Гай Юлий Орловский
Ричард Длинные Руки – эрбпринц
Глава 5
Лагерь мы разбили на краю поля битвы, я велел оставаться до тех пор, пока снова не будем готовы к походу, а это значит – раненых всех в обоз, на поле собрать все ценное, а тут полегло немало знатных лордов, полководцев Мунтвига и просто богатых рыцарей.
Вечером при свете факелов устроили пир: военачальники в трех больших шатрах, сдвинутых вместе, простые воины – у костров, куда они стащили все вино и окорока, захваченные во вражеском обозе.
Принц Сандорин явился, к общему удивлению, с принцессой Аскланделлой, по обыкновению величественной и надменной, усадил ее в кресло вроде бы рядом с собой, намереваясь ухаживать весь вечер. Так она оказалась между ним и мной, что единственно верно и не ущемляет ее статуса, так как я хоть и ниже ее по титулу, однако в этой армии главный все-таки я, потому она обязана сидеть во втором по важности кресле, но ни в коем случае не третьем или четвертом.
За нашим отдельным столом, что на небольшом возвышении, расположились помимо нас троих наиболее знатные и прославившиеся: герцоги Мидль, Клемент, Сулливан, графы Макс и Альбрехт, а также Палант, Норберт и епископ Геллерий.
Альбрехт, как самый сладкоречивый и умеющий складывать слова в красивые букеты, гордо поднялся, окинул всех сияющим взглядом и сказал звучно:
– Нельзя просить у Господа победы в кавалерийском сражении тем, кто не умеет ездить верхом! Но мы доказали, что умеем усмирять самых норовистых и диких коней!.. Так выпьем же, чтобы это умение нас никогда не покинуло!
Все поднялись, закричали «ура» и сдвинули над столом кубки, лихо расплескивая красное вино на белую скатерть.
Аскланделла не поднялась и не взяла кубок; Сандорин с галантными ужимками накладывал ей на широкое блюдо всякие лакомства, а она поинтересовалась у него, не глядя в мою сторону:
– Значит, вашего… этого, как его, курцпринца, не считают организатором этой победы?
Принц бросил в мою сторону пугливый взгляд и ответил шепотом:
– Принц Ричард у нас жутко стеснительный. Зато он любит, когда хвалят его полководцев.
Она произнесла насмешливо:
– Вот как? А я думаю, это оттого, что его заслуги никто не видит… А вот вы поступили удивительно мудро с этим притворным отступлением! Это смешало ряды армии герцога Келленгтона, когда конница без приказа ринулась вас преследовать…
Принц бросил на меня робкий взгляд, его щеки чуть зарделись.
– Да, хотя это и было трудно…
– Но мудро, – утешила она. – Вы поступили как полководец, а не мальчишка, что рвется в драку.
– Вы чрезмерно добры ко мне, – пробормотал он и посмотрел на меня уже совсем виноватыми глазами. – Я не настолько… хорош.
– С такими мудрыми полководцами, – произнесла она почти нежно, – вашему вождю можно вообще ничего не делать. Никто и не заметит, что он… ну, ничего не умеет.
Принц уже сидит как на иголках, то и дело бросает на меня умоляющие взгляды, но я сделал вид, что целиком поглощен беседой с сидящим с другой стороны от меня Альбрехтом, хотя мое ухо, обращенное к Аскланделле, увеличилось в размерах почти вдвое.
Неожиданно поднялся с кубком в руке герцог Мидль. Все сразу умолкли, смотрят заинтересованно. Герцог обычно держится несколько скованно, в беседы и споры вступает редко, а сейчас вот готов сказать тост…
– Жена, – произнес он в тишине, что нарушается только пьяными выкриками со стороны лагеря, – принимает в супружестве имя мужа, подобно тому, как победитель принимает имя битвы, им выигранной. Мы все знаем, что страшный удар рыцарской конницы был остановлен нашим дорогим Максимилианом фон Брандесгертом, которого мы все любим и с легкой руки нашего сюзерена зовем просто Максом!.. Вот он сидит, молчит, краснеет, как девушка, и вот-вот спрячется под стол. Предлагаю отныне присовокупить к имени графа Максимилиана почетное звание Строльмхольского, по имени этой битвы!
Все закричали «ура» и подняли кубки. Макс поднялся, весь красный, уши вообще полыхают, как факелы, поклонился, сел, снова вскочил и начал кланяться во все стороны, не зная, что делать с кубком в руке.
Аскланделла смотрела на него с явной симпатией.
– Это настоящий рыцарь, – произнесла она, ни к кому не обращаясь. – Образец скромности и рыцарских добродетелей.
И хотя можно ответить и мне, но я демонстративно смолчал, не такая уж она и цаца, чтобы я хватался за любую возможность заговорить с нею, ах, какое это счастье, да что вы говорите… в гробу я видел такую галантность, я из поколения небритых героев.
Сандорин сказал учтиво:
– Пожалуй, он единственный, чье имя любой рыцарь может произнести раньше своего и не ощутить себя ущемленным.
– И ему не завидуют? – спросила она.
Он покрутил головой.
– Выше высочество… его все любят. В самом деле, а не на словах. Он влюблен в свою работу, а не в почести. Уверен, сюда на пир его привели под конвоем по приказу его высочества.
Она бросила на меня беглый взгляд.
– Да уж, достойное обращение с героем!.. Вообще-то, на мой взгляд, вам удалось победить герцога Келленгтона лишь потому, что вы воевали в немалой степени… нечестно, как многие знатоки военной науки могут сказать.
– Принц, – сказал я, обращаясь к Сандорину, – если вам кто-то будет пороть какую-то глупость, то можете дать в морду, но если дурь порет женщина – что они еще могут? – улыбайтесь и кланяйтесь, улыбайтесь и кланяйтесь. Они очень уж умные, как же! Не знают еще, что любая война – нечестное дело. Но если она там восхочет вам брякнуть, что быть опытным военным стратегом плохо… ну, у женщин на все есть свое особое и единственное верное мнение, молчите и улыбайтесь.
Аскланделла помедлила, повернула голову, под ее холодным взглядом я ощутил себя по макушку в проруби.
– Ваше высочество, – произнесла она с нескрываемым презрением, – если у вас считается приличным разговаривать через голову женщины, то среди нормальных людей…
– Так то среди нормальных, – ответил я, – а мы – лучшие! Мы во всем выше серой унылой нормы, ваше высочество. Вам повезло оказаться среди избранных. Вы превосходите только титулом, но это, признайтесь, не ваша заслуга?
Она бросила на меня косой взгляд и снова занялась содержимым тарелки.
– Я могу гордиться и заслугами родителей, – произнесла она после паузы с надлежащим холодком, – не находите?
– Только если ваш отец, – ответил я, – стал императором из простых, скажем, графов. Нет, еще лучше – баронов! Но если и родился сыном императора…
Она умолкла, затем спросила язвительно:
– А вы?
Я указал взглядом на скромно обгрызающего утиную лапку Макса.
– Мы с ним встретились на одном из турниров, оба были простыми рыцарями. Даже безбаннерными. Но мы прошли много земель, завоевали много королевств, в том числе и массу причудливых… Знаете ли, что у Макса в собственности земли не только виконств и графств, но и целое королевство далеко по ту сторону Большого Хребта? На берегу бескрайного южного океана?
Ее веки чуть дрогнули и приподнялись, глаза стали крупнее, можно бы даже залюбоваться их чистотой, если кому нравится арктический лед.
– Королевство?
– Да, – ответил я с тихим злорадством. – Но строить ему глазки напрасно, ваше высочество, даже не пытайтесь. Он видел столько прекрасных женщин юга, настоящих женщин, но даже они не тронули его сердца и не привлекли взора.
Она чуть искривила губы.
– А они пытались?
– Даже королевы, – соврал я, не моргнув глазом. – Настоящие женщины понимают, что мужчин нужно измерять не титулами.
– Королевы? – переспросила она. – Это безнравственно.
– Незамужние королевы, – уточнил я.
Она взглянула на меня с насмешкой.
– Принцессы, вы хотели сказать?
– Королевы, – повторил я. – У нас на Юге все равны, хотя мужчины, конечно, равнее. И на тронах частенько попадаются женщины, что управляют королевствами не хуже мужчин. А то и лучше.
Она поморщилась.
– Ваше высочество, не унижайтесь до вранья.
– Умолкаю, – ответил я.
Рыцари все громче требовали, чтобы тост сказал сюзерен. Я поднялся с кубком в руке, сказал ясным голосом:
– Я пришел, увидел, а бог победил!
И только когда я осушил кубок, до всех дошло, что тост сюзерена краток и разящ, как удар его же меча. Закричали «ура», потянулись друг к другу через стол чокаться, а я скромно сел и наблюдал за пиршеством.
– Господь на нашей стороне, – сказал мощным голосом Сулливан, – он это показывает нам каждый день.
– Потому наши победы, – согласился с ним Альбрехт, – самые легендарные. Ну, как будет сказано в летописях.
Все довольно загудели, я видел поднимающиеся кубки и чаши, доносилось чоканье, как и чавканье, мир прекрасен, его не могут испортить даже женщины, потому что, к счастью, другие женщины в состоянии украсить.
Я ушел с пира не то чтобы рано, но для государственного мужа повод всегда найдется, и должен находиться. Мы обязаны выглядеть важными, а на челе постоянно должна быть дума о стране, народе, его нравах и благополучии, если верить церкви и древним летописям.
В лагере веселье, я еще раз посетил ту часть обоза, что отдана под лазарет, пообщался с ранеными, кого похлопывая по плечу, кому трогая горячий лоб, а когда озноб начал пробираться даже в кости, вернулся в свой шатер, где укутался в медвежью шкуру с толстым мехом и с жадностью поел жареного мяса прямо с углей, после чего запил подогретым вином.
Зигфрид заглянул в шатер, на лице беспокойство, только он один понимает, чего мне стоит пообщаться с ранеными в таком количестве.
– Ваше высочество?
– Все в порядке, – успокоил я. – Дважды два уже четыре, а скоро будет еще лучше.
– А-а, – сказал он, ничего не поняв, – ну тогда мяса хватит?
– Не-ет! – вскрикнул я. – Давай еще, только пусть прожарят лучше. Я не дикарь, чтобы жрать с кровью.
Он переступил с ноги на ногу, сообщил зачем-то:
– Там принцесса покинула пир, прогуливается…
– В сопровождении, – сказал я понимающе, – Сандорина?
– Еще бы, – ответил он с ухмылкой.
– Ну и хорошо, – сказал я, – пусть присматривает за этой цацей.
Он помялся, сказал немного смятым тоном:
– Она частенько посматривает в сторону вашего шатра.
– Наверное, – предположил я, – покрой понравился. Или цвет. Что еще эту дуру может заинтересовать?.. В общем, неси мясо. Да побольше!
Он исчез, я сбросил шкуру, но передернул плечами и натянул снова, стараясь укрыть и зябнущий загривок. Руки тоже холодные, жабы позавидуют, а во внутренностях айсберг тает очень уж медленно.
Зигфрид принес мясо прямо на прутьях, я жадно хватал еще шкварчащее и брызгающее сладким соком, пожирал, как лев на арене Колизея девственниц, и тепло постепенно проникало в застывшее тело.
По ту сторону послышался голос часового:
– Зигфрид, выгляни…
Зигфрид исчез; я торопливо расправлялся с остатками мяса, наконец он вернулся и буркнул:
– В нашу сторону едут какие-то.
– Мунтвиговцы?
– Вроде бы нет, – ответил он нехотя. – Похоже, местные лорды.
Я поднялся, не снимая медвежьей шкуры, выглянул в щель. В сторону нашего лагеря двигается на рысях небольшой рыцарский отряд с развернутыми знаменами. Ветер дует строго от нас, потому рассмотреть гербы не удается.
Конские накидки по здешней моде длинные, едва ли не до копыт, хороши для парада, но не для армейских переходов, а сами всадники одеты чересчур ярко и пышно.
Я вернулся к столу; Зигфрид смотрит с вопросом в глазах, я отмахнулся.
– Разреши. А там посмотрим.
В шатер вошли двое, рослый военачальник свирепого вида и его помощник, сразу же остановились, иначе можно счесть нападением, оба в удивлении уставились на меня, дрожащего и кутающегося в медвежью шкуру.
– Лорды, – произнес я.
Первый не сводил с меня взгляда, второй зыркнул быстро и отвернулся, но я успел увидеть коротко подрезанные светлые волосы, быстрый взгляд темных, как лесное озеро, глаз, ястребиный нос и запавшие щеки под выступающими скулами.
Он показался молодым, рассерженным и бесшабашным, но заговорил первый, который старше и выглядит злее.
– Ваше высочество, – сказал он с легким и весьма небрежным поклоном, – я герцог Стефан Строуд, дядя Его Величества короля Ринненкампфа Твердозубого.
– Ричард, – ответил я, – Длинные Руки. Чем обязан?
Он выпрямился, сказал резко:
– Вы вторглись в земли королевства Пекланд!
– Да, – ответил я, – и что?
Он побагровел, произнес еще резче, уже задыхаясь от ярости:
– Вы топчете наши земли!.. Вы вводите свои порядки!.. Вы отбираете у людей зерно и продовольствие!
– Потому что вы, – пояснил я, – как королевская власть, не удосужились выйти навстречу и помочь нам в справедливой войне с Мунтвигом. Хотя бы фуражом. Потому и берем сами.
Он почти прошипел:
– Но никто не смеет… Только король…
Я отмахнулся.
– Бросьте, дядя… как вас там. Законное правительство – это я.
Молодой посмотрел на меня со злым интересом, но смолчал, а старший отшатнулся, глаза расширились.
– Это… почему же?
– Моя армия сильнее вашей, – пояснил я. – Вам что-то непонятно еще?
Побледнев, он несколько мгновений смотрел со злостью, наконец проговорил лязгающим голосом:
– Теперь… все… понятно…
– Вот и прекрасно, – ответил я.
Он отступил на шаг, вскинул голову и сказал напыщенно:
– Его Величество король Ринненкампф Твердозубый… как и все лорды королевства… верен императору Мунтвигу!
– Прекрасно, – повторил я. – Второй за сегодня камень с моей души.
Он уже отступил к пологу и собирался переступить на ту сторону, но не удержался, спросил:
– Почему?
– Пришлось бы обращаться, – пояснил я, – как с капризным союзником, а так все проще: грабь и насилуй, страна противника… Доброй дороги, герцог!
Он вышел, за ним отступил и его странный молодой спутник. Зигфрид сказал тихонько:
– Может быть, эту медвежью надо было сбросить?
– Так львиной же нет, – ответил я.
Зигфрид тоже пошел к выходу, но там оглянулся с озабоченным видом:
– Второй какой-то не такой…
– Принц, – ответил я с усмешкой. – Судя по повадкам. Наследник Ринненкампфа.
Он сказал тихо:
– Может… захватить его в плен?
Я покачал головой.
– А что нам и весь Пекланд?
По ту сторону стенки шатра послышались знакомые голоса; Зигфрид тут же выскользнул, я услышал его грозный рык, что вскоре стал мягче, потом еще и еще.
Через минуту полог отлетел в сторону, он сунул голову и спросил страшным шепотом:
– К вам Аскланделла! Пустить или в шею?
Я сказал со скорбным вздохом мученика:
– Разве таких прогонишь? Они вхожи везде, у них право… Впусти, чего уж там. Не то терпели.
Аскланделла вошла, царственная и величавая, как жирафа среди простых зебр, сразу с интересом посмотрела на шкуру, в которую я продолжал кутаться, как гусеница, наматывающая себе кокон.
– Это у вас какой-то ритуал?
– Магический, – согласился я. – Прошу вас, ваше императорское высочество, садитесь, куда вам будет угодно, хоть мне на голову.
Она окинула взглядом меня с головы до ног, словно в самом деле решала, не сесть ли на голову, потом поинтересовалась:
– В чем смысл такого ритуала?
– Вот посижу еще чуть, – объяснил я, – смогу вас домогаться без всякого сопротивления с вашей стороны!
Она поморщилась.
– Надо бы знать, дочерей августейших особ учат с колыбели противостоять любым домогательствам.
– А мне это надо? – спросил я нагло.
Она надменно приподняла брови.
– Но вы же…
– Так я всех домогаюсь, – объяснил я. – Подряд! Подумаешь, в одном из тысячи случаев не сработает!.. Если вас одеть во что-нить попроще, скажем, в обычный костюм простой рядовой графини или баронессы… думаете, кто-то увидит разницу?
Она сузила глаза.
– Ваше высочество, я зашла узнать, какие меры вы предпринимаете, чтобы вернуть меня императору Мунтвигу?
– Уверяю вас, – произнес я с жаром, – самые неотложные. И экстренные. Кстати, вам нужно было проявить больше… гибкости, когда чем-то рассерженный Мунтвиг решил отправить вас сюда!
Она посмотрела на меня свысока.
– Вы полагаете, я должна была так поступить?
– Уверен, – сказал я, – он уже безумно сожалеет. И потому можно ожидать вскоре от него гонца и почетный эскорт для вашего императорского высочества! Соответствующий вашему статусу. Или даже превосходящий.
Она вскинула на меня надменный взгляд.
– Превосходящий? Что вы имеете в виду?
– Да то и имею, – ответил я нагло. – Да садитесь же, а то вы, как служанка перед господином, ожидающим интимных услуг. Еще перепутаю…
Она фыркнула, однако высмотрела стул почище, брезгливо смахнула с него несуществующую пыль и царственно села.
– Полагаете, – осведомилась она холодно, – существует титул выше императора?
– Ессно!
Она спросила полным яда голоском:
– Какой?
Глава 6
Я подумал, наши взгляды встретились, она смотрит насмешливо и победно, я открыл было рот для веского и пространного ответа, видно по моему вдохновленному лицу с заблестевшими глазами, но выпрямился и ответил гордо:
– Знаю, но не скажу. Для себя приберегу. Для остальных же императорский – это и есть потолок! Даже, простите за выражение, крыша. Только я могу прыгнуть выше. В общем, со дня на день жду гонцов от Мунтвига и тут же передам им вас. Про доплату умолчу, не при дамах будь сказано, но будет агромадная!.. С моей стороны, как вы хорошо понимаете.
Она чуть наклонила голову.
– Разумеется, понимаю. Не по вашему рангу принимать у себя особу столь высокого положения.
– Точно, – согласился я. – Мы тут все простые, дикие, пришли на просвещенный Север и сразу раскрыли рты на его чудеса. У вас тут и доспехи лучше, и оружие, и коровы толще, и снег белее…
Она произнесла чарующим голосом:
– Наслаждайтесь видами наших красот, пока вас не перебили. Полководец из вас, как я уже поняла, никудышный. Вам просто везет.
– Значит, – согласился я, – вот такой я счастливый.
– Такое везение не длится долго, – напомнила она холодно. – Как уже сказала, вы никудышный полководец.
Я ответил довольным голосом:
– Как мне повезло!
– Повезло?
– Я всегда мечтал быть хозяйственником, – объяснил я. – Лучшим из управителей.
Она произнесла с нескрываемым презрением:
– Могу доверить вам управлять моей псарней. Той, что поменьше.
– А мне нужней побольше, – ответил я мирно. – Намного больше, принцесса.
Она умолкла; кожа на скулах напряглась, словно в самом деле уловила, что я имею в виду под псарней не только королевство или даже империю, а нечто большее, хотя и трудно представить, что может быть крупнее. Однако по моему виду заметно, что я представляю достаточно отчетливо.
– Принц Сандорин подтвердил, – заговорила она после паузы, – что вы в двух королевствах оставили на тронах женщин?
– Не солгал, – согласился я, – хотя надо бы.
– Зачем?
– Женщинам всегда лгут.
Она окинула меня презрительным взглядом.
– И вы?
– Конечно, – ответил я убежденно. – А как же? Представьте, что я не солгал, а сказал вам о вас правду? Да это немыслимо!.. Такое дикое оскорбление…
Она поморщилась.
– Так что, с женщинами на троне?.. Разве это допустимо?
Я помедлил, что-то она слишком настойчиво добивается ответа на такой простой вопрос, ответил с некоторой осторожностью:
– Господь Бог доминантом назначил человека… в смысле, мужчину. Но это тяжелая обязанность, некоторые пытаются увильнуть от такой почетной ноши. Согласно салическому закону, трон не может занимать женщина. Это было основой всех законов во всех королевствах, не так ли? Ну вот, знаете, кто бы подумал… Однако законы пишутся и принимаются людьми. Оставив этот закон в основе, я ввел некоторые исключения, при которых женщина может занимать трон: до совершеннолетия своего сына, до замужества…
Она переспросила:
– До замужества?
– Ага, – сказал я, – уловили? А вы не совсем дура, ваше высочество, хоть и красивая. Вообще-то, я целиком за то, чтобы трон занимали только мужчины, однако помню, что в одном крупном и сильном королевстве некая Елизавета, временно занявшая трон ввиду отсутствия у отца сыновей, должна была там находиться, пока ее не выдадут замуж, понимаете? Ага, понимаете… Однако путем хитрых уловок избегала замужества… тоже понимаете? Избегала почти пятьдесят лет… позвольте, поддержу вас, а то у вас каблук подвернулся.
Она отмахнулась.
– Пустяки. Это у вас стол с кривыми ножками, хотя что у вас не кривое? Продолжайте свое вранье.
– Ее правление, – сказал я голосом школьного учителя, – было названо «золотым веком». За это время ее королевство стало великой державой, одолело прежнюю правительницу мира, разбив ее Неисчислимую Армаду… в общем, ни один король не сумел сделать для величия своей страны столько, как та женщина.
Аскланделла не отрывала от меня задумчивого взгляда прозрачных и словно бы светящихся изнутри, как жемчужины, глаз.
– Это… правда?
Я пожал плечами.
– А для других известных нам земель золотым веком стало царствование принцессы Софии Августы Фридерики Анхальт-Цербстерской, что сменила веру католической ветви христианства на апостольскую, приняла имя Екатерины Второй, сделала страну великой державой, раздвинув границы на запад и юг, где на южных морях закрепила страну навечно, настроив городов и крепостей. Честно говоря, очень мало мужчин, которые сумели бы сделать все так же хорошо. Особенно трудно в это поверить, потому что у политики нет сердца, а есть только голова.
Она сказала презрительно:
– Вы смешны!
– Сила, – ответил я кротко, – никогда не бывает смешной. А та София Августа, имея вот такое сердце… нет, вот такое!.. и не только сердце, простите за намек, а то бы вы его не уловили, умела демонстрировать и силу. Так что я с вами согласен, мы настолько дикие народы, что женщины у нас пользуются теми же свободами, что и мужчины… ну, почти всеми.
Она слушала внимательно, на этот раз в самом деле внимательно, наконец обронила величественно:
– Вы правы, это наверняка из-за вашей крайней отсталости… Впрочем, я рада услышать, что вы предпринимаете известные меры, чтобы связаться с императором Мунтвигом.
– На предмет, – уточнил я.
– На предмет, – согласилась она и грациозно поднялась. – Ваше высочество…
Я автоматически вскочил и учтиво поклонился.
– Ваше высочество.
Она вышла, высокая, прямая, с широкими плечами и тонкой талией, шлейф длинного платья выгреб за порог мусор, что нанесли гости с утра.
Зигфрид заглянул, спросил опасливым шепотом:
– Ну как?
– Пока не била, – сообщил я.
Он вздохнул с облегчением.
– Слава богу…
Я перекрестился.
– Думаешь, пронесло?
– Она может и вернуться, – сказал он и оглянулся. – Да вот вроде бы…
Я прислушался, сказал раздраженно:
– Я тебя, за такие шуточки над собственным лордом!
Он сказал тем же шепотом:
– Девка – огонь! Хоть и лед. Такая в самом деле может.
– Может, – согласился я. – У меня уже кости болят и кровоподтеки во всему телу, а это ж только смотрела не совсем благосклонно.
Он проворчал:
– Да кто их знает, когда и как они смотрят. Бывает, мы думаем так, а оно не так, а когда так, то и вовсе не совсем, потому что, да, с вывертом. Мы на сколько здесь задержимся?
– Спроси у епископа, – предложил я. – Если раненые могут вынести тряску, то выступим хоть завтра. Если нет, задержимся на пару дней. Но не больше.
Он вышел, а через минуту порожек неслышно перешагнул Норберт, строгий и подтянутый, остановился, словно на приеме во дворце.
Я пояснил досадливо:
– Сэр Норберт, давайте без церемоний.
Он пояснил сдержанно:
– Время от времени нужно проверять…
– Разве я меняюсь?
– Титулы сменяются быстро, – напомнил он, – а с ними обычно меняются и люди.
Я сказал со вздохом:
– Это верно, растут обязанности. Но отношения с друзьями чего вдруг будут меняться?.. Теперь о деле. Начнем готовить операцию, прямо сейчас. Тайно. В такой огромной армии, как у нас, обязательно найдется кто-то.
– Найдется, – согласился он. – Я приму меры, ваше высочество.
– Начнем с того, – сказал я, – что везде распустим слухи, дескать, огромная и несокрушимая армия южан под руководством разъяренного принца Ричарда неуклонно продвигается к королевству Эбберт. У этого Ричарда с королем Харбиндером личные счеты, а какие – спросите у короля. Знаем только, что Ричард вот-вот обрушится на него со всей яростью.
Норберт кивает, слушает внимательно, спросил тихо:
– А на самом деле отправимся куда?
Я тоже понизил голос:
– В Эбберт.
Он чуть отодвинулся, взглянул с недоверием.
– В Эбберт?
– Да.
– Тогда, – пробормотал он, – зачем такие слухи? Если мы туда и пойдем? Это что, рыцарство, которое в больших битвах вы сами полагаете неуместным?
– Не совсем, – сказал я еще тише. – Барон, давайте… вторую часть плана пока оставим на потом. Нам нужно, чтобы сработала первая.
Он пожал плечами.
– А что тут срабатывать? Мы объявляем во всеуслышание, что идем на Эбберт. А после этого идем… на Эбберт!
– Но постарайтесь, – сказал я, – чтобы это слухи были самыми убедительными. Дескать, весь этот поход затеян только для того, чтобы злобный и мстительный принц Ричард, наконец-то набравший сил, смог отомстить обижавшему его королю Харбиндеру! Он весь пышет яростью, спать не может, пока не заставит Харбиндера заплатить за все пережитые унижения!
Он подумал, кивнул.
– Это может сработать.
– В смысле?
– Народ в Эбберте начнет роптать, – пояснил он, – что король из-за своих прихотей подвергает разорению всю страну. А удельные лорды, как мы знаем, тут же попытаются этим воспользоваться.
– Вряд ли, – сказал я с сомнением. – Харбиндер крут, держит всех в кулаке… Хотя кто знает, что стрясется, когда границу перейдет наша ударная. Действуйте, сэр Норберт!
