Гай Юлий Орловский
Ричард Длинные Руки – рауграф
Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо.
Евангелие от Луки
Часть I
Глава 1
Если можешь быть орлом, не стремись стать первым среди галок. Это правило я не то чтобы совсем забыл, но сделал вид, что ко мне не относится. Я-де занят настолько важным делом, что могу побыть даже воробьем. Вообще-то в самом деле сделал все, что планировал: владею подробной и точной картой Гандерсгейма, для чего сюда и прибыл. Плюс внепланово завязал контакты с ограми, кентаврами и троллями. Если не станут союзниками вторгшимся крестоносцам, то и с кочевниками на этот раз не пойдут – большая победа, но все-таки завяз в моем странноватом маркграфстве непростительно долго.
Это же просто Гандерсгейм, а я начал рассматривать его как совокупность королевств и чуть ли не начал стараться превращать в друзей все сто семьдесят королей. Дело вроде бы нужное и полезное, но на самом деле – дурость и трусливое бегство от серьезных проблем. К тому времени, когда принесет вассальную присягу двадцатый, первые десять уже забудут обо мне, а то и вовсе в королевствах сменится власть.
Да и вообще… сам себе страшусь признаться, что нарочито затягиваю пребывание в Гандерсгейме. Проблемки мелкие, справляюсь чуть ли не левой лапой, это в Геннегау серьезная работа, а с нею и неприятности. А уж когда выйду на берег моря и посмотрю в сторону Юга…
Мне вообще надо отсюда убираться. Мало того, что здесь драконов бьют достаточно успешно, до сего момента я был уверен, что у меня абсолютный иммунитет к магии. Но тот гад сумел заставить меня подчиниться, что до сих пор бросает в дрожь. И хотя сделал это лишь потому, что я не укрепился и не взматерел в личине дракона, как бы дракон сам по себе, а я в нем сам по себе, хоть и управляю, все равно страшно и тревожно.
Сперва я ждал наступления темноты, однако прихода ночи в городе словно и не заметили: на площадях пляски и песни, в небе настолько яркие звезды, что небосвод странно зеленоватый, внизу такие же огни, только живые и теплые – распахнутых настежь харчевен, трактиров, постоялых дворов, продуктовых лавок.
Народ, вместо того чтобы спать, бесстыдно веселится, на улицах тесно, пыльно, уличные повара жарят в переносных жаровнях мясо, рыбу, подрумянивают хлеб, придавая ему хрустящую свежесть, даже сюда, на стену, доносятся игривые смешки, довольный говорок мужчин, визгливые звуки музыкальных инструментов…
Измучившись ожиданием, я в конце концов выбрался за город, где и нырнул в небольшую рощу. Вереница повозок все так же тянется к пролому в городской стене, и никто из возчиков не обратил внимания, когда над деревьями взметнулась некрупная летающая тварь и часто-часто заколотила по воздуху кожистыми крыльями.
Я поспешно взлетел повыше, пока вблизи нет охотников, всегда найдется какой-то дурак, что стреляет во все, что бежит, ползет или даже летит. Воздух на такой скорости плотнее воды, я проломился до облачного слоя и лишь там раскинул крылья, высунул язык и посмотрел вниз с таким вниманием, будто уже рассчитывал увидеть там наступающие войска крестоносцев.
Надо мной темное небо, однако далеко на востоке небо уже начинает светлеть, хотя это видно пока только мне, а внизу еще глубокая ночь. Я часто и сильно взмахивал крыльями, рассекая воздух подобно гигантской стреле из арбалета. В Орифламме драконов вроде бы нет, я в личине заурядного птеродактиля, что даже овцу не утащит, потому на таких, как я, никто не охотится, мясо жесткое и невкусное, да еще и пахнет гадко. Разве что кто из озорства пустит стрелу.
Главное я выполнил, более подробной карты нет даже у королей Гандерсгейма. Все дороги, броды, переходы, мосты, переправы, опорные пункты, взаимоотношения королей с соседями – все здесь, а это и есть основа успешного и стремительного наступления.
Башни Брабанта медленно выступили на темном горизонте, красиво и грозно озаренные серебряным светом луны. Я не стал ускорять полет, и когда в личине незримника опустился как можно тише на самую высокую площадку, рассвет уже потеснил тьму, а в небе вспыхнуло алым огнем первое облачко.
Так привык к драконьему облику, что даже когда перетек в личину человека, чуть не спрыгнул с башни, дурак. Вошел в роль, вжился, можно сказать. Даже когда начал спускаться по лестнице, чувствовал, как сзади волочится и стучит по ступенькам хвост, а ноги ступают несколько неуверенно, без привычной бодрости и ловкости.
На ходу с запозданием проверил, на месте ли все, особенно мой новый арбалет из Гандерсгейма, перевел дыхание и с силой толкнул дверь.
Двор еще в тени, солнце даже не поднялось над краем земли, но из пекарни тянет запахом свежего хлеба, в конюшне кони всхрапывают и звучно хрустят пшеничными зернами, а в кузнице хоть и тихо, но в щели видно, как начинают разжигать горн.
Со стороны кухни важно идет, откинувшись всем корпусом назад, как беременная, прачка с корзиной грязного белья в руках. Увидев меня, вскрикнула дурным голосом:
– Ваша милость!.. Или мне мерещится?
– Мерещится, – подтвердил я весело. – Подбери корзину, а то стирать придется дольше. Щас вам всем буду мерещиться, разжирели без моего хозяйского ока…
Она нагнулась к выпавшей из рук корзине, крикнула вслед:
– А это уже постиранное!
Из подсобных помещений высовывались самые ранние пташки, еще сонные, тупо таращили на меня глаза. На стене услышали голоса внизу, зазвенело железо, кто-то хрипло выругался, как я все-таки попал в охраняемую крепость, недосмотр, затопали сапоги на толстой подошве.
Я ощутил, как ко мне стремительно приближается нечто огромное и горячее, но оглянуться не успел, огромное черное чудовище сбило с ног и прижало к земле, удерживая могучими лапами и горячим, как разогретая на солнце глыба металла, телом.
– Я вернулся только за тобой!.. – заверил я поспешно. – Люблю тебя, мой замечательный… Да люблю, люблю, отпусти, а то залижешь до смерти, пес-убийца…
В его глазах плескался океан такой безмерной и бескрайней любви, даже обида в них исчезла, растворилась без следа.
У меня защемило сердце, а в глазах защипало.
– Берем Зайчика… – сказал я поспешно, – вы не ссоритесь?.. и возвращаемся в Геннегау…
В его глазах было заверение, что куда угодно, лишь бы вместе, только бы не расставаться, это же так ужасно, когда они с Зайчиком остались без меня…
Послышались испуганные голоса мужчин, вскрикнула женщина, и тут же, перепрыгнув телегу с горшками, быстро пошел решительными шагами в нашу сторону Мартин.
Я видел, как сперва глаза начальника охраны замка расширились до предела, затем в великом удивлении распахнулся рот, но через мгновение он снова стал прежним суровым воином-ветераном, а вид таков, словно сюзерен каждую ночь исчезает неизвестно как и затем появляется из ниоткуда.
Я обнял его за плечи, он смотрел снизу вверх с веселой преданностью, рот до ушей, а в глазах счастье, как у Бобика.
– Ваша светлость…
– Все хорошо, – заверил я. – Все удачно, Мартин!
Он перевел дыхание:
– У вас только так, ваша светлость…
– Если бы… – ответил я. – Но на этот раз в самом деле все удачно. Гости уже прибывают?
Он кивнул:
– Пока совсем мало. Три отдельных отряда под баннерами королевских рыцарей, и один – из Армландии. Остальным, как сообщили, еще идти и идти. Вы же направляете из разных мест королевства? Да и обозы пока что тащатся, а не скачут.
– Скоро здесь будет не протолкнуться, – заверил я. – Готовьтесь выдавать дочерей за рыцарей. Как Дженнифер, леди Элинор?
– Здоровы, – заверил он. – Леди Элинор сейчас наверняка возится со своим нечестивым занятием, иначе бы уже вышла, а Дженнифер… да, леди Дженнифер отправилась на охоту.
Я изумился:
– На охоту?
– Да, – подтвердил он. – Но не извольте беспокоиться, она в нашей части Брабанта, а еще с нею два десятка молодых рыцарей. Они жизнь за нее отдадут, если что!
– Не сомневаюсь, – сказал я с некоторой ревностью. – Все рвутся в женихи…
Он ухмыльнулся:
– Так леди красавица!
– Да кто это видит, – пробормотал я. – Ты присматривайся к самым настойчивым. Если что, даю тебе право… ну, ты понял. У нас только она осталась. Даниэлла рожает лорду Митчеллу наследников, герцог еще в пути…
Мартин спросил с некоторой ноткой ревности:
– Этот непутевый Митчелл уже лорд?
– Кроткая Даниэлла, – заверил я, – сделала из него ягненка. Как мой Зайчик?
Он широко улыбнулся:
– Навестите его прямо сейчас, а то он всю конюшню разнесет, как только почует вас.
Глаза его смеялись, доволен, как и всякий мужчина, что я сперва расцеловался с собакой, потом иду целовать коня, а уж затем навещу, если не забуду из-за малости, хозяйку крепости леди Элинор.
Зайчик радовался сдержанно, благородный рыцарский конь, но когда я обнял его за шею и шептал в ухо все самые ласковые слова, он гордо посматривал по сторонам, все ли видят, как его любит могущественный сэр Ричард, красиво и легко переступал ногами, словно горячая арабская лошадь.
Бобик все пытался вклиниться между нами, отпихнуть меня, вилял всем плотным корпусом, заверяя, что вот же он, самый замечательный и любящий, ну как можно ласкать это травоядное?
В недрах земли заворчало, я ощутил непонятный страх и желание убраться подальше. Чуть позже почву ощутимо тряхнуло, я огляделся в испуге, но ничего, к счастью, не рухнуло. Глубоко под ногами ворчит и потрескивает, словно проснувшийся великан расправляет затекшие от долгого сна кости.
Из дальней башни вышел сгорбленный синий гном в огромной белой бороде, что плотным покрывалом закрывает грудь и плечи. На голове остроконечный колпак, тоже синий, поля печально обвисли, как лопух под дождем, длинная, до земли, одежда прошита золотыми нитями, а в руке длинный резной посох с огромным рубином, что еще в первый раз поразил меня размерами.
Я пошел к нему широкими шагами:
– Уэстефорд!
Он вздрогнул, повернулся ко мне. Из-под снежно-белых и кустистых бровей на меня взглянули старчески выцветшие глаза.
– Ваша милость!
Я не стал поправлять, что давно уже «ваша светлость», старики нового не запоминают, придержал его за плечо, не дав преклонить колено.
– Оставь церемонии для простых, Уэстефорд. Мы волшебники или хвосты собачьи?.. Я вижу, идешь из подвала. А раньше ты, если память не дурит, жил наверху, как аист на крыше?
Он чуть-чуть поклонился, спина захрустела, а потом опасно затрещала, будто в ней ломаются вязанки хвороста.
– Стар я стал совсем, – проговорил он шамкающим голосом, – трудно подниматься на такую высокую башню.
Я спросил с интересом:
– Да ты и раньше почти не спускался. Что-то изменилось?
Он пугливо посмотрел блеклыми глазами, почти белыми, даже страшновато в такие смотреть, сказал дребезжаще:
– Не… совсем…
– Но что?
Он тяжело вздохнул:
– Ваше милостивое отношение… доброта леди Элинор, а также леди Дженнифер… гм… позволили мне чуточку расшириться…
Я охнул:
– То есть теперь в твоем распоряжении вся башня? От крыши и до подвала?
Он проговорил торопливо:
– Крепость пока что пустует. Нам уже сказали, прибудут войска, надо разместить… это все будет! Но пока тихо… А я тут простым перебором нащупал тропку к тому могучему магу, если помните…
– Которым интересовалась леди Элинор?
– Вы все помните, ваша милость!
– И что?
– Она устала от попыток, передала мне, а сама занялась чем-то… более женским.
– Уэстефорд, – пораженно сказал я, – ты прям конь ломовой… О душе надо думать, о спасении, а ты все о науке своей нечестивой. Прешь, как дракон, стены ломаешь… Эликсир бессмертия бы искал!
Он прошамкал:
– Зачем вам, такому юному, эликсир?
– Да не мне, тебе. Я ж теперь по роду службы должен о других думать… Давай, не стой! Веди к тому зеркалу.
Бобик старательно втискивался между нами, хотя мог бы идти с другой стороны, но так меня придется делить с этим стариком, а это несправедливо. Я придерживал это энергичное чудовище, чтобы не свалил Уэстефорда, тот может вообще рассыпаться, Бобик лизал мне руки и смотрел влюбленными глазами.
В подвал он рвался с такой энергией, что я едва не взял с собой, но посмотрел на дряхлого Уэстефорда, вздохнул и потрепал Пса по башке.
– Лучше подожди меня здесь, лапочка. Я точно вернусь, никуда не исчезну.
Он скульнул, в глазах отчаяние, Уэстефорд слабо проговорил с дрожью в голосе:
– Ну, если обещает ничего не переворачивать…
– Он? – усомнился я. – Что угодно пообещает, и вы ему поверите?
Он вздохнул, а я поцеловал в холодный нос и толкнул дверь. Пахнет сыростью, все как и прошлый раз, когда мне показывала леди Элинор, спускаемся медленно, Уэстефорд уже не совсем орел. Кое-что изменилось даже здесь, на лестнице.
Исчезли торчащие из каменных стен масляные светильники, теперь в тех же чашах строго и возвышенно горят толстые свечи. Я прошел возле одной совсем рядом, почти задел рукавом, но огонек не колыхнулся, упрятанный внутри воскового футляра.
Свечи настолько толстые, что огонек, медленно опускаясь по фитилю, прожигает внутри настоящие тоннели, оставляя стенки иногда чуть деформированными, но целыми. Эти цилиндры и создают уютный желтый свет, очень похожий на мягкий солнечный, когда оно смотрит через тонкие облака.
Я покрутил головой, до чего додумались, это же сколько нужно было пробовать различные соотношения воска, чтобы получались такие вот оригинальные лампы. И, что радует, никакой магии, настоящая наблюдательность, изобретательность и смекалка. Хотя понимаю, Уэстефорд мог бы и просто магией, но в этом человеке осталась и чисто человеческая смекалка и наблюдательность, с этими свечами не могло получиться с первого разу…
Я посмотрел на него по-иному, и Уэстефорд, мне кажется, это заметил, только не понял, что меня заинтересовало. А может быть, и понял, но не учитывает, что эта неясная и очень извилистая тропка, исчезающая в темноте, вообще-то перспективнее так многообещающей широкой дороги магической мощи…
Ступеньки кончились, в зале вдоль стен те же свечи, но теперь я быстрым взглядом окинул подземное хранилище и его вещи. Если память не подводит, а теперь она у меня ходит по струнке, часть вещей леди Элинор перетащила в свои покои.
Стол у стены, два кресла с прямыми спинками, на таких не отдохнешь, а на боковой стене огромное зеркало в рост человека. И как в прошлый раз, я с порога увидел в отражении напольные часы в деревянном корпусе, хотя здесь их нет, большой стол со стопкой фолиантов, а также ряд полок с необычными предметами, в прошлый раз этого не было, я всматривался жадно, смутно угадывая нечто знакомое и явно не из этого века.
– Раньше от этого зеркала леди Элинор не отходила, – заметил я.
Он сказал дребезжащим голосом:
– Теперь надолго потеряла к нему интерес…
– Есть более перспективные вещи?
Он взглянул искоса.
– Не мне судить, чем сейчас увлечена хозяйка… Хотя зеркалом она снова заинтересовалась. Правда, уже и не так, как раньше.
– Разочарована?
– Да, стоим на месте. Хоть кое-что и сдвинулось…
Голос его звучал таинственно, я переспросил:
– Что изменилось?
– Многое, ваша милость.
Я сказал строже:
– Не темни. Мне угадывать некогда.
Он сказал торопливо:
– Простите, ваша милость. Это я так, расхвастался. Просто меня распирает от гордости. Столько лет бились…
– Что, – спросил я, – неужели?
Он кивнул:
– Если подождете…
– Долго?
Он посмотрел на стол, в деревянной рамке в песочных часах в верхней части крохотная горка золотистого песка, внизу сверкающий конус втрое больше, между ними тончайшая струйка, едва уловимая глазом.
– А переворачивать не забываешь? – спросил я. – А то в твоих сутках может оказаться и тридцать часов, и сто…
Он покосился на меня с некоторым изумлением:
– Ваша милость… Но это так просто…
– Не забывать?
– Переворачивать. Они ж сами и перевертываются.
– Ага, – сказал я, – ну да, сами. Как я забыл! Хорошо, когда сами, верно?
– Хорошо, – согласился он осторожно, – что ж за часы, если их надо самому?
– Дикари, – сказал я с чувством. – Не представляю, где такие и живут.
Из зеркала в комнату пал зловеще-багровый свет. Я насторожился, в прошлый раз этого не было, с этой стороны стекла всегда полумрак, какие бы огни ни пылали по ту сторону. Уэстефорд торопливо бормотал заклинания, начал двигать руками в воздухе, словно размазывал глину по невидимой стене.
Спустя пару минут напряженнейшего ожидания из красного, злобно клубящегося тумана вышел старик могучего сложения, все в том же плаще с выжженными пятнами, длинная седая борода в копоти, одна бровь с опаленными и закучерявленными кончиками.
Уэстефорд торопливо поклонился, маг не обратил на него внимания, но я сразу ощутил на себе его пронизывающий взор. Поверхность зеркала уже не препятствие, это я ощутил даже не по запаху гари с той стороны, а по этому взгляду, властному и ощутимому.
– О, что-то новое, – произнес он, замедляя шаг.
– Нет, – возразил я, – мы уже виделись.
Он остановился, всмотрелся внимательнее:
– Где?.. Ах да, припоминаю. Тогда еще слуга… сейчас… гм… о, маркграф и маркиз?.. Это же одно и то же, но почему… А, понятно…
Уэстефорд за моей спиной бормотал все быстрее. Мое сердце взвинтило темп, вот он, шанс, я спросил с учтивым поклоном:
– Вы можете принять меня в гости?
Он улыбнулся:
– Нет.
– Недостоин?
Он улыбнулся шире:
– Опасно… для новичка.
– Тогда будьте нашим гостем, – предложил я быстро. – Как маркиз и маркграф, обещаю сделать для вас все…
Он сказал вежливо, но я уловил снисходительную усмешку:
– Не смогу, очень занят.
Кивнул почти дружески, так я иногда улыбаюсь особо сметливым конюхам, шагнул в кипящую лаву и пропал. Я обернулся к Уэстефорду, его трясет, зубы стучат, а глаза безумно вытаращены.
– Успокойтесь, – сказал я дружески.
Он прошептал:
– Как вы разговаривали… непочтительно…
Я возразил:
– Я обращался к нему со всевозможным! Только ему все равно, даже если бы я обругал или выкинул что-то непотребное. Он смотрел на меня, как на двухлетнего малыша, а на таких взрослые не обижаются. Разве что слегка отшлепают, если чересчур далеко зайти… Кстати, вы от меня недалеко ушли. С его точки зрения.
Он вскрикнул предостерегающе, но мои пальцы уже ощупывали поверхность зеркала. Ощущение такое, что слегка прогибается под давлением, особенно когда вот так, ладонью и всем весом, но затем мягко и настойчиво возвращается к исходному состоянию.
– Не надо, ваша милость…
Голос его был умоляющим, я вздохнул и отступил.
– Да, хорошо бы кавалерийским наскоком… а вот осадой некогда. Но ты, дорогой Уэстефорд, сделал великое дело!.. Как я понимаю, а я из великих понимателей, иначе не стал бы тем орлом, на которого сейчас смотришь круглыми глазами… это твоя, а не того мага заслуга. Он вовсе не стремился к нам, верно?
Он смотрел на меня во все глаза:
– Спасибо, ваша милость, за высокую оценку, но она… заслужена, если уж честно. Он нами не интересовался и раньше. Это мы сумели.
– С леди Элинор?
Он покачал головой, на лице проступило смущение.
– С леди Дженифер.
Глава 2
Когда я наконец поднялся наверх, двор залит ярким солнцем, жизнь кипит, а Бобик прыгнул на меня, как кот на мышь. Я прижался к стене и выдержал бурные объяснения в любви, у собак нет чувства времени, им всегда кажется, что хозяин отсутствовал годами.
– Ну все-все, – сказал я наконец. – Ну люблю я тебя люблю! Как ты можешь сомневаться?
В сторонке держится человек в очень скромной одежде, плечи и спину согнул в позе просителя, шляпу заранее снял и держит в руках, но не мнет, смотрит на меня и ждет смиренно, однако с неким достоинством, не свойственным простолюдину.
Я смерил его долгим взглядом, Бобик зарычал на него, но не злобно, а предостерегающе, мол, это мой папа, а не твой, иди отсюда.
– Я тебя люблю, – повторил я. – Тебя!.. А теперь иди играй. Там на кухню что-то привезли особенное, а ты не видел!
Он посмотрел на меня с недоверием, как это он мог такое пропустить, но на всякий случай ринулся к кухне. Человек в позе просителя заспешил навстречу, торопливо поклонился издали, показывая широкую плешь во всей красе, проела макушку и торжествующе раздвигает просторы, хотя при его росте это незаметно, пока стоит прямо. Для таких людей снять шляпу – мучение, я по достоинству оценил его рвение и желание обратиться к лорду.
– Ваша светлость! – произнес он торопливым, слегка присвистывающим голосом. – Ваша светлость!
– Ага, – согласился я, – это я, моя светлость. Что скажешь?
Он заговорил быстрым, бегущим вперед голосом, но грамотно и четко расставляя слова, опять же не по-простолюдинному:
– Меня зовут Автанаил, я алхимик… вообще-то и немножко маг. Среди наших упорно ходит слух, что вы, благородный лорд, оказываете нам покровительство…
Я нервно дернулся:
– Господи, какие обо мне жуткие слухи! Церковь услышит, на костер потащит!
– Ваша светлость, – сказал он умоляюще. – Мне пришлось покинуть своего покровителя, он требовал невозможного и грозит смертью… Вы же знаете пределы разумного…
– Мало ли что болтают, – оборвал я. – Будучи паладином Церкви и преданным ее высоким идеалам воином…
Алхимик побледнел и заметно сжался, стараясь свернуться в комок и пропасть из поля зрения человека, в котором надеялся найти покровителя.
– Простите, ваша светлость…
– Вот что, – сказал я все так же нервно, – мне сейчас некогда, я занят до свинячьего писка, так что подойди к хозяйке этой крепости леди Элинор… у нее еще есть маг Уэстефорд, пообщайся. Он, кстати, сейчас там, в подвале. Мы как раз того… чародействовали! Но вообще-то моя позиция вовсе не в оказании помощи и покровительства магам, а в… как бы это попроще, переводе вас всех на иные рельсы. В смысле на другой путь к прогрессу!..
Он, все еще испуганный, посмотрел исподлобья:
– Какой?
– Узнаешь, – сказал я. – Если захочешь. Тянет разгадывать тайны древних – копайся здесь со стариком Уэстефордом. Это путь быстрых мелких побед и общего поражения. Если хочешь общей победы, хоть и трудной, тебе надо пробираться в Геннегау. Там сосредоточиваю умных людей и создаю… научно-исследовательский центр, так сказать. Там можно и своим делом заниматься… хотя и чуть по-другому будешь называться, а покровительство всемогущей Церкви никогда не бывает лишним.
Он испуганно дернулся:
– Церкви?
Я посмотрел по сторонам, снизил голос:
– Если не режешь невинных младенцев и не душишь девственниц на алтаре, твоя работа не служит дьяволу.
Он смотрел исподлобья:
– А кому служит, Церкви?
– Никому, – сказал я раздраженно. – Науке! Познанию природы. Снимешь эту шляпу и не будешь надевать халат с астрологическими знаками – ты уже не маг, а ученый. А будешь носить на шее крест…
Он отшатнулся:
– Ваша светлость!
Я сказал зло:
– Да ты хоть попробуй! Сам ахнешь, что ни твоя шляпа в каббализме, ни крест на шее совсем не влияют на твою работу! Но крест нужен. У нас не все его, правда, носят, но такие стараются не показываться на глаза инквизиции. Но стоит ли из-за украшений портить себе жизнь? Мужчины мы или нет?
Он помолчал, несколько ошарашенный, проговорил неуверенно:
– Это не украшения, ваша светлость. Это позиция.
Я отмахнулся:
– Есть ложные позиции, ложные ценности! Тебе надо познавать тайны природы? Так?.. Ну вот. А какая на тебе шляпа, познавателю без разницы. Природе – тем более. Сейчас варишься в собственном соку и заново изобретаешь… колесо. Пообщайся с собратьями. У меня в Геннегау таких, как ты, около сотни. В одном месте!
Он замер, взгляд остановился, прикованный к моему лицу. Проняло, подумал я удовлетворенно. Коллективные действия скорее приводят к результатам. Даже если додумывается одиночка.
Бобик выметнулся из кухни, как низко летящий черный стриж размером с галапагосскую черепаху. Я встретил его, как баобаб в пустыне, что выстаивает под натиском жаркого урагана, не упал и даже не сдвинулся. Бобик визжал и ластился, я дал себя снова облизать, как же, столько минут не виделись, ужасно.
Народ смотрит опасливо и в то же время с восторгом. К Бобику привыкли, но все играть с ним никто не рискует, зато с удовольствием рассказывают о нем всякие жуткие истории.
Наконец я начал отпихивать преданного барбоса, все не может оторвать от меня влюбленного взгляда и скачет вокруг, как козленок, постоянно требуя, чтобы я либо чесал его за ушами, либо говорил что-нибудь, либо просто смотрел на него, в это время как из далекого мира донесся ироничный голос:
– Сэр Ричард!.. А чем мы хуже вашей собаки?
Леди Элинор вышла из донжона и остановилась, щурясь на солнце, ослепительно красивая в нежно-голубом платье, с пышной прической из золотых волос, перехваченных на лбу узкой полоской из золота с блестящими красными камешками.
Я хлопнул Пса по толстой заднице, он довольно взвизгнул, а я пошел к этой удивительной женщине.
Она ждала, ровная и величественная, уже герцогиня, но в то же время с приветливой улыбкой прежней Элинор, удельной хозяйки своих земель, умеющей решать проблемы где силой, где женским обаянием.
Я еще издали поклонился, она чуть наклонила голову, жест многозначительный, у многих мужчин сразу забилось бы чаще сердце. В самом деле чувствую к ней симпатию, вообще, мы ко всем красивым женщинам ее испытываем, да еще когда нам улыбаются вот так обещающе…
Она удивительным женским чутьем уловила, что не ударю, с улыбкой подала руку, я почтительно опустился на колено, чего никогда не делал, и поднес к губам ее нежные пальцы.
– Целую ручку, прекрасная леди, – сказал я и надолго припал к ним, ощущая нежность молодой кожи и женское тепло. – Как хорошо вернуться!
Она милостиво улыбалась, рассматривая меня большими внимательными глазами.
– Думаю, сэр Ричард… такие герои везде чувствуют себя как дома.
– Ах, леди Элинор, – ответил я проникновенно, – где нет вас… везде чужбина.
Она засмеялась:
– По крайней мере, говорить любезности вы не разучились. Хотя за такое короткое время что могло случиться?.. Но однако случилось. Вы меняетесь очень быстро, сэр Ричард.
– Что, заметно?
Она кивнула:
– Мне – заметно. Вы становитесь собраннее, сэр Ричард. Это делает вас скучнее, но и… взрослее. Меня это устраивает. Ненавижу мужчин, что и в пятьдесят лет подростки!
Я сказал грустно:
– Взрослость, это когда уже достаточно созрел, чтобы знать, чего не следует делать, но все еще молод, чтобы это сделать. Я, мне кажется, еще в нем. А мужчины, что в пятьдесят – подростки, это же здорово, как они считают. Не растеряли детской непосредственности, романтики…
Она отмахнулась:
– Оправдать можно все, что угодно. Надеюсь, на этот раз вы надолго?
– Надеетесь? – переспросил я. – Леди Элинор, я же знаю, как вы мечтаете, чтобы меня где-нибудь черти взяли…
– Сэр Ричард!
– И как можно скорее…
Она покачала головой, глаза стали серьезными.
– Может быть, – произнесла она без улыбки, – иногда… где-то в глубине… Но это огорчило бы Готфрида, а я никогда не сделаю ничего, как вы понимаете…
– Понимаю, – сказал я. – И завидую ему. Может быть, и меня полюбит какая-то дура…
– Вы забыли добавить «такая же», – уточнила она. – Сэр Ричард, какой желаете пир в свою честь? Большой, малый или средний?
Я посмотрел на нее лютым зверем:
– Издеваетесь?
– А вы разве не герой?
– Да я малость не такой герой.
Она спросила с любопытством:
– Ну-ну, признавайтесь!
– Щас, – пообещал я. – Только шнурки завяжу. Просто пиры у меня в печенках. И в печени.
– Но как же без пира? – спросила она с наигранным удивлением. – Вы наверняка снова исчезнете слишком быстро. Кстати, как вы это делаете?
– Для вас никогда не слишком, – сказал я галантно, – вы уже сейчас посылаете меня ко всем чертям. Но я в самом деле намерен отправиться в Геннегау немедля. Ухватить леди Дженнифер в седло и умчаться…
На ее лице пронеслась целая гамма чувств, от облегчения, что и меня не будет, и Дженнифер исчезнет, сразу два подарка, и до отчетливо проступившей гримаски вины, что тоже мне понятно, не совсем же чудовище, хотя вообще-то каждая женщина еще тот монстр, что там в лесу – даже в аду таких поискать, а уж если красивая, то и вовсе…
– Не получится, – заявила она и улыбнулась мне лучезарно. – Леди Дженнифер вернется только к вечеру… она как раз отбыла перед вашим возвращением, как всегда весьма странным.
– Как жаль…
– Если хотите взять Дженнифер с собой, вам придется…
– Да, – согласился я, – мне многое придется. Я уже привык, что делаю не то, что хочу, а что приходится. Хорошо, леди Элинор…
Она улыбнулась, не сводя с меня не по-женски умного взгляда:
– Когда вот так произносите, у меня впечатление, что вот-вот ударите.
Я тоже улыбнулся, галантно и светски:
– Что вы, леди Элинор! Мы, как мне кажется, достаточно обменялись ударами. Теперь вам пора броситься мне на шею…
Сказал и прикусил язык, шуточка рискованная, леди Элинор, несмотря на ее непонятный возраст и то, что жена герцога, выглядит юной женщиной, эффектной, яркой и зовущей, ровесницей Дженнифер. Только по ее уверенности и властности можно догадаться, что знает и умеет больше, чем входящая во взрослую жизнь дурочка.
Она улыбнулась и опустила ресницы, то ли соглашаясь броситься на шею, то ли показывая, что приняла шутку как комплимент, всем мужчинам хочется, чтобы им бросались на шею.
– Жду вас в зале? – спросила она.
– Теперь у вас там приемная?
– Я не майордом, – ответила она, – и не герцог…
– Герцогиня!
– Это всего лишь жена герцога, – пояснила она и посмотрела прямо в глаза, я должен увидеть, что нет у нее никаких амбиций, что счастлива и не будет мутить воду. – У меня огород и сад, а к цветам и грядкам я хожу сама…
– А еще вещи из раскопок, – добавил я тем же елейным голоском. – Ох, леди Элинор…
Она грустно усмехнулась:
– К ним я тоже хожу в подвал…
– Разве? – спросил я. – Вы не все еще перетаскали в свои покои? Леди Элинор, если честно, я хоть временами злюсь на вас, но уже давно нет желания прибить. Более того, поверите или нет, восхищаюсь вами. И рад за герцога.
Она пустила вдоль тела гибкую чувственную волну:
– Правда?
Я потряс головой:
– Фигура у вас потрясающая, вы самая красивая из женщин, но вы проводите все свободное время не перед зеркалом, любуясь своей красотой и великолепием, а…. чем занимаетесь?
Она натянуто улыбнулась:
– Вам это неинтересно, сэр Ричард.
Я поклонился:
– Великолепно. Только что сказали, что вы всего лишь жена герцога без всяких амбиций, и тут же щелкнули по носу… вон уже кровь идет, указав мне мое место на тряпочке. Нет-нет, никаких обид, мы же с вами выше такой ерунды?
Она улыбнулась одними глазами:
– Что-нибудь предпочитаете на обед особенное?
– Если нельзя вас на блюде, – сказал я, – то предпочел бы что-нибудь не менее лакомое.
– Такого на свете нет, – ответила она достаточно надменно, чтобы я понял шутку, – но повара постараются.
