Фэнни Флэгг
Возвращение в кафе «Полустанок»
Разные истоки
Атланта, Джорджия
9 ноября 1985
Руфи Тредгуд не могла дождаться, когда же ей стукнет двадцать один год. Давно мечтая об этом дне, она воображала себя светской дамой – спокойной, невозмутимой, самоуверенной. Но когда наконец день этот настал, возникла легкая тревога.
В прошлом году Руфи влюбилась в расчудесного парня – Брукса Ли Колдуэлла. Состоялась помолвка, вроде как ознаменовавшая самую счастливую пору их жизни.
Руфи знала, что любит суженого, но после знакомства с его семьей абсолютная разница в их истоках стала до боли очевидна. Ее собственную семью никто бы не назвал бедной. Отец зарабатывал вполне прилично. Однако Тредгуды, в отличие от родных Брукса, определенно не были «потомственными богачами». Семейства Ли и Колдуэллов пребывали в верхах финансовой аристократии Атланты. Их впечатляющий особняк за большими коваными воротами регулярно появлялся на страницах журнала «Великие дома Атланты».
Когда Руфи в первый раз провела выходные в доме номер один по Колдуэлл-сёркл, она почувствовала, что вроде бы понравилась отцу Брукса. Другое дело его мать, Марта Ли. Хотя она была исключительно вежлива, Руфи ощутила ее отчужденность и еле заметный флер неодобрения.
Всякий раз в этом доме девушка боялась допустить оплошность – что-нибудь разлить на прекрасный персидский ковер, что-нибудь разбить вдребезги или за обедом взять не ту вилку.
Вдвойне тяжело было узнать, что после свадьбы они с Бруксом поселятся в огромном прекрасном доме номер два по Колдуэлл-сёркл, под боком у свекра и свекрови. Руфи поделилась своим беспокойством с женихом: не лучше ли первое время жить в доме поменьше и подальше от родителей? Но Брукс искренне не понимал, в чем проблема: отказ от дома, сказал он, нанесет смертельную обиду папе с мамой. Руфи любила его безмерно, и что ей оставалось делать? Однако она представляла, как ей будет трудно следить за порядком в огромном доме, обитая вблизи источника своей нервозности. Помимо всего прочего, она обожала животных, в ее семье всегда была какая-нибудь живность, но на Колдуэлл-сёркл кошки и собаки были под категорическим запретом. Марта Ли страдала ужасной аллергией на шерсть.
Вообще-то никакой аллергии у Марты не было, но заявление о недуге немедленно положило конец дискуссии. Маленькая ложь оправдана, когда столько всего поставлено на карту. Коллекция изумительных предметов искусства собиралась долгие годы, и рисковать ею никак нельзя. Невозможно допустить, чтобы какая-то кошка точила когти о дорогие старинные гобелены на стенах или какой-то пес носился по дому, сшибая бесценные китайские вазы. Один из самых изысканных домов Атланты таким и должен оставаться.
Марта Ли Колдуэлл не вышла ростом, но благодаря идеальной осанке казалась выше. Природа не наделила ее красотой, однако высокие скулы и блестящие черные волосы, стянутые в фасонистый пучок на затылке, придавали ей впечатляющую величавость.
Она обладала аурой, которой многие завидуют, но мало кто имеет. В чем секрет? Марта Ли чрезвычайно любила себя.
Как всякий человек, она, конечно, испила свою чашу огорчений, однако всегда умела подняться над невзгодами. Марта одолевала любую жизненную каверзу, напоминая себе, что благодаря прадеду с отцовской стороны она – прямой потомок прекрасной герцогини Каролины Ли, супруги герцога Эдмонда Джеймса Ли, владевшего величественным поместьем в английском Йоркшире, о чем упоминала даже в самой непринужденной беседе с абсолютно незнакомыми людьми. Всех, кто входил в ее гостиную, встречал большой портрет герцогини, висевший над камином. Правда, это была заказная копия с оригинала. Не важно. Все равно она член семьи.
На Колдуэлл-cёркл
Атланта, Джорджия
Весть о помолвке сына застала Марту Ли Колдуэлл врасплох. Она не поверила своим ушам, когда ликующий Брукс сообщил по телефону, что некая девица из Мэриленда согласилась стать его женой. Одно дело с девушкой проводить время, но жениться на ней? Марта потребовала, чтобы сын немедленно прибыл домой для серьезного разговора.
После беседы с отцом наедине и заверений, что девушка не беременна, Брукс был загнан в библиотеку, где мать засыпала его вопросами. Бедняга всеми силами пытался поведать о множестве прекрасных качеств своей избранницы, но в том не преуспел.
– Даже если она в студенческом совете, мало ли таких девушек, – сказала Марта.
– Мам, Руфи не просто в совете, она его председатель. И еще она победила в университетском конкурсе красоты. Руфи очень популярная личность. И вообще классная девушка. Знаешь, мне дико повезло, что она согласилась выйти за меня. У нее куча поклонников.
– Все это хорошо и даже прекрасно, но мы толком не знаем, из какой она семьи, откуда все они родом.
– Я же тебе рассказал.
– Да, верно, но сам посуди: пусть бы это был Мобил, Монтгомери или даже Бирмингем, это еще туда-сюда. Но Полустанок, Алабама? Страшно подумать, где они жили раньше.
– Мам, не заносись, а? И потом, они уже сто лет там не живут. По-моему, Руфи вообще никогда не бывала в Полустанке. А ее отец – известный в Мэриленде врач.
– Боже мой, он не настоящий врач, он ветеринар! Его пациенты кошки и собаки, что в них проку? Пойми, ты мой единственный сын, и я лишь забочусь о твоем будущем, твоем счастье. – Марта сделала печальное лицо. – Ох, Брукси, неужели в Атланте не найдется милой девушки тебе по нраву? Видит бог, я не кичусь своей фамилией, но – Тредгуд?[8] Похоже на объявление от порт-нихи.
– Мама!
– Ладно, ладно. Однако я не стесняюсь признать, что Колдуэллы и Ли происходят из хороших старинных родов, и мы обязаны соблюдать определенный уровень.
Брукс закатил глаза.
– Я ничего не придумываю, сын, таков закон природы. Ветеринар, которого ты так превозносишь, со мною согласится. Чистокровного рысака не скрещивают с шетлендским пони.
– Господи, ты будто из другого века! Уже никто этим не заморачивается. Вот познакомишься с ними и все поймешь.
Марта поняла, что успеха не добилась. Ошалевший от любви сын настаивал на встрече с родителями невесты.
* * *
После знакомства с Бадом и Пегги Тредгудами, специально ради этого приехавшими в Атланту, Марта, ужиная с супругом, вернулась к наболевшей теме.
– Линвуд, пока не поздно, ты должен поговорить с сыном.
– О чем?
– Ты прекрасно понимаешь. Эти Тредгуды весьма милые люди, но…
– Больше никаких «но», Марта. Парень все решил, назад он не сдаст. И не надо. На мой взгляд, девушка просто обалденная.
– Я скажу, кто она такая. Дочь ветеринара из захолустного городишки, о котором никто слыхом не слыхивал.
Линвуд прикрыл глаза и вздохнул.
– Марта, несмотря на все твои или мои сомнения, он женится на этой девушке. И мы должны приложить все усилия, чтобы сблизиться с ней и ее семьей.
– Но, Линвуд…
Он поднял руку.
– Дай мне закончить. Нравится тебе это или нет, надо принять как данность, что когда-нибудь у нас с Тредгудами будут общие внуки. Не понимаю, отчего ты так расстраиваешься. По-моему, они вполне приличные люди. Он показался мне симпатичным, весьма приятным парнем, и жена его тоже очень милая.
Марта, надувшись, помолчала и затем выложила последний козырь.
– Ладно, не хотелось этого говорить… Я попросила Герту навести справки о добром докторе и его жене, которых ты считаешь вполне приличными людьми.
Линвуд отложил вилку.
– Марта, как не стыдно…
– Да, я это сделала. Знаешь ли ты, что его мать держала придорожное кафе, этакую забегаловку? А отец, по сведениям Герты, некий Фрэнк Беннетт из Джорджии, скрылся с глаз долой еще до рождения ребенка. Бросил беременную жену на произвол судьбы. Причем это лишь родословная доктора. Поди знай, что там у его жены. Вполне возможно, родня ее укладывала рельсы или что-нибудь в этом духе.
– Этим они зарабатывали на жизнь. И что такого?
– Что такого? Как же нам сойтись с подобными людьми? У нас совершенно ничего общего. – Марта состроила гримасу. – И еще эта его чудна́я рука. А с женой его я, разумеется, никогда не покажусь в клубе.
– Почему? По-моему, она очень приятная.
– Почему? Бог ты мой, Линвуд! Эта женщина носит брюки из синтетики и коллекционирует статуэтки лягушек!
– Что?
– Ты не ослышался, лягушек! Собрала уже больше двухсот штук. Рассказывала, что недавно нашла прелестный экземпляр – квакушка в одеянии Бэтмена. Ну что тут скажешь? – Марта испустила глубокий вздох. – Я так надеялась, что Брукс войдет в какое-нибудь семейство «Кока-Колы» или «Джорджия-Пасифик»…[9] Но нет, он выбирает пустышку из никчемной семьи родом из неведомой дыры…
И тут Марта сделала нечто, совершенно ей не свойственное – расплакалась, уткнувшись в белую полотняную салфетку с монограммой.
Линвуд встал из-за стола и обнял ее.
– Ничего, все уладится, вот увидишь.
Марта подняла заплаканное лицо и кивнула.
– Просто я ужасно разочарована.
* * *
Вернувшись домой после знакомства с Колдуэллами, Бад сказал дочери одно:
– Милая, мы с мамой обожаем Брукса и необыкновенно рады вашему союзу, только помни, что ты вступаешь в мир богачей.
– Я знаю.
– Думаешь, ты к этому готова?
– Я надеюсь, папа.
– Что ж, от всей души тебя благословляем. Я обещаю прихорошиться и на венчанье выглядеть таким отцом невесты, какого еще не видывал свет.
* * *
На свадьбе, состоявшейся через полгода, Марта утешалась тем, что может представлять своего свата как «доктор Тредгуд». И молилась про себя, чтобы никто не вздумал выяснять его специальность. Что до сватьи… Она милая, но подругами им не стать.
Еженедельник Уимс
Фэрхоуп, Алабама
1986
Маленькое уточнение. Вы, конечно, слышали о моем злосчастье. Виновата я сама. Зачиталась списком покупок и не смотрела, куда иду. Сейчас уже все хорошо. Бедро починили, работает отлично.
Рубрика «Век живи – век учись». Я-то думала, что все знаю, но, оказывается, даже не представляла, насколько все мы зависим друг от друга, покуда на парковке супермаркета меня не сбил грузовик, наградив открытым переломом ноги. В ту же минуту ко мне сбежались совершенно незнакомые люди. Одна дама тотчас вызвала «скорую», другая сидела со мной и держала меня за руку. Мужчина сгонял к своему фургону, принес одеяло и укутал меня, чтоб я не сомлела. Все, как один, оставались со мной до приезда «скорой».
Позже мне сказали, что я, наверное, истекла бы кровью, если б не быстрые действия тех, кто был на парковке, водителя и бригады неотложки. Люди, которых я сроду не знала, вдруг стали самыми главными в моей судьбе. Все они старались спасти мне жизнь, а я даже не знаю их имен, кроме имени того бедолаги, что меня переехал, дай ему бог здоровья. Он ничуть не виноват, но каждый день навещал меня в больнице, удостоверяясь, что я иду на поправку.
Я вот к чему: отныне я не слушаю угрюмых пессимистов, всеми силами старающихся убедить меня, что мир наш ужасен и люди в нем злы. Да, в семье не без урода, но, уж поверьте мне, облик этого старого, пусть не идеального мира гораздо лучше того, каким его представляют.
Кстати, я тут наткнулась на высказывание Уильяма А. Уорда[10] и хочу его привести: «Господь дал тебе 86 400 секунд в каждом дне. Ты потратил хоть одну, чтобы сказать «спасибо»?»
После всего пережитого уж я-то потратила.
Еще хорошая новость: Бад и Пегги Тредгуды сообщили, что их дочь Руфи родила им внучку, которую назвали Каролиной. Господи, как летит время! Кажется, лишь вчера сама Руфи появилась на свет. Сколько же мне лет? И не спрашивайте, не скажу.
В любом случае, наши поздравления маме и малышке!
Всегда вашаДот
P. S. Поделюсь смешной шуткой, присланной Иджи: вас достали родичи? Помните, что и на отменном семейном древе есть капы.
Силвер-Спринг, Мэриленд
1989
Была суббота, в гараже Бад, разложив инструменты на верстаке, починял скворечник, когда из дома донесся истошный вопль Пегги:
– О господи! Боже мой! Бад, скорее сюда!
Схватив молоток, Бад, готовый защитить жену бог знает от чего, кинулся в дом.
– Где ты? – крикнул он.
– Я здесь!
«Здесь» оказалось кухней. Пегги сидела у окна и смотрелась в круглое зеркальце размером с оладью.
– Что случилось? Ты ушиблась?
Пегги послала мужу обвиняющий взгляд.
– Почему ты не сказал, что у меня собачья радость?
– Что у тебя?
– На, смотри. Кожа на подбородке обвисла. Вот здесь, видишь?
Бад подошел ближе и посмотрел.
– Ну что? – Пегги оттянула кожную складочку. – Явная обвислость!
Бад придвинулся вплотную.
– Я ничего не вижу, милая, – сказал он недоуменно. – Разве что маленькую припухлость.
– Никакая это не припухлость! Это обвислость! Что я, припухлость от обвислости не отличу?
Бад понял, что жена уже все решила, и он в безвыходном положении: согласится – огорчит, возразит – опять же огорчит.
Пегги рассматривала себя в зеркальце.
– Как ты раньше-то этого не заметил? Вот, смотри. – Она туда-сюда повертела головой. – Ох, я старею некрасиво.
– Душенька, ты выглядишь прекрасно и совсем не меняешься, все такая же красавица.
– Ты мой муж и смотришь на меня сквозь призму любви. Другие-то все подмечают, это уж точно.
Бад видел, что жена его расстроена неподдельно, и попытался найти способ ее утешить.
– Слушай, Рыжик, а что если я угощу тебя обедом в «Сельском уголке»? Как насчет жареной окры, спаржевой фасоли и старого доброго кукурузного хлеба? Думаю, тебя это взбодрит. Что скажешь?
– Ну да, конечно, а все вокруг будут говорить: «Вон доктор Тредгуд обедает со своей матушкой».
Бад рассмеялся и обнял жену.
– Брось, милая, все это несерьезно. Иди одевайся, а после обеда прошвырнемся по магазинам. Годится?
Пегги, большая поклонница кукурузного хлеба в «Сельском уголке» и торгового центра, не сразу, но сдалась.
– Ладно. Только обещай одну вещь.
– Какую?
– Дай слово, что никогда не будешь носить очки.
– Клянусь. Ты навеки останешься прекрасным размытым пятном.
Пегги ужасно не хотела стареть. Бада это не заботило, он любил в ней все, даже ненавистные ей конопушки. Оглядев себя, Пегги сказала:
– Я похожа на Хауди-Дуди[11].
– Женщины, глядя в зеркало, считают, что выглядят кошмарно. Мужчины в зеркало не смотрятся и уверены, что выглядят прекрасно. Чаще всего и те, и другие заблуждаются.
Курорт Каллауэй Гарденс
Пайн-Маунтин, Джорджия
28 ноября 1993
Дот Уимс не ошибалась в том, что время летит. У Каролины Ли, семилетней дочери Руфи, уже был братец Ричард четырех лет.
Нынешний День благодарения семья решила провести на курорте Каллауэй Гарденс, что в Пайн-Маунтине, Джорджия, и, взяв недельный отпуск, сняла просторный домик на берегу озера. Праздник отметили вместе с Бадом и Пегги, приехавшими из Мэриленда и теперь уже отбывшими домой.
Брукс и Руфи сидели на берегу, наблюдая, как их дети играют с другими ребятишками.
– Ты была права, сейчас я понимаю, что мне и впрямь требовался хороший отдых, – сказал Брукс. – Правда, мать до сих пор бесится, что мы пренебрегли празднованием в ее клубе. Но как же здорово было пообщаться с твоими стариками.
– Каролина, прекрати лупить брата и отдай ему панамку! – крикнула Руфи. – Я кому сказала!.. – Она повернулась к мужу. – Да, хорошо, что мы повидались. Я понимаю, как было трудно отказать твоей матери, но пусть дети знают и других бабушку с дедушкой. Одних-то они видят каждый день.
– Верно. – Брукс откинулся в шезлонге и, сбросив туфли, зарыл ступни в песок. – Знаешь, я восхищаюсь твоим отцом. Он рассказал, что с детства хотел быть ветеринаром и не позволил ничему перекрыть путь к его мечте.
– Он такой. Всегда говорил, что можно стать кем угодно, было бы желание.
Брукс погрустнел.
– Когда я был маленький, я хотел стать… только не смейся… лесничим.
– Правда? Ты никогда не говорил.
– Я пропадал в леске за нашим домом и мечтал жить в бревенчатой избушке возле озера, вдали от всей этой мышиной возни… Но мечте не суждено осуществиться.
– Почему? Я была бы рада, если б ты посвятил себя любимому делу.
Брукс улыбнулся.
– Я ни секунды в тебе не сомневался. Господи, как же мне с тобой повезло! Ты золото.
– Спасибо, милый, но я говорю серьезно. Мне не нужен огромный дом и все такое. Я хочу, чтобы ты любил свою работу.
– Я знаю. Но то была лишь детская мечта. И потом, отец рассчитывает на меня, надеется, что я приму его дело. В моем возрасте он совершил то же самое для своего отца. И ни за что на свете я не хотел бы его подвести. Он от меня зависит. Я обещал: случись что с ним, я сохраню его бизнес и позабочусь о матери. Ты умничка, что уживаешься с ней, хоть это нелегко. Поверь, так будет не всегда. – Брукс помолчал. – Последнее время я вот о чем думаю: когда дети оперятся, мы возьмем и продадим наш дом, купим себе где-нибудь хижину в горах и начнем путешествовать. Я так хочу свозить тебя в Париж, Лондон, Рим… Или обзаведемся большим автофургоном и будем колесить по Штатам, по всем примечательным местам.
– Автофургон? – изумилась Руфи. – Представляешь лицо твоей матери, когда она узнает о нашей покупке?
Брукс рассмеялся.
– Нет, лучше не представлять. Но как тебе моя идея?
– Милый, если ты этого хочешь, мы так и сделаем. Только обещай, что перестанешь так убиваться на работе. Мы с детьми тебя почти не видим.
– Даю слово, просто сейчас там страшный завал. Отец заболел, и накопилась куча нерешенных вопросов, с которыми не справится никто, кроме меня.
Тут завопила Каролина, игравшая на мелководье:
– Мама, а чего Ричард брызгается?
– Она первая начала! – крикнул Ричард.
– А вот и нет!
– А вот и да!
Руфи перевела взгляд с брызгающихся малышей на мужа.
– Я запамятовала, кто это предложил завести детей?
– Да я уж и не помню, – рассмеялся Брукс.
Бад в двух словах
Силвер-Спринг, Мэриленд
2009
Хоть белый как лунь, долговязый Бад Тредгуд оставался привлекательным мужчиной. Нынче утром он, соблюдая еженедельный воскресный ритуал, поговорил по телефону с дочерью. Дав отбой, Бад улыбнулся. Порой дочка смешила его до слез. Она вечно выдвигала совершенно безумные идеи: предлагала ему сделать модельную стрижку, купить новые очки, обзавестись протезом со всякими прибамбасами, выбросить старенькую клетчатую кофту, которой было полвека, заняться гольфом. Ничего этого он не хотел, но, поупиравшись, всегда исполнял ее желание. Ну почти всегда. Свою любимую клетчатую кофту он по-прежнему надевал, если дочери не было рядом.
Днем, когда жена прилегла отдохнуть, Бад, решив разделаться с очередным дочкиным пожеланием, сел за стол, положил перед собой чистый лист бумаги и взялся за перо.
Руфи, Каролине, Ричарду и всем, кому вдруг есть дело до старого хрыча из Алабамы.
Я начинаю свое жизнеописание или мемуары (называйте, как вам угодно) с признания, что затеял все это лишь во исполнение каприза моей дочери. Я не строю иллюзий касательно своей жизни и не считаю ее настолько значимой, чтоб была необходимость запечатлеть ее на бумаге. Однако Руфи где-то вычитала, что каждый должен записать свою жизненную историю в назидание семейным потомкам. И сделать это, покуда не отказала память. Ну вот, извольте.
Я в двух словах
Краткая история
Меня зовут Джеймс Бадди Тредгуд младший, сейчас мне семьдесят девять лет. Родился я 14 декабря 1929 года в городке железнодорожников Полустанок, штат Алабама. С момента моего прибытия в этот мир все вокруг говорили, что свет не видел такого очаровательного малыша, но потом я неоднократно слышал подобное высказывание в адрес всех других младенцев, включая не особо симпатичных.
Моя мать Руфь Анна Джемисон родилась в 1905 году в Валдосте, Джорджия. Отец мой, Фрэнк Корли Беннетт, тоже родом из Валдосты. К моему появлению на свет родители уже разошлись, и мать жила у своих друзей в Алабаме.
Хоть я никогда не видел отца, зла на него не держу. Меня официально усыновила семья Тредгудов, дав мне имя в честь их сына Бадди, который погиб еще до моего рождения. Честно скажу, у меня было очень счастливое детство. Меня растили две женщины: мать и ее лучшая подруга Иджи Тредгуд, а помогал им весь городок. Я ничем не отличался от большинства ребятишек Полустанка. В шесть лет я лишился руки по локоть, то была нелепая случайность, но происшествие это, насколько я помню, не погасило мою радость жизни. А уж питался-то я лучше всех, поскольку мать и тетя Иджи держали кафе. Если обитаешь в том же доме, голодным не останешься точно.
К несчастью, в 1947-м моя мать умерла от рака. После школы я, следуя настойчивым увещеваниям тети Иджи (в виде угрозы пинка под зад, если ослушаюсь), поступил в технический колледж, а затем перевелся в Обернский университет, где изучал ветеринарию. В 1954-м я женился на Пегги Энн Хэдли, самой красивой девушке Алабамы, о чем ни разу не пожалел. Всю свою жизнь я был с любимой. По окончании моей военной службы в 1966 году мы перебрались в Силвер-Спринг, Мэриленд. В 1964-м мы были осчастливлены появлением нашей дочери Руфи, и позже та преподнесла мне величайший дар – двух внуков, которых можно баловать.
Дочь велела пересыпать мое жизнеописание историческими фактами, и посему я сообщаю, что рос в правление президента Франклина Делано Рузвельта. Помнится, я слушал его по радио, которое наряду с еженедельным походом в кино было главной радостью моего детства. Тогда стояла Великая депрессия, но не скажу, чтобы она как-то отразилась на моей жизни. В огороде на задах кафе тетя Иджи выращивала овощи, мы всегда держали изрядно кур и свиней. Грандиозным историческим событием, которое произошло на моих глазах, стал, пожалуй, День победы над Японией в 1945 году. Когда эту новость передали по радио, весь город высыпал на улицы, люди горланили, колотя в котлы и сковородки. Из окон всех проходящих поездов высовывались пассажиры, которые во всю мочь вопили, неимоверно счастливые тем, что война окончена и ребята наши возвращаются домой. А второй самый памятный день был, наверное, в июле 1969-го, когда наши парни высадились на Луне.
У меня скопились кое-какие сбережения, но всю жизнь я обладал тем, чего не купишь ни за какие деньги: близкими, которые любили меня и которым я платил любовью в ответ.
Ну вот, пожалуй, и все, если только что-нибудь достойное упоминания не произойдет в оставшееся мне время, в чем я сильно сомневаюсь, поскольку в моем возрасте уже давным-давно едешь с ярмарки.
Короче, как говорит молодежь, я шлю огромный привет всем будущим правнукам. Чертовски жаль, что мы не свиделись, поскольку все вокруг говорят, что я самый очаровательный и веселый старик на свете. Ну, пока, желаю вам удачи во всех ваших начинаниях.
С. О. Б. (то есть Старый Очаровательный Бад)
Демобилизовавшись в чине капитана, Бад шутил, что теперь он дважды вет – ветеринар-ветеран. Когда он впервые заявил о своем выборе профессии, в успехе его сомневались многие, но только не Пегги и, разумеется, тетя Иджи. Как всегда, она поддержала его на все сто процентов и сказала одно: «Ты сможешь».
Бад был не глуп. Он понимал, что однорукому врачу придется туго. Однако это казалось пустяком по сравнению с тем, что выпало на долю другим. Бад все видел своими глазами. В 45-м с войны приходили солдаты с половиной лица, без обеих рук и ног. Некоторых била крупная дрожь, так и не унявшаяся после тяжелой контузии.
Так что, увечье Бада было, можно сказать, всего лишь «занозой в заднице», этаким досадным неудобством. К счастью, правая рука была целехонька, и многие просто поражались тому, что он лихо орудует одной рукой, помогая себе первоклассным протезом. На вопросы, как же это возможно, Пегги отвечала, что мужа выручает хорошее чувство юмора. Бад, отличавшийся очень серьезным отношением к работе, но не к собственной персоне, часто говорил: «Лучше нехватка рук, нежели мозгов».
Физический недостаток ограничил его в хирургии, зато он весьма преуспел в диагностике и терапии. Как следствие, отставному капитану предложили открыть свою клинику в Силвер-Спринг, Мэриленд. Поначалу они с Пегги думали отказаться, им не хотелось уезжать так далеко от Иджи, но предложение открывало большие возможности. Бад позвонил во Флориду и спросил, что тетушка об этом думает. «Отлично, Бадди. По-моему, замечательный вариант, – сказала она и тотчас отмела тревогу по поводу большого расстояния, которое их разделит: – Обо мне не беспокойся. Я всегда здесь. И потом, кто его знает, вдруг я возьму и нагряну к вам сюрпризом». В этом была вся тетя Иджи. Всегда полна сюрпризов.
