Ганс Христиан Андерсен
Импровизатор
– Я всегда любила тебя! – сказала она. – Твое пение пробудило в моей душе тоску и желание познать прекрасный мир Божий, в котором я знала лишь душистые фиалки да теплое солнышко. Твой поцелуй обжег меня, согрел мое сердце, как солнечный луч! Слепой доступен лишь мир духовный, и в нем я видела тебя. Ночью, после того как я слышала твою импровизацию в храме Нептуна, мне приснился странный сон, который как-то сливался с действительностью. Одна цыганка предсказала мне, что я прозрею. Она-то и приснилась мне во сне и велела мне отправиться с моим старым воспитателем в заколдованную пещеру, что близ Капри. Там будто бы вернется ко мне зрение, – ангел жизни даст мне трав, и я, как Товия, увижу мир Божий. Тот же сон приснился мне в эту ночь еще раз. Я рассказала его Анджело, но он отнесся к нему с недоверием. На другое утро сон приснился ему самому, и тогда он сказал:
– Да будет благословенна Мадонна! Даже злые духи должны повиноваться ей!
– Мы сели в лодку, он натянул паруса, и мы поплыли по морю. Прошел день, вечер и ночь, и я все это время жила в каком-то дивном неземном мире!.. Потом я услышала, как ангел жизни назвал меня по имени. Голос его походил на твой. Он дал мне трав и груды золота, сокровища, собранные в разных странах мира. Мы сварили травы, но они не помогли мне, слепота моя не проходила. Скоро нашу хижину посетил брат Розы, доктор. Он был тронут моим желанием увидеть прекрасный мир Божий, пообещал вылечить меня и увез меня с собою в Неаполь. И вот я узрела прекрасный мир Божий! Доктор и Роза полюбили меня, занялись моим воспитанием и открыли мне еще новый мир духовных радостей. Я осталась у них, они назвали меня Марией в память своей умершей сестры. Однажды Анджело принес мне все сокровища, говоря, что они мои и что он, чувствуя близость смерти, собрал последние силы, чтобы доставить их мне. Вскоре этот единственный защитник и покровитель мой с самого детства действительно умер. Тогда брат Розы стал серьезно допрашивать меня о нем и о сокровищах. Я могла повторить лишь то, что знала от Анджело. Он сказал мне, что сокровища вручил ему дух заколдованной пещеры. Я же со своей стороны могла только прибавить, что мы всегда жили в бедности и что Анджело не мог быть разбойником: он всегда отличался набожностью и добротою, делился со мною последним.
Тогда я рассказал Ларе о странных событиях, благодаря которым нить ее жизни так загадочно переплелась с нитью моей, и сказал, что видел ее вместе с Анджело в пещере. О том, что старик сам взял вазу с золотом, я не упомянул, но прибавил, что травы дал ей я.
– Но ведь дух, протянув мне травы, ушел в землю! Так рассказывал мне Анджело! – возразила она.
– Это ему только показалось! Ноги мои подкосились, и я, обессиленный, сначала опустился на колени, а потом и совсем упал в высокую траву. Да, встреча в том чудном лазурном мире и связала наши жизни таинственным неразрывным узлом! Наша любовь, – продолжал я, – началась в мире духов! Туда уходят после смерти все милые нашему сердцу, туда влечет нас самих даже при жизни, как же нам не верить в него! – И я прижал Лару к своему сердцу. Она была так же прекрасна, как и в первый раз, когда я встретил ее.
– Я узнала тебя здесь, в Венеции, по голосу! – сказала она. – Сердце мое так и рвалось к тебе! Я думаю, что, встреть я тебя даже в храме, перед лицом самой Божией Матери, я и там упала бы к твоим ногам! Потом мы стали видеться, и я с каждым днем открывала в тебе все новые и новые достоинства! Вторично я вторглась в твою жизнь, когда Аннунциата благословила меня как твою невесту… Но ты оттолкнул меня, сказав, что никогда не полюбишь больше никого, не женишься ни на ком! И, рассказывая об удивительных приключениях своей жизни, ты никогда не упоминал о Ларе, о Пестуме или о Капри! Я и думала, что ты не любишь меня, что ты забыл меня, что я никогда не была дорога твоему сердцу!
Я поцеловал ее руку и объяснил ей, что взор ее всегда сковывал мои уста. Только когда тело лежало на смертном одре, а дух парил в ином мире, с которым так удивительно была связана наша любовь, осмелился я высказать заветные чувства сердца.
Никто, кроме Розы и Подесты, не знал о нашем счастье. Но как охотно открылся бы я Поджио! Он ежедневно навещал меня во время моей болезни. Когда я, наконец, оправился и увидел его при ярком дневном свете, мне показалось, что он как-то сильно побледнел и похудел за это время.
– Поджио, приходите к нам сегодня вечером! – сказал Подеста. – Непременно! Будут только свои, Антонио и еще трое друзей. – Поджио явился. Весь дом был разубран по-праздничному. – Что у вас, именины сегодня? – спросил Поджио. Вместо ответа, Подеста повел его и остальных друзей в домовую капеллу. Там Лара подала мне руку, и я повел ее к алтарю. В темных волосах ее красовался букет голубых фиалок. Со мною рядом стояла слепая девушка из Пестума, но теперь она была вдвое прекраснее! Она стала моей! Все поздравляли нас, все радовались нашему счастью. Поджио пел веселые песни и осушал за наше здоровье бокал за бокалом.
– Я проиграл заклад, – сказал я. – Но не жалею! Этот проигрыш выиграл мне счастье! – И я поцеловал свою жену. Радость окружающих выражалась шумно; наша с Ларою была тиха и молчалива, как ночь, укрывшая наше счастье, когда все разошлись.
– Жизнь – не сон! – сказал я. – Счастье любви – действительность! – И мы в объятиях друг друга вкусили блаженство, которое мог вдохнуть в человеческую грудь лишь сам Предвечный Творец.
Два дня спустя мы уехали из Венеции в имение моей жены. Роза поехала с нами. Поджио я не видел с самого дня свадьбы. Теперь от него пришло письмо; вот что я прочел в нем: «Я выиграл заклад, но проиграл все!» Он исчез из Венеции, и подозрение мое скоро перешло в уверенность: он любил Лару. Бедный Поджио! Уста твои пели радостные песни, в то время как сердце разрывалось от горя.
Франческе Лара очень понравилась, да и сам я, по ее мнению, значительно выиграл за время путешествия. Eccellenza и Фабиани тоже одобрили мой выбор, и даже лицо Аббаса Дада озарилось улыбкой, когда он поздравлял меня.
Из старых знакомых до сих пор жив еще дядюшка Пеппо (Он был жив еще в 1846 г.). Он по-прежнему сидит на Испанской лестнице и, верно, много лет еще будет приветствовать прохожих своим «bon giorno!».
Шестого марта 1834 г. в гостинице «Пагани», на острове Капри, было большое стечение иностранцев. Все заглядывались на молодую красавицу из Калабрии, прогуливавшуюся под руку со своим мужем. Это были мы с Ларой. Мы уже были женаты три года и вот вздумали, на пути из своего имения в Венецию, посетить остров Капри, где произошла завязка диковинной сказки нашей жизни. В углу комнаты стояла старушка с ребенком на руках. Какой-то иностранец, высокого роста, бледный, с выразительными чертами лица, одетый в голубой сюртук, подошел к девочке и стал играть с нею, восхищаясь ее красотой. Он говорил по-французски, но знал несколько слов и по-итальянски; его шутки снискали ему благосклонность девочки, и она даже потянулась поцеловать его. Он спросил, как ее зовут.
– Аннунциатой! – ответила старушка, наша дорогая Роза.
– Прелестное имя! – сказал он и поцеловал ребенка, дочку, которую подарила мне Лара. Я подошел к нему; он оказался датчанином. Тут же, в комнате, находился и еще один его земляк, человек небольшого роста, с серьезным и умным взглядом. Я раскланялся с обоими; они ведь были соотечественниками Федериго и великого Торвальдсена. Первый, как я узнал от них, был теперь в Дании, второй еще в Риме; он больше ведь принадлежал Италии, нежели своему холодному, мрачному северу.
Мы пошли на берег моря и сели в маленькие лодочки, на которых перевозили иностранцев на другую сторону острова. В каждую лодочку брали только двоих; один садился на одном конце лодки, другой на другом, а гребец помещался посредине.
Я смотрел в прозрачную водяную глубину, и воспоминания слетались ко мне светлым роем. Гребец сильно отталкивался веслами, и лодочка наша летела с быстротою стрелы. Мы далеко опередили остальных. Скоро отлогий берег Капри скрылся из виду, и мы видели перед собою только отвесные крутые скалы. Вода была голубая, цвета горящей серы. Голубые волны бились о скалы, обросшие красными морскими яблоками. Мы были уже возле противоположной стороны острова, и вот между отвесными скалами открылось небольшое отверстие; наша лодочка едва-едва могла проскользнуть в него.
– Заколдованная пещера! – воскликнул я, и воспоминания разом хлынули мне в душу.
– Да! – сказал гребец. – Так ее звали прежде! Теперь же разузнали, что это такое! – И он рассказал нам о двух немцах-художниках, Фрисе и Копише, которые три года тому назад отважились вплыть в пещеру и открыли там красоты, на которые теперь считает долгом полюбоваться каждый приезжий. Мы приблизились к ущелью; свод подымался над водою не больше чем на какой-нибудь аршин. Гребец сложил весла, все мы легли на дно лодки, и она, направляемая его рукою, скользнула в темное отверстие. Я услышал глубокий вздох Лары; было в самом деле жутко, но всего одну минуту. Затем мы очутились под обширными сводами пещеры, где все сияло лазурью. Вода под нами горела голубым огнем. Из пещеры не было другого выхода, кроме того маленького отверстия, через которое мы только что проплыли. Яркий солнечный свет, проникавший в него, превращал воду в голубой пламень, который, в свою очередь, бросал сияющий отблеск на стены пещеры. Вот почему все здесь сияло небесной лазурью, вот почему отовсюду как будто струился прозрачный голубой эфир. Капли же, стекавшие с весел, поднятых кверху, сверкали рубинами. Здесь воистину был волшебный мир, царство духов! Лара сложила руки, и я прочел в ее взорах те же мысли, что бродили в эту минуту и у меня. Да, здесь мы встретились с нею когда-то, здесь прятали морские разбойники свои сокровища, зная, что никто не отважится пристать к этому месту! Теперь все сверхъестественное выяснилось, стало действительностью; действительность ведь вообще тесно граничит с сверхъестественным, духовным миром, и наш собственный земной мир со всеми своими явлениями, начиная с произрастания семени цветка и кончая проявлением нашей бессмертной души, лишь ряд чудес. Один человек не хочет признавать этого!
Маленькое отверстие, через которое мы проплыли, светилось яркой звездой; но вот ее заволокло мраком; это вплывали остальные лодки. Скоро иностранцы присоединились к нам. Все были в немом восторге. Протестанты и католики одинаково чувствовали здесь, что в мире есть чудеса.
– Вода прибывает! – сказал один из гребцов. – Надо торопиться, иначе вода запрет выход, и нам придется просидеть здесь, пока опять не наступит отлив.
Лодки наши снова скользнули в темное отверстие, затем вышли в открытое море, и скоро сияющий Лазурный грот остался далеко позади.
