Гай Юлий Орловский
Ричард Длинные Руки – принц-регент

Глава 6

На ужин явилось совсем немного обитателей монастыря, по уставу собирать всех не требуется, я увидел монахов и одного священника, которых на обязательной совместной трапезе не было.

Смарагд указал глазами на священника и шепнул, глядя дальше в тарелку:

– Отец Зибериус. Госпиталий.

Я ел чинно и не забывая о манерах, но госпиталия рассматривал внимательно. Очень важное лицо в монастырях, отвечает за прием гостей и старается создать самое благоприятное впечатление, уже тогда этому придавали исключительно важное значение.

Странствующие не всегда оказывались святыми. Нужно с ходу отличать жуликов, ворье, заболевшим сразу предоставлять место в больнице, а путешествующих инкогнито стараться поместить в те условия, которые для них более свойственны, а такое угадать непросто, как и то, какие блюда предложить, какое место предоставить за столом, куда допускать, а куда вежливо запретить. Все это должен как можно быстрее сообразить отец госпиталий, что безумно важно в строго иерархическом обществе.

Однако гости в Храм Истины не прут косяками, так что здесь отец госпиталий занимается тем, чем и должен заниматься в свободное от приема гостей время: следит за чистотой в помещениях, за бельем, одеялами, скатертями и посудой, поддерживает огонь в каминах, присматривает, чтобы в помещениях не появлялась паутина…

Еще на госпиталиях лежит не самая приятная обязанность следить за гостями, чтобы те, отправляясь снова в путь, не забыли чего важного. Для этого в присутствии гостей осматривают помещения, заодно проверяя, не прихватили ли по забывчивости что-либо из монастырской утвари, посуда гостям выделяется обычно серебряная…

Когда с ужином покончили и покидали помещение, отец Зибериус сам приблизился ко мне. Высокий, с приятным лицом и живыми умными глазами, отвесил легкий поклон, хотя священник такого ранга не должен кланяться простому монаху, однако я со своим паладинством что-то непонятное, а вежливый человек всегда предпочитает поклониться, чем недопоклониться.

Я в свою очередь поклонился, отец Зибериус явно постарше, а я поклоны распределяю больше по возрасту, чем по титулам.

– Брат паладин, – произнес он приятным голосом, полным искреннейшего раскаяния, чуть ли не отчаяния, – прошу простить, что не я принял вас после долгой дороги! У нас много лет не было гостей, потому давно сосредоточился на других заботах.

– Пустяки, – ответил я легко, – меня просто перехватили у вас.

– В какой-то мере верно, – сказал он так же легко и дружелюбно. Для работы госпиталиями отбирают самых любезных, приветливых и с хорошими манерами, чтобы легко могли вступить в беседу и свободно поддерживать на любом уровне, – у нас все соревнуются друг с другом в доброте и милосердии.

– Особенно накануне выборов, – обронил я самым невинным тоном.

Он бросил быстрый взгляд на мое невозмутимое лицо.

– Уже поняли? Увы, брат паладин, если бы Господь сам назначал аббатов, было бы проще. Но он зачем-то возложил эту тяжелую ношу на плечи самих монахов…

– Испытание, – сказал я с видом знатока, подумал и уточнил: – А еще и некий важный искус.

Он произнес со вздохом:

– Весьма серьезный, вы проницательны, брат паладин… А так у вас пока жалоб нет?

– Никаких, – заверил я.

– Точно? – переспросил он. – А то отец Мальбрах сказал мне, что у вас есть некоторые сомнения…

– А-а-а, – сказал я, – так это добрейший отец Мальбрах вас направил? Нет-нет, ничего особенного, святой отец.

– Но вы что-то видели… непривычное? Брат паладин, в мои обязанности входит, чтобы в помещениях было чисто и… ничего лишнего.

Я ответил как можно спокойнее:

– Видел, как по стенам носится некая темная тень.

– Тень? – переспросил он. – Просто тень?

– Да, – сказал я. – Возможно, все к ней привыкли и просто не обращают внимания, но меня она приняла весьма враждебно.

Он переспросил:

– Это… Как?

– Я чувствую опасность с ее стороны, – пояснил я. – Ну, может быть, слово «опасность» не очень подходит, небольшая темная тень что может?… Но чувствую угрозу.

– Чувства нас обманывают, – заметил он. – Чувства частенько идут от дьявола.

– Но не чувство опасности, – сказал я серьезно. – Я паладин, у меня это развито по воле Господа. С таким чутьем лучше выполняю боевые задачи, которые перед нами ставит Всевышний. Оно уже не раз спасало мне шкуру в сложной тактической обстановке и полевых и не очень условиях.

Он покачал головой.

– Вам просто померещилось. Тени постоянно прыгают по стенам, стоит кому пройти мимо свечи.

– От тех теней у меня не скачут мурашки по спине, – ответил я. – И прочим частям тела, не в монастыре будь сказано. Впрочем, оставим это. Если будет появляться еще, заметят и другие. Если не появится… сам скажу, что померещилось.

В нашу сторону поглядывают выходящие из трапезного зала монахи, один задержался, молодой еще и с заметно выступающим брюшком, но все равно бледный вьюнош со взором горящим, дождался паузы в нашей беседе и воскликнул пламенно и с горькой обидой:

– Отец Зибериус, почему мне запретили поститься?.. Я хочу посерьезнее испытания!.. И бодрствовать я готов больше… И бичевать себя хочу!

Отец Зибериус бросил на меня странный взгляд, словно не знает, как отнесусь я, темная лошадка, сказал увещевательным голосом:

– Брат Миригулиус, не следует поститься в иное время, кроме установленного. В предписанные часы нужно спать, а не бодрствовать. Не следует подвергать себя истязаниям без разрешения отца настоятеля… Эти правила вовсе не от недоверия к твоей ревностности в служении! Просто мы все хотим, чтобы твоего огня хватило надолго…

Монах открыл было рот, чтобы возразить, но тоже посмотрел на меня, при чужаках вроде бы не стоит выяснять всякое, а то вдруг я да визитатор, с тяжелым вздохом поклонился и поцеловал руку отцу Зибериусу.

– Спасибо за мудрый совет, святой отец…

По его виду заметно, что охотнее пнул бы ногой за такой совет, но сейчас изо всех сил старается держать на лице личину кротости и смирения.

Отец Зибериус сказал с добродушной снисходительностью:

– Брат Миригулиус, не отчаивайтесь. В жизни никогда не наступит день, когда вы станете настолько мудрым, опытным и успешным, чтобы ни в чем не ошибаться. Ожидайте провалов и позвольте им закалить ваш дух. Минуты позора делают вас сильным, минуты успеха – благодарным. То и другое чередуется в жизни так же неизбежно, как ночь и день. Брат паладин, не так ли?

Я подтвердил бодро:

– Главное – баланс!

Брат Миригулиус сказал хмуро:

– Только у меня что-то ночи долгие, а дни такие короткие…

– Так это же здорово, – сказал я и похлопал по его выступающему пузу. – Можно отоспаться, отожраться… Спасибо, отец Зибериус!

Тот спросил с удивлением:

– За что?

– Да так просто, – ответил я и бесстыдно улыбнулся во весь рот. – Здесь так приятно быть вежливым!

Старшими братьями здесь называют, как я понял, всех, кто стоит на следующих ступенях иерархической лестницы: всевозможные должностные лица вроде приора, келаря, деканов, камерария, прекантора, скриптора или нотариуса, которого иногда называют просто канцлером, ризничьего, госпиталия, елемозинария, наставника новоциев и различного рода советников из старых и мудрых, а также ту часть, пока еще скрытую от меня, которые достигли то ли высот, то ли некой святости, но трудятся в своих кельях, расположенных неизвестно где, во всяком случае для рядовых монахов, и даже редко появляются на общие молитвы.

Хотя не так уж неизвестно, в головном здании монастыря несколько этажей, все младшие монахи располагаются на первом, старшие – на втором, с третьего уже священники, куда младшим вход закрыт, а кто выше… теряюсь в догадках, этажей здесь пять, да еще и надстройки, где тоже есть комнаты…

Я высмотрел брата Жака, его легко узнать в любой рясе и под капюшоном, рост и ширину плеч не скроешь, догнал, хлопнул по плечу.

– Попался!

Он охнул, обернулся в испуге.

– Что?.. Где?… Я не… А, это вы, брат паладин! Что за шуточки, у меня чуть сердце не выскочило!

– Воровать идете? – сказал я понимающе.

Он дернулся.

– Почему воровать? У кого воровать?.. Да и не воровство это, а так… заимствование. Если разбогатею, отдам. А вы что здесь высматриваете?

– Все, – ответил я. – Гость обязан все высматривать и вызыривать. Как пройти к аббату?

– Зачем? – спросил он.

– Нужно, – заверил я. – Думаешь, ехал в такую морозную даль, чтобы посмотреть на ваши рожи?

Он поскреб в затылке, подумал, поглядел по сторонам.

– А что у нас с рожами не так? Рожи как рожи… Сегодня аббат тебя точно не примет, как и завтра. Да и вообще… Но можешь попытаться насчет общения с одним из помощников приора, у того их четверо.

Я ощутил быстро поднимающийся гнев, но сказал как можно спокойнее:

– Жак, чтобы добраться до вашего Храма, до этого Храма!.. я промчался сотни и сотни миль ледяной пустыни, замерзших лесов, расколотых холодом гор и темных земель, где царствуют дикие твари!

Он с виноватым видом развел руками.

– Знаю, тебе наши порядки не очень… У паладинов, наверное, проще?

– Наверное, – согласился я зло. – Где сейчас приор?

Он огляделся по сторонам и сказал шепотом:

– В это время чаще всего в левом крыле библиотеки. Там самые старые рукописи. Потом уже неизвестно…

– Спасибо, Жак.

– Но я тебе ничего не говорил!

– Конечно, нет, – успокоил я. – Наткнусь на него совершенно случайно. Я же сам такой любитель книг, такой любитель…

Он ухмыльнулся, я уже взял гнев в кулак, подмигнул почти весело и отправился искать библиотеку.

Глава 7

В церкви и соборы я и раньше заходил часто, положение обязывает, хоть подолгу там не задерживался, молитв благодаря хорошей памяти помню много, а вот с монастырями практически дел не имел, потому сейчас во все попадающееся по пути всматриваюсь и вчувствываюсь очень рьяно, стараясь все охватить и понять.

Насколько помню, во главе любого монастыря всегда настоятель, он же викарий, что означает «заместитель самого Христа», он заступник, наставник, арбитр и организатор всей монастырской жизни.

В общем, как я бы сказал, вождь, в руках которого все нити власти. И его положение особое: питается отдельно, хотя почти постоянно приглашает за свой стол кого-то из монахов, – это честь, от которой нельзя отказаться; гостей принимает в специально отведенном для этого помещении, не спит в общей спальне, а мессу творит отдельно со своими капелланами.

Наш аббат, как и абсолютное большинство настоятелей, благородного происхождения: младший сын герцога, которого отец, чтобы не дробить имение, отправил по духовной части. Потому еще имеет не только собственные доходы, но свой герб и жезл. Таких вообще-то было немало, но народ помнит разве что герцога Ришелье, что стал всесильным кардиналом и рулил королевством…

Правда, власть аббата никак не абсолютная, он сам обязан жить по уставу в духе умеренности и тщательной обдуманности каждого слова и решения. Как раз именно потому, что жизнь монахов в его руках, он так осторожен, ибо это ему придется давать отчет главе Страшного суда Иисусу о вверенных его попечению душах, а уже затем о своей собственной.

Аббат подчинен уставу, и монах не обязан повиноваться аббату, если тот не соблюдает устав. Огромные права аббата уравновешены такими же огромными обязанностями. Аббат выдвинут на этот пост монахами, чтобы лучше служить им и помочь им самим лучше служить Богу.

Приор – помощник аббата и его заместитель, замещает аббата в случае болезни или отсутствия. Приора тоже избирают сами монахи, но аббат вправе сместить его после трех предупреждений, суть которых объяснит братии.

В крупных монастырях обычно несколько приоров: главный приор, помощник приора, третий приор, четвертый приор. К какому приору меня могут направить, можно даже не загадывать: был бы пятый или шестой, направили бы к седьмому.

В помощниках у приора также деканы, или, говоря проще, десятники. Они тоже избираются монахами из своего числа, их обязанность – забота о монахах.

Келарь – это эконом, он заботится о продовольствии, одежде и вообще всем-всем, что нужно монахам, контролирует все хозяйство, склады, амбары, производство свечей, меда и все прочее, что делают в монастыре для себя или других.

Из широкого прохода в скальном массиве выметнулся Бобик, за сутки успевший раздобреть, просто слон, а не болоночка, запрыгал вокруг, приглашая сходить вот сюда, нет, сюда, ну что ты не понимаешь…

По запахам я уже чуял, куда зовет, но пошел навстречу ароматам вареной, печеной и замоченной в острых специях рыбы.

Просторная пещера открылась с царственной неторопливостью, столы выплывают один за другим, длинные, как связки плотов, на них цельные и разделанные туши животных, дальше рыба, рыба, рыба…

Монахи с закатанными выше локтей рукавами занимаются составлением блюд, я поклонился вежливо:

– Хорошая работа, братья! Готов променять свое истребление драконов и спасений принцесс на это вот занятие…

На меня оглянулись с довольными улыбками, один сказал веселым голосом:

– Меня зовут брат Лосатый. Хотите заказать что на ужин?

Я помотал головой.

– Жру все, я же человек, а не свинья какая-нибудь разборчивая.

Он улыбнулся.

– Это хорошо, а то некоторые ворчат, что завтра снова постный день, мяса не полагается, а будут только угри, щуки, караси, а также жареные и вареные яйца по дюжине на человека.

– Неплохо, – пробормотал я. – И птица, конечно?

– Разумеется, – подтвердил он. – Птица – не мясо, а скорее рыба, так как Господь сотворил рыб и птиц в один день. Потому птицу можно есть всегда…

– Однако, – сказал я провоцирующе, – Адам и Ева были вегетарианцами!

– Так было, – подтвердил он, – до самого потопа. Вернее, запрет был до самого потопа, но люди мясо ели уже начиная с Каина. Затем Господь все-таки разрешил есть мясо всем, «ибо помышление сердца человеческого – зло от юности его».

Я посмотрел на него с уважением.

– Но вы, я смотрю, запреты соблюдаете?..

Он пояснил:

– Дело не в запрете, что нельзя, а в дисциплине ума и подчинении плоти духу нашему. Говядину можно есть только по воскресеньям, вторникам и четвергам, свинину, а также солонину – по понедельникам, в воскресенье – мясная кулебяка.

– Да, – сказал я с облегчением, – это важно. Это дисциплинирует.

– На ужин, – сказал он, – наши монахи получают жареную курицу и еще порцию жареной свинины. Некоторые жарят мясо на вертеле, этим соблюдают традиции, но мы здесь предпочитаем сковородки.

– Прогресс на марше, – сказал я одобрительно. – Не подскажете, библиотека от кухни далеко?

Он задумался, возвел очи к высокому своду.

– Интересный философский вопрос… Вроде бы книги – духовная пища, а почему-то на самом дальнем от кухни конце! Разве не хорошая кухня крепче всего связывает между собой хороших и одухотворенных книжников?

– И еще хорошее вино, – поддакнул я. – Значит, на самом дальнем конце?

– На этом этаже, – уточнил он. – А то до конца наших владений и за неделю не добраться…

Размышляя, что он имел в виду под такими загадочными словами, я отпихнул Бобика, что рвался сопровождать меня в странствиях, вышел на узкие просторы этажа, где среди пещер, отесанных под залы, встречаются и просто пещеры с неровными стенами и остро торчащими глыбами.

Гастрономию, кстати, тоже изобрели монахи, все они обычно сидят на строжайшей диете, потому изобретают самые разные блюда из тех продуктов, которые им позволены, записывают, составляют сборники рецептов, а такого новшества еще долго не будут знать даже короли.

Острое чувство приближающейся опасности кольнуло, как шилом. Я прыгнул под защиту стены, выдернул меч из ножен и замер, торопливо шаря взглядом во все стороны и на всякий случай прыгая от теплового диапазона к запахам.

Нечто огромное и чудовищно сильное приблизилось, отступило, затем снова появилось вблизи…

Толстая стена напротив выглядит монолитом, да это и есть монолит, но что-то подсказывает, что для чудища на той стороне это не такая уж и серьезная помеха…

Я покрепче сжал рукоять обеими руками, вот опасность ближе, еще ближе… остановилась, начала отдаляться медленно, и словно бы нечто чудовищно злое и омерзительное оглядывается в нерешительности: не вернуться ли, не напасть ли…

Когда оно отдалилось и пропало, я едва не всхлипнул от облегчения. Руки так тряслись, что едва-едва попал острием меча в щель ножен, ноги были как ватные, а ступней вообще не чуял.

Кто-то из монахов прошел вблизи, лица я не видел из-под капюшона, но он каким-то образом разглядел меня, поинтересовался участливо:

– Брат, тебе плохо?

– Уже лучше, – ответил я. – Участие братьев всегда дает силы.

– Пусть Господь даст тебе силы, – сказал он и пошел своей дорогой. – Аминь.

– Ага, – согласился я дрожащим голосом, – еще как аминь.

Даже от двери приятный запах страниц, словно держу в руках старинную книгу, очень толстую и безумно интересную. Я толкнул – закрыто, потянул на себя, ругая себя за то, что никак не запомню правило противопожарной безопасности, сформулированное еще в каменном веке: любая дверь должна распахиваться только изнутри.

Это даже не пещера, а уже облагороженный зал, где высокие шкафы с книгами не только у стен, но выстроились ровными рядами и посредине, разделяя пространство на длинные коридоры.

Я двинулся вдоль стены, книги здесь тоже не только в шкафах и на полках, но даже стопками на полу. Толстые фолианты старинных книг, многие с обложками из металла, застегнутые на висячие замки.

В центре зала четверо монахов разбирают книги, выбирая из кучи на полу и складывая в аккуратные стопки там же рядом на полу, хотя на полках много свободного места.

Один из монахов поднял голову и, всмотревшись в меня, сказал сухо и без приязни, что вообще-то диктуется правилами любого монастыря:

– Я отец Кроссбрин, приор. Кого-то ищете?

Высокий и поджарый, с резким худым лицом крупного человека, где кости выпирают мощно на скулах, надбровных дугах, подбородке, а мяса как будто и нет вовсе, такие всегда одерживают верх и достигают вершин, будь они солдаты, воины или политики.

Сейчас он смотрит так, словно видит меня насквозь, я в самом деле смешался и ответил почти невпопад:

– Да, как бы ищу…

– Кого?

– Приора, – ответил я. – Мне подсказали, что вы здесь.

Он повторил еще резче:

– Да, это я приор. Что вы хотите?

Я снова смешался, начало разговора не в мою пользу, сказал торопливо:

– Как у вас здесь… дивно. Да, господин приор, я искал вас…

– Зачем?

Я сказал смиренно:

– Прошу меня простить, святой отец, я гость, и если что-то нарушу, то лишь по невежеству, а не злому умыслу…

Он поморщился, покосился на своих помощников, но сказал достаточно любезно:

– Говорите, сын мой. Только коротко. Мы в библиотеке, а не в кабаке.

Я осмотрелся с подчеркнутым восторгом на лице.

– Всегда представлял себе рай не с розовыми кустами, а вот так, со шкафами, заполненными книгами, книгами, книгами…

Его лицо чуть потеплело, но голос прозвучал все еще сурово:

– Возможно, часть рая будет отдана под библиотеку, где соберутся книги всех времен и народов… Мне розовые кущи тоже не очень нравятся. Вам что-то нужно, брат паладин?

– Да, – ответил я, делая голос мягким и отстраненным, – да… что за наслаждение находиться в хорошей библиотеке! Я вам завидую… Смотреть на книги – и то уже счастье, а вы их еще и щупаете…

Приор поморщился, один из его помощников дернулся, словно я его ударил под зад.

Я поспешил смягчить свое умничание:

– Перед вами пир, достойный богов! Духовная пища… это нечто. Ее можно жрать и жрать, а чтобы насытиться… даже и не знаю, что надо и кем надо быть… У меня, правда, от второй строки уже начинает голова трещать, но то у меня, а это вы, у вас головы крепкие, литые, без пустот…

Приор сказал резко:

– Брат паладин! Вы что-то хотели сказать?

– Маркус, – ответил я, уже начиная злиться. – Надеюсь, достаточно коротко?

Его помощники застыли на местах, на меня поглядывают с тревогой, а на приора с беспокойством.

Его голос прозвучал холодно:

– Что тебя интересует?

– Маркус летом все сметет с лица земли, – напомнил я.

– Вы пришли сообщить нам такую редкую новость? И неожиданную, да?

– Думаю, – ответил я, – вы отбираете книги, чтобы опустить в пещеры пониже, не так ли?

– И что?

– Меня интересует, – сказал я, чувствуя закипающий гнев, – собираются ли монахи дать отпор? Я слышал, что если на всей земле и найдется сила, что остановит погибель человечества, то она здесь, в Храме Истины.

Он перекрестился, сказал сухо:

– Господь дает нам силу. И что пошлет, то и примем!

Не глядя на меня, вернулся к работе, и я понял, что он уже забыл обо мне или заставил себя забыть. Помощники один за другим подавали ему книги, он короткими жестами распределял, куда что отнести.

– Да, – пробормотал я, – конечно, примем… куда денемся?

Примем, конечно, примем. Только все-таки, думаю, не так, как считает правильным приор.

Хотя не оставляет ощущение, что он просто отделался от меня, – вовсе не потому, что нечего ответить насчет Маркуса. Просто почему-то не хочет говорить…