Галим Наженович Шаграев
Крест и полумесяц Ландшафтная легенда
Надо будет – новые специальности освоят.
Вот-вот придет на село газ, значит, горячая вода тут же появится.
А там, глядишь, – до симфонического оркестра рукой подать.
Для этого нужен всего-то навсего один, увлеченный идеей, человек.
Впрочем, сейчас — не о том.
Сейчас о том, что, как стояли здесь вперемешку дома, так и будут стоять.
Как связывали люди свои судьбы смешанными браками, так и будут связывать.
Одним словом, соседствовали, соседствуют и будут соседствовать люди.
Соседствуют и кладбища.
…Стоят себе рядышком на внутренних склонах двух бугров два кладбища.
Православное и мусульманское.
Одно – в крестах.
Другое – в полумесяцах.
И смотрят друг на друга.
А еще на село смотрят.
На автотрассу.
На степь.
На солнце.
На луну.
На две ведущие к ним, незарастающие травой твердые белые нити грунтовых дорог.
И – на линию света без начала и конца – густые сливки Млечного Пути.
…Когда-нибудь и где-нибудь прервется линия и моей жизни.
И перед тем, как вынесут то, что станет в итоге и моими костями, посмею ли спросить у Создателя, в чем смысл жизни?
Не посмею: смелости не хватит.
Как только представлю, что позволил себе дерзость такую, – мороз по коже.
Душа леденеет.
Язык костенеет.
Вопрос – показатель степени ответственности человека.
И жутко мне становится.
Не потому, что строг Создатель ликом.
Нет…
Иная жизнь – не то место, где задают вопросы.
Иная жизнь – место, где скорее всего спрашивают, и очень строго.
Еще осерчает Создатель.
Сдвинет сурово брови: «Что, трудно было на Земле узнать? Чем ты занимался там?»
Что отвечу Ему?
И стыдно мне от того.
Но прости, Создатель, – гораздо стыднее от другого.
В моем невоюющем(!) государстве хватает героев сражений, и почти нет героев труда.
О героях сражений хоть что-то, но говорят, а о героях труда разве что шепотом.
Деньги, говоришь, любят тишину, и это они изменили характер труда?
Не без этого.
Но, согласись, освоение нового – приложение сверхусилий, а это уже героизм.
Ты считал, сколько тех, кто прилагает сверхусилия, чтобы не уронить себя?
Многое, конечно, теперь изменилось: даже характер детских игр стал иным.
Но суть-то их, извини, осталась неизменной, как и суть труда.
Ландшафт человеческих отношений изменился?
Некогда ровный в своей организации, он стал неровно-ломким?
А-а-а!..
Вон оно что, оказывается, вырывает наши корни!
Только вот где нет корней – нет ни стеблей, ни плодов.
Как же тогда, Создатель, выполнять Твой завет: плодиться и размножаться?..
И трепещет подбитой на лету птицей душенька.
Видимо, случилось то, что случилось: перестал котел варить, и все.
И кто-то подлый шепчет на ухо коварно и вкрадчиво.
И подсказывает греховный ход мыслей.
И подталкивает на поступки с последствиями проступков.
«А грех, – утверждает, – замолить можно: заплати за свечку, а если иной ты веры – сотвори свою молитву, и – простил себя… Всего-то дел: взял кистень – и на дорогу, и все – и сыт, и пьян, и нос в табаке!»
И снова становится мне стыдно.
Оттого только, что мысль греховную допустил.
Прости меня, Создатель!
Всего-навсего чай мой давненько без молока.
Мелочь вроде, а как утратился аромат жизни!
Кто это шепчет: «Надо жить и радоваться, и все будет в шоколаде?..»
А-а-а, я вас, оказывается, не так понял!
Это меняет дело.
Только не навязывайте мне ваши установки: свой хлеб я в поте лица добываю.
Сгинь, нечистая сила!
Мои видения рисуют иную картину.
Есть на свете на стыке двух ландшафтных зон одно село.
На его восточной окраине – два кладбища.
Православное и мусульманское.
Одно – в крестах.
Другое – в полумесяцах.
Крест и Полумесяц…
Два, пусть условных, но доведенных до совершенства знака судьбы многих и многих.
Крест и Полумесяц…
Два разных, но одинаково сокровенных стука в одни и те же небеса.
Крест и Полумесяц…
Сильно их воздействие.
Красиво умное молчание.
И – гармонична близость.
Почему не замечал вас, Крест и Полумесяц, раньше?
Мал был и глуп, вот и не замечал.
Почему заметил теперь?
Видимо, созрел и стал понимать язык молчания.
На этом свете нет молчания как такового.
