Думаю, и у королей так же, хотя насчет всех не уверен… Этикет управляет придворными, чиновниками, вельможами столицы и окраин. В ходу сотни изощреннейших правил, что регламентируют каждый шаг, каждое слово и взгляд.

– И что, – спросил он с иронией, – в самом деле нельзя оступиться?

– Нельзя, – подтвердил я, – нельзя оступиться, нельзя промахнуться. Любая ошибка мгновенно рушит положение при дворе, даже сказывается на карьере. Глупо, но правильно.

– Как это?

– Человек всегда должен быть вздрючен, – пояснил я. – И жить на пределе. Если войн нет, должен быть жесткий отсев с помощью сложнейших правил и законов этикета. Общество и таким хитрым способом убирает слабых, глупых и ленивых. Правда, не убивает, как на войне, но не пропускает на верхние ступени.

Он пробормотал озадаченно:

– Неожиданный взгляд… Или это ваши шуточки? Все еще не могу определить, когда вас какая муха кусала. Ой, те дамы увидели нас, сейчас начнется… Свернем?

– Терпите, – велел я и, надев на лицо величаво-глупую улыбку, выпрямился и, заложив левую руку за спину, сменил шаг на вальяжно-державный, дескать, все хорошо, все поют. – С чего это дамы начали вас пугать?.. Или уже успели нашкодить?

Заметившие нас торопятся на аллею навстречу, там расступаются, давая широкий проход, мужчины кланяются, витиевато размахивая шляпами и выставляя вперед правую ногу в белом чулке и все еще непривычной нам туфле с большой женской пряжкой, а женщины церемонно и очень грациозно приседают, опуская глазки в землю.

Когда мы прошли и свернули на очень узкую аллею, где по сторонам красивые альтанки, Альбрехт оглянулся.

– Красиво.

– Добавочная предосторожность, – ответил я.

– Сэр Ричард?

– Все застыли, – напомнил я, – смотрят в пол, женщины тоже. Никто не может подойти и напасть с кинжалом. А если только шевельнется, все внимание будет на нем. Телохранители перехватят сразу.

– Разумно, – ответил он озадаченно, – то-то никто не смеет приблизиться, чтобы ничего лишнего не подумали. Но все равно спешат навстречу, стараются попасть под ваш взгляд…

– И под ваш тоже, – ответил я. – Не прикидывайтесь, герцог. Ваше высокое положение местные вычислили сразу. Должности при дворе даруются императором по его прихоти… а также его близкими. По крайней мере, так народ думает. Мы-то знаем, что ни один король и ни один император не может руководствоваться прихотями, но с виду все смотрится именно так. Восхотел – одарил, возжелал – отнял все. Потому все так стремятся попасть под мой взгляд или ваш. Сколько здесь народу, уже знаете?

– Двадцать тысяч сто семьдесят придворных, – ответил он моментально, – пять тысяч слуг и лакеев, три тысячи гвардейцев, включая и тех, что охраняют ограду. Это общее число, но кто-то удрал…

Я кивнул, на мой взгляд, задержалась эта эпоха на Юге, задержалась. Потому и такие масштабы. В моем прошлом королевстве у самых великих правителей мира придворных было по пять-десять тысяч, у Людовика в Версале обитало пятнадцать, но дальше мир совершенствовался, короли теряли власть, в Вестминстерском дворце сейчас не больше сотни, и то это последний оплот, а здесь никак не перейдут с этой ступеньки выше…

Аллея раздвоилась, красиво огибая огромный бассейн с бортиком из чистого мрамора, но в центре из воды высится груда нарочито грубо обтесанных камней. Вершину захватили золотые драконы с поднятыми кверху мордами с раскрытыми пастями, у центрального струя воды вздымается на высоту трехэтажного дома, у окруживших – поменьше. Все как бы создает гармонию или симметрию, в общем, то, что называется красотой и величием. Или прекраснием.

Альбрехт посмотрел на меня изучающе, понизил голос:

– Сэр Ричард… как вам?

– Впечатляет, – ответил я. – Достаточно грандиозно.

Он покачал головой, не сводя с меня пристального взгляда.

– Но вы как-то не слишком… Неужели где-то что-то еще… величественнее?

– Не уверен, – сообщил я. – Но сам такого не видел. Но слышал.

Он кивнул, но, похоже, ответом остался не слишком удовлетворен. Я тоже промолчал, не объяснять же, что для меня это как гигантский музей типа Версаля, Шамбора или Букингема в одном флаконе.

Он некоторое время отвечал на приветствия встреченных дам, наконец сказал тихо:

– Улыбайтесь, ваше величество! А то решат, что война уже началась.

Глава 11

Даже без пояснений Альбрехта уже понятно, что, к радости моих орлов, самыми смелыми оказались женщины высшего света. Понимают, в худшем случае эти северные варвары изнасилуют, пустячок для развитого общества, зато возникло много новых возможностей, нужно постараться опередить подруг и соперниц, а о конце света лучше не думать, раз уж повлиять невозможно.

С полудня из дворца за пределы ограды начали выходить самые смелые из местных. На воротах и по всему периметру несут охрану люди Титуса, это успокоило, а самые смелые из самых смелых решились дойти до городских ворот.

Багровый купол Маркуса виден в городе отовсюду. Блистающий металлом и чудовищно грозный, высится над всем миром, но если выйти за охраняемые людьми Титуса ворота, то с пригорка открывается вид на черный зев этого звездного ужаса. Самые отчаянные смельчаки своими глазами видели, как из той чудовищной пасти выходят и даже выезжают люди, а затем некоторые из них проезжают мимо в сам город!

К полудню таких смельчаков набралось десятки, а затем уже сотни толпились на почтительном расстоянии от Багровой Звезды и жадно смотрели с ужасом и удивлением, как в нее на полном скаку влетают гонцы, а оттуда выезжают то легкие конники, то тяжеловооруженные рыцари на укрытых поверх доспехов красивыми попонами могучих конях.