Галина Владимировна Горячева
Время горбатых елей
«Молодая, безответственная, уехала и никого не предупредила».
Да и сам он мог бы добавить, что, мол, к родителям она собиралась. Примерно так он себе это представлял. Когда же стало известно, что в Таню стреляли прямо у дома белым днем, да еще и не убили, Смекалов понял, каких «профессионалов» привлек к этому делу мент.
– Нанял первых попавшихся гопников – досадовал он. – А теперь жди, чего хочешь. Где сейчас эти гопники? Может, в пивной байки травят, как они в Кукушкино ездили по заданию «самого». Рисовался тут. Важничал. «Мои люди, мои люди». А сам связался с тупой мразью, которые не только завалили дело, а хуже. Много хуже. Дали повод подозрениям. Стреляли здесь, прямо в Кукушкине, в его, Смекалова, зоне ответственности. А если она их видела? А если она их узнает?
Мысли эти были для него невыносимы. Ситуация осложнялась еще и тем, что он всегда был в гуще народа. И дома и на работе постоянно шли разговоры на эту тему. Волей неволей он постоянно слышал самые разные домыслы и рассуждения о расследовании этого дела. Иногда невероятные, иногда вполне реальные. Он всегда держал на лице маску строгости. Он боялся, что стоит ему расслабиться и по его лицу будет всем все ясно. Сам, будучи прекрасным физиономистом от природы, он думал, что этим даром обладают многие. Ему представлялось, что найдется кто-то поумнее и сразу все поймет и громко крикнет, и позовет всех и скажет: «вот он – преступник, это он отнес Танину фотографию палачу. Держите его».
Воображение рисовало ему картины одна ужаснее другой. Вот его тащат к сельсовету со связанными руками. Вот его сажают в милицейский УАЗик с черными решетками. Вот знакомые люди, с которыми он прожил жизнь в одном поселке, плюют ему вслед.
Чтобы случайно не встретиться с этим умным человеком, который сумеет прочитать правду на его лице, он старался никуда не ходить без необходимости и общаться только с самым обычным кругом людей. Дом, контора и все. Чтобы избежать лишних вопросов, стал чаще жаловаться на здоровье. На какое-то время это сработало. Находясь больше дома в окружении родных, он даже стал немного успокаиваться, как вдруг позвонил Скоротечко.
Руслан Николаевич сначала даже не понял, кто звонит. А когда понял, сначала от неожиданности и страха горло перехватило судорогой, а потом во рту стало так сухо, что он мало что мог произнести. Голос мента нисколько не изменился. Он говорил, что проезжает тут недалеко и сейчас заедет. И добавил «поужинать». Смекалов хотел было возразить, но вместо этого из горла вырвалось какое-то чмоканье. Пока он пытался направить мысли в нужную сторону и что-то сказать, в трубке послышались гудки.
Мысли в голове все-таки появились и направились по нужному пути. Он взял себя в руки и, подумав, что их разговор никто не должен слышать, велел жене накрыть на стол не на улице, как раньше, а в доме. И уже окончательно придя в себя, добавил:
– Все поставь, что нужно и больше не бегайте вокруг стола. Никто.
Скоротечко появился, как всегда, толстый, шумный и веселый. Председателя это удивило и, оставшись наедине, он сразу же спросил:
– Эдуард Петрович, у Вас такое хорошее настроение, не поделитесь, по какому случаю так радуетесь?
– Случай действительно есть. Угадал – не стал таиться гость. – А ты, смотрю, совсем кислый! Болеешь что ли? Может в район надо? Обследование провести или лечение какое?
– Да не надо никакого обследования. Здоров я. Телом здоров. А вот душа болит – отвечал он Скоротечко, который уже принял первую стопку и уперся взглядом в маринованные помидоры. Директор колхоза продолжал: – О деле нашем беспокоюсь. Как-то коряво с Таней вышло. Народ всякое треплет. Да и Таня жива. Выйдет из больницы, неизвестно, что еще скажет.
– Кому неизвестно? Народу будет точно неизвестно, но не мне – заговорил гость. – Она еще из больницы не выйдет. Ее прямо там допросит следователь. И доложит мне – он победно посмотрел на хозяина. – Я послушаю, что она там говорить будет. И по ходу дела решу. Понял?
Он сокрушительно покачал головой и, словно компенсацию за проваленное дело, налил себе еще стопку.
– Ох, и живучие же у нас бабы.
Руслан Николаевич хорошо все понял, но это его мало успокоило.
– А люди, которые это… – он запнулся, опустил глаза, потом добавил. – Это дело делали. Они мало похожи на профессионалов. Они сейчас где?
– Не начнут ли болтать, ты беспокоишься? Да? – голос Скоротечко стал агрессивнее. – Не бойся. Не начнут. Это гастролеры. Не местные. Да. Согласен. Сработали плохо. Но уж пардоньте, я не господь бог и не отдел кадров. Рецензиев не спрашивал. Ребятки проездом в теплые края попались. Ну, я их и решил использовать. Правду говорят: «что дешево, то брошено». Вот и у нас так вышло. Ну, да не так все плохо. Да все нормально. Таньку эту я держу под контролем. А для твоего орла нашелся бравый человек. Этот осечек не дает и по окнам не стреляет. Он мне уже отзвонился. Дело сделано. И сделано как надо. Пора тебе искать нового заведующего на ферму – он раскатисто захохотал. – Хотя, зачем искать. Скоро сам на это место сядешь. Из председателей тебя точно попрут.
Смекалов в это время встал, чтобы подать гостю чай. Услышав последнюю новость, он понял, о чем речь, но голова отказывалась принимать эту информацию. Он продолжал стоять молча, стараясь ничем не выдать своего состояния.
– Ты чего застыл? Опупел от счастья или околел от страха? Ха-ха. Говорю, парня твоего сделали.
– Я понял – сумел кое-как вымолвить хозяин. – Совсем?
– Да. Совсем. Не сомневайся. Говорю же, только что отзвонились по рации. Я по большаку ехал. Не к тебе. А тут они и передали. Ну, думаю, раз так, сверну к Руслану Николаевичу. Порадую. Да заодно и мяса возьму. Со своей будущей фермы. Теперь уж точно со своей.
– А когда это случилось?
– Да сегодня и случилось. Уж и следователь с бригадой на место выехали. Вызов поступил, и тоже подтвердили, что совсем. Ну, я ж тебе говорю, что ситуация у меня в руках. Понял?
– Да – Смекалов имел состояние киселя, когда не чувствуешь, где руки, где ноги, да и не уверен, есть ли они вообще.
– Да не кисни ты. Ну, ошибся я в тебе. Я думал, ты мужик, закаленный на эти дела. А ты, смотрю, совсем раскис.
Скоротечко сам налил водки себе и Смекалову.
– Давай-ка полечись. У нас с тобой дел много.
В голосе гостя чувствовалось раздражение. Оба выпили. Жгучее тепло разлилось по желудку. Голове председателя стало легче. Руки и ноги оказались на месте. Они выпили еще по стопке. Разомлев от выпивки и еды, Эдуард Петрович повеселел. Он стал рассказывать, как жена его журила за отсутствие в доме хорошего мяса. Сколько раз он обещал ей привезти мяса из Кукушкина и сколько раз обманывал ее.
– Оцени, Николаич, какие страсти я терпел от жены из-за вашего щегла.
Хозяин все еще не осознавал причину этих рассказов и кивал, соглашаясь, сам не понимая, с чем он соглашается.
– Ну, все, поехали – допив чай, скомандовал Скоротечко.
– Куда? – встрепенулся Смекалов.
– Ну, ты даешь. На ферму. За мясом – подойдя ближе к собеседнику, четко проговаривая каждый слог, прокричал гость.
– Прямо сейчас?
– Да, сейчас. Я же тебе говорил, что завернул к тебе новость сообщить и мяса взять. Помнишь?
– А, ну да. Как не помнить. Мы одни поедем? Я к тому, что плохо себя чувствую. Сердце, видно, барахлит.
– Одни. Я сам все сделаю. Не бойся. Тебя колоть не заставлю.
– Эдуард Петрович, ты меня извини. Все так неожиданно. Да и говорю же, приболел я.
– Собирайся. Хватить мне тут извинения лопотать.
Смекалов счел за лучшее не ссориться сейчас с ментом и по возможности не раздражать его. Воровство мяса с фермы сейчас действительно казалось ему сущей мелочью по сравнению с остальным содеянным. Он быстро оделся и, прихватив с собой необходимые инструменты, вышел на улицу. Было уже поздно, когда они подъехали к ферме. Сумрак, похожий на серый пар, окутал землю, но все равно было достаточно светло.
– Лето – подумал Руслан Николаевич.
Глава 21
Светлана кричала так, что закладывало уши. Крик переходил на визг, а затем на хрип. Все присутствующие онемели от неожиданности и ужаса. Предположений никто не высказывал. Темное пятно под левой лопаткой отсекало напрочь все прочие предположения.
–Убийство – словно выдохнула Лида, с ужасом оглядываясь по сторонам. Все, словно по сигналу, обернулись к реке и стали пристально всматриваться в прибрежные заросли на той стороне. Опустившиеся сумерки растушевали все, что было за рекой в одно темно-зеленое полотно. Только горбатые ели черными клюками выделялись на фоне все еще светлого неба.
– Надо звонить в милицию – очнулся муж одной из подруг. – И это! Наверное нельзя ничего трогать.
– Да. Ты прав – Виталий обернулся к говорящему. – Давай сделаем так: ты бежишь в поселок и вызываешь милицию, а мы здесь побудем. Тебе придется вернуться. Сам понимаешь. Для следствия.
– Да, конечно, вернусь! Ну, я пошел.
Света пыталась повернуть мужа, но ей не дали. Факт смерти был очевиден. Пришлось приложить немало усилий, чтобы увести ее наверх и усадить на лавку.
Районный отдел милиции находился в тридцати минутах езды от Кукушкина. Ждать пришлось более двух часов. Милиционеры, прибывшие на место, во главе с уже известным по Таниному делу следователем, особых эмоций и особого рвения в поиске улик не проявили. Переписав данные всех присутствующих и коротко опросив их по сути дела, всех отпустили. Более того велели покинуть место происшествия, дабы не мешать их дальнейшей работе.
Виталий с Лидой довели Свету до дома, где им пришлось рассказать обо всем ее родителям. Все, включая сидевших у дома соседок, были в шоке. Одно дело смотреть по телевизору про кровожадных маньяков и совсем другое дело, когда убийства совершаются у тебя под носом. В деревне начался переполох. Виталий с Лидой шли по направлению к ее дому, когда навстречу им почти бежали перепуганные Валерий Иванович и Елена Леонидовна. Они сходу бросились к Лиде, обнимая ее и роняя молчаливые слезы.
– Лидонька, с тобой все в порядке?
– Да, мамочка, не волнуйтесь.
– Так, детки, домой. Пошли домой. Дела такие, что надо сидеть дома с закрытыми ставнями – глухим голосом пытался командовать Валерий Иванович.
– Да. Все правильно. Забирайте Лиду домой. А я сбегаю к себе, а вечером приду к вам.
Виталий споро открыл калитку и, пытаясь скорее завести их в дом, тихо проговорил:
– Кто знает, где сейчас этот снайпер? Может здесь где-то. И что ему надо?
Все быстро обернулись на заросшую зеленью улицу и в следующее мгновение пулей влетели в крыльцо.
Виталий не спеша дошел до своего дома и, дернув за ручку двери, понял, что дверь закрыта. Он хотел достать свой ключ, который лежал у него в нагрудном кармане рубахи и только сейчас заметил, что он без рубахи.
– Ох, черт. Я же забыл ее на реке – было его первой мыслью, а вслед за ней ему тут же вспомнилась картинка: лежащий на песке Олег в его оранжевой рубахе. – Так ведь Олег ходил в моей рубашке. Я же сам дал ее ему, чтобы он не обгорел.
Он стоял у дверей дома и не мог сообразить, что ему теперь делать. Он подошел к колодцу, достал воды и выплеснул ее всю на себя. Стало легче. Голова стала яснее, и он вспомнил, что Нина Ильинична собиралась идти к сестре поработать на огороде.
Поселок Кукушкино был разделен на две части: ближнюю и дальнюю. Ближняя часть, где и жила теперь Нина Ильинична, находилась вблизи станции и тянулась вдоль железной дороги. Это была центральная часть. Здесь дома более поздней постройки. Часть из них даже – пятиэтажки. Дальняя часть, то есть непосредственно старая деревня Кукушкино, находилась достаточно далеко от станции, ближе к реке. Состояла она из старых деревянных усадеб, густо окруженных земельными участками. Вот в таком месте жила в старом родительском доме сестра Нины Ильиничны – Рая. Хотя она давно жила одна, дом все равно считался общим. Их с сестрой. Когда-то он принадлежал их родителям. Сестры вместе ухаживали за садом и огородом. Вместе пользовались урожаем.
Перед Виталием встал вопрос: вернуться ли на реку, чтобы забрать ключ из кармана у мертвеца, пойти ли на поиски квартирной хозяйки, чтобы попросить у нее ключ. Второй вариант был более привлекательным. Дорога оказалась довольно долгою, но прибыв на место, парень был вознагражден парой чашек горячего чая с сытными пирожками. Пошла на пользу и долгая успокаивающая беседа с женщинами. Сидя за столом на веранде старого дома, ему в который раз пришлось пересказать все события прошедшего дня, а также объяснить причину своего появления у Раи. Перед тем, как дать постояльцу свой ключ, хозяйка зашла в дом и вынесла оттуда ветровку и майку своего сына.
– Вот одень. Озноб у тебя. От солнца ли, от нервов ли, не знаю, но вижу, что знобит тебя. Придешь домой, померяй температуру. Градусник на холодильнике – командовала Нина Ильинична.
Виталий, ощутив на себе материнскую заботу этой доброй женщины, засмущался и хотел что-то возразить, но Нина Ильинична настаивала.
– Это сына моего одежда. Он в ней работает, когда с огородом нам помогает. Чистое все. Не брезгуй.
Виталий оделся и действительно почувствовал жар в теле. Выйдя из калитки, он совсем уж было собрался повернуть к станции, к дому, как что-то непривычное кольнуло его глаза, и какое-то необъяснимое беспокойство коснулось его сознания. Он повернул взгляд назад и внимательно посмотрел в даль. Он увидел свою ферму. В бледной темноте сгустившихся сумерек ярко горели ее окна.
– Интересное кино – мелькнуло в голове. – Кто же это в телятнике иллюминацию включил и по какому поводу?
По ночам на ферме находился один сторож, который время от времени обходил владения с фонариком. Какое-то время он, как правило, сидел перед телевизором в комнате отдыха. Частенько случались и его отлучки до дома, который находился тут же неподалеку. Виталий, движимый чувством ответственности за порученный ему объект, пошел в сторону здания. Первое, что пришло ему на ум, это мысль о том, что сторож включил свет на короткое время, проверить что-то.
– Сейчас посмотрит, что ему там надо, и отключит – надеялся заведующий. Он приблизился к ферме, но свет все горел. Парень ускорил шаг. Во дворе было тихо. Дверь телятника была открыта. Он медленно вошел и проследовал во внутрь помещения.
Посреди телятника, между клетками с животными копошились два человека. Виталий хотел громко крикнуть, но за несколько мгновений до этого узнал в одном из них директора колхоза. Присмотревшись получше, через какое-то мгновение он узнал и второго участника. Это был начальник районной милиции. Еще через пару секунд он понял и суть происходящего. На большом куске фанеры лежал заколотый и уже частично разделанный теленок.
«Мясо воруют» – мелькнуло в голове. Люди были так заняты своим делом, что не слышали, как Виталий приблизился к ним вплотную.
– Как прикажете это понимать? – спросил он почти обыденным голосом.
Оба обернулись. Что с ними стало происходить, Виталий не мог объяснить ни страхом, ни неожиданностью. Такой реакции он никак не мог ожидать. Обернувшись и увидев его в непосредственной близости от себя, они просто окаменели. Лица их побелели, а глаза выражали ужас. Через какое-то время краска на лице Руслана Николаевича стала меняться. Крайняя бледность пропадала, и лицо начало сильно краснеть. На щеках заходили желваки. Не обращая никакого внимания на вошедшего, он заорал прямо в лицо Эдуарду Петровичу.
– Так говоришь, сделали моего парня? Ну, еще раз расскажи про то, что твой бывалый человек осечек не дает.
Они уставились друг на друга с такой яростью, глядя в глаза, что казалось, в следующее мгновение они сцепятся в драке.
– Таньку, значит, гастролеры делали. А моего парня – надежный человек. В сухих штанах. Да? Такой же надежный как ты, болтун.
Оглушенный всем происходящим, а особенно тем, что кроткий и покладистый Смекалов повернулся вдруг к нему другой «шерстью», из жалкого барашка превратился в разъяренного тигра, Скоротечко пришел в себя не сразу.
– Заткнись! – зычно крикнул он компаньону. – Держи язык за зубами.
Но Смекалова было уже не удержать. Все волнения последних дней, все переживания и страхи материализовались в нем в виде крика.
– Молчать? Зачем? Это же покойник. Мертвец. Кто мне час назад пел, что уже отзвонились и его – он указал пальцем на Виталия – уже нет.
– Да я и сам ничего не могу понять. Надо разобраться. Пойми, все было под контролем – начал оправдываться милиционер, смешно хлопая короткими редкими ресницами и шлепая губами. Его вид вызывал брезгливость.
– Ты не можешь понять? А я тебе объясню. Я, как последний идиот, связался с тобой, глупым напыщенным ишаком. Вот в чем дело. Единственное, что ты можешь делать хорошо, это хвастаться. Ну, что молчишь?
Руслан Николаевич все ближе приближался к Скоротечко, и Виталию показалось, что тот бросится на него. Немало удивленный это сценой и совершенно ошарашенный происходящим, парень решил, что лучше напомнить о себе и как-то разрядить обстановку.
– Руслан Николаевич – позвал он.
Он не договорил, так как оба начальника, перестав грызться между собой, устремили взгляды на Виталия.
– Ты как здесь оказался? – голос Эдуарда Петровича был более чем угрожающим.
– Шел от Раи. Смотрю, у меня на ферме свет. Ну, и решил зайти, проверить – простецки отчеканил парень. Он, не будучи в ссоре ни с одним из них, не понимал причину агрессивности к себе.
– У тебя на ферме, значит? – многозначительно растягивая слова, проговорил Скоротечко. – Значит, мы у тебя на ферме. Объяснить, значит, тебе должны. Что еще мы тебе должны? – придя в себя с опозданием, милиционер решил всю мощь своей ярости обрушить на Виталия. – Да ты кто такой?! Щегол залетный! Да ты с кем разговариваешь? Твое место в морге! А ты здесь еще вякаешь!
Он пёр на парня, словно танк. Виталий, поняв серьезность момента, стал более здраво оценивать ситуацию. Он отскочил на безопасное место, озираясь по сторонам. В углу за дверью он увидел лом, которым пользовались при чистке телятника. Скоротечко, как в гипнозе, уставился на Виталия. Верхняя губа с левой стороны дергалась вверх, как у бульдога, обнажая желтые крупные зубы. Он вынул из кармана пистолет и направил на Виталия.
– Я сейчас все исправлю! Я тебе сейчас объясню, кто ты есть и кем будешь через минуту.
Он несколько раз нажал на спусковой крючок пистолета, но выстрела не последовало. То ли пистолет был не исправен, то ли не заряжен. Мент, с ненавистью глядя на оружие, отбросил его в сторону. Через секунду он схватил висевшие на одной из клеток вожжи и намотал их на руку. Виталий, все еще не веря в происходящее, все же пододвинулся ближе к лому и приготовился к нападению. Соперник был очень крупным мужчиной, и силы ему было не занимать. Он ловко откинул конец вожжей назад, затем с силой обрушил их на Виталия. Удар пришелся на плечо и часть спины. Дикая боль пронзила все тело. В глазах сначала побелело, а затем поплыли темные круги. Место удара жгло, как каленым железом. Гримаса боли, выраженная на лице соперника, придала Скоротечко уверенности в себе. Он снова откинул конец вожжей назад, собираясь еще раз ударить. Сильная боль сделала свое дело. Голова Виталия совершенно отключилась, не желая давать оценок своим командам. Зато мощно включилось чувство самосохранения. Это уже был не Виталий, а биологическое существо, борющееся за свою жизнь. Его движения стали резки и точны. Он, не дожидаясь пока последует второй удар, схватил лом и первым ударил врага по голове.
Скоротечко как-то глупо крякнул, закатил глаза и всей своей громоздкой тушей рухнул рядом с заколотым теленком. Воцарилась гробовая тишина. Руслан Николаевич, все это время безучастно стоящий в стороне, наклонился над упавшим и попытался его растормошить. Затем положил ему руку на горло и, пощупав артерию, глухо сказал:
– Пульса нет.
Еще немного помолчав, глядя на лежавшего, добавил:
– Убил ты его, парень.
Виталий бросил лом и подошел к Скоротечко. С макушки головы на шею стекала струйка крови. Он дотронулся до раны рукой и увидел кровь.
«Убил» – бешено застучало в голове.
– Как все глупо – еле слышно проговорил он.
Смекалов с тревогой в глазах смотрел на Виталия.
– Бежать тебе надо. Менты тебя убьют за своего. – Он опустил глаза и обреченно произнес – Прости.
Они стояли молча у ног убитого. Председатель достал вдруг кошелек и, вынув деньги, протянул их парню.
– Вот, возьми. Пригодятся.
Виталий молча, сам не зная зачем, взял деньги и сунул их в карман. Постояв еще с минуту над убитым, он выбежал с фермы. В голове вертелось одно слово – «убил». Он шел очень быстро и, как ему казалось, долго. Силы окончательно оставили его. Еле таща ноги от усталости, он блуждал взглядом, не отдавая себе отчет в том, что он ищет. Наконец, взгляд его уперся в стог сена. Дойдя до него, он вырвал из основания несколько охапок сухой травы и рухнул на получившееся ложе.
Заснул он мгновенно. Глухой и тяжелый поначалу сон, становился более чутким и беспокойным. Во сне Виталий видел обоих мертвецов, которые оставили этот свет за вчерашний день. Он видел их в каком-то темном дымном помещении. Одним из них был Олег. Он тряс перед Виталием его рубашкой и говорил обиженным голосом:
– Ведь это тебя должны были убить. А все из-за твоей рубашки. Какого хрена ты мне ее дал? Все же из-за нее.
Второй покойник тоже имел к спящему претензии и тоже обижался.
– Как ты на ферму-то попал? Ведь тебя сделали. Ты же мертвый.
Тут оба покойника соединялись в одной картинке. Олег тряс рубахой уже не перед Виталием, а перед Скоротечко и говорил:
– А все из-за рубахи.
– А-а-а – широко открывая рот с большими желтыми зубами, Скоротечко, как бы давая знать, что он понял.
Виталий во сне пытался им сказать, что не хотел их смерти, но язык не ворочался, и он не мог произнести ни звука. Наконец, он справился и что-то крикнул. Услышав свой собственный голос, он проснулся. Реальность напомнила о себе сначала покалыванием сухих травинок, которые тыкались в его лицо, а затем ярким солнечным светом. Чувство самосохранения крепко держало над ним контроль. Стоило ему проснуться, как он тут же вскочил и стал оглядываться вокруг с целью обнаружения опасности.
Никакой опасности не было. Вокруг царила радость бытия. Природа в каждом своем проявлении воспевала радость жизни. Зеленая листва молодых березок, и красная земляника под ними, и голубое небо, залитое солнцем, создавали резкий контраст с тем подземельем, в котором он только что видел Олега с Эдуардом Петровичем. События вчерашнего дня разом откликнулись в его голове. Вспомнив все, он, подгоняемый словами Смекалова, бросился бежать дальше.
Он шел целый день, пока не стемнело. На его пути уже не попадалось ни стогов сена, ни вырубок леса, ни вообще чего-то, что могло подтвердить близость человека. Уставший, он сел на опушке под одиноко стоявшим деревом, предварительно наломав веток и расстелив их на земле. Он лег на ветки с целью отдохнуть, а может и поспать. Сон не шел. В голове хороводом кружились события последних дней. Теперь в тишине июльской ночи, уже не беспокоясь о погоне, он смог начать анализировать все пережитое. Он вспомнил сон и слова Скоротечко на ферме о том, что он должен быть уже мертв. Значит, убийство Олега не было результатом помешательства какого-то маньяка. Это было дело рук его начальников. И знали они об этом оба. Олег был убит вместо меня. Рубашка. Вот, что спутало им карты. Он вспомнил о том, что Смекалов говорил о Тане.
«Таньку гастролеры делали» – так оправдывался Скоротечко. Делали. Делали дело. Их делом было убийство Тани. Мысль медленно блуждала между воспоминаниями и догадками. Значит, нас с Таней должны были убить. Но зачем? Какая связь между мной и Таней? Почему выбрали нас? Может потому что мы не местные? Ну, не местные, и что? Что дает наша смерть Скоротечко? Ну, не будут нас искать. Что дальше? Где коврижки?
Виталий вспомнил, как отрешенно стоял Смекалов на ферме во время драки. Как до этого орал на него. Ненависть его была не наигранной. Потом вспомнил, как Руслан Николаевич дал ему денег. И его «прости» тоже вспомнил. Нет. Не может быть Смекалов убийцей. Да, его ругали за то, что развел семейственность и кумовство в колхозе. Да, не любили за излишнюю заботу о своем личном кармане. За высокомерие и барство. Но пойти на убийство двух человек? Это же совсем другое. Нет. Смекалов не мог. Тогда, значит, Скоротечко. Но у Виталия с ним вообще никаких дел не было. Поздоровался при встрече, покивал головой и все на этом. Что я ему сделал? Он сказал: «в морге твое место». Почему он так сказал? Виталий находился в совершенно угнетенном состоянии. На все «почему» ответа нет. Уставший, он все же заснул. Сон его был не долог. Утренняя прохлада напомнила о себе ознобом. Вот когда он поблагодарил Нину Ильиничну за то, что настояла на том, чтобы он одел майку с ветровкой. Он похлопал себя по нагрудному карману. Ключ был на месте.
– Как же старушка домой попадет? – забеспокоился он.
Надо было что-то решать. Идти дальше. Куда? Зачем? Вернуться. Что его там ждет? Скоротечко. Ведь я убил его. Но я же не хотел этого. Я не был зачинщиком ссоры и не был нападающим. Я всего лишь держал оборону. Защищал свою жизнь. Я не виноват, что у этого борова черепушка оказалась такой слабой. В голове его опять закружился хоровод воспоминаний. Всплыло опять лицо Смекалова.
«Бежать тебе надо. Менты тебя убьют за своего» – снова и снова звенело в ушах. «Смогу ли я доказать, что я не виновен?» – спрашивал он себя. «Нет. Нет. Нет» – набатом било где-то в подсознании.
«Смекалов все видел. Он свидетель. Нет. Он соучастник. Они подельники. У них явно какие-то общие делишки были. Они заодно. Но ведь Скоротечко оставил на пистолете отпечатки пальцев и на вожжах. А у меня на плече рубец. И на спине. Да и теленок, зарезанный, там лежит. Вот мой главный аргумент. Я защищал доверенную мне государственную собственность» – искал он себе оправдание.
«Да никому это не нужно. Тебя никто ни о чем не спросит. Кому нужно портить честь мундира из-за какого-то заезжего щегла? А уж тем более из-за теленка» – отвечало подсознание. Виталий понимал, что эта версия более правдоподобна. Районной милиции его невиновность до лампочки. Они сделают все, чтобы ничто не смогло его оправдать.
«Значит, мне не оправдаться. Значит, меня осудят» – пришел он к заключению.
Суд. Тюрьма. Эти страшные слова реальной угрозой встали на его жизненном пути. Ужаснувшись перспективой своего будущего и ища спасения в беге, он снова вскочил на ноги и побежал. Не будучи местным, он совсем не знал тех мест, где шел. Его не волновало, сколько он уже прошел и в каком направлении. Вокруг стоял лес. Огромный, зеленый, с темными елями и нежными березами. Мягкий мох, словно бархат, нежно окутал землю. Выбрав тенистое местечко, он рухнул на этот мох, морально почти убитый своими думами.
Тюрьма – это слово ужасало его тем, что оно было равно со словом разлука. Разлука с Лидой. Скорее всего, навсегда. Поверит ли она в то, что он не виноват. А даже если и поверит, то уж точно не будет ждать. Да и сколько ждать? Долго. Очень долго. За любое убийство дают много, а за убийство начальника милиции сколько? Расстрел? Пожизненно? Да какая теперь разница. Даже если он выживет в тюрьме, жизнь без Лиды ему не нужна. Он стал представлять, как все это будет. Следствие, допросы, издевательства милиционеров. Затем суд. Публичный позор. На суде будут молоть всякую ерунду. Делать из меня монстра. И многие, наверное, поверят. Я же здесь человек новый. Иные прокуроры так разрисуют, что в своем родном засомневаешься, не только в приезжем.
Воспаленный мозг Виталия, изнуренный усталостью, голодом и душевными муками, рисовал ему картины одна зловещее другой. Вот он видит в зале суда сестру Марину. Она в черной одежде сидит окаменелой глыбой без признаков жизни все заседание. При воспоминании о сестре сердце схватило жгучей болью. И он в первый раз заплакал. Он рыдал и выл на весь лес. Обида душила его. Разве я хотел кому плохого? Разве я виноват в том, что случилось? Если я не ударил бы его, то он убил бы меня. Он этого и не пытался скрыть. Лучше бы он меня убил. Лежал бы я спокойно и не терзался, как сейчас. А на том свете может маму бы встретил. Представляя себе радостную картину встречи с матерью, он светло улыбнулся и перестал рыдать.
«Не надо себя изводить» – подумал он. «Может надо просто умереть? Да и все дела. Зачем терпеть все эти унижения и долгие годы тюрьмы, если можно перечеркнуть все одной чертой». Где-то в глубине души он знал, что не сделает этого, но воображение все же разыгралось.
«Вот возьму и повешусь! Вон сколько крепких сучков» – мысленно разговаривал он с собой.
«На чем?» – задался он вопросом. «А что? Может я найду какую-нибудь лиану или еще что-нибудь подходящее» – подзадоривал он себя, оглядывая соседние деревья, а заодно и землю под ними.
– Так, это у нас что? – Виталий наклонился к земле, рассматривая что-то под ногами. Из земли торчал коротенький хвостик проволоки, обтянутый пластмассой красного цвета. – Проволока – громко сказал он. Уцепившись ногтями за ее кончик, он вытянул отрезок размером чуть меньше метра. Дальше движение остановилось, но другого конца из земли он не достал. Тогда он покрепче обмотал конец вокруг ладони и стал тянуть. Проволока не поддавалась. Он ухватился обеими руками, упершись пятками в землю, резко рванул. Земля вокруг проволоки вздыбилась, и из нее вылетел второй конец почти равный по размеру первому. Или побольше. От резкого обрыва парень упал назад. Он с кряхтением встал, оглядел проволоку. – Для задуманного вполне сгодится – решил он и тут же добавил к своим мыслям: – Ну, это мы еще успеем.
Он свернул проволоку в моток и убрал в нагрудный карман. Рядом с ключом и деньгами. Это небольшое происшествие успокоило его и он, привалившись к широкой березе, задремал.
После того, как Виталий покинул ферму, Руслан Николаевич остался там наедине с двумя убиенными. Глядя на лежащих рядом теленка и начальника районной милиции, он думал о том, что люди только предполагают, а располагает все-таки Бог. Он сидел на каком-то ящике из-под комбикорма и тупо смотрел на Скоротечко. Ему не надо было больше лебезить перед этим человеком, не надо было называть его «дорогой», и ненавидеть его больше не имело смысла.
– Еще пару часов назад ты толковал мне, кого по твоей воле убили и кого еще убьют, а теперь сам лежишь мясной тушей рядом с этим теленком, которого ты так хотел съесть – думал он. – Да неисповедимы пути Господни. Всего один удар, и свершилась воля Божья.
