Габриэль Сабо Детективы в фартуках. Последняя трапеза аббата

Глава 1. Смерть в рубиновом бокале

Громогласные колокола аббатства Сан-Алоизо на сегодня отзвонили в последний раз, набросив занавес тишины после вечерней службы на всю округу: теперь до самого утра будет царить покаянное молчание. Вот и сельские жители, молившиеся в маленьких часовнях и церквушках в долине, начали расходиться по домам, изредка перешёптываясь, задирая головы до самого неба. А как иначе, ведь возвышавшиеся на самом краю холма старинные, замковые стены казались недосягаемыми для простых смертных, особенно когда ночью сходил туман – обитель будто парила высоко в небесах над бренным, суетливым миром.

Величественный монастырь, словно император на троне господствовал над простым людом, занимавшим небрежно разбросанные домишки вдоль главного притока ветвистой речушки Караколлы, пробивавшей себе дорогу сквозь ползучий дикий тимьян и стройный пурпурный шалфей. Неизменно, каждую ночь, ровно на одну минуту опережая восхождение первой звезды аббатство озарялось светом и делилось этой благодатью со всей долиной. И чудо это, происходившее от конца тринадцатого века вплоть до наших дней объяснялось вполне обыкновенно: по традиции, данной первым аббатом, монахи должны были с первым наступлением темноты зажигать старинную лампадку на скальном выступе, где был высечен из камня лик святого Алоизо, покровителя аббатства и одноимённой деревушки у его ног.

С появлением первых искорок лампадки, машинисты пригородных поездов замедляли ход, чтобы приглушить стук колёс и никогда не использовали гудок в это время, равно как и грузовики останавливались перед переездом через реку до самого утра, чтобы не раскачивать скрипящую мостовую. Да что тут говорить, даже вороны на клёнах и жабы на болотистых отмелях покорно замолкали. И только один житель долины мог без всякого зазрения пренебрегать этим правилом, ведь право это было дано ему ещё от прадеда и прописано в старинном свитке, скреплённом вечной печатью могучего монарха. Но несмотря на столь высокую честь, Чичоло, потомственный пастух фермы Моретти никогда не расставался с раритетным пастушьим рожком и камзолом, сшитым ещё во времена Ноя.

Когда бурлящие воды речки окрашивались отражением сапфирных небес, он выводил перед сном своё стадо к пастбищу у подножия холма, чтобы пропитанный вечерней влагой горный воздух способствовал хорошему сну пятнистым коровам, рогатым козам и резвым кобылкам, за что те наутро одаривали доярок гарантированным привесом снежно-белого напитка.

И сегодня он не нарушил канона: накинув всё ту же продранную жилетку с торчащей подкладкой из овечьей шерсти, Чичоло с довольно важным видом поправляет беретто на своей голове, а после – снимает с гвоздика потёртый медный рожок. Теперь за дело – дав протяжную си-бемоль, пастух приглашает дам с копытами и рогами на променад при луне, на этот праздник в уединении среди горных трав, устроенный только для них. И дело было совершенно не в монастырских устоях, нет – просто непринято было в этой местности нарушать покой главных кормчих во время их ночного отдыха.

Тем временем на вершине…

За стенами аббатства также царила тишина и мерцали десятки огней от небольших факелов и свечей, зажжённых у каменных стен. Языки пламени словно проверяли на прочность старые монастырские камни, расползаясь от стен к потолку, но были бессильны в своих коварных намерениях – эти камни веками не поддавались ни воде, ни огню. Насельники уже давно не обращали внимания на эти танцы алого света, их по-прежнему волновало только одно: чтобы как следует сходила ночная сырость, позволяя прогреваться средневековым стенам замка, хранившим за своей спиной ценные экземпляры летописей и книг библиотеки аббатства.

На ступенях крутой, каменной лестницы в главной башне внезапно пролился тёплый свет чьей-то свечи. Это был никто иной, как сам Дон Патричио – почтенный аббат, в чьём лице жители по обе стороны Караколлы продолжают видеть оплот светлого христианства. Правда, досточтимый Дон Патричио помимо веры Христовой был предан ещё одному нелёгкому труду – пополнению своей коллекции не абы каких вин, которая и так обрела славу наибольшей и наилучшей в пределах всей Италии. Замковый винный погреб аббатства был настоящей гордостью Калабрии, но двери его были наглухо закрыты от посторонних и любопытствующих, будь то простые зеваки или именитые эксперты винокуренного дела. Бутылки покоились в этой вековой усыпальнице, и никогда не покидали её стен, ведь Дон Патричио был ревностным по отношению к своему «детищу» и отвергал любые предложения Всемирных выставок. Зато сам с превеликим рвением и удовольствием посещал аукционные дома по всему миру, и словно одержимый, был готов отдать всё ради новой ценности в свою неисчерпаемую сокровищницу. Наверное, потому аббатство пребывало в не самых лучших бытовых условиях, а братство, состоявшее из трёх-четырёх десятков наместников, сократилось аж до двух человек – звонаря и летописца.

Аббе Патричио нельзя было назвать ни молодым синьором, ни человеком в летах, скорее возраст его был в пределах той золотой середины, когда амбиции даже не думали тлеть, а сундук мудрости и жизненного опыта был наполнен доверху. Сегодня он был облачён по-праздничному: в одежды оттенка глубокого бордо, подобно лучшему бургундскому вину. Даже скромный пилеолус, прикрывавший его матушку – и тот был в винных тонах. Помимо агатовых чёток, на правой руке его красовался золотой перст с крупным рубином овальной огранки, в сверкающих гранях которого отблёскивало пламя свечи, орошавшей восковыми слезами запястье Их Преосвященства.

Уверенными шагами он неспеша подымался по узкой каменной лестнице наверх, в свою личную трапезную. Да, когда-то это была общая столовая монастыря, но когда менялся аббат, менялись и обычаи всего аббатства. Дон Патричио считал, что излишняя приземлённость непозволительна для высокопоставленных духовных лиц и эта «мужицкая» черта лишь способствовала развязности и хаосу. Даже среди сельчан долины он слыл человеком твёрдого слова, непреклонным и невозмутимым, характером же так и вовсе – неустрашимым. И даже когда в полумраке, словно ниоткуда за его спиной послышались быстрые шаги и тяжёлое дыхание, аббе не повёл и бровью.

– Дон Патричио! – разнёсся эхом чей-то взбудораженный голос. – Дон Патричио! Аббе! Стойте… Послушайте, я хотел с вами поговорить! – запыхавшись, продолжал некто кричать на лестнице, догоняя горделивого владыку.

Дон Патричио знал, кем был незваный гость. Потому даже не думал замедлять ход или оглядываться. Он остановился лишь когда достиг запертых дверей трапезной. Без лишней суеты и скованности, аббе спокойно достал из кармана связку ключей, вальяжно перебирая один за другим в поисках нужного. И раз уж всё равно этот незатейливый процесс отнимал у него время, он соизволил ответить визитёру:

–Нам не чего обсуждать, Джакопо. Моя воля тебе известна.

Несмотря на сбитое дыхание, молодой брюнет по имени Джакопо не стал останавливаться: преодолев последний пролёт, он успел перехватить аббе перед входом в трапезную, заградив собой путь.

Они вынужденно столкнулись взглядами – дикий и вызывающий против властного и угнетающего. Но Джакопо не пал ниц, чем немного нарушил покой аббата. Точнее, его самолюбие. Набравшись смелости, он был готов идти до конца, и не мешкая повысил тон:

– Я не об этом, аббе. Мне известно о вашем замысле. У вас ничего не получится!

– Да? – язвительно парировал аббе. – И кто же мне в этом помешает?

– Я! И… Правосудие!

От заливистого смеха Дона Патричио содрогнулся воздух, заставив языки пламени плясать тарантеллу на стенах. В ответ на дерзость юнца, аббе высокомерно скрестил руки на груди, и без единого волнения в голосе выдал:

– Ты не сможешь доказать этого, Вичи. Единственное для тебя верное решение – просить прощения грехов и подчиниться воле Божьей.

Сказанное аббе будто пронзило Джакопо стрелой: он сжал кулаки, задыхаясь от злости:

– Воле Божьей? И вам ещё поворачивается язык говорить о Боге после того, что вы сделали и продолжаете делать?! Да вы… Вы просто недостойны носить эту сутану! Грехи… И это говорит тот, кто погряз в них с головой! Нет, аббе, так просто вам не уйти от ответа, я пророчу вам: вы поплатитесь за все свои деяния!

Громкий крик Джакопо прервал омерзительный скрип – открылась боковая дверь у кромки лестничного прохода, выводившая к звоннице монастыря. На пороге оказался худощавый пожилой монах в простом чёрном одеянии, коим был звонарь Нунциато.

– Всё в порядке, аббе?

– Разумеется, – с высоты своего величия ответил Дон Патричио, не сводя глаз с агрессора. – Но будет ещё лучше, если ты проведёшь нашего позднего гостя за ворота. И на этот раз, Нунциато, не забудь повесить замок. А тебе, Джакопо, даю нисколько отеческий совет, сколько мудрое предостережение: кто сеет ветер, пожнёт бурю. И вместо того, чтобы портить мне аппетит перед трапезой, я бы на твоём месте пошёл на покаяние и всё-таки подумал о СВОИХ грехах. – отчеканил Дон Патричио, захлопнув перед носом Джакопо тяжёлую кованную дверь трапезной.

Джакопо Вичи был готов даже пройти сквозь стену, чтобы вцепиться аббе в шею, и если бы не Нунциато, то без сомнения, вековые двери не стали бы для него преградой.

– Не нужно, Джакопо. – мягкий голос Нунциато привёл разгорячённого Джакопо в себя. – Пойдём, сын мой. Господь рассудит. – положив костлявую руку на его плечо, звонарь проводил паренька к выходу.

Спускаясь к воротам аббатства, Джакопо не стеснялся в выражениях, уже не скрывая своей затаённой злобы на аббе.

– Нет, вы слышали это?! Вы понимаете, что он возомнил себя властелином всей долины?! Совсем старик тронулся, может ещё корону Святого Алоизо на себя напялит или ангельский нимб?! А между тем, время феодалов давно кануло в Лету! Простите меня за сквернословия, отец мой, но он просто… Просто… Бессовестная тварь! Аппетит ему портить… Да чтоб ему колом встало! Раз небеса глухи, свидетели немы, а все вокруг слепы, я клянусь: клянусь ликом нашего Покровителя, что добьюсь справедливости, но своим способом!

– Слово Божье призывает угнетённым давать справедливость, Джакопо. И как бы там ни было, жажда мести, как и дурнословие, не помогут тебе разогнать тучи лжи и коварства. Луч истины пробьёт сквозь лукавые замыслы только благодаря терпению и мудрости, внезапно засияв своим неугасимым светом.

– Терпеть? Сколько ещё можно терпеть, отец Нунциато?! Разве вы сами не устали терпеть? Простите, но вы тоже немолоды, и когда вы отойдёте к Господу, на земле по-прежнему будет твориться беззаконие! Разве вы никогда об этом не думали?!

Бедняга Нунциато лишь глубоко вздохнул:

– Ты прав лишь в том, сын мой, что все мы обыкновенные люди, и мыслим порой одинаково. Но пойми, Джакопо, жизнь – это путь. А все мы – путники, блуждающие в ночи. Господь проложил для каждого из нас свою дорогу: кому-то пологую и прямую, кому-то ухабистую и витиеватую. И каким бы ни был наш путь, каждый должен пройти его до конца с достоинством. Достаточно лишь помнить, что Господь не даёт нам пути, который нам не под силу одолеть. И сойдя с которого, в поисках короткой, нечестной тропки к цели, попросту можем оступиться в пропасть. Поверь, это ещё более обидно, когда награда за смиренное терпение ждёт тебя за следующим поворотом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.