Фрэнк Герберт
Мессия Дюны. Дети Дюны
Frank Herbert
Dune Messiah
Children of Dune
Печатается с разрешения Herbert Properties LLC и литературных агентств Trident Media Group, LLC и Andrew Nurnberg.
© Frank Herbert, 1969, 1976
© Перевод. Ю. Соколов, 2015
© Перевод. А. Анваер, 2015
© Издание на русском языке AST Publishers, 2015
Мессия Дюны
Пауль Муад’Диб, Император-ментат, и сестра его Алия окружены таким количеством легенд, что под покровом их трудно разглядеть живых людей. Но в конце концов существовал же мужчина по имени Пауль Атрейдес и женщина, звавшаяся Алией. И они жили и совершали поступки в пространстве и времени. Пусть пророческие способности уводили их обоих за пределы привычной людям Вселенной, все равно они принадлежали к числу людей, и случавшиеся с ними реальные события оставляли реальный след в реальной Вселенной. Чтобы понять Императора и сестру его, придется усвоить, что падение их стало бы катастрофой для всего человечества. И поэтому эта работа посвящается не Муад’Дибу, не Алие… она посвящается их наследникам, – всем нам.
(Посвящение к Изречениям Муад’Диба, скопированное с Мемориальных таблиц Культа Духа Махди)
Время правления Муад’Диба породило куда больше историков, чем любая другая эра в истории человечества. Некоторые из них противились исступленному сектантству. Но нельзя отрицать – человек этот пробудил религиозное кипение на многих мирах.
Конечно же, именно судьба его воплотила в себя ход истории, со всеми идеальными и идеализированными моментами. Человек, которого звали Паулем Атрейдесом, принадлежал к древнему и великому роду. Он обладал глубочайшими познаниями в прана-бинду; мать его, леди Джессика, обучила сына всему, что знают сестры Бене Гессерит – в том числе тщательнейшему контролю за нервами и мускулами. Более того, его воспитали ментатом, а значит, интеллект его превосходил все возможности греховных компьютеров, которыми пользовались древние.
И все же в первую очередь Муад’Диб был Квисатц Хадерах – в нем достигла своей вершины генетическая программа, на которую Сестры потратили тысячелетия.
И этот Квисатц Хадерах – тот, кто мог присутствовать «сразу во многих местах» – пророк, через которого сестры Бене Гессерит намеревались управлять судьбами рода людского… этот человек стал Императором Муад’Дибом и взял в жены дочь побежденного им Падишах-Императора.
Поразмыслите над парадоксом – миг высшей славы уже таит в себе грядущее падение. Вы читали труды историков и представляете последовательность фактов. Вольные фримены Муад’Диба наголову разбили войско Падишах-Императора Шаддама IV. Они взяли верх над его личной гвардией – сардаукарами, над союзными силами Великих Домов, над войсками Харконненов и наемниками, оплаченными Ландсраадом. Муад’Диб сумел поставить на колени Гильдию Космогации, а потом возвел свою сестру Алию на престол духовной власти, которую сестры Бене Гессерит давно считали своим наследственным достоянием.
Он сумел сделать все это, но не только это.
Квизарат Муад’Диба раздул пламя религиозной войны на всю Вселенную. Да, джихад полыхал целых двенадцать лет, но по истечении их фанатики Муад’Диба покорили его власти чуть ли не все человечество.
Все это стало возможным лишь потому, что власть над Арракисом – эту планету чаще называют Дюной – позволила новому Императору овладеть предельной ценностью империи: гериатрической Пряностью, или меланжей… ядом, дающим жизнь.
Вот вам один ингредиент идеальной истории – вещество, что противодействует времени. Нет меланжи – и сестры Бене Гессерит уже не способны проявлять свою власть над человеческой психикой, над человеком. Нет меланжи – и Гильдия Космогации не в силах водить корабли через пространство. Нет меланжи – и миллионы и миллионы подданных империи умрут без привычного дурмана.
Без меланжи не мог пророчествовать и сам Пауль Муад’Диб.
Теперь нам понятно, что миг наивысшего взлета уже предвещал падение. И ответ неизбежен: точное и всеобъемлющее знание будущего сулит смерть.
В разных исторических трудах вы прочтете, что Муад’Диб пал жертвой заговора, объединившего Гильдию, сестер Бене Гессерит и сведущих в науке, но аморальных Бене Тлейлаксу, прибегнувших к помощи лицеделов. Кое-кто во всем обвиняет шпионов в окружении Муад’Диба. Многие кивают на Таро Дюны, так помешавшее провидческому оку Муад’Диба. Иные доказывают, что Императора вынудили прибегнуть к услугам гхолы – трупа, которому была возвращена жизнь, чтобы погубить Муад’Диба. И забывают, что этим гхолой стал Дункан Айдахо, приближенный Атрейдесов, погибший, спасая жизнь юного Пауля.
Кое-кто обращается к каббале Квизарата, возглавлявшегося Корбой Панегиристом. Шаг за шагом раскрывают они план Корбы, возжелавшего сделать из Муад’Диба мученика и возложить вину за это на Чани – фрименку-наложницу Императора.
Разве можно подобными методами объяснить все известные факты? Нельзя! Только учитывая смертоносную природу пророческого дара, можно понять истинную причину падения такой огромной и зоркой силы.
Будем же надеяться, что настоящее откровение послужит уроком новым историкам.
Бронсо Иксианский. Анализ истории Муад’Диба.
* * *
Между людьми и богами нет резкой грани: люди становятся богами, а боги превращаются в людей.
(«Афоризмы Муад’Диба»)
Затевая свой гибельный заговор, Скитале, лицедел тлейлаксу, не мог отделаться от прискорбного и неуместного сочувствия.
Без удовольствия обрекаю я Муад’Диба на горести и на смерть, говорил он себе.
Подобное благородство приходилось таить от соучастников. Впрочем, чувства эти всего лишь свидетельствовали, что, как и положено тлейлаксу, лицедел неосознанно отождествлял себя с жертвой, не с нападающими.
Погрузившись в безмолвное раздумье, Скитале держался поодаль. Прочие спорили о психическом яде. Разговор шел жаркий и колкий, но вежливый, в тоне безличного сопереживания, что подобает адептам великих школ, если речь идет об основных догмах.
– Когда вы сочтете, что проткнули его насквозь, – именно тогда обнаружится, что он даже не ранен!
Говорила старая Гайя-Елена Мохийам – Преподобная Мать ордена Бене Гессерит и хозяйка на Валлахе IX. Худая фигура старой ведьмы в черных одеждах покоилась в плавающем кресле слева от Скитале. Откинутый на спину капюшон ее абы открывал морщинистое лицо под серебряной шапкой волос. Из глубоких глазниц на обтянутом кожей черепе остро блестели глаза.
Все говорили на языке мирабхаса. Гласные соединяли фаланги пригнанных друг к другу согласных. Этот речевой инструмент позволял передавать известные эмоциональные тонкости. Навигатор Гильдии Эдрик как раз сделал Преподобной Матери насмешливый словесный реверанс – очаровательный образец вежливой колкости.
Скитале поглядел на посла. Тот плавал в контейнере с оранжевым газом в нескольких шагах от лицедела. Контейнер располагался прямо в центре прозрачного купола, сооруженного Бене Гессерит специально для этой оказии. Гильдиер казался рыбой в водах странного моря. Удлиненная фигура его несколько напоминала еще человеческую, несмотря на перепончатые ступни и огромные мембраны ластообразных кистей. Клапаны бака попыхивали бледным оранжевым дымком, пахло гериатрической Пряностью, или меланжей.
– Если мы решимся идти этим путем, глупость погубит нас, – проговорила четвертая из присутствующих, пока еще только потенциальная союзница. «Принцесса Ирулан, жена – всего лишь официально, – напомнил себе Скитале, – их общего врага». Красавица стояла возле бака с Эдриком. Высокая и белокурая, в великолепном одеянии из голубого китового меха и изысканно подобранной шляпке. В ушах ее поблескивали золотые диски. Держалась она с надменностью, как и подобает высшей знати, но сосредоточенная безмятежность ее свидетельствовала о самоконтроле, воспитанном Бене Гессерит.
От языковых и физиогномических нюансов мысли Скитале перешли к другим тонкостям – к месту, где они находились. Купол окружали холмы, покрытые подтаявшим снегом, в синих влажных лужах отражались лучи небольшого голубого солнца, медленно ползущего по меридиану.
Почему именно здесь? – раздумывал Скитале. Бене Гессерит ничего не делали случайно. Например, прозрачный купол выбран потому, что всякое замкнутое помещение могло бы вызвать у гильдиера нервозность. Подверженность Гильд-навигаторов клаустрофобии на любой планете объяснялась привычкой к просторам открытого космоса, в котором они обитали от самого рождения.
Но сооружать такое здание только для удобства Эдрика… впрочем, этот жест словно подчеркивал слабость Гильдии.
Так что же здесь, думал Скитале, припасено для меня?
– А вам, Скитале, разве нечего сказать? – удивилась Преподобная Мать.
– Вы хотите втянуть и меня в эту дурацкую болтовню? – спросил Скитале. – Отлично. Мы имеем дело с мессией… потенциальным. На такого не нападешь в лоб. Мученическая кончина его будет нашим поражением.
Взоры собравшихся были обращены на него.
– Вы видите опасность лишь в этом? – требовательно скрипучим голосом произнесла Преподобная Мать.
Скитале пожал плечами. Для этой встречи он выбрал простодушную круглую физиономию, жизнерадостную, с выпяченными губами, и пухлое тело. Внимательно приглядевшись ко всем остальным, он понял, что инстинктивно выбрал идеальное обличье. Только он один из присутствующих был способен изменять черты лица и телосложение. Человек-хамелеон, лицедел. Облик этот как бы позволял остальным относиться к нему свысока.
– Ну? – настаивала Преподобная Мать.
– Считайте, что молчание доставляло мне удовольствие, – произнес Скитале. – Оно лучше пустой перепалки.
Преподобная Мать откинулась назад; Скитале заметил, что она заново оценивает его. Все присутствующие глубочайшим образом были тренированы в прана и бинду, все умели управлять мышцами и нервами своего тела в недостижимой для простых людей мере. Но контроль лицедела Скитале над своим телом в такой же мере превосходил возможности собравшихся; к этому добавлялось особое симпатическое умение, глубокое проникновение мима – он умел имитировать не только внешность других людей, но и личность.
Позволив Преподобной заново приглядеться к нему и пересмотреть первоначальное впечатление, Скитале проговорил:
– Яд! – Слово это он произнес с обертонами, обозначавшими, что лишь он один, и никто более, понимает глубинный смысл этого слова.
Гильдиец шевельнулся, из шарика громкоговорителя, кружившего вокруг угла контейнера над головой Ирулан, послышался его голос:
– Но мы ведь говорим о психическом яде, не о физическом.
Скитале рассмеялся. В мирабхаса смех означает полное изничтожение оппонента, но он не старался сдерживаться.
Ирулан с тонким пониманием усмехнулась, но сузившиеся глаза Преподобной Матери говорили о зарождающемся гневе.
– Немедленно прекратите! – резко приказала она.
Скитале умолк, но теперь внимание всех было привлечено к нему: Эдрик сердито молчал, Преподобная Мать гневалась и приглядывалась, озадаченная Ирулан казалась заинтересованной.
– И как это друг наш Эдрик осмелился предположить, – начал Скитале, – что двое ведьм-гессериток, посвященных во все тайные козни Ордена, не освоили до тонкости искусства обмана?
Мохийам отвернулась и стала смотреть на стылые холмы родной планеты сестер Бене Гессерит. «Начинает понимать, – подумал Скитале. – Хорошо. Ирулан – дело другое…»
– Так вы с нами, Скитале, или же нет? – спросил Эдрик, поглядывая на него своими крошечными красными крысиными глазками.
– Дело не во мне и не в моем участии, – произнес Скитале, не отводя глаз от Ирулан. – Вы, принцесса, сейчас размышляете о том, стоило ли проделать столь дальний путь и подвергаться такому риску.
Соглашаясь, она кивнула.
– И все, чтобы обменяться банальностями с гуманоидной рыбой и поспорить с жирным лицеделом-тлейлаксу.
Покачав головой, она шагнула прочь от угла емкости, в которой шевелился Эдрик, – подальше от слишком уж густого облака испарений меланжи. Воспользовавшись удобным мгновением, Эдрик отправил в рот очередную таблетку. «Ест Пряность, дышит ею… и еще пьет ее», – подумал Скитале. Он понимал, что это неизбежно – Пряность обостряет восприятие навигатора, позволяет ему водить лайнеры Гильдии на сверхсветовых скоростях. Обостренным Пряностью внутренним оком навигатор должен отыскать такое будущее, в котором кораблю не грозит беда. Но теперь Эдрик чувствовал иную опасность, против которой бессильно даже предвидение – привычный костыль навигатора.
– Похоже, я напрасно прилетела сюда, – произнесла Ирулан.
Преподобная Мать повернулась и открыла глаза, сделавшись вдруг странно похожей на ящерицу.
Скитале перевел взгляд от Ирулан в сторону навигатора, приглашая принцессу разделить его точку зрения. Эдрик должен казаться ей отвратительным, Скитале видел это: и дерзкий взгляд навигатора, и его руки и ноги чудовища… посреди клубов оранжевого газа. Не говоря уже о его сексуальных наклонностях – нелегко, должно быть, сочетаться с таким существом, партнершу оттолкнет уже генератор поля, создавший для Эдрика невесомость.
– Принцесса, – произнес Скитале, – Эдрик с нами, а потому пророческое око вашего мужа станет менее зорким. Мы надеемся, что даже этот разговор избегнет его внимания.
– Надеемся, – подчеркнула Ирулан.
Преподобная Мать кивнула и сказала, вновь прикрыв глаза:
– Даже сами посвященные плохо понимают природу собственного предвидения.
– Я Полный Гильд-навигатор и обладаю всей положенной силой.
Преподобная открыла глаза. На этот раз она с характерным для сестры Бене Гессерит напряженным вниманием прощупывала лицедела взглядом. Она взвешивала в нем все до последней малости.
– Нет, Преподобная Мать, – вкрадчиво сказал Скитале, – я не столь прост, как мое обличье.
– Мы не понимаем природы второго зрения, – произнесла Ирулан. – Здесь есть один момент. Эдрик утверждает, что мой муж не может видеть, знать и предвидеть всего, в чем участвует навигатор. Но как далеко распространяется влияние гильдийца?
– Во Вселенной есть вещи и существа, которые проявляются для меня лишь в последствиях своего бытия, – проговорил Эдрик, и его узкий рыбий рот сжался в тонкую линию. – Я знаю, где они были… тут… там… где-нибудь еще. Как водные жители тревожат спокойные воды, так и пророк мутит время. Я знаю, где бывал ваш муж, но никогда не видал ни его самого, ни людей, по-настоящему преданных ему, разделяющих его цели. Таким покровом адепт закрывает своих друзей от других провидцев.
– Но Ирулан-то не принадлежит к числу ваших сторонников, – отвечал Скитале, глянув искоса на принцессу.
– Но всем понятно, что заговор может состояться только в моем присутствии, – настаивал Эдрик.
В интонации, используемой мирабхаса для описания механизмов, Ирулан произнесла:
– Это вполне очевидно; всему находится применение.
Неплохо! Она поняла, что от навигатора много не получишь, подумал Скитале.
– Будущее можно изменить, – сказал он, – не забывайте этого, принцесса.
Ирулан бросила взгляд на лицедела.
– Люди, преданные Паулю и разделяющие его цели, – проговорила она, – фримены из его легионов, вот кто эти люди! Я видела, как он пророчествовал перед ними, слышала их восторженные вопли: «Махди! Муад’Диб!»
Она поняла, подумал Скитале, что предстала перед судом, и наш приговор может погубить ее или сохранить ей жизнь. Наконец-то она увидела ловушку, расставленную нами.
Взгляд Скитале на мгновение встретился с глазами Преподобной Матери, и он почувствовал странную уверенность, что и она разделяет его мнение об Ирулан. Гессеритки, конечно же, накачали свою принцессу нужными знаниями, придумали ей и ложь во спасение. Но какими бы подробными ни бывали инструкции Ордена, всегда наступал такой миг, когда сестрам Бене Гессерит оставалось полагаться лишь на собственную подготовку и инстинкты.
– А я, принцесса, прекрасно знаю, чего вы добиваетесь от Императора, – заметил Эдрик.
– Кто же не знает этого? – возразила Ирулан.
– Вам хотелось бы основать новую династию, – продолжал Эдрик, словно бы не слыша ее. – Но этого не будет, если вы не примкнете к нам. Даю вам слово пророка. Император вступил в брак с вами из политических соображений, но вы никогда не делили с ним ложе.
– Так пророк еще и любитель подглядывать за постельными сценами? – отпарировала Ирулан.
– Кто не знает, что Император неразлучен со своей наложницей-фрименкой, чего не скажешь о его отношениях с супругой-принцессой, – отрезал Эдрик.
– Но она никак не может родить ему наследника, – возразила Ирулан.
– Рассудок всегда покоряется эмоциям, – пробормотал Скитале. Чувствуя приближение гнева Ирулан, он постарался, чтобы его предостережение возымело эффект.
– И она не принесет ему наследника, – с выверенным спокойствием в голосе произнесла Ирулан, – потому что в пищу ей тайно подмешивают противозачаточное средство. В чем я еще должна признаться перед вами?
– Безусловно, Императору лучше не знать об этом, – улыбнувшись, промолвил Эдрик.
– Ну, для него у меня давно заготовлена вполне правдоподобная ложь, – произнесла Ирулан. – Хотя он и чувствует истину, но бывает такая ложь, которой даже ясновидец поверит легче, чем правде.
– Принцесса, вам приходится выбирать, – произнес Скитале, – и если вы поймете наши мотивы, вам станет спокойнее.
– Пауль справедлив ко мне, – отвечала она, – я заседаю в его совете.
– И все-таки за те двенадцать лет, что вы пробыли его консорт-принцессой, – ни крохи тепла… – снова кольнул Эдрик.
Ирулан затрясла головой.
– Он низверг с трона вашего отца руками своей пресловутой фрименской орды, заставил вас выйти за себя замуж – только чтобы закрепить за собой трон, – но так и не увенчал вас короной императрицы.
– Принцесса, Эдрик пытается поймать вас на эмоциях, – произнес Скитале, – не правда ли, интересно?
На круглой физиономии лицедела она заметила дерзкую улыбку и в ответ удивленно подняла брови. Теперь – Скитале был убежден в этом – принцесса вполне уверилась в том, что, если она поддастся на уговоры Эдрика, тот своей пророческой силой укроет ее от ясновидения Пауля. Однако стоит ей повременить с согласием…
– А вам не кажется, принцесса, что Эдрик стремится сыграть в заговоре уж слишком большую роль?
– Но я ведь говорил уже, что соглашусь с любой разумной точкой зрения, если таковые будут здесь высказаны.
– И кто же будет оценивать? – скептически осведомился Скитале.
– Не хотите же вы, чтобы принцесса улетела обратно, так и не присоединившись к нам, – буркнул Эдрик.
– Он хочет, чтобы ее присоединение к нам было искренним, – проворчала Преподобная Мать. – И в наших взаимоотношениях нам следовало бы воздержаться от интриг.
Ирулан, заметил Скитале, приняла внешне расслабленную, удобную для размышления позу, убрала руки в рукава платья. Наверняка обдумывает предложенную Эриком приманку: стать основательницей династии. К тому же следует поразмыслить над тем, как заговорщики собираются обезопасить себя от нее. Ирулан предстоит взвесить многое.
– Скитале, – наконец проговорила Ирулан, – говорят, что у вас, тлейлаксу, странный кодекс чести: вы всегда оставляете своим жертвам возможность спастись.
– Да, если только они сумеют ее обнаружить, – согласился Скитале.
– А я тоже жертва? – спросила Ирулан.
Скитале коротко хохотнул.
Преподобная Мать фыркнула.
– Принцесса, – негромко, доверительным тоном, сказал Скитале, – но вы и так уже с нами. Разве это не вы доносите старшим сестрам Ордена обо всем происходящем в Императорском дворце?
– Паулю известно, что я переписываюсь со своими учителями, – отвечала она.
– Но разве не вы поставляете им материалы для пропаганды против вашего Императора? – произнес Эдрик.
Не «нашего», подумал Скитале, – «вашего» Императора. Ирулан слишком опытная гессеритка, чтобы не заметить подобной оговорки.
– Все дело в существующих силах и в их приложении, – проговорил Скитале, пододвигаясь поближе к емкости, где плавал гильдиец. – Мы, тлейлаксу, уверены, что во всей Вселенной есть только ненасытная алчущая материя, а энергия – единственное, на что можно положиться. И она обучается. Вы слышали мои слова, принцесса: энергия обучается. Это мы и называем силой.
– Но вы не убедили меня в том, что мы сумеем победить Императора.
– Мы даже и себя самих не убедили в этом, – отвечал Скитале.
– Куда ни посмотришь, – отвечала Ирулан, – всюду сила его противостоит нам. Он – Квисатц Хадерах, тот, кто присутствует одновременно во многих местах. Он – Махди, и его желания превращаются в закон для послушных миссионеров Квизарата. Он – ментат, чьи возможности превосходят величайшие достижения древних компьютеров. Он – Муад’Диб, по одному слову которого легионы фрименов вырезают население целых планет. Он – пророк, перед которым открыто грядущее. Он – обладатель того уникального набора генов, в котором так нуждается Бене Гессерит…
– Все эти его атрибуты мы знаем, – перебила ее Преподобная Мать, – знаем еще, что таким же набором генов обладает и его отвратительная сестрица Алия. Но оба они все-таки люди. А это значит, что у них есть слабости.
– Каковы же человеческие слабости Императора и пророка? – спросил лицедел. – Не таятся ли они в религиозной сути джихада? Можно ли обратить против Императора его Квизарат? И прочна ли гражданская власть Великих Домов? Способен ли конгресс Ландсраада на большее чем пустой шум?
– Вспомните о Картеле негоциантов и перевозчиков товаров, – произнес Эдрик, поворачиваясь в баке. – КООАМ – это бизнес, а бизнес там, где выгода.
– Не следует забывать и о матери Императора, – напомнил Скитале. – Насколько мне известно, леди Джессика не отлучается с Каладана, но часто сносится со своим сыном.
– Предательница, – ровным голосом произнесла Мохийам, – если бы только можно было отказаться от этих рук, которыми я выпестовала ее…
– Наш заговор предъявляет к участникам строгие требования, – сказал Скитале.
– Ну, все мы больше чем заговорщики, – возразила Преподобная Мать.
– О да, – согласился Скитале. – Еще бы, мы полны энергии и учимся на ходу. Это делает нас единственной надеждой человечества, его спасителями, – проговорил он в тоне абсолютной убежденности, что в устах тлейлаксу являлось предельной насмешкой.
Только одна Преподобная Мать оценила языковую тонкость.
– Почему же? – спросила она, обращаясь к Скитале.
Прежде чем лицедел успел ответить, Эдрик прочистил горло и произнес:
– Зачем заниматься сейчас философской чепухой? Любой вопрос, если достаточно долго докапываться до сути, сводится к одному и тому же: «Почему это происходит?» Политика, религия и торговля сходятся в конце концов к одному: в чьих руках сила. Альянсы, картели, союзы лишь гоняются за миражами, пока речь не идет о власти. Все прочее – ерунда, как должно быть ясно любому мыслящему существу.
Скитале пожал плечами: жест предназначался одной Преподобной Матери. На вопрос ответил Эдрик. Похоже, напыщенный дурак гильдиец – слабое звено в заговоре. Чтобы убедиться, что Преподобная Мать понимает это, Скитале проговорил:
– Внимательно слушая учителя, приобретаешь познания.
Преподобная Мать медленно кивнула.
– Принцесса, – с нажимом сказал Эдрик. – Выбирайте. Судьба назначила вас своим орудием, тончайшим и…
– Приберегите свою лесть для тех, на кого она сможет подействовать, – ответила Ирулан. – Вы упоминали психическую отраву, призрак которой сокрушит Императора. Объясните.
– Атрейдес победит сам себя! – прокаркал Эдрик.
– Хватит загадок, – отрезала Ирулан. – Что еще за призрак?
– Для призрака у него весьма необычный облик, – ответил Эдрик, – он обладает именем и плотью. Тело его некогда принадлежало знаменитому воину и откликалось на имя Дункан Айдахо. Теперь же его…
– Айдахо мертв, – отвечала Ирулан. – Пауль часто горевал по нему в моем присутствии. Он сам видел, как сардаукары моего отца сразили Айдахо…
– Даже терпя неудачи, – возразил Эдрик, – сардаукары вашего отца не теряли головы. Представим себе, что один из их командиров узнал погибшего и потому поступил мудро. Что он мог сделать? Есть способы использования тел, обладающих такими воинскими умениями, если только действовать быстро.
– Значит, это гхола тлейлаксу, – прошептала Ирулан, искоса поглядев на Скитале.
Почувствовав на себе ее взгляд, Скитале обратился к своему искусству лицедела – очертания лица и фигуры его вдруг расплылись, плоть потекла, принимая новый облик. Перед принцессой вдруг оказался худощавый мужчина, круглолицый, со слегка приплюснутыми чертами лица. Высокие скулы словно подпирали слегка раскосые глаза, черные волосы были взъерошены.
– Таков облик этого гхолы, – пояснил всем Эдрик, показывая на Скитале.
– То есть он – просто еще один лицедел? – спросила Ирулан.
– Подобное лицеделам не по силам – они не могут длительно сохранять принятый облик. Нет, предположим лучше, что наш сообразительный командир сардаукаров подготовил труп Айдахо для аксолотль-баков. Разве это нецелесообразно? Ведь эти плоть и нервы принадлежали одному из лучших фехтовальщиков в истории человечества, советнику Атрейдесов и военному гению. Не правда ли – потеря, ведь все это можно сохранить и использовать, если воссоздать Айдахо в качестве инструктора сардаукаров.
– Но я ничего не слышала об этом, а ведь я была среди тех, кому отец доверял.
– Ах-хх… тогда принцесса была молода, и отец ее, потерпев поражение, буквально через несколько часов продал свою дочь победителю – вами пришлось расплатиться с новым Императором, – произнес Эдрик.
– Это – с телом – и впрямь было сделано? – резко спросила она.
С мерзким самодовольством Эдрик продолжал:
– Предположим далее, что наш мудрый командир сардаукаров, понимая необходимость спешить, немедленно отослал Бене Тлейлаксу сохраненное тело Айдахо. Далее предположим, что и командир, и его люди погибли прежде, чем успели доложить обо всем вашему отцу, который все равно не смог бы этим воспользоваться. И факт остался незамеченным, ведь труп Айдахо – только плоть, оказавшаяся в руках тлейлаксу. Переправить же его можно было только на лайнере. А мы, гильдийцы, всегда знаем, что перевозят на наших кораблях. И раз мы узнали об этом, разве не следовало и нам проявлять мудрость – приобрести этого гхолу для подарка Императору?
– Вы, конечно, так и поступили, – утвердительным тоном сказала Ирулан.
Скитале вновь принял вид простодушного толстяка и добавил:
– Да, мы поступили так, как сообщил сейчас наш старинный друг.
– Какой психологической обработке был подвергнут Айдахо? – спросила Ирулан.
– Айдахо? – переспросил Эдрик, поглядев на тлейлаксу. – Скитале, разве мы покупали у вас Айдахо?
– Мы продали вам существо по имени Хейт, – ответил Скитале.
– Действительно, Хейт, – подтвердил Эдрик. – А почему вы его продали нам?
– Потому что однажды нам случилось вырастить своего собственного Квисатц Хадераха, – проговорил Скитале.
Быстро повернув голову, Преподобная Мать укоризненно поглядела на него.
– Вы не говорили нам об этом.
– А вы и не спрашивали, – отвечал Скитале.
– И как вы одолели этого вашего Квисатц Хадераха? – спросила Ирулан.
– Существо, затратившее всю жизнь, чтобы воплотить собственное представление о себе, скорее предпочтет умереть, чем превратиться в собственную противоположность.
– Я не понимаю… – начал Эдрик.
– Он покончил с собой, – буркнула Преподобная.
– Внимательнее слушайте меня, Преподобная, – предупредил Скитале, воспользовавшись интонацией, гласящей: ты не объект для секса, никогда не была объектом для секса, не можешь быть объектом для секса.
Тлейлаксу ожидал реакции на вызывающий тон. Она не должна заблуждаться относительно его намерений. Гнев не должен помешать ей понять, что, зная отношение Сестер к продолжению рода человеческого и его генетике, тлейлаксу, конечно же, не мог сделать подобного выпада. Однако дерзость его отдавала площадной бранью, что вовсе не свойственно тлейлаксу.
Поспешно используя успокоительные возможности мирабхаса, Эдрик попытался сгладить ситуацию:
– Скитале, вы ведь говорили нам, что продали Хейта только потому, что разделяли наши намерения.
– Эдрик, помолчите, пока я не разрешу вам говорить, – сказал Скитале. А когда гильдиец начал было протестовать, Преподобная Мать отрезала:
– Заткнитесь, Эдрик!
Эдрик отодвинулся в глубь емкости, нервно дергая конечностями.
– Никакие наши преходящие эмоции не имеют даже малейшего отношения к решению насущной проблемы, – произнес Скитале, – они только мешают мыслить. Что можем испытывать мы, кроме страха, который, собственно, и заставил нас собраться?
– Мы понимаем это, – отвечала Ирулан, оглядываясь на Преподобную Мать.
– И все мы должны понимать опасность, связанную с ограниченностью нашей защиты, – проговорил Скитале. – Оракул не может предотвратить того, что выше его понимания.
– А вы предусмотрительны, Скитале, – произнесла Ирулан.
Нельзя, чтобы она догадалась, насколько предусмотрителен… подумал Скитале. Потом, когда все закончится, в нашем распоряжении окажется Квисатц Хадерах, которого можно будет контролировать. Все прочие ничего не получат.
– Откуда же у вас взялся Квисатц Хадерах? – спросила Преподобная Мать.
– Мы экспериментировали с разнообразными чистыми субстанциями, – отвечал Скитале. – С абсолютным добром и злом. Полный негодяй, получающий наслаждение только от причиняемой им людям боли и ужаса, может послужить любопытным объектом для познания.
– А ваши тлейлаксу случайно не поработали над старым бароном Харконненом, дедом Императора? – спросила Ирулан.
– Мы тут ни при чем, – отрезал Скитале. – Просто творения самой природы зачастую не менее смертоносны, чем наши. Собственные произведения мы помещаем в условия, в которых их удобно изучать.
– Я не позволю третировать себя! – запротестовал Эдрик. – Разве не я защищаю это сборище от…
– Видите? – перебил его Скитале. – И это его верные суждения нас укрывают? Хотелось бы знать, какие…
– Я хочу немедленно обсудить способ передачи Хейта Императору, – настаивал Эдрик. – На мой взгляд, Хейт является воплощением старого морального кодекса, который Атрейдес усвоил еще в юности на своей родной планете. Можно предположить, что Хейт позволит Императору расширить свой взгляд на мораль, очертить и положительные, и отрицательные моменты в религии и жизни.
Скитале улыбнулся, окинув компаньонов благодушным взглядом. Все шло в соответствии с его ожиданиями. Старуха Преподобная орудовала эмоциями, как ятаганом. Ирулан идеально подходила для своей несостоявшейся роли – неудачливая креатура Бене Гессерит. Эдрик – всего лишь шапка-невидимка, не более: он только скрывает собравшихся от Императора. Теперь навигатор лишь угрюмо молчал в ответ на общее невнимание.
– Так, значит, этот Хейт должен отравить психику Пауля? – спросила Ирулан.
– Примерно так, – ответил Скитале.
