Гай Юлий Орловский
Ричард Длинные Руки – фрейграф
Глава 7
Она села так, чтобы оставаться в своей крохотной пещерке, коза между нами на пороге, а я в центре этого большого зала со сталактитами на своде. Раньше я полагал, что они бывают только в подземельях, но, видимо, это следствие возраста горы, а не ее местонахождения.
– А ты в самом деле, – поинтересовался я, – вкуснее козы?
Она растерянно приоткрыла рот, вроде бы согласиться – опасно, могу обед начать с нее, но и признаться, что какая-то коза лучше нее – обидно, для женского самолюбия вообще немыслимо, ни одна женщина не признает преимущество другой женщины, сложная задача, наконец ответила чисто по-женски:
– Ты бы лучше сучьев принес! А это целое дерево, его надо пилить и колоть…
– Зато сухое, – сказал я.
– Его надо порубить…
– Не надо, – ответил я.
Она вздрогнула и подалась в глубь своей норки, когда дерево затрещало в моей лапе, распадаясь на щепки с лохматыми краями.
– Ого! Ну ты и зверюга…
– Можешь пощупать мои мускулы, – предложил я скромно.
Она настороженно отступила вглубь, затем собрала разлетевшиеся щепочки и начала ставить их шалашиком, а самые мелкие внизу, но сколько не била кресалом по огниву, искры вылетают яркие, шипящие, однако дерево упорно отказывается воспламеняться.
Я слышал, как она ругается сквозь зубы, даже сказала что-то резкое на непонятном для меня языке, что, возможно, и не язык вовсе. Я размышлял о странном устройстве Гандерсгейма, стараясь найти аналогии, с ними всегда проще и спокойнее, а на ее злое ворчание сказал насмешливо:
– Разговариваешь сама с собой? Это первый признак безумия.
Она огрызнулась:
– Первый признак – разговаривать с тобой.
– Правда?
Ее глаза сердито блеснули.
– А разве нет? Дракон, видите ли… И вот оно, представьте себе, разговаривает! Только люди могут разговаривать, понял?
Я буркнул:
– Ну почему же так резко… Женщины вон тоже разговаривают.
Она оскорбленно засопела и отвернулась. Я создал шарик огня и метнул из-за ее спины в щепочки. Вспыхнуло, мелкое пламя затрепыхалось на дне, принялось лизать щепочки и даже пыталось расщелкивать те, что покрупнее.
Женщина сердито оглянулась. Испуг и возмущение дивно сочетаются на суровом и решительном лице с возмущенным взглядом.
– Это ты плюнула в огонь, ящерица?
– Я не плевал, – ответил я. – В огонь плевать – непристойно. Некрасиво. Хотя идею ты подбросила…
– Насчет плеваться?
– Нет, но если я дракон, то могу быть огнедышащим… Надо попробовать…
Она поспешно отодвинулась.
– Не смотри на меня так! Ты меня еще не откормил. Да и просто поджарить мало. Надо сперва зерна принести для гарнира, соли, специй…
– Все найду, – пообещал я. – А потом сядем да ка-а-ак нажремся!
Костер разгорелся ярко, она поглядывала то на огонь, то на меня.
– Наверное, здорово, когда у тебя внутри еще и кузница? А с виду ты такой холодный и противный…
– Чего во мне только нет, – ответил я скромно. – Я весь из достоинств, больших и малых.
– Ну-ну… – пробормотала она. – А самое большое у тебя достоинство – непомерная скромность.
– Да, – согласился я довольно. – Чего много, того много.
Она сдирала шкуру достаточно умело, деловито, не морщилась, настоящая дочь степей, что овец режет сама, а не просит помочь соседа. Снятую шкуру отшвырнула в сторону, выделка потом, тушку не стала разрезать на части, но со знанием дела точно рассекала сухожилия, отделяя равные куски мяса и натыкая на прутья.
Я лежал неподвижно, морду положил на лапы, глаза закрыл, мне достаточно и запахов, чтобы видеть ее всю со всеми страхами, надеждами, жаждой выжить уцелеть, не сдаваться и, если получиться, победить.
Мышцы ноют от усталости, которую никак не назовешь сладкой, чуточку переборщил я с размерами. Пожалуй, во время следующего вылета сброшу пару сот фунтов…
Я начал дремать, когда ноздрей коснулся сладковатый запах. Глаза сами приоткрылись, женщина у костра деловито переворачивает на вертеле тушку. Ободранная и выпотрошенная коза выглядит не крупнее зайца, бока уже подрумянились, но внутри мясо не прожарено, потому и сгребает уголья в кучу, чтобы жару побольше.
Отдельно на прутиках подрумяниваются небольшие ломтики с самых лакомых частей.
Я прорычал:
– Неплохо…
Она вздрогнула, напряглась.
– Проснулся? Ты спи, спи, ящерица.
– А ты мне горло перережешь? – спросил я, она напряглась, похоже, я угадал, потому распахнул пасть и захохотал: – Глупенькая, я пошутил… Меня зарезать невозможно. Моя смерть отделена от тела.
Она удивилась:
– Как это может быть?
Я прорычал лениво:
– Бессмертным быть нельзя. Но можно свое уязвимое место отделить от себя. Я, например, держу его вот в том камне…
Она проследила за моим указующим когтем, грустно улыбнулась.
– Ну да, ну да. Я, чтобы тебя обмануть, должна украсить тот камень цветами и гирляндами, чтобы ты поверил, что я поверила. На самом же деле твоя смерть находится на дальнем диком острове в море, где спрятана в сундук, а тот на дереве…
Я сказал с уважением:
– Умная девочка. Откуда ты это знаешь? Впрочем, неважно. Главное, чтобы не делала глупостей. А то твоя неудачная попытка меня зарезать разбудит во мне зверя, и я тебя сожру на месте. С туфлями… Как хорошо пахнет! Похоже, у твоих родителей не так уж много слуг?
Она сразу ощетинилась, лицо напряглось.
– Мой отец умрет с горя!
– Он сам тебя отдал, – напомнил я.
– Его заставили, – сказала она с заблестевшими глазами. – Сказали, что он нарушил закон, взяв с собой в переход через пустыню женщину. И хотя он брал меня с собой и раньше, но тогда ты не попадался на дороге, мерзкий монстр!.. А сейчас все решили, что ты послан в наказание за попрание святых законов…
– Каких именно?
Она отмахнулась.
– Всегда можно что-то найти, если нужно.
– Как тебя зовут? – спросил я.
Она вздрогнула, спросила настороженно:
– А тебе зачем?
Я прорычал угрожающе:
– Женщина, откуда в тебе столько вопросов? Имена почему придуманы такими вот умными, как я, драконами? Для удобства. Раз уж я тебя не съем… сегодня, то лучше тебя называть как-то иначе, чем «Эй ты!».
Она проговорила неуверенно:
– Мириам.
– Настоящее имя? – спросил я.
Она огрызнулась:
– А почему нет?
– Да как-то боишься его называть, – заметил я. – Воровка, наверное?.. Тебя не ищут за кражу нижнего белья короля?
Она переспросила:
– Что такое нижнее белье?
Я махнул лапой, когти скрежетнули по полу, оставляя мелкие искорки.
– Господи, опять вопрос… Ладно, пусть будет Мириам. Все-таки лучше, чем «Эй ты!» и «Женщина!». Вообще-то даже хорошее имя. Древнее и красивое. Ты лопай, лопай!.. Откармливайся. Я худых не люблю. Мы все любим полненьких, хоть на худых и оглядываемся. Ты где вообще-то живешь?
Она снова непонятно почему насторожилась, подобралась, на лице четко проступила враждебность.
– А тебе зачем?
Я шумно вздохнул, по пещере прокатился ветер, а угли из костра разметало по пещере. Мириам сперва отшатнулась в испуге, но когда поняла, что я еще не нападаю, кинулась сгребать угли обратно в кучу, словно вот сейчас вся каменная пещера вспыхнет жарким огнем, и мы все сгорим в жутких корчах и с жалобными криками.
– Женщина, – сказал я со скукой, – ты точно не скрываешься за кражу или другие непотребные, судя по твоему виду, деяния?
– Нет…
– Тогда почему такие вопросы?
– В Иглеазе, – ответила она.
– Это где?
Она махнула рукой:
– В той стороне. Маленький такой городок, даже не городок, а так, поселение, зато на перекрестке дорог перед Большой Пустыней.
Я кивнул, в следующий полет посмотрю, где этот Иглеаз. Относить эту отважную дочь степей придется глубокой ночью. Правда, есть небольшая, но серьезная загвоздка…
Мириам спросила внезапно:
– А у тебя есть имя?
– Имя? – удивился я. – Есть… А зачем тебе?
– А как к тебе обращаться? Просто дракон? Или ящерица? Рептиль?..
Я подумал, кивнул:
– Да, конечно. Зови меня Шумилом. Это… подходит.
Она чуточку улыбнулась.
– Ну вот и хорошо. Шумил – вполне для крупного рептиля. Итак, Шумил, что ты планируешь дальше?
Я подумал, почесал голову.
– Ну, раз мы с тобой договорились пока не есть тебя…
– …а сперва откормить, – подхватила она, видя, что я запнулся, – вы, рептилии, как и все мужчины, предпочитаете упитанных, хоть и засматриваетесь на худеньких, то ты будешь мне носить много хорошей еды…
– …пока ты не сбежишь, – прервал я. – Думаешь, не понимаю? Нет уж, никуда ты не сбежишь…. Даже если бы могла.
Она вскинула голову и посмотрела мне в страшные глаза прямо и с вызовом.
– Почему?
– Люди побоятся тебя принять обратно, – сказал я. – Логика проста: лучше отдать тебя одну, чем следом явится разгневанный дракон и сожрет всех, а остальных просто убьет, разорвет, сожжет…
Она слабо пискнула:
– Разве ты обманут? Ты сам меня не съел.
– Сразу, – уточнил я. – Не съел сразу. Но вообще мы договорились съесть тебя чуть позже. Откормленную. А если сбежишь, люди испугаются, что дракон явится мстить.
Она помолчала, затем я услышал тяжелый вздох.
– Гадкая ты рептилия… но людей знаешь. Они такие. Схватят, свяжут и снова отдадут тебе. На муки.
– Какие муки? – возразил я. – Я тебя сразу же и съем. Даже худую.
– Подавишься, – буркнула она.
– Проверим? – предложил я.
В ответ она швырнула через щель в меня увесистым камнем.
– Сильная женщина, – сказал я с одобрением.
– А ты гад чешуйчатый!
– Да, – согласился я горделиво и выгнул шею, чтобы полюбоваться на свое великолепное тело с высоким, блестящим алмазными иглами гребнем, ровными плитками брони на спине, переходящей в крупную чешую на боках и мелкую – на брюхе. – Ты молодец, все время восторгаешься, какой я замечательный красавец. Я это люблю.
Она озадаченно промолчала.
Итак, зовут ее Мириам, она единственная дочь проводника караванов. Он уже сорок лет водит их через пустыни, прямо Моисей, но вчера случилось страшное: были потеряны два бурдюка с водой, что вообще-то пустяки, но когда у единственного на всем пути родника расположился огромный дракон, все поняли, что погибнут, если повернут назад, но так же погибнут, если попытаются достичь ближайшего, но вообще-то далекого города, с их ничтожными запасами воды.
– Богатые караванщики, – сказала она потухшим голосом, – во всем обвинили моего отца.
– У сильного всегда бессильный виноват, – сказал я, почесал голову и сказал гордо: – Сам придумал. Ну, почти. Здесь.
Она сказала потерянно:
– Как будто он мог знать, что на дороге вдруг появится дракон!
– Красавец и умница, – вставил я. – И в знак дикого восторга мне подарили тебя. Это же так понятно!
Она бросила на меня злой взгляд.
– Что ты за…
– Не отвлекайся, – сказал я благожелательно, – потом расскажешь, какой я замечательный. Что было дальше?
Она тяжело вздохнула.
– Отец оправдывался, как мог, но они велели схватить меня и отдать чудовищу… в надежде, что тот взамен даст приблизиться к воде. Так и получилось. Думаю, они счастливы. Но отец мой может не пережить такого тяжкого горя…
Я ощутил сильнейший укол совести, о таком повороте как-то не думал.
– А чего ты потащилась с отцом? – спросил я грубо. – Это неженское дело.
Она пожала плечами:
– У бедных многое из неженского становится женским. Я сильная, отцу была нужна моя помощь. Да и сама не люблю сидеть на месте.
– Это заметно, – проворчал я.
Она вскинула брови.
– Что?
– Что не любишь сидеть дома, – пояснил я, – и ждать, когда тебя кто-то возьмет замуж. Но что делать, мир таков. Женщина должна сидеть дома и сопеть в тряпочку.
Она возразила с негодованием:
– Я не такая!
– Да вижу, вижу… Не трудно в мужском мире?
Она с самым независимым видом покачала головой.
– Зато интересно. Я не люблю сидеть сложа руки. А у мужчин всегда есть работа, есть занятия.
Она сидела ровно, спина прямая, взгляд гордый, уже позабыв, что я и есть то самое чудовище, нельзя все время жить в страхе, хотя некоторые люди живут, но такие и живут недолго, и существование их назвать жизнью трудно.
– Отважная ты, – признал я. – Вылезай, что мы разговариваем через порог?
– А что, у драконов это плохая примета?
– Мы в приметы не верим, – сообщил я. Подумал, уточнил: – Приметы – для слабых.
Она посмотрела с удивлением, покачала головой.
– У людей тоже только слабые верят в приметы… А ты откуда такое знаешь?
Я широко зевнув, показав огромную пасть и длинные, как ножи, острые зубы.
– Да как-то сожрал одного… – сообщил я небрежно, – философа. Теперь вот маюсь.
Она зябко поежилась.
– Ужасно. Но так можно стать самым умным на свете!
Я прорычал недовольно:
– Вот-вот. А кому это надо? От ума одно горе и много неприятностей. Потому стараюсь мужчин не жрать, вдруг попадется умный? Другое дело – женщины. Все дуры, это хорошо. К тому же дуры вкуснее.
Она подумала, сказала решительно:
– Вообще-то я умная.
– Не бреши, – сказал я равнодушно.
– Почему это я вру?
– Красивая, – сказал я.
Она удивленно вскинула брови.
– Ну и что?
– Значит, – объяснил я, – дура. У вас либо умная, либо красивая. А раз красивая…
Она посмотрела на меня с недоверием.
– Я?.. Никто мне такого не говорил.
– Я говорю.
Она некоторое время смотрела на мою морду, в мои ящеричьи глаза, наконец взгляд ее потух.
– Да, – проговорила она надломленным голосом, – если на взгляд рептилии с крыльями, то да, наверное…
Я зевнул и сказал с удовлетворением:
– Ну вот и доказательство, что дура. Только круглая, просто круглейшая дура не видит, что ты красивая… так что давай откармливайся побыстрее. Скоро есть тебя будем.
Она умолкла, глядя на меня озадаченно, а я снова закрыл глаза. Плечи все еще ноют, это от повторных сетов полета выделяется молочная кислота. Мышцы растут и укрепляются, но растут не во время тренировки, как думают дураки, а во время отдыха, так что я лежал, прислушиваясь к блаженному ощущению ремонта во всем теле, когда крохотные бригады укрепляют мышцы и сухожилия, смазывают суставы, расширяют каналы связи по нервам.
Расположился я далеко от входа в ее каморку, ленивый и расслабленный, глаза прикрыл, вроде бы дремлю, и она решилась выдвинуться на пару шагов, чтобы сгрести выкатившиеся из костра крупные угли обратно. Я этого момента дожидался долго и терпеливо: кончик моего хвоста бесшумно уперся в огромную глыбу камня вблизи входа в ее норку, та заскрипела просто предательски и поползла медленно, как королева на эшафот.
Мириам в страхе оглянулась, но камень уже передвинулся и наглухо перекрыл ей вход в убежище. Она застыла в страхе, разом поняв мое коварство и свою беспечность.
Глава 8
Я лениво открыл оба глаза, поднял голову, зевнул, снова показав красивую пасть и просто прекрасные длинные зубы, огромные и длинные, как лучшие в мире кинжалы.
– Что? – спросил я с драконьим удивлением. – А-а-а… понял-понял. Извини, это нечаянно… Сама знаешь, как это бывает: глаза боятся, а руки делают…
Она промолчала, справедливо предполагая, что у подлого дракона подлая драконья игра, нечестная и коварная. Я поднялся и, медленно шагая на всех четырех, все еще сонный и расслабленный, подошел к ней. Она вскинула голову и, не пытаясь бежать, бесполезно, взглянула мне в огромные драконьи глазища гордо и бесстрашно.
Я смотрел мимо, лапой легко отодвинул камень на прежнее место.
– Ты хотела, – прогрохотал я, смягчая голос, – в норку?
Она медленно, очень медленно повернула голову. Боковым взглядом увидела, что вход открыт, но все еще страшилась двигаться, с моей стороны такое может быть жестокой игрой, вот прямо сейчас схвачу…
Я попятился, она неверящим взглядом наблюдала, как я отступил на шаг, на два, на три, а каждый мой шаг равен ее пяти, потом и вовсе лег, свернувшись в клубок. Ну, как мог.
Она с легким вскриком метнулась в спасительное убежище, прижалась там к стене. Я слышал, как что-то выкрикивает, явно называет себя дурой, что так увлеклась, и как хорошо, что дракон еще больший дурак, просто редкостный…
– Ну и сиди там, – буркнул я. – Обещаю туда не… лезть.
– Спасибо, – проговорила она с трудом.
– Хотя мог бы, – сказал я на всякий случай, женщины дуры, им нужно все объяснять подробно, – думаешь, я тебя там не достал бы?
Она заметно побледнела, спросила слабо:
– К-к-ак?
Я прорычал:
– Да вот так…
Она застыла, когда я просунул в щель лапу. До противоположной стены, правда, не достал, но это потому, что все четыре у меня короткие и мощные. Я сделал усилие, сосредоточился, снова надулся, заставляя кровотоки понести питательные вещества и все, что нужно, в зависшую в воздухе лапу.
Добавил я ей длины чуть-чуть, но этого хватило, когти проскрипели по стене, посыпалась крошка.
Тут же раздался женский вопль:
– Не надо!
Я задержал лапу в воздухе.
– Теперь веришь?
– Да!
Я осторожно, чтобы не задеть женщину, вытащил лапу обратно. Она зудела и чесалась от быстрой трансформации, тем более что я тут же велел организму прекратить это безобразие и выровнять все четыре по стандарту.
Когда я снова лег посреди пещеры, Мириам осторожно выглянула. На ее лице ясно читалась злость, но не на меня, а на себя, что промахнулась, думая, что там в относительной безопасности.
– Но я все-таки останусь здесь, – проговорила она дрожащим голосом, – хорошо?
– Хорошо, – согласился я благодушно. – Мелким животным необходимо… гм… личное пространство.
Она продолжала выглядывать из пещерки, на лице непонимание, переспросила:
– Что-что?
– Личное пространство, – пояснил я важно. – Каждый мелкий зверек должен иметь и свое личное пространство, поняла? В любой клетке, тесной или просторной, вы чувствуете себя незащищенными. Нам время от времени приходится за вами чистить и убирать мусор, а бедные пташки с ума сходят, порхая всюду и бросаясь на прутья! Дуры, как все женщины. Но если там же в клетке сделать еще одну крохотную клеточку, пусть как раз по размерам птички или мыши, вы будете спокойно смотреть на руку, что чистит мусор прямо возле вашего носика или клювика и преспокойно ждете, когда уберемся из клетки вообще.
Она слушала внимательно, но с растущим удивлением на лице.
– Странный ты дракон, – сказала она с непонятным выражением, в котором я уловил и оттенок презрения. – Откуда такое знаешь?.. Ах да, еще одного умного съел…
– Увы, – согласился я горестно. – Теперь вот то о звездах думаю, то о тайнах материи… Не знаешь, что это такое?
– Не знаю, – ответила она настороженно. – Какие у материи могут быть тайны? Крои да шей…
Я вздохнул.
– Ну вот, знаешь. А он не знал… А еще мудрец!
Она спросила внезапно:
– А ты откуда взялся?
Я ответил удивленно:
– Странный вопрос… Как и все на свете – из яйца. Правда, люди появляются совсем не из яйца, хотя вообще-то, если посмотреть шире…
Она быстро прервала:
– Я имею в виду, раньше в наших краях говорящих драконов не было. Так, летают всякие, но тупые, как и все мужчины.
Глаза ее начали хитро поблескивать, голос стал предельно дружелюбным. Ага, вот прям щас и скажу, на каком острове растет тот дуб с сундуком в ветвях, где бережно хранится моя жизнь в зайце.
– Издалека, – ответил я скромно. – Прямо от трона моего повелителя. Вот так взял и припорхал.
– А кто твой повелитель?
– Могучий и свирепый повелитель всех драконов на свете, – ответил я с почтением и поклонился, стукнувшись лбом о каменный пол. – Кто дает и берет, наделяет и отбирает, жалует и разжалует… Да так, что мало не покажется.
Она зябко передернула плечами.
– Ужас…
– Почему?
– Оказывается, – объяснила она с вызовом, – есть и пострашнее тебя? Никогда бы не подумала.
– Я не страшный, – возразил я. – Я вообще-то красавец. И умница. И у меня хороший аппетит, кстати… Вот когда начнем тебя неспешно так это кушать…
Она сердито сверкнула глазами.
– Напугать стараешься? Напрасно.
– Ты такая бесстрашная?
Она тряхнула головой, волосы красивым водопадом рассыпались по плечам.
– При чем тут бесстрашие? Я раньше просто-напросто брошусь с обрыва в бездну!
Я изумился:
– В какую?
Она указала пальцем:
– Вон туда!
– Там внизу песок, – сказал я злорадно. – Мягкий.
– Для людей он твердый, – сказала она и уточнила: – Если с такой высоты.
Я подумал, кивнул:
– Да, ты права. С такой высоты, пожалуй, прическу испортишь. Однако мы, небесные драконы, наделены великой мудростью. А она подсказывает, что не бросишься…
Она сказала с вызовом:
– Да? Хочешь увидеть?
Она гордо вскинула голову и шагнула в сторону зияющего зева пещеры. Я поспешно покачал головой:
– Нет-нет, в тебе дурости хватит. Не сомневаюсь. Не зря же рыжая, а глаза серые – дивное сочетание. Женщины любят делать все назло и наперекор, потому у нас, драконов, есть поговорка: посоветуйся с женщиной и поступи наоборот. Но я сомневаюсь, что бросишься… без особой необходимости. В тебе слишком много жизненной силы, чтобы ты поступила так… глуповато. Мне кажется, будешь бороться до последнего вздоха. А если и прыгнешь, то не раньше, чем перепробуешь все способы извести меня, содрать шкуру и продать кости на свистульки.
Она смотрела с тем же вызовом, но теперь уже и удивлением.
– А ты в самом деле… не совсем дурак.
– Ты тоже, – ответил я тем же комплиментом и добавил коварно: – Хоть и красивая. Расскажи о своей стране!
– Что тебя интересует?
– Да все, – ответил я. – Мир людей… такой забавный.
Конечно, она не рассказывала, хотя, наверное, могла поведать немало о проходимости дорог, переправ, укреплениях, количестве воинов в том или ином племени, а я не задавал наводящие вопросы, все равно узнаю днем раньше, днем позже, я слушал ее и невольно поддался жестокому очарованию древних легенд, преданий, бывальщин. Пусть половина – чистейшая выдумка, но и те не возникают на пустом месте. На этой земле возникали и рушились великие королевства, империи, создавались союзы, гремели ужасающие войны, в которых маги поджигали воздух, а с другой – такие же умельцы жгли саму землю, и войска отступали, оставляя между собой выжженное поле с костями тех, кто не успел убраться.
О королевстве Сен-Мари почти не вспоминала, а когда упомянула пару раз мимоходом, то почему-то упорно называла его страной Орифламме, и создавалось впечатление, что это нечто мелкое, расположенное на заднем дворе великого и могущественного Гандерсгейма.
Здесь из руин городов поднимаются великанские тени древних королей, каждое полнолуние гремит призрачная сталь, войска павших сражаются с прежней же яростью и неистовством, и только третий крик петуха заставляет их уйти снова под землю. Появляются оборотни – потомки тех, кто умер непогребенным, а таких после сражений бывало много. После гибели магов на свободе оказались чудовища, что разоряют села и грозят бедами даже крупным городам.
В трудные времена рождались великие герои, подвижники, я слушал внимательно, но и здесь ценится то, что и везде: честь, отвага, верность, преданность, самопожертвование, защита слабых, готовность отдать все силы обществу… Человек в трудное время везде остается человеком, будь он варвар или христианин. Только богатство и роскошь развращают и превращают нас в животных.
Я смотрел, как она неспешно с врожденной деликатностью срезает кусочки мяса и ест, даже кушает, хотя могла бы просто вгрызться, держа кус обеими руками, но эта дочь проводника караванов и здесь соблюдает манеры. И спину держит прямой, эдакая дочь степей, что не дрогнула и перед ужасным драконом. Хотя, конечно, сперва немножко трусила, но потом да, молодец, хотя никто и не видит ее отваги, но сама себя видит, а для таких отважных достаточно и самоуважения.
Испуганно замерла, когда я поднялся, однако я лишь проворчал:
– Лопай, не отвлекайся… Жуй хорошо.
– Что? – спросила она непонимающе.
– А то подавишься, – сказал я благожелательно.
Узкая щель во вторую нору чем-то тревожит, я присмотрелся и понял, что за стеной еще пещера, а эти камни кто-то нагромоздил намеренно, закрывая вход.
Мириам настороженно следила, как вынимаю самые крупные глыбы и осторожно роняю справа и слева, стараясь, чтобы не раскатывались далеко. Щель стала шире, я навалился всем весом, ветхие камни справа и слева затрещали и рухнули.
Я с удовольствием повел укрытыми за бронированными крепкой чешуей плечами, крепкий я зверюка, вдвинулся в пещерку. Темно, сумрачно, но дальше сверху падает рассеянный свет: свод в каком-то месте треснул, и солнечные лучи, многократно отражаясь о изломы и теряя силу, все же обозначили время суток.
Под ногами камни, но под дальней стеной груды того, чего я меньше всего ожидал: золотые кувшины, широкие подносы из золота и обрамленные драгоценными камнями кубки из серебра. В самом углу два больших сундука и три объемных ларца.
Уже предполагая, что увижу, я зацепил когтем и начал откидывать все крышки, но все равно раскрыл пасть в безмерном удивлении. Еще не видел таких огромных залежей золотых монет, колец, сережек, браслетов, ожерелий и прочей украшательной хрени…
– Эй, – позвал я. – Женщина!..
Из оставленной пещеры донесся дрожащий, но все равно негодующий голосок:
– Чего тебе, рептиль?
– У меня для тебя кое-что есть! – сообщил я весело.
– Подавись им, – ответила она почему-то грубо, – тоже мне, гад чешуйчатый, а туда же!
– Дура, – сказал я и, ломая голову над внезапной агрессивностью, повернулся в тесной комнате и выбрался в большую пещеру к костру. – Сама козу сожрала или и мне оставила?
– А тебе бы только жрать? – спросила она без вызова, но ехидно.
– Грубая ты, – укорил я. – Брала бы пример с меня. Я же сама нежность, ласка.
– А кто съесть меня собирается?
Я изумился:
– А это при чем? Я же буду есть тебя нежно, ласково, с манерами!.. Ты одно с другим не путай. Правда, ты в своей красивой голове две мысли разом удержать не можешь, увы.
Она бросила мне тушу козы.
– Жри!
– Грубая ты, – укорил я. – К тому же лучшее мясо срезала.
Она изумилась:
– А ты в нем разбираешься? Для тебя эту козу проглотить, что мне воробышка съесть!..
Я вздохнул и, прихватив козу, выбрался из пещеры, где на свежем воздухе и принялся жевать испеченную млекопитающую прямо с косточками.
– Женщина, – промычал я с набитым ртом, – так чего ты побоялась заглянуть со мной в тот укромный уголок?
Она огрызнулась из пещеры:
– Вы все, мужчины, только и думаете…
– Только и думаем, – согласился я. – Зато вы совсем не думаете. Да и зачем, когда такие роскошные волосы? Как огонь в ночи, не могу оторвать взгляда… Красивая ты, Мириам. Хоть и злобная.
Она огрызнулась еще злее:
– Ты мне зубы не заговаривай, гад подколодный!
Я подумал, спросил с интересом:
– Где такая колода, под которой могу поместиться?
– Ты жил под корягой, – объяснила она со злорадством, – пока не вырос! Почему я тебя тогда не встретила?
Я держал ее взглядом, она уже осторожненько вышла из пещеры и тихохонько присела в сторонке, стараясь держаться на одинаково безопасном расстоянии и от края пропасти, и от меня.
– И что бы сделала? – спросил я. – Сразу бы прибила? Маленькую жалобную рептилию?
– Ты не рептилия, – ответила она рассерженно, – а рептиль!..
– А какая разница?
– Рептилия, – сказала она рассудительно, – это рептилия. А ты – рептиль! Гад то есть. Мужчина. От вас все беды.
– И как ты рассмотрела так сразу? – удивился я. – Еще издали… Вроде бы я держался скромно, ничего не выпячивал, ничего такого предложить не успел… даже не думал, честно…
Она перебила быстро:
– Вас издали видно по мордам наглым, по глазкам блудливым, по плечам в стороны, а еще смотрите так это… бесстыдники, тьфу на вас, так что все вы – рептили, и неважно, камзол на плечах или чешуя!
Я пробормотал:
– Гм, исчерпывающая характеристика. Точная, выверенная в словах и терминах, четкая жизненная позиция. Устойчивая, как вырезанная из камня. Видать, кто-то тебя здорово обидел, если для тебя все мужчины – рептили.
Она поперхнулась, зыркнула злобно и, вскинув голову, принялась рассматривать багровеющие облака в странно прозрачном небе.
