Фриц Ройтер Лейбер
Корабль отплывает в полночь
Корабль отплывает в полночь[14]
Это рассказ о прекрасной женщине.
И о чудовище.
А еще о четверке глупых, эгоистичных, вообразивших, что постигают жизнь, обитателей планеты Земля. Эс считала себя художницей. Юджин занимался изучением атомов, сражаясь при этом сам с собой, а заодно и со всем миром. Луи – философствовал, а Ларри – это я – пытался писать книги…
Мы познакомились с Эллен душным августовским днем. Я прекрасно помню, когда это все начиналось, поскольку как раз в то время привычно сонная жизнь нашего городка на Среднем Западе была растревожена целой вереницей самых разнообразных пугающих событий. Такие события часто влекут за собой появление в газетах не совсем обычных статей – или же сами возникают вследствие публикации там сообщений о всякой невероятной всячине. Подчас совсем невозможно определить, как же обстоит дело в действительности. Кто-то из прохожих видел летящие в небе диски, сопровождаемые какими-то странными звуками. На факультете геологии местного колледжа пробовали разыскать следы метеорита. А один фермер, живущий по эту сторону заброшенных угольных ям, поднял шум из-за того, что какое-то существо, «большое и бесформенное», переполошило его курятник и напугало жену. Мужчины со всей округи даже вооружились дробовиками и группами прочесали всю местность – впрочем, без какого-либо результата. Но истории о «чудовище» остались жить в их памяти. В городе тоже не были в стороне от этих событий. Там воображение питалось рассказами о «грабителе-гипнотизере», вполне, правда, добродушном парне, который ослеплял своих жертв вспышкой каких-то невероятных огней и ночью после этого напевал перед их домами песни нежных сирен. Школьницы целую неделю вопили в два раза громче после наступления темноты, мужчины храбро расправляли плечи при виде незнакомцев, а женщины, погасив свет, выглядывали на улицу сквозь крошечные щелки в занавесках.
Луи, Эс и я зашли в библиотеку колледжа за Юджином и решили, что перекусим, прежде чем пойдем по домам.
Мы обсуждали местные страсти. Тогда интерес к ним начал постепенно стихать, но в разговоре леденящие душу намеки на нечто сверхъестественное охлаждают умы даже в самый жаркий и неподходящий для серьезных размышлений месяц года. Мы ввалились в единственный в нашем городе приличный ночной ресторан (впрочем, возможно, он потому нам так нравился, что туда ходили «дикие» студенты) – и там мы обнаружили, что у Бенни появилась новая официантка.
Она была красива, даже слишком непривычно красива для Бенни. Шапка светло-золотых кудряшек, прекрасное, аристократическое сложение (по жадному взгляду Эс я понял, что она уже видит, как станет ее лепить). А еще пара самых задумчивых и мягких в мире глаз.
Она подошла к нашему столику и молча ожидала, что мы закажем. Может быть, оттого, что ее красота потрясла нас, мы очень старательно разыгрывали наш любимый спектакль: «Интеллектуалы подробно и терпеливо разъясняют свои пожелания тупоголовому пролетарию». Она выслушала, кивнула и вскоре вернулась с нашими заказами.
Луи попросил только чашку черного кофе.
Она принесла ему еще половинку дыни.
Луи некоторое время внимательно рассматривал ее, затем удивленно хихикнул.
– Знаете, мне действительно хотелось дыни, – сказал он. – Но я даже и не подозревал об этом. Вы, наверное, сумели проникнуть в мое подсознание.
– Подсознание? Что это? – спросила девушка низким красивым голосом с интонацией, чем-то напоминавшей то, как говорил Бенни.
Расправляясь со своей дыней, Луи пустился объяснять так, будто перед ним была ученица начальной школы.
Она не дослушала его до конца и спросила:
– А как вы его используете?
Луи, который отличался остроумием, отвечал:
– Не я его, а оно меня использует.
– Это так и должно быть?
Никто из нас не знал, как ответить на этот вопрос, и, поскольку в нашей компании я считался блестящим специалистом по общению с низшими классами, чтобы вывести нас всех из тупика, я спросил:
– Как вас зовут?
– Эллен, – ответила она мне.
– Вы уже давно здесь работаете?
– Да, несколько дней, – ответила она, отходя к стойке бара.
– А откуда вы?
Она развела руки в стороны:
– Ну… оттуда…
И в этот момент Юджин, любивший пошутить на фантастические темы, спросил:
– Может, вы прилетели на летающей тарелке?
Она оглянулась на него и сказала:
– Вы шутите.
И тем не менее она все время крутилась около нашего столика: то подсыпала сахар в сахарницу, то делала еще что-нибудь столь же несерьезное. А мы разговаривали о самых возвышенных и интеллектуальных вещах: каждый из нас с радостью плел паутину своих самых любимых рассуждений из наполовину недосказанных фраз, произнесенных на только нам понятном жаргоне. Мы очень даже чувствовали ее присутствие.
Когда мы уже уходили, случилось что-то необычное. В дверях мы все как по команде оглянулись. Эллен стояла за стойкой. И смотрела на нас. А глаза ее больше не были сонными и мечтательными, они сияли напряженным вниманием. Девушка улыбалась. Я касался локтем голой руки Эс – дверь была узкой – и вдруг почувствовал, как Эс вздрогнула. И через мгновение она вздрогнула еще: Юджин, стоявший рядом с ней с другой стороны, сжал ее другую руку, которую держал в своей (они были кем-то вроде любовников).
Несколько секунд все мы видели одну только Эллен. Затем она опустила глаза и стала вытирать тряпкой стойку бара.
По дороге домой мы вели себя непривычно тихо.
На следующий вечер мы снова отправились к Бенни – чуть раньше, чем накануне. Эллен там была, и была она так же прекрасна, как в наших воспоминаниях. Мы обменялись с ней еще несколькими короткими и шутливыми фразами, и голос ее уже совсем не напоминал голос Бенни. А еще мы устроили в ее честь настоящий интеллектуальный фейерверк. Перед уходом к стойке, где стояла Эллен, подошла Эс, и они о чем-то тихонько говорили. Выслушав Эс, Эллен кивнула.
– Ты что, просила ее позировать тебе? – спросил я Эс, когда мы вышли на улицу.
Она кивнула и прошептала с восторгом:
– У этой девушки самая великолепная фигура на свете!
– Не только на этом свете, но еще и на том, – ворчливо подтвердил Юджин.
– И совершенно потрясающей формы череп, – закончила свою мысль Эс.
Было нисколько не удивительно, что из всех нас именно Эс первая заговорила с Эллен. Как и все интеллектуалы, мы были людьми стеснительными и только и делали, что вечно возводили барьеры между собой и другими людьми. Мы упрямо хватались за юность и студенческую жизнь, хотя все, кроме Юджина, уже давно окончили колледж. Вместо того чтобы вступить в настоящую жизнь, мы существовали за счет наших родителей, делая время от времени разные несерьезные научные работы для того или иного преподавателя. У Эс, правда, было несколько частных учеников. Но при этом здесь, в нашем родном городке, мы занимали определенное положение. Нас считали ужасно умными и искушенными, чем-то вроде местной богемы, хотя, видит бог, мы были чем угодно, только не богемой. А ведь стоит нам уехать из города и попасть в реальную жизнь, и мы раз и навсегда затеряемся в толпе.
Знаете, если честно, мы боялись расстаться с нашим миром. Мы боялись, что все наши хваленые способности и проекты окажутся самым обычным мыльным пузырем. Что же касается серьезных достижений и успехов, у нас их просто не было. Эс была весьма средним скульптором; учиться у больших мастеров она не хотела, особенно у тех, кто еще жив, – боялась, что лишится таким образом своей (на мой взгляд, крошечной и неестественной) индивидуальности. Луи вовсе не был философом; он просто развивал в себе некий интеллектуальный энтузиазм по поводу мыслей и высказываний других людей, благодаря чему находился постоянно в состоянии лихорадочного и совершенно бесполезного возбуждения. Лично я защищался от жизни своими обширными познаниями и позой циника; я знал кучу разных разностей, я мог рассуждать на какую угодно тему, но еще и всегда мог доказать, что тратить на это силы не стоит. Что касается Юджина, он был лучшим – и одновременно самым дурным человеком среди нас. Немного моложе остальных, он все еще учился и добился определенных успехов в ядерной физике и математике. Но что-то – возможно, его маленький рост или пуританское воспитание, которое он получил на ферме своего отца, – делали его неуравновешенным и подверженным смене настроений. А еще он был склонен к грубостям и физическому насилию, что грозило ему рано или поздно крупными неприятностями. Его даже лишили водительских прав за слишком лихую езду, а нам порой приходилось вмешиваться, причем однажды неудачно, чтобы его не избили до полусмерти в каком-нибудь баре.
Мы много разговаривали о нашей «работе». На самом же деле гораздо больше, чем было необходимо, мы тратили время на чтение журналов и детективных историй, на безделье и спиртное, на бесконечные интеллектуальные разговоры и споры.
Если же у нас и были какие-либо достоинства, так это верность друг другу, хотя вовсе не надо быть циником, чтобы признать, что мы отчаянно нуждались в аудитории, коей друг для друга и являлись. И все же искренность в наших отношениях была.
Короче говоря, как и большинство людей на нашей планете, где мысль еще только начинает просыпаться и осознавать свою многовековую слепоту и скованность различными путами и где только теперь люди сумели хоть краешком глаза увидеть, какое потрясающее будущее их ждет, мы были ужасно трусливы и поверхностны, тщеславны и претенциозны, ленивы и эгоистичны.
Если учесть, как глубоко завязли мы в этом болоте, влияние, которое оказала на нас Эллен, было совершенно неожиданным. Прошел только месяц со дня нашего знакомства с ней, а наше отношение к миру вдруг смягчилось, нас стали по-настоящему интересовать люди, а сами мы перестали их бояться, и к тому же мы начали заниматься настоящей творческой работой. Удивительные достоинства для никому не известной официантки?
И вовсе она не взяла нас в оборот и не показала нам пример – ничего в этом роде не было. Как раз наоборот. Мне кажется, за все время, что мы ее знали, Эллен не сказала и дюжины существенных вещей. Она скорее напоминала человека, ведущего телевизионные обсуждения литературных новинок; он никогда не высказывает своего мнения, зато очень умело заставляет других поделиться мыслями – этакая интеллектуальная повитуха.
Ну, например, Луи, Юджин и я заходили в студию к Эс, когда Эллен одевалась за ширмой или пила кофе после сеанса позирования. Мы тут же начинали что-нибудь обсуждать, а Эллен, еще одна тень в старой комнате с огромными потолками, задумчиво слушала нас. А потом начинала задавать свои необычные, почти несерьезные вопросы, каждый из которых, однако, почему-то раскрывал перед нами новые горизонты мысли. И каждый раз, когда в баре «Голубая луна», или под институтскими кленами, или, скажем, наблюдая, как плещется вода в заброшенных угольных ямах, мы заканчивали нашу дискуссию, то обязательно приходили к какому-то серьезному выводу. Прежде мы прекращали свои рассуждения, устало пожимая плечами или цинично понося мир, а то и просто напиваясь в барах, когда было совершенно непонятно, что же надо делать. Теперь же у нас почему-то всегда был план: факты надо было проверить, что-то надо было написать, обдумать или попробовать.
А кроме того – люди! Смогли бы мы так приблизиться к людям, если бы не Эллен? Без нее старина Гас так и остался бы для нас древним подслеповатым мойщиком посуды в ресторане Бенни. А благодаря Эллен он стал для нас тем, чем на самом деле и был, – романтической фигурой, человеком, избороздившим семь морей, охотившимся за золотом в Ориноко, имевшим в качестве носильщиков двадцать женщин из индейских племен – ведь мужчины были слишком ленивы и горды, чтобы наниматься в услужение. Этот человек гордо возглавлял свой отряд амазонок, осторожно неся на руках только что рожденное одной из женщин дитя, – ведь единственное, что мужчине дозволялось нести в руках без ущерба для своей репутации, – это маленький мальчик.
Даже Юджин немного смягчился в своем отношении к окружающему его миру. Я помню, когда два красавчика – водители грузовиков – попытались заигрывать с Эллен в «Голубой луне», Юджин моментально стиснул зубы, в глазах у него потемнело и он уже начал расправлять плечи, а я приготовился к скандалу. Но Эллен сказала словечко одним, другим, мягко рассмеялась и начала задавать свои вопросики. Через десять минут все успокоились, и наша четверка узнала о вещах, о которых мы раньше и представления не имели: о темных шоссе, двигателях и гордых мрачных водителях, темпераментом так похожих на Юджина. Но особенно заметно было влияние Эллен на личность каждого из нас в отдельности. Скульптуры Эс получили совсем иной размах. Она забыла про свои любимые манерные мелочи и стала использовать в работе старые разумные методы. Очень быстро у нее появился новый стиль: с одной стороны, классический, а с другой – устремленный в будущее. Сейчас Эс становится известной, и работы ее хороши, но то волшебство, которым был наполнен ее «Элленический период», безвозвратно куда-то исчезло. Это очарование еще живо в тех вещах, которые она сделала тогда, – особенно в изображениях обнаженной Эллен, в работах, пронизанных безмятежностью и целеустремленностью лучших произведений Древнего Египта. Впрочем, было в них что-то еще, что очень трудно объяснить словами. Когда у нас на глазах бесформенный комок глины, подчиняясь рукам Эс, превращался в изображение Эллен, мы чувствовали, что каким-то необъяснимым образом Эллен вдруг превращается в Эс, а Эс – в Эллен. Их отношения были такими прекрасно-уточненными, что даже Юджину не к чему было придраться и найти повод для ревности.
В то же самое время Луи оставил свои дурацкие философские развлечения и нашел для себя поле деятельности, к которому он стремился всю жизнь, – соединение семантики и интроспективной психологии, занимался приведением в систему хаотического внутреннего мира человека и его жизненного опыта. И хотя его нынешние рассуждения уже лишены той блестящей легкости, которая была характерна для них, когда Эллен была рядом, он все равно упрямо продолжает заниматься своими изысканиями, которые в конечном счете могут привести к возникновению большого количества новых слов не только в области психологии, но и в самом английском языке.
Юджин же тогда еще не созрел для творческой работы, но из просто одаренного студента превратился, к огромному удивлению преподавателей, в очень трудоспособного блестящего будущего ученого. И даже, несмотря на тучи, омрачающие сейчас его жизнь и репутацию, он сумел найти себе достойное занятие и принимает участие в разработке какого-то серьезного проекта в ядерной физике. Что касается меня, я действительно начал писать. Этим все сказано.
Иногда мы пытались рассуждать о том, в чем же заключается секрет влияния на нас Эллен, хотя тогда мы ни в коей мере не считали все наши достижения ее заслугой. У нас была своего рода теория о том, что Эллен являлась совершенно «естественной» личностью, «благородным дикарем» (из кухни), неким мостом в мир простой реальности. Эс как-то сказала, что вряд ли детство Эллен омрачали фрейдистские мотивы; не знаю, правда, что именно она имела в виду. Луи говорил о невероятной храбрости Эллен, а Юджин – о том, какой замечательный эффект может иметь красота.
Интересно, что в наших разговорах мы никогда не касались того странного, как бы наэлектризовавшего нас всех мгновения в первый вечер, когда мы познакомились с Эллен, того необъяснимого чувства, которое заставило нас всех оглянуться в дверях ресторана. В этом вопросе мы все хранили какое-то непонятное молчание. И ни один из нас не высказывал вслух уверенности, что все наши социальные и психоаналитические теории и гроша ломаного не стоили, когда дело касалось Эллен, и что она обладала такой силой чувства и ума (главным образом скрытой), которая делала ее совершенно не похожей ни на одного жителя нашей планеты, что она скорее походила на существо из другого, более разумного и прекрасного мира.
В этой уверенности нет ничего необычного, если уж честно. Каждый, кто влюблен, считает свою возлюбленную существом из другого мира. А теперь я, пожалуй, смогу объяснить вам секрет воздействия Эллен на меня (но не на остальных). Все было очень просто. Я любил Эллен, и я знал, что она любит меня. Вот и все.
Это случилось почти месяц спустя после нашей первой встречи. Мы организовали небольшую вечеринку у Эс. Поскольку машина была только у меня, мне поручили встретить Эллен, когда она закончит работу у Бенни. По дороге мы проезжали дом, с которым у меня были связаны неприятные воспоминания. В этом доме жила девушка, в которую я был когда-то безумно влюблен и которая меня отвергла. (Нет, чтоб быть честным до конца, это я ее отверг, хотя и очень любил, отверг из какой-то трагической трусости, и воспоминание об этом до сих пор жжет мне сердце.) Должно быть, Эллен поняла что-то по выражению моего лица, потому что мягко сказала:
– В чем дело, Ларри?
А когда я не ответил на вопрос, она спросила:
– Это связано с девушкой?
Ее сочувствие было таким искренним, что я сломался и рассказал ей эту историю, сидя в припаркованной темной машине напротив дома Эс. Я пережил все снова, весь свой позор от начала до конца. Закончив рассказывать, я поднял голову. Свет уличного фонаря создавал бледный ореол вокруг головы Эллен, а еще он падал на белый ангорский свитер. Верхняя часть ее лица была в тени, освещены были лишь губы и узкий, как у лисички, подбородок.
– Бедняжка, – сказала она, и через секунду мы уже целовались, а внутри у меня расцветало чувство бесконечного облегчения, силы и отваги.
Чуть позднее она сказала мне то, что даже в тот момент показалось мне очень разумным.
– Пусть все останется между нами, Ларри, – сказала она. – Давай никому ничего не скажем. Ни полслова, ни намека, ладно? – Она помолчала, а потом добавила немного грустно: – Боюсь, что им это не понравится. Надеюсь, когда-нибудь потом, но не сейчас.
Я знал, что она имеет в виду. Юджин, и Луи, и даже Эс были самыми обычными людьми и совершенно неразумными в проявлении своей ревности. Известие о том, что у нас с Эллен роман, бросило бы тень на нашу почти детскую дружбу. (Причем отношения Юджина и Эс нисколько не вредили нашей дружбе. Эс была довольно-таки сдержанной и неуклюжей девушкой, и мы с Луи редко завидовали бедному, вечно недовольному жизнью Юджину.)
Поэтому, когда мы с Эллен влетели в квартиру Эс и услышали, как все поносят Бенни за то, что он заставляет Эллен так много работать, мы радостно согласились с ними, обозвав его небритой бессердечной скотиной, и через некоторое время наша вечеринка была уже в полном разгаре, мы все смеялись и что-то горячо обсуждали. И никто не мог догадаться, что в отношениях нашей четверки появилось нечто новое и весьма приятное.
После этого вечера моя жизнь совершенно изменилась. У меня была девушка. Эллен была для меня (почему бы не произнести вслух банальность, если это правда) богиней, но еще и искренней почитательницей, она была моей рабыней и госпожой, моим вдохновением и утешением, моим спасительным убежищем – о, я мог бы написать целые трактаты о том, чем Эллен была для меня. Наверное, я буду всю жизнь посвящать ей свои книги.
Я мог бы заполнить целые страницы описанием одного лишь мгновения, проведенного с Эллен. Я мог бы умереть, предаваясь горестным воспоминаниям о наших чувствах. Луч солнца, запутавшийся в ее волосах. Стук ее каблучков по асфальту. И свет, которым она наполняла мою убогую комнату. Неземное выражение ее лица во сне.
И еще я понимал, что любовь Эллен оказывает огромное влияние на мой ум. Мои мысли как бы освободились от своих пут и устремились в огромный космос. Вот я рядом с Эллен, наши руки едва касаются в темноте, а лунный свет, пробивающийся сквозь пыльное окно, чуть серебрит ее волосы. И вдруг мое сознание уносится куда-то в необъятную высь, мечется, как насекомое с радужными крылышками, и передо мной открываются миллионы сияющих миров. Я преодолевал вдруг все страшные неприступные преграды, существовавшие в сознании человека с пещерных времен.
А иногда вселенная превращалась в сказочную паутину, которую плетет Время. Я, конечно же, не мог всего этого видеть, никто не смог бы увидеть и миллионной доли, будь у него в запасе даже целая вечность, – но каким-то образом я пережил самые невероятные ощущения в своей жизни, воспоминание о которых останется со мной навсегда.
Время от времени холодная красота этих мгновений становилась невыносимой, и меня вдруг пронизывал необъяснимый ужас. Тогда окружающая меня реальность превращалась в кошмар, и я бы нисколько не удивился, если б глаза Эллен вдруг засветились потусторонним светом, или ее волосы ожили и зашевелились наподобие змей, или если бы ее руки стали извиваться в неестественном танце, а прекрасная кожа ее лица вдруг исчезла, превратившись в нечто невозможно и необъяснимо отвратительное.
Потом это мгновенно проходило, и мои ощущения снова наполнялись очарованием, тем более сильным, чем страшнее был пережитый только что ужас.
Сознание мое снова дремлет, но я еще помню вкус внутренней свободы, которую дала мне любовь Эллен.
У вас может сложиться впечатление, что мы с Эллен проводили ужасно много времени наедине. Вовсе нет (как мы могли?) – мы же были членами нашей Компании. Но мы встречались достаточно часто. Эллен умела очень здорово все устроить. Ни у кого не возникало ни малейшего подозрения на наш счет.
Видит бог, мне никогда не хотелось признаться и рассказать Компании о нашей любви. Но я всегда вовремя вспоминал о предупреждении Эллен и понимал, что она совершенно права.
Давайте посмотрим правде в глаза. Мы все страшные собственники, к тому же страдающие огромным тщеславием. Как отдельные личности, мы нуждаемся во внимании. Мы делаем все, чтобы нами восхищались. Мы умираем или, наоборот, победоносно процветаем в зависимости от того, обожают нас или мы просто вызываем симпатию. Мы слишком многого требуем от тех, кого любим. Мы хотим, чтобы они всегда тешили наше самолюбие.
Если же ты одинок, а кого-то, живущего рядом с тобой, любят и ты узнаешь об этом, в тебе проснется жадный ребенок, дикарь, рассерженный пуританин, который мстительно поджимает губы. Тут ты начинаешь кипеть, презирать и ненавидеть всех вокруг. Нет, я, конечно же, понимал, что остальным знать наш с Эллен секрет нельзя. Ни Луи, ни даже Эс. А что касается Юджина, чье сознание было определено его воспитанием, то он был бы просто шокирован, если бы узнал о наших отношениях. Видите ли, считалось, что мы являлись в некотором роде «дикими», богемой. На самом же деле мы были очень сдержанными людьми. Особенно Юджин.
И я знал, какой бы была моя реакция, если бы я узнал, что Эллен стала девушкой Луи или Юджина. Вот и все.
Говоря по правде, я испытывал огромное восхищение нашей Компанией, потому что они сумели добиться успеха самостоятельно, в то время как причиной моих побед была любовь Эллен. Они развивали свой ум, становились созидателями, работали, преодолевая трудности, – и все это без той награды, которую получал я. Честно говоря, не знаю, чего бы я сумел добиться, не будь со мной Эллен. К моему восхищению Луи, Эс и Юджином примешивался какой-то непонятный мне ужас.
А как мы путешествовали! Мы создали свой воображаемый мир, где пышно цвели мысли, которые не были ни тщеславными, ни эгоистичными; нас интересовала только работа и те радости, которые она приносит. Наша Компания превратилась в своеобразное увеличительное стекло, через которое так интересно рассматривать мир.
Любая группа людей может стать таким увеличительным стеклом, стоит им только захотеть. Но почему-то с другими ничего подобного не происходит. Им не хватает подходящего вдохновителя.
У нас была Эллен.
Мы часто мысленно возвращались к загадке ее влияния на нас. Она и сама была настоящей загадкой. Мы были знакомы с ней уже полгода, но так ничего и не смогли узнать о ее прошлом. Она даже мне ничего не хотела о себе рассказать. Она побывала в «разных местах», она любила путешествовать. Ей нравились «люди». Она рассказывала нам массу поразительных историй, но принимала ли она в них участие или просто слышала их у Бенни, никому не было известно. (А вообще-то, она была великолепной рассказчицей.)
Иногда мы пытались заставить ее рассказать нам о своем прошлом. Но она с легкостью обходила все наши вопросы, а мы не настаивали.
Разве можно подвергать допросу Красоту?
Нельзя требовать, чтоб телевизионный ведущий при обсуждении литературных новинок высказывал свое мнение.
Богиню не полагается расспрашивать о ее прошлом.
И все же мы чувствовали себя немного не по себе из-за того, что ничего не знали об Эллен. Она появилась среди нас, но ведь так же неожиданно могла и исчезнуть.
Если бы мы не были настолько заняты проблемами своего творчества, мы бы начали беспокоиться. А я, если бы не был так счастлив и не считал, что жизнь просто великолепна, – я бы гораздо более настойчиво приставал к Эллен с предложением стать моей женой и не удовлетворился бы ее ответом:
– Не сейчас, Ларри.
Да, она была настоящей загадкой.
И у нее были свои капризы.
Во-первых, она ни за что не хотела оставить работу у Бенни, хотя могла бы с легкостью получить другую, лучшую работу. Она говорила, что заведение Бенни является для нее окном, выходящим на главную улицу жизни.
Кроме того, она время от времени уходила в довольно-таки длительные походы, в любую погоду, даже если был сильнейший снегопад. Однажды я встретил ее, когда она возвращалась из одного такого похода; я очень волновался и попытался отругать ее. Но она только улыбнулась.
А еще, когда наступили весна и лето, она никогда не купалась с нами в нашей любимой заброшенной угольной яме. Угольные ямы – это такие места, где уголь добывали прямо с поверхности. Давным-давно огромные ямы были заброшены и постепенно наполнились водой, а по их краям выросли деревья и трава. Купаться там было одно удовольствие.
Но Эллен ни за что не соглашалась искупаться в нашей самой любимой яме, которая была больше других, но почему-то при этом почти безлюдной, – а в этом году вода там стояла особенно высоко. Конечно же, мы ходили купаться в другие места – из-за нее, а Луи часто подсмеивался над ней, утверждая, что она упорно не желает купаться в нашей любимой яме из-за того, что именно здесь неподалеку и жил тот фермер, который видел странное и так напугавшее его семью существо.
– Может быть, чудовище сидит на дне ямы, – говорил он. – Может, это какой-нибудь инопланетянин, появившийся у нас на летающей тарелке.
Он сказал это теплым летним вечером, после того как мы наплавались в новой угольной яме и обсыхали, лежа на ее краю и покуривая. Замечание Луи настроило нас на рассуждения о существах из других миров, тайно посещающих нашу Землю, и об их проблемах, особенно о том, как они станут маскироваться.
– А может быть, они просто наблюдают нас с некоторого расстояния, – сказал Юджин, – при помощи телевидения и сверхчувствительных микрофонов.
– Или с помощью ясновидения и телепатии, – задумчиво проговорила Эс, которая очень интересовалась вопросами парапсихологии.
– Но в действительности оказаться среди людей… – пробормотала Эллен. Она лежала на спине в белом купальнике, заглядывая куда-то далеко-далеко за облака. Ее смуглая кожа приобрела на солнце такой оттенок, который в сочетании с роскошными волосами делал ее просто неотразимой. Неожиданно с пугающей ясностью я увидел, как великолепно ее по-кошачьи гибкое тело.
– Ну, у этого существа в таком случае должна быть уж особенно сложная пластическая маскировка, – с сомнением начал Юджин.
– Знаешь, существует же мнение, что жители Земли – это просто опустившиеся колонисты с других планет.
– Или этот самый инопланетянин может вселиться в кого-нибудь из людей, – заявил Луи. – Забраться в сознание или даже в тело.
– А может взять и создать себе новое тело, – сонно проговорила Эллен.
Это было одним из тех немногих заявлений, которое Эллен сделала за время нашего знакомства.
Затем мы стали обсуждать поведение такого инопланетного существа. Станет ли оно пытаться уничтожить людей, или смотреть на нас как на низшие существа, или изучать нас, а может быть, станет развлекаться за наш счет; впрочем, кто его знает, что оно станет здесь делать.
Вот в этом месте Эллен снова вступила в разговор, глядя куда-то вдаль и улыбаясь:
– Я знаю, вы все ужасно потешались над комиксами, где марсианское чудовище гонялось за земными красотками. А вам никогда не приходило в голову, что существо из другого мира может просто взять и полюбить одного из вас?
Вот еще одно позитивное утверждение из тех немногих, что Эллен сделала в нашем присутствии.
Идея была очень соблазнительной, и мы попытались вовлечь Эллен в обсуждение подробностей, но она только отмалчивалась и, если уж честно, была довольно-таки задумчивой весь остаток дня.
По мере приближения лета к апогею жары и роста тайна Эллен стала занимать нас все больше. И еще появилось какое-то беспокойство за нее.
В воздухе носилось что-то непонятное, вроде того состояния тоски, которое возникает у кошек и собак, когда они теряют своего любимого хозяина.
Не зная ничего точно, даже не обсуждая этой проблемы, мы вдруг стали бояться потерять Эллен. В какой-то степени причина была в поведении Эллен. Вдруг она стала какой-то озабоченной, скорее, ее слишком в тот момент занимали собственные мысли. И, работая у Бенни, она больше уже не проявляла такого поразительного интереса к «людям».
Казалось, что она пытается решить какую-то очень трудную личную проблему, пытается найти в себе силы справиться с ней.
Однажды она посмотрела на нас и сказала:
– Знаете, ребята, вы мне все ужасно нравитесь. – Она сказала это так, как обычно говорят, зная, что скоро потеряют то, что очень дорого сердцу.
Да, и был еще какой-то Незнакомец. Эллен много разговаривала с каким-то незнакомым нам человеком, не у Бенни, а гуляя по улицам города, что само по себе было очень необычно. Мы не знали, кто он такой, этот Незнакомец. Мы с ним даже ни разу не столкнулись лицом к лицу. Просто слышали о нем от Бенни и пару раз видели его издалека. И все же он нас очень беспокоил. Понимаете, наша счастливая жизнь тем не менее продолжалась, ее лишь слегка омрачило какое-то неясное облако.
И вдруг наши опасения приняли вполне определенную форму. Это произошло, когда мы собрались, чтобы кое-что отпраздновать. Эс и Юджин, которые последнее время частенько ссорились, вдруг объявили, что они собираются пожениться. И мы решили отправиться в «Голубую луну».
