Ганс Христиан Андерсен
Сын привратника

– Право, кажется, чем кто знатнее, тем тот и проще! – сказала жена привратника. – Как просто держит себя старый граф! Говорит, ну, вот, как ты да я! Генерал с генеральшею так не могут! Георг вчера в себя прийти не мог от восторга, так мило граф с ним обошёлся! Да и я сегодня, после милостивого приёма его сиятельства, тоже сама не своя! Ну, не хорошо ли, что мы не отдали Георга в ученье! У него такие способности!

– Да, но им нужна помощь со стороны! – заметил отец.

– Помощь у него будет! – ответила мать. – Граф насчёт этого так ясно и милостиво выразился!

– А всё-таки вышло-то всё, благодаря генеральской семье! – заметил отец. – Её тоже надо поблагодарить.

– Отчего же не поблагодарить! – ответила мать. – Только по-моему не за что особенно! А вот Господа Бога так я поблагодарю от всего сердца! Поблагодарю Его и за то, что барышня Эмилия поправляется!

Да, генеральская дочка быстрыми шагами шла вперёд по пути выздоровления; шёл быстрыми шагами вперёд и Георг. В тот же год он удостоился малой серебряной медали, а затем попозже и большой.

* * *

– Ох, лучше бы мы отдали его в ученье! – со слезами причитала жена привратника. – Тогда бы по крайней мере он остался при нас! И что ему делать в Риме? Никогда-то нам больше не свидеться с ним, хоть бы он и вернулся!.. Да он и не вернётся, моё дитятко!

– Да, ведь, всё это для его же счастья и славы! – уговаривал её муж.

– Спасибо тебе, дружок! – отвечала жена. – Ты только говоришь так, а и сам тому не веришь! И тебе так же горько, как мне!

Так оно и было. Отцу и матери горько было расстаться с сыном, а все только и твердили: «Какое счастье выпало молодому человеку!»

И вот, Георг простился со всеми; отправился прощаться и наверх к генералу. Генеральша не показалась, – у неё опять была мигрень. Генерал же на прощанье рассказал молодому человеку единственный свой анекдот о том, что он сказал принцу и что принц ему, а затем протянул Георгу два пальца.

Эмилия тоже подала Георгу ручку и смотрела как будто печальною, но сам Георг был печальнее всех.

* * *

Время идёт и в деле, и в безделье; время проходит одинаково, только не с одинаковою пользой. Для Георга оно проходило с пользою и совсем не казалось долгим, исключая тех минут, когда он вспоминал о своих. Как-то они там поживают все – и нижние, и верхние? Положим, он получал из дома письма, а в письма можно вложить многое, из них льются в сердце солнечные лучи, от них же на сердце ложится тяжёлая мгла. Такая мгла легла на сердце молодого человека, когда он получил письмо, извещавшее о смерти его отца. Мать осталась вдовой. Эмилия была для неё ангелом утешителем, спускалась к ней в подвал – писала мать – и сама устроила так, что должность привратницы осталась за вдовою покойного.

* * *

Генеральша вела дневник. Туда записывался каждый приём, каждый бал, на которых она была, а также все визиты знакомых к ней. Иллюстрациями к дневнику служили карточки дипломатов и других высокопоставленных особ. Генеральша гордилась своим дневником, и он всё рос да рос в объёме с течением времени – в течение многих, многих дней, мигреней и бессонных ночей, то есть придворных балов. Наконец, и Эмилию повезли на придворный бал. Мамаша была в розовом с чёрными кружевами – в испанском вкусе! Дочка – вся в белом, такая прозрачная, изящная! В золотых локонах вилась, словно водоросль, зелёная шёлковая лента, на головке красовался венок из белых кувшинок. Глазки у девушки были такие голубые, ясные, ротик нежный, пунцовый – ну, ни дать ни взять морская царевна; прелесть что такое! Три принца танцевали с нею; конечно, не все зараз, а по очереди. У генеральши целую неделю не было мигрени.

Но первый бал был не последний, а Эмилии это оказалось не по силам. Хорошо, что подоспело лето, и можно было отдохнуть на лоне природы.

Вся генеральская семья была приглашена погостить в графский замок.

Графский сад стоило посмотреть. Одна часть его была разбита в старинном вкусе: всюду шли, точно зелёные ширмы, прямые подстриженные живые изгороди, а в них были понаделаны круглые отверстия, вроде слуховых окошечек; буксбаум и тисовые деревца были подстрижены в виде звёзд и пирамид; там и сям виднелись обложенные раковинами гроты, а в глубине их били фонтаны; всюду красовались статуи из массивного гранита, – это видно было и по драпировкам, и по лицам. Каждая цветочная клумба также имела свою форму – рыбы, герба, инициала^[3]. Эта часть сада была во французском вкусе. Из неё же попадали в свежий, роскошный парк, где деревья росли, как хотели, и потому разрослись на славу, густые, огромные! Трава тут так и зеленела, и по ней можно было ходить, даром что и за нею всячески ухаживали. Это было уж в английском вкусе.

– Старина и современность! – говорил граф. – Тут они отлично гармонируют друг с другом! А вот года через два и вся усадьба примет иной вид; будет предпринято столько разных перемен и улучшений! Я покажу вам чертежи и рисунки; да и самого архитектора кстати. Они сегодня обедает у меня!

– Charmant! – сказал генерал.

– Тут просто рай земной! – сказала генеральша. – А вот и древний замок!

– Это птичник! – сказал граф. – В башне помещаются голуби, во втором этаже индейки, а в первом живёт сама повелительница этого птичьего царства, старуха Эльза. Из её помещения во все стороны идут двери в помещения её постояльцев. Наседки на яйцах помещаются особо, наседки с цыплятами особо, а для уток сделан даже особый ход к воде!

– Charmant! – сказал генерал.

И все отправились любоваться на эту прелесть.

Старуха Эльза стояла посреди горницы, а рядом с нею архитектор Георг. Вот где довелось ему встретиться с Эмилией после стольких лет разлуки – в птичнике.

Да, он стоял тут, и на него можно было залюбоваться – такой красивый! Открытое, энергичное лицо, чёрные, блестящие волосы и плутовская усмешка на губах, так и говорившая: «знаю я вас всех вдоль и поперёк!» Старуха Эльза заблаговременно сняла свои деревянные башмаки и осталась в одних чулках из почтения к знатным гостям. Куры кудахтали, петухи кричали, утки крякали: рап! рап! Изящная молодая девушка, подруга детства, генеральская дочка, стояла тут же, и на её обыкновенно бледных щёчках цвели розы, глазки так и сияли, уста говорили без слов, и она поклонилась молодому архитектору так мило, как только может этого пожелать молодой человек, если он не в родстве с молодою девушкой или не танцевал с нею очень часто на балах. А Георг, ведь, ни разу не танцевал с Эмилией.