Галина Одинцова
Курортный романс
Жизнь многолика и непредсказуема. Каждая последующая секунда может кардинально изменить её направление, независимо от нашего желания. И все, что должно произойти в этой разнообразной, полной удач и проблем жизни, обязательно случится. Тогда, когда это будет ей необходимо. И в том месте, которое она считает подходящим для этого момента. И она соберет тех людей, которые будут нужны именно для этого события. Ничего и никого лишнего. Вот такая она. Жизнь.
1.
Сельское собрание проходило бурно. Решались важные вопросы, но Лушки они не касались, она заведовала столовой и в её организации всегда всё было на высоте. Попробуй, не накорми рабочий люд вовремя! Такой шум начнётся, почище, чем на этом собрании! А если ещё и невкусно будет… огого! Тут уж ищи пятый угол. Не простят. Но Лушка знала, что к ней претензий не будет. Многие хозяйки перестали готовить и пироги печь. Зачем? Если в Лушкиной столовой всё вкусное и свежее.
Поэтому не обращала внимания на спор и перепалку. Она задумалась о своей судьбе. На днях выдала замуж засидевшуюся в девках подругу. Жених, конечно, не ахти, но мужик же! Какой-никакой, а хозяин в доме появился. Тут же забор поднял, крышу поправил, крыльцо починил. Лидка на крыльях летала по деревне. Вот об этом и призадумалась заведующая столовой. И не слышала, что разговор пошёл о другом. Лидка, сидевшая рядом, толкнула подругу в бок:
– Эй, Лушка, тебя вызывают!
Луша не поверила своим ушам. И не поверила глазам. И даже рукам, которые уже держали эту бумажку. А на бумажке русскими буквами было написано всего несколько слов: по распоряжению… Лушковой Изольде Николаевне… Лушковой Изольде! Как они имя-то её вспомнили – Изольде! Уже давным–давно никто и не называл-то её так: Изольда… Да и сама Иза не любила имя своё. Стеснялась его. Отец при рождении нарёк дочку в честь красавицы–артистки после просмотра фильма "Сорок первый". А намного позже, прочитав в газете о трагической и неудавшейся жизни красавицы, сильно переживал, боялся, что имя, данное им дочери, как-то отразится и на её судьбе. И, как бы в шутку, стал дразнить её Лушкой.
Вот так "Лушка" и привязалась к Изольде. А про Изольду и вспоминать давно забыли. Да и не клеилось к Лушке это яркое, непривычное имя. Лушка была простушкой. И внешне и по характеру. Но никто не догадывался, какие страсти бушевали в её ранимой душе. При людях она была весела и приветлива.
Вот поэтому ─ Лушка ─ это Лушка. Лушка ─ стой там, иди сюда! Нарасхват у всех! О чём не попроси, всё сделает, не откажет. И поможет, и пожалеет, и успеет везде. Уже дома, несколько раз за вечер Луша рассматривала эту бумажку, неожиданно всколыхнувшую её однообразную жизнь. Что в ней было интересного? Да ничего! Подумаешь, вспомнили! С чего бы это? Не ожидала. Да и никто не ожидал. Вон как бабы смотрели в её сторону: некоторые с завистью, другие – со злобой. А ведь многие из них подружками слыли. Тайны свои носили к ней по ночам. В её подушку плакали. А по утрам сушить приходилось подушку эту. Да и наволочек не напасёшься на них. А тут – взгляды косые, поздравления через губу, да и улыбочки какие-то натянутые. Короче, никому, никому, никому не нужна! Только сама себе. Да и то: нужна ли? Подружки внуков уже имеют, она помогает нянчиться с ними так же, как и помогала нянчить их детей.
Любовь у Лушки не получилась. Некого было любить. Другом была для хлопцев. Пацанкой. Плечом, подушкой, храмом, куда можно было пожаловаться, поплакаться, исповедаться. Одну за другой подружек замуж выдала. А у самой так и не сложилось ничего. Все было ровно, гладко, без стрессов и любовных заморочек. Без взлётов и падений.
Правда, была в её жизни трагедия. О которой даже и вспоминать не хочется. Да и что там вспоминать, когда толком и не помнит ничего. Всё было как в кошмарном сне. Который хотелось забыть навсегда. Ну, что ж поделаешь: что было, то было. Тридцать лет уж прошло. Но иногда, ночами, Лушка равнодушно, без всякого интереса и сожаления, думает, а как бы сложилась её жизнь, если бы не было той ночи? Изменившей всю её жизнь. А, может быть, даже и сломавшей её. Искалечившей. Навсегда.
Лушка положила бумажку на коленку, разгладила листок твёрдой, привыкшей к работе, ладонью, сложила вчетверо и убрала под льняную скатерть. Ещё немного посидела. Пошла в кухню, попила чай с печеньем. Печенье было вкусное, домашнее. Раз в неделю она заводила песочное тесто, вырезала тонким стаканом одинаковые кружочки, посыпала их маком или сахаром и выпекала в духовке. Так всегда делала мама. В любое время дня и ночи, кто бы ни зашёл в гости ─ печенье к чаю было в вазочке под белоснежной салфеткой.
Мама… Мама так и не узнала о дочкиной беде. Корила её постоянно за то, что она не замужем, за неумение общаться с парнями, за одиночество. Бедная мама. Дорогая мама. Ласковая, но обидчивая. Ей всё казалось, что она сделала что-то неправильно, раз судьба у дочери не сложилась так, как должна сложиться у женщины. И казалось ей, что Лушка не очень ласкова, потому что чего-то простить ей не может. Ох, если бы она знала, какую тайну в душе носит её дочка…
Так и ушла в мир иной с обидой в душе. Не поняв свою дочь до конца. И не узнав самого главного, о чём первой должна была узнать мать ─ о трагедии, которая настигла девушку в юном возрасте.
Разложив старый диван и постелив постель, Лушка ещё долго сидела, слегка покачиваясь из стороны в сторону, думая о чём-то своём. А, может быть, и не думая ни о чём. Просто сидела и смотрела в одну точку. За окно. На дерево за окном, на фонарь у дороги, который, отдавшись шалунишке-ветерку, рисовал странные рисунки из мира теней на стенах тёмной Лушиной спаленки…
2.
Лушке опять снилась вода. Чистая, тёплая. И ей никак не хотелось на берег. Она ждала. Чего-то ждала, понимая, что это «что-то» где-то тут, рядом. Медленно разводя руки в стороны – плыла упорно вперёд. Жёсткие водоросли прикасались к ногам, животу, ласкали молодое здоровое тело. Девушка наслаждалась свободой и здоровьем, она чувствовала себя счастливой, как никогда в жизни. Нырнула и стала любоваться красотой подводного мира. Стая разноцветных мелких рыб неслась навстречу. Но, даже не задев её, пронеслась мимо. Хотелось прикоснуться к ним, поймать, подержать в руках, но ни одна не попалась в Лушины ладони. Огромный сом, шевеля упругими усами, появился неожиданно. Он подплыл к самому лицу и с укором смотрел ей прямо в глаза. Девушка испугалась. Метнулась в сторону. Она помнила эти глаза, они уже смотрели на неё внимательно, долго. Этот взгляд давно не отпускал женщину, мучил, преследовал. Вдруг сом сильно толкнул Лушку в живот, ей стало больно. Она испугалась и стала тонуть. Уже не хватало воздуха, девушка начала задыхаться. Терять сознание. Силы покидали её. Но тут стая рыб поднырнула под её полное, тяжёлое тело и понесла с лёгкостью наверх. На берег. Лушка очнулась от того, что лежала на раскалённом песке. И стало легко. Как будто тяжёлая ноша покинула измученное тело. Лушка вздохнула, открыла глаза, но, что это? В каждой её руке трепещется по рыбке. Она испугалась, взмахнула рукой и выбросила умирающих рыбок в реку. Те, сверкнув на солнце серебристой чешуёй, ушли под воду.
Лушка-Изольда проснулась. Села, спустила ноги на холодный пол. Болела грудь. Дышала тяжело. Давний, надоевший сон прочно засел в мозгу и сверлил его, не отпуская. Один и тот же сон. На протяжении многих лет. В одно и то же время года. Лушка боялась его. Сопротивлялась ему. Ещё несколько дней женщину преследовал взгляд усатого сома. Его глаза навыкате внимательно следили за ней отовсюду. Постепенно страх улетучивался, эмоции остывали ещё на год, Луша забывала этот ночной кошмар. И вот снова он вернулся и мучил её своим напоминанием о далёком прошлом. Нащупав в темноте ногами тапочки, она грузно, постанывая, опираясь на стоящий рядом с постелью стул, поднялась, прошла на кухню. Открыла пузырёк с настойкой валерианы, налила в кружку, развела водой из графина. Выпила. Омерзительный привкус горьких капель остался во рту, как и привкус тяжёлого сна в душе. Лушка налила из чайника ещё тёплой густой воды, подвинула поближе к себе вазочку с печеньем и, глядя в одну точку неподвижным взглядом, медленно жевала его, запивая изредка водой, не чувствуя ни вкуса, ни ванильного запаха. Рассвет незаметно набирал силу, делая силуэт дерева за окном все ярче и пронзительнее. Утро смыло со стен страшные тени, наполнило комнату тёплым солнечным светом.
Луша тяжело поднялась, прошла в комнату, достала со шкафа и поставила на стул потёртый красный чемодан, открыла шкаф.
3.
Димка был устроен отцом на службу в полицию не случайно. Отцу надоели Димкины выкрутасы на гражданке: институт бросил, компания непонятная, гулянки до утра, а днём – безделье и спячка. Договорился с другом и пристроил сына рядовым в следственный отдел. Димка не сопротивлялся. Видимо самому уже надоела разгульная жизнь, а как закончить её он не представлял. Да и не смог бы по собственному желанию это сделать. Друзья держали крепко. А тут такая отговорка ─ батя настоял, а батя ─ закон. Восстановился на свой курс в юридическом институте. Сдал «хвосты», начал новую жизнь. Поначалу старые дружки одолевали, покоя не давали, напрягали, но Димка сумел отбиться от компании. В полиции был, в основном, «на побегушках», но выполнял задания с удовольствием. И, втайне от всех, даже стал мечтать о работе следователя. Так ему нравились суета и деловитость сослуживцев, имеющих приличный стаж работы и не одно раскрытое преступление. Димка завидовал молодым следователям: их самостоятельности, решительности, самоуверенности.
─ Димон, будь другом, смотайся в район. Тут запрос пришёл, разыскивается некая гражданка ─ Изольда Николаевна Лушкова. Узнай, есть ли такая, кто она, чем занимается, ну и всё такое. Приедешь ─ доложишь. А то дел невпроворот, выручай, друг. Димка обрадовался. Задание! Он снова получил задание! Один поедет на машине полиции с персональным водителем. И пусть задание ему дал его друг и сослуживец лейтенант Смелков , но это же задание!
─ Изо льда? ─ медленно повторил Димка, ─ имя какое смешное! С таким именем без проблем отыщется женщина! Помчался!
─ Давай, давай! Следователь! ─ пожимая руку младшему другу. Смелков ухмыльнулся и, нахмурив брови, о чём-то задумался.
Димка важно вышел из кабинета, прошёлся по коридорам следственного отдела, заглянул в кабинет экспертов. Ниночка смотрела в потолок и о чём-то думала, чертя ручкой в воздухе геометрические фигуры.
─ Нинок, я на задание…
Ниночка кивнула головой и, не ответив Димке, стала что-то писать на листке бумаги. Димка постоял ещё с полминуты и вышел за дверь. Ему так хотелось, чтобы Ниночка поняла, что и он здесь занимается делом, важным делом, а не на побегушках! Мимо него пробежал следователь Ушаков, но и ему Димка не успел доложить, что уезжает на задание. На улице его уже ждала машина. Димка важно, поглядывая на окна следственного управления, сел в машину.
─ Что так долго? ─ буркнул водитель и рванул старенький УАЗик с места.
4.
Вера Ивановна, наконец-то, доварила суп. За раздумьями то бульон выкипал, то лук чуть не сгорел, посолить второй раз хотела. Хорошо, что вовремя одумалась и решила сначала попробовать супчик с «макарошками». Так называла его дочка, когда была совсем маленькой. Протёрла плиту, поставила тарелки на стол, нарезала тонкими ломтиками хлеб, аккуратно сложила его в хлебницу. Надела на кастрюлю смешную «бабу Мотю», сшитую из старого халата, простёганного поролоном. Так суп ещё часа два будет горячим и дочке не придётся тратить время, чтобы разогреть обед. Лида работала участковым врачом. Всегда торопилась. После приёма больных в поликлинике бежала по вызовам на участок. Приходила домой уставшая, нервная, неразговорчивая. Она и так была замкнутой от природы, а после работы и вовсе слова не вытянешь – что, да как. Иногда весь вечер молчат мама с дочкой. Вера Ивановна и не напрашивается на разговоры. Понимает, что трудно Лидочке: участок сложный, много пенсионеров, многие уж очень капризные. Всё внимания им мало. По часу не отпускают врача. Жалобы, да претензии рекой текут. Первый год плакала по ночам Лида. Вера слышала, как Лидочка шмыгала носом, но, наутро, ни словом, ни взглядом не показывала своего отчаяния.
А как они любили обняться, не включая свет сидеть до самой глубокой ночи на уютном диване и болтать. Обо всём. Лидочка делилась с мамой всеми проблемами и радостями. А мама умела советовать и утешать. Лидочка была поздним ребёнком и получала от мамы всю нерастраченную любовь. Отца Лида не знала. Так и жили вдвоём. Это хорошо, что внучка сейчас в деревне у родителей зятя. Немного полегче стало. Не надо раньше вставать, чтобы отвести её в садик. И, хотя отец девочки имеет другую семью, бабушка с дедушкой души не чают в первенце. Всегда рады помочь, любят смугляночку, балуют. Лида не поощряет таких излишеств, но и запретить не может. Видит, как любят её малышку.
Вера Ивановна включила кондиционер, чтобы немного ослабить духоту. По телевизору начался сериал. События в нём развивались бурно, интрига за интригой захватывали, время пролетало быстро. Но не сегодня. Сегодня мысли были о другом. И это «другое» никак не давало покоя.
5.
Лушка достала из шкафа одежду. Откладывая в сторону вещи, уже непригодные для носки, удивлялась, когда, когда она успела так располнеть? Прикладывала наряды к себе, вертелась перед зеркалом, браковала, бросала на пол, комкала, швыряла к двери, и решала: что пригодится в поездке, а что только место в чемодане займёт, да ни разу не оденется. Затем возвращалась к отвергнутым вещам, снова их примеряла, снова отвергала, нервничала, посидела поплакала.
Тёмно-синее платье с белым воротничком прижала к себе. От мамы осталось. Эх, мама, моя мама. Так и не смогли мы стать близкими подружками. С детства отец был ближе. Всегда успевал по головке погладить, сказку на ночь почитать, на собрание в школу сходить. Но и отцу не все расскажешь. Столько девичьего было!
Девчонки уже шептаться начали по углам, делиться секретиками, рассказывать, что, да как! А у Изы – ничего и никак! К шестнадцати годам только стала намечаться грудь. А так все с мальчишками носилась. Стрижка короткая, грудь плоская. Пацанкой звали её. А мама ни разу так и не поинтересовалась – а что там у дочки? Нужны ли советы, да помощь какая. Все ли женские проблемы решились вовремя? Только и сказала однажды: смотри, мол, с мальчишками аккуратней, как бы в подоле не принесла. Не принесла. И потом не принесла, когда уже пора было бы, да не от кого стало. Разобрали всех мальчишек. А к ней ни разу никто так и не посватался. Другом была всем. Да подружкой-подушкой. А уж слушать она умела. И молчать умела. Столько чужих тайн хранилось в её душе! А сейчас все заняты своими семьями, проблемами, не до неё. Только по-прежнему бегут к ней, как только случится что, поплакаться, да совета попросить.
Мамино тёмно-синее платье с белым воротничком снова повесила в шкаф, собрала вещи, отброшенные в сторону, сложила их в пакет и вынесла в сарай. «Всё, хватит цепляться за старое! Начну жить заново. Раз дали путёвку на курорт, значит с этого момента надо и начинать. В городе куплю всё новое. Прочь былая скучная жизнь!»
Лушка ходила и, как будто, уговаривала себя, понимая, что не всё так легко и просто! Но, зная свой характер, она чувствовала, что всё будет так, как она сейчас решит!
6.
─ Гражданин! А живёт ли в вашем посёлке женщина по имени Изольда? ─ Дмитрий вышел из машины и с важным видом расспрашивал мужчину лет пятидесяти. На пустынной улице кроме него никого не оказалось. Жара. Местный лентяй и выпивоха Прокопка перед полицейским вытянулся в струнку и напрягся, даже вспотел от напряжения. Полицию он побаивался. Дмитрию это очень понравилось. Новоявленный следователь снял фуражку, достал из кармана платок, вытер лоб, затем повозил им по внутренностям казённого головного убора, стряхнул платок, засунул его в карман, фуражку водрузил на место. Поправил узел галстука. И только потом остановил взгляд на Прокопке. Водитель полицейской машины, наблюдавший за рядовым полиции, усмехнулся, покачал головой и стал разглядывать мужика.
─ Да что вы! Сколько лет живу здесь ─ ни разу такого имени и не слышал! Откуда у нас имена такие-то! Деревня! Таньки да Маньки кругом! Не, товарищ, не туды вы заехали. Нет у нас таких! Если только в соседней деревне. Там вот переселенцы прибыли из западу… слыхали про таких? Во-о-от, у них могёт быть такое имя. А у нас нет, не было таких замысловатых.
─ А сельсовет у вас где? Может там кто подскажет? ─ перебил осмелевшего мужчину Дмитрий.
─ Не доверяете, значица, Прокопию… Тады ехайте прямо. Тама у памятника и есть сельский совет. Не проедете мимо. Упрётисся прямо в него. Дом с колоннами. И флаг на крыше. Скажите, что Прокопий послал…
Мужчина расслабился: власть ему не угрожала. И он стал раскован и приветлив. Ему хотелось ещё поговорить с заезжими гостями. Они его слушали. Значит, он был нужен: понимал, что давал важные сведения. Теперь Прокопка расскажет мужикам у ларька, как сама полиция наводила у него справки о жителях села. И он достойно выдержал это важное испытание.
Димка сплюнул в сторону, как это часто делал его начальник, когда был чем-то недоволен, стряхнул с ботинок дорожную пыль, потопав ногами, но пыль с дороги тут же поднялась клубами вверх и ботинки стали ещё белее. Махнув на них рукой, он сел в машину и показал водителю рукой вперёд. Водитель усмехнулся, но подчинился Димке и рванул прямо, к сельсовету.
Недалеко от сельского совета на автобусной остановке стояла полная женщина с красным чемоданом в руке. Но Димка не стал терять время на лишние разговоры с остальными сельчанами и проехал мимо.
7.
Вера Ивановна сильно нервничала. Она уже несколько дней не знала, как себя вести, что делать, как быть. Дочка приходила домой поздно. Ей было жалко её. Не хотелось нагружать её новыми проблемами. Но время пришло. Оно поджимало. И Вера Ивановна решилась. Только когда? Какой выбрать день? А может быть вначале с подружкой посоветоваться ещё раз. Ведь та тоже была причастна к проблеме. Помогала ей в этом деле. И не только помогала, но и продолжала участвовать в нём практически всю жизнь! И ни разу нигде не обмолвилась о том, что это было самое настоящее преступление! А теперь вон как душа ноет, болит, тревожит. Нельзя с такой ношей уходить из этого мира. Надо обязательно исповедаться, снять грех с души. А как? Как решиться на это? Вера Ивановна долго ходила вокруг телефона, наконец позвонила.
─ Нэлечка, дорогая! Я решилась! Мы должны во всём признаться. Так нельзя! Мне кажется, что надо пойти в полицию и написать заявление. Как не пойдёшь? Нэля, мы же…. Подожди, дорогая! А кто первым предложил это сделать? Нет, я ни о чём не жалею. Я была счастлива всю жизнь. Спасибо тебе, что ты надоумила меня, подтолкнула на этот дерзкий поступок! Но это же преступление! Ах, я одна должна отвечать? Не хочешь позорить семью? А деньги кто брал? Деньги поделили пополам, забыла? Ну вот, опять рыдаешь. Давление померь, а то помрёшь ненароком. Что? Что ты такое говоришь? В полицию? Уже сходила? Ты сошла с ума! Зачем? Что ты там делала, Нэля. Почему без меня? ─ Веру трясло. Слёзы текли рекой по щекам, она размазывала их по шее свободной рукой, стряхивала на пол и опять размазывала, как будто умывалась.
─ Нэля! Так порядочные люди не поступают. Мы с самого начала договорились всё делать вместе и никогда не бросать друг друга. Только вместе! Всё! До конца! Ты что, забыла наш уговор? Алё! Алё, Нэля!
Вера Ивановна села на стул, затем встала, прошлась по комнате. Подошла снова к телефону, набрала номер. Но никто не взял трубку. Она достала из шкафа книгу, потрясла её. Оттуда посыпались деньги. Пересчитала раз, потом ещё раз. Положила в сумку. Оделась. Посидела у дверей с ключами и сумкой в руках. Разделась. Подошла к телефону. Набрала номер, трубку взяла подруга.
─ Нэлечка, Нэлечка, не клади трубку. Не плачь. Никому ничего не говори. Мише не признавайся. Мы же подруги. Я сейчас не смогу приехать, мне плохо, меня всю трясёт. Нэлечка, я приеду завтра. Отправь Мишу в магазин. Да, часов в пять. Мы спокойно обо всём договоримся. Мы вместе. Мы должны быть вместе. До конца. Пока, дорогая, до завтра.
Вера Ивановна выпила лекарства, достала деньги, тщательно пересчитала несколько раз. Постоянно ошибалась, что-то шептала одними губами. Часть денег вернула в книгу, вторую часть денег засунула в бумажный конверт, который нашла в тумбочке Лидочки. Долго сидела без движения, держа его в руках. Смеркалось. Но свет Вера не включала. Сидела долго в темноте. Положила деньги в сумку.
Подошла к шкафу, достала альбом с фотографиями. Включила торшер, села рядом в удобное кресло. Переворачивала листы, гладила фотографии рукой, улыбалась, плакала. Вытащила из альбома небольшое фото. Долго смотрела на него, порвала. Потом ещё одно. Тоже порвала. Скомкала кусочки, положила в свою сумку. И так почти все фотографии она рвала после долгого рассматривания.
Ходила по квартире уже в темноте, о чём-то напряженно думая. Не сиделось ей на одном месте. Никак не сиделось. Долго стояла у окна. По дорожке вдоль дома, в котором они с Лидочкой прожили почти четверть века, шли люди. Они шли и не знали, какие душевные муки в эту минуту испытывает женщина, которая смотрит невидящим взглядом на них из окна дома, мимо которого они идут по узкой дорожке. И Вера по этой дорожке водила Лиду в детский сад, затем в школу. Потом провожала на первое занятие в медицинский институт. И хвалила себя за то, что сумела вырастить замечательную дочь, которая любит её и жалеет.
Уже ближе к ночи позвонила бывшей свахе. Там ещё не спали, завтра выходной, спешить никуда никому не надо. Вера слышала детские голоса, смех взрослых людей. Она поймала себя на мысли, что завидует им, тем, которых слышит в телефонной трубке, но взяла себя в руки. Она умела держать себя в руках:
─ Лариса Гордеевна, здравствуйте. Лидочка сегодня дежурит. Да, взяла дежурства, пока внучечки нет дома. Как она там? Хорошо? Ну и хорошо, что хорошо. Нет, что ты, я не расстроена, нет. Просто всплакнула, альбом посмотрела с фотографиями. Помнишь, как Лизоньку забирали из роддома? Помнишь, да? Как было весело, хорошо. Все были вместе. Как? Вы собираетесь на море? А с Лидушкой посоветовались? Завтра уже вылетаете? На самолёте? Ой, как страшно. На пару неделек. Ну ладно. Соскучилась, ой как я соскучилась по внучке-то. Увижу ли? Да нет, это я просто, тоскую так, тоскую…. А Лидушка ничего не сказала мне. Не успела? Сегодня только решение приняли… Ну, скажет, скажет, конечно. Она всё мне рассказывает, доченька моя любимая, ненаглядная моя. Да не плачу я. Предчувствие какое-то нехорошее. А Лизоньку позови, с ней поговорю. Лизонька! Сладкая моя девочка! И я соскучилась. И я хочу к тебе! Ты на море долго на солнышке не сиди, девочка моя. И кушай хорошо. Расти боль… Убежала? Не любят дети по телефону с бабушками разговаривать. Ну, пока. Как вернётесь с моря, звоните. Пока. Пока…
8.
Лида росла очень тихой, скромной. Училась замечательно. И когда мама стала часто болеть, она твёрдо решила стать врачом. В школе лидером не была. Друзей и подруг не заводила. Любила одиночество. Много читала. И мечтала, что когда-нибудь у неё будет семья. Не такая как сейчас ─ мама, дочка и она, а большая. С мужем, детьми, большим столом посреди светлой столовой и мама. Мама хлопочет на кухне, печёт пироги, угощает зятя, занимается с детьми.
В институте, на втором курсе, Лида познакомилась с парнем. Четыре года дружили, а по окончании института ─ поженились. Жить стали с мамой. Мама предлагала молодым пожить отдельно. Обещала помочь снять квартиру. Но Лидочка никак не соглашалась. Мама болеет. Маму одну оставлять нельзя. Да и мечты о большой семье с мамой так и жили в её сердце. Лида всегда мечтала иметь сестру, скучала по ней, как будто она уже есть, но где-то далеко. И так же скучает о ней, Лиде. Хотела ещё детей, а как без мамы справишься со всеми. Да и зачем уезжать ─ места много. Квартира просторная, четыре комнаты. Однако муж через год после рождения малыщки ушёл. Ему хотелось самостоятельности и своего угла, ему хотелось жить без тёщи, которая всячески пыталась угодить зятю. Но жена не оставила свою мать. Не пошла за мужем. Как только мать её не уговаривала! Осталась Лида с мамой. И с ребёнком. И поняла ─ значит, так любил, раз не остался с ней. Упрямая, гордая, ни за что не отступится от своего.
Лида несколько раз пыталась узнать у мамы кто её отец. И в кого она такая чёрненькая, не похожа на маму. И дочка в неё, как две капли воды похожа! Мама всё смеялась, да отмахивалась. Был, мол, один южанин. Да сплыл. Вот и остались они вдвоём. А замуж больше маме не захотелось выходить. Не было мужчины, чтобы Лидочку полюбил, как свою доченьку. Так и жили. Вопросов Лидочка больше не задавала. А как работать начала, так и не до вопросов было уже.
9.
─ Лушка, Лушка! Там тебя полиция чёта разыскивает! Председателя дожидается. Я как услышала имя твоё, побегла тебя предупредить! Чо им надыть от тебя, ты не в курсе?
─ Да нет, Милка! Ничего за собой не припомню! Всё у меня хорошо! Никого не обидела, не убивала ни разу! Ой, автобус подходит, поезд вечером из района в область, а рано утром самолёт. Приеду ─ расскажешь, что им надо было! Пока, всем привет!
Лушка зашла в автобус, прошла в конец салона, села на заднее сидение, стала смотреть в окно. Она второй раз в жизни уезжала из посёлка надолго. Ей было боязно. И грустно. Но раз уж так получилось ─ вспомнили Лушку, отметили её, как передовицу, наградили этой поездкой, значит надо ехать. На зависть всем. Почему бы и не поехать. На мир посмотреть, себя показать.
Лушка задумалась и под раскачивание старенького скрипучего автобуса стала вспоминать свою жизнь: однообразную, монотонную, ничем не примечательную. Ничего такого и не было, чтобы радости было много. Был мужчина. Дальнобойщик. Года три останавливался на ночь, проездом. Ребёночка от него завести хотела. Очень хотела. И все старалась, чтобы получился маленький. Но… Не получилось ничего. То ли любви не было, то ли желания обоюдного. Да и мужчина был так себе, ни умом не вышел, ни ростом, ни лицом ─ рыжий, конопатый, но весёлый. Этим он и взял Лушку в оборот. Шуточки-прибауточки вечера коротали, скучать не давали.
Всё хвастался Васёк, что «жена его боится так, аж глаз поднять не смеет, когда он домой возвращается. Все приказы его выполняет, борщи со щами наваривает, котлеты крутит, полными тазами на стол ставит, картоху жарит так, аж шкварки летят в разные стороны! Во какая жена у него!»
Вот только мало верила в эти сказки Лушка, приводя его вещи в порядок и надлежащий вид. То карманы на брюках зашьёт, чтобы ключи от машины не терял, то пуговиц добавит на рубаху, потому что кроме одной уже ни одной и нет. То постирает портки замасленные, потому что колом стоят, а носки хоть в угол ставь, всю ночь простоят…
А однажды приехал в спортивных штанах под брюки надетыми. Снял брюки… а коленки и задница на спортивных штанах вся в дырах. Расползлись штанишки-то. Пока любовник в бане отмывался, побежала Луша в магазин, да новые спортивные брюки купила. Приложила к себе обновку, примерилась, вроде не велики будут. Уж сильно интересно продавщице Томке стало:
─ Для кого ты такой маленький размер штанов, Лушка, берёшь? Тебе ж они на одну ногу только и налезут! Неужели решила дальнобойщика принарядить? Обносилси, штоль? Без штанов припёрси? Во дела-то! Любовник без штанов!
─ Полы помыть на крыльце хочу, ─ пошутила торопливая покупательница, ─ тряпки в доме извелись, вот и понадобилась мягкая тряпочка крылечко освежить к лету. А что, не имею права штанами по доскам пройтись? Вполне имею. Моё крылечко, чем хочу, тем и намываю!
Томка разве поверила такой отговорке, конечно нет! Тут же по деревне новость разнеслась ─ Лушка своему дальнобойщику подштанники покупает!
Как в воду смотрела Лушка. Да и зря ляпнула эту отговорку, думала она по дороге домой. Ведь прибегут же смотреть, как она новыми штанами крыльцо намывает, на смех поднимут, если обманула. Бабы в селе они такие, ничего не забывают, лишь бы языками почесать, да кому-нибудь косточки перебрать. Наслаждение какое для них! Придётся «тр-р-рэники» любовника под это дело приспособить.
─Где мои тр-р-рэники! Луна моя, ты тр-р-рэники мои не видела. Вот тута они висели на гвоздику у брюках засунутые.
─ Да вот они, солнце моё.
─ Не, это не мои! Мои с карманом у нутри. На кармане булавка пристёгнута, а в кармане рубли кое-какие.
─ Да вот же твои рубли, а карман я сейчас присобачу, делов-то, солнце моё.
─ Не, луноликая, ты мне мои верни. А то жинка докопается: куды дел свои тр-р-рэники, где шлялся, шо их забыл. И карман. От платьичка своего карман отпорола да к моим тр-р-рэникам пришпандорила. Ревнивая, всё проверяет, как до дома приеду, вынюхивает всё.
─ Так боится же она тебя, солнце моё! Сам говорил.
─ Боится! Ещё как боится. А вот ревновать начинает, крику! Куда и страх её девается! Верни мои штаники, от беды подальше.
─ Так я тебе похожий и пришью. Вот смотри, тоже красненький и горошек беленький. От фартушка своего. Не пожалею! Подумаешь, здесь горошки мельче, кто ж там заметит! А то совсем коленки голые в твоих штанах. И сзади расползлись. Некрасиво же, солнце моё. Стыдоба! А мужики, если, где увидят ─ засмеют же!
Согласился парень, но видимо плохо жену свою знал. Недели через две из сельсовета примчалась подружка Милка:
─ Луха, там тебя жена твоего дальнобойщика ищет. Спрашивает, в каком дворе ночевал. Янка проболталась сдуру, что у тебя комнату снимал! Отомстила тебе за то, что ты ей выговор всучила за пьянство непробудное! Прячься! ─ Хихикнула в кулачок Милка, махнула рукой и помчалась через огороды на работу.
Лушка только и успела на крышу сарая по хлипкой лестнице взлететь, как во двор, пулей из ружья, влетела шустрая маленькая женщина, такого же неприметного росточка, как и её любовник ненаглядный, и прямиком в дом! Через минуту выскочила: белый платок в руке на ветру, как флаг вражеский трепещется, волосы дыбом, к потному лицу прилипают. Жёнушка свободной рукой их убирает с глаз, а они снова прилипают ко лбу, щекам, вспотела бедняжка, так к дому Лушки летела. Ветер растрепал всю причёску барышне в нарядном платье алого цвета в белый горошек.
─ Так вот карманчик-то откуда пожертвовала жёнушка на «тр-р-рэники», ─ еле дыша, впопыхах, подумала Лушка. А незваная гостья стоит на крыльце, вытянулась в струнку и головой во все стороны вертит. Ждёт. Любовницу своего мужа. Мужа, на которого и глаза поднять не осмеливается, так боится его, сильного и свирепого.
