Фреш Бриз
Космоглупости
Когда Ашмернот не смог сдержаться и пролился в этот мягкий ротик, Эмма сглотнула, успокоилась и оторвалась от него. Мужчина нежно провёл дрожащим большим пальцем правой руки по её нижней губе и отпустил её голову. Пока он зашнуровывал штаны, женщина, зевая, улеглась прямо под скалой, намереваясь заснуть. Аш наклонился, поднял сброшенный им пять минут назад рюкзак, затем подошёл к Эмме, поднял её на руки и на дрожащих ногах понёс туда, откуда они разошлись днём. Возле реки мужчина осторожно уложил свою спящую ношу на траву и прилёг рядом. Он подложил Эмме под голову свою руку и смотрел на спокойное лицо этой женщины. Ашмернот не знал, что ему думать, как ему завтра себя с ней вести. Но, после того, что только что случилось, ему казалось, что кричать на неё он больше не будет.
Глава 11. Ко мне вернулся разум. Буквально на минуту, но этого хватило, чтобы сказать: чего не помню, того и не было.
Эмма
Утром у меня болела голова так, словно я вернулась в прошлое в тот день, когда проснулась после получения диплома. С удивлением обнаружила рядом всех своих попутчиков. Интересно, когда мы встретились? Это они меня нашли или я их?
– Доброе утро! – подлетел и поздоровался кот.
– Доброе, – ответила я. Села и попыталась восстановить в памяти вчерашние приключения. О том, что они были, я не забыла. Потому отмахнулась от словоохотливого кота, как от назойливой мухи. – Не мешай думать.
Кот обиделся и улетел.
Вспомнила. Теперь осталось всё это проанализировать и сделать выводы. Этим можно заняться одновременно с утренними процедурами. Я умылась в реке, сходила в кусты, и побрела к рюкзаку. Сосульки уже надоели, но там, вроде, ещё один сухпаёк оставался. Жаль его, конечно, но с другой стороны, как память о Земле он мне не нужен. Пока жевала остатки земных продуктов, мысли перебегали с чего-то, что я никак не могла уловить за хвост, но мне казалось, что это что-то очень важное, на вопрос: что это Тим с меня глаз не сводит?
– Не бойся, – попросила Войнса перевести ему, – я больше не буду уходить. Поняла уже, что это чревато.
Тот в ответ лишь улыбнулся и прищурил свои бездонные чёрные очи. Меня стало напрягать и как-то очень резко, что Войнс слишком долго переводит инопланетянину мою фразу. Нужно что-то придумать. Может, начать понемногу учить их язык? Нет, он такой сложный, что я даже простейшие слова по нескольку дней запоминаю. А выговорить их мой язык и до сих пор не в состоянии. У меня даже ассоциативный ряд никак не хочет выстраиваться для их языка. Такими темпами я и к старости им не овладею.
Как только я доела и смахнула с губ крошки, Тим встал на ноги, Кирв тоже, и я поняла: экзекуция походом продолжается. Но, понимая неизбежность этого, молча пошла за мужчинами. Кот продолжил развлекаться разведоперациями и вновь улетал вперёд, чтобы в очередной раз сообщить нам о том, что впереди «всё чисто». Сегодня Тим уже не спешил, потому и я шла спокойно, чему мои ноги были рады. В голове продолжали крутиться различные мысли о вчерашних побегушках, и я не оставляла попыток схватить то самое важное за хвост. Поэтому я сегодня в основном молчала.
Мне даже не хотелось смотреть по сторонам, даже учитывая, что таких краевидов на Земле я не увижу никогда. Это, если вернусь. Потому что к сегодняшнему дню я почти потеряла надежду на это. Объяснить почему? Достаточно было посмотреть на Тима и Кирванзеса: они одеты, как Конан-Варвар, от последнего же и их замашки в поведении, у Тима только два клинка и никаких стрелялок. Невозможно даже допустить мысль, что в своей массе их народ уже дошёл в развитии до полётов к другим мирам. Нужно думать, как нормально закрепиться здесь. И, поскольку та самая важная мысль никак не хотела формулироваться, я весь день выстраивала планы относительно своего дальнейшего тут существования.
К вечеру я уже испытывала сильнейшее чувство голода, от сосулек морально тошнило, так что не замечать всё более и более разнообразную флору, увешанную плодами, не получалось. На одном из деревьев, похожем на пальму, я увидела плоды, точь в точь, как наши красные бананы. Тут в мозгу произошла вспышка, и я кинулась к ним с криком:
– Эврика!
Когда я уже почти долезла по стволу до вершины, Тим сдёрнул меня с пальмы за ноги. Строго что-то прошипел, я так поняла, что возражал против того, чтобы я их срывала и ела. Я стала громко звать Войнса, который всё ещё был в разведке, но где-то неподалёку, т.к. очень быстро прилетел на мой зов.
– Сэр! Сэр, – обрадованная только что осознанным мною открытием, я пыталась сбивчиво объяснить ему свою догадку, – можно есть! Тут всё можно есть! Переведите Тиму: глюки вызывают не плоды, а комары!
– Как это? – уточнил Войнс.
– Сэр, у меня вчера были глюки, но я ничего не ела, т.к. боялась. А они всё равно были. Но, я точно помню, что перед тем, как глюки начались, меня укусило какое-то насекомое. Я его не рассмотрела хорошо, но оно жужжало, как комар, и было такое же маленькое. Именно после его укуса я и начала видеть…
– Что? Что ты видела, расскажешь?
– Не важно. Важно только то, что мы можем позволить себе разнообразить рацион.
Войнс растолковывал мои слова мужчинам, в это время Тим недоверчиво переводил взгляд с меня на бананы, но, в конце концов, сдался. Только он решил, что он первый их попробует и, если всё будет в порядке, то и мне можно будет их съесть. Так и поступили. Через пару часов я уже сидела возле ствола той самой пальмы, прислонившись к ней спиной, и гладила себя по набитому животику. На моём лице блуждала улыбка и, наверное, именно она и подтолкнула Тима к тому, чтобы подсесть рядом.
Вообще, он сегодня меня удивил: шёл не так быстро, как обычно, периодически подавал мне руку там, где нужна была помощь, чтобы перелезть через наваленные камни или высокую траву. Наполнил мою флягу и бутылку чистой водой из родника. А ещё он сегодня смотрел на меня не зло, а … ласково? Правда, на количестве сказанных мне сегодня слов все эти перемены никак не отразились. А что я? Мне было приятно. После своей вчерашней истерики и слов Войнса о том, что Тим итак старается оставить еду мне, я поклялась себе, что впредь буду думать, прежде чем позволять себе подобное поведение. Хватит уже вести себя, как малолетка. Пора вспомнить, что мне не только 35, но я ещё и космонавт, а значит, и вести себя соответственно.
Вдруг Тим, воспользовавшись тем, что Войнс и Кирв о чём-то занятно беседовали в нескольких метрах от нас, наклонился ко мне и… поцеловал. Его губы были такими сладкими, такими волшебными, что я не устояла и ответила. Не могу понять, чем он меня так зацепил? Я готова себе признаться в том, что я в него влюбилась. Потому что те эмоции и чувства, которые он у меня вызывал, совсем не походили на те, которые я испытывала раньше. К нему чувства были ярче, насыщеннее, и мне было не всё равно, что он там обо мне думает, и как собирается поступить с нашим «походным романом» в дальнейшем. Пока он хозяйничал у меня во рту, я обвила его шею руками, залезла ему на руки, т.е. на ноги и…
– Кхе, кхе! – прозвучало рядом.
Чёрт, Войнс.
Пришлось оторваться от столь прекрасного занятия и повернуться к коту.
– Чего тебе?
– Ничего. Мы хотим уточнить: нам уйти?
– А вы не могли не уточнять? Просто слиняли бы отсюда молча.
Тим не убрал с моих бёдер своих рук во время этого разговора, лишь только ещё сильнее прижал меня к своему паху и что-то сказал Войнсу. Я так подумала, что он сказал примерно то же, что и я, т.к. Войнс улетел обратно к Кирву, и затем они вместе скрылись за деревьями. А Тим вернулся к тому моменту, на котором нас прервали.
Очень быстро мы избавились от одежды, которая только мешала, и я нырнула в такую негу, такое блаженство, какого до сих пор не испытывала ни с кем. И дело вовсе не в том, что Тим отличается размерами в том самом месте – там всё привычно и обычно, и не в том, что он, в отличие от земных мужчин, мог заниматься сексом часами, – раз – два и мы, уставшие, запыхавшиеся и довольные, вновь натягивали на себя трусы и прочую одежду. Наверное, разница в моих чувствах. Именно они и делают секс с Тимом таким необычным, ярким, желанным. Омрачало моё сиюминутное счастье лишь то, что я совершенно не понимала слов, которые он тихим голосом говорил мне в перерывах между поцелуями, или когда, излившись в меня, нежно покусывал ушко и шептал. Как же хотелось знать, что именно он мне говорит! Допускаю, что примерно то же, что обычно говорят мужчины после секса, типа: мне было с тобой очень хорошо или ты такая горячая штучка. Но допускать и точно знать – абсолютно разные вещи.
***
Эмма
С тех пор я стала постоянно чувствовать его поддержку. Я стала воспринимать Тима, как своего мужчину. Шли дни, которые перетекали в недели, а недели, наверное, выливались в месяцы пути. Всё та же дорога, менялись только декорации. Красивая планета… местами.
Кирванзес и Войнс поначалу не воспринимали наши отношения всерьёз, особенно Кирв. Но со временем и они привыкли. Я всё больше и больше уверялась в том, что мои чувства к Тиму – это любовь. Из незнакомого и ненавистного мне своим первым поступком в отношении меня инопланетянина, он превратился в самого важного для меня человека. И это не могло не пугать. Только, боялась я не своих чувств и не его. Я уже почти поверила в то, что моя любовь взаимна. Или хотела поверить. Меня пугало будущее. Когда-нибудь мы вернёмся в деление Тима, где он хочет захватить власть в свои руки. Не верю в то, что его отец добровольно откажется от престола. Или братья. Боюсь его потерять. А ещё боюсь, что там он откажется от меня. Ведь это здесь я единственная женщина, которая с радостью дарит ему своё тело и заботу. А там? Сколько их у него было? И вообще, какие они? Что нас там ждёт?
И, наконец, меня всё так же раздражало то, что я за все эти дни и месяцы так и не научилась их хоть немного понимать. Ну, кроме слов: нельзя, опасно, съедобно. Я не задавала ни Тиму, ни Кирву тех, самых тревожных и страшных для меня вопросов, продолжала истязать себя молча. Мой – как же много сокрыто в этом слове «мой» – инопланетянин очень изменился в своём отношении ко мне. Он был ласков, терпелив, при помощи Войнса рассказывал мне о своей родине, когда по вечерам мы грелись у костра, и он держал меня в кольце своих рук, прижав спиной к своей груди. Разве что серенады под окном не пел.
Кстати, это я научила его получать огонь древним способом: крутить палочку о деревянную же плоскость и затем подставлять к искрам трут. Я сама так и не разожгла таким образом огонь ни разу (не хватило ни сил, ни терпения), но передала мужчине суть. У Тима тоже не сразу получилось, несколько дней он психовал и бросал это бесперспективное занятие. Но, когда я расплакалась однажды из-за того, что мне надоели фрукты, а сырое мясо я не ем категорически, Тим сам нашёл всё необходимое, сел и часа два вертел между ладоней палку, пока, наконец, у него не получилось. В тот вечер он кормил меня «шашлыком».
В какой-то из дней Кирванзес начал говорить о том, что мы уже близко к границе. Сам он становился печален при этих словах. Я понимаю его. Хоть он уже и не живой, но он есть, он разумен, он помнит многое и умеет чувствовать. Чувствовать дружбу, заботу, любовь и одиночество. Он не сможет пойти за нами. Половина его не выпустит. Я переживаю, что и Войнса она может не выпустить. Не хочу потерять этого наглого, но такого родного недокота. Когда я завожу об этом разговор, Войнс замолкает. Он отказывается говорить об этом. Знаю, он переживает так же, как и я. Недавно я попросила Кирва, чтобы он оставался рядом с Войнсом, если вдруг случится так, что тот не сможет пройти границу с нами. Кирв мне это обещал. А Войнс, переводя, возмущался, что его я считаю маленьким паршивым котёнком, не способным позаботиться о себе самостоятельно.
А ещё я очень боялась, что Войнс останется на этой половине потому, что только с его помощью я и могу общаться с этим народом. Что я буду делать там без него? Мы с Тимом только начали хоть немного понимать друг друга без слов: жесты, мимика, прикосновения, взгляды. На это нам понадобился не один месяц и немаловажно также и то, что мы с ним любовники и, – я верю в это, – чувствуем друг друга. Мне нельзя терять своего недокота. Или же, мне нужно срочно что-то придумать.
Много дней я пыталась найти решение, но в голову приходил лишь один способ. Не самый приятный. Я бы даже сказала страшный. Потому что я не знаю, сработает ли он, и смогу ли я выкарабкаться. Хотите узнать, что мне пришло в голову? Смерть.
Да, именно так. Войнс понимает их язык, потому что он здесь умер, а душа – она не тело и не мозги. Она знает и понимает многое. Она знает то, до чего живому человеку никогда не додуматься, никогда не понять и не осмыслить. Мы слишком материальны и ограниченны для этого. Я подумала, что можно убить меня на минутку, а потом откачать. Должно сработать. Теперь нужно только определиться, как именно это сделать. Меня можно, например, утопить. Утопленника, если его вовремя вытащить и начать откачивать, можно быстро спасти. Я даже не успею умереть по-настоящему. Просто слегка загляну на ту сторону. Это самый простой и «гуманный» способ из тех, что мне приходили в голову.
Я не сразу посвятила Войнса в свой план. Недели две я вынашивала и обдумывала каждую деталь, пока окончательно не уверилась в том, что мне хватит смелости воплотить его в жизнь. Вы, скорее всего, сочтёте меня чокнутой и скажете, что лучше бы я постаралась, поднапряглась и учила бы язык. Честно, я пыталась. Он слишком для меня сложный. Мне, правда, проще умереть ненадолго, чем годами мучиться, тем более, что угроза расстаться с Войнсом всё ближе и ближе, и нет у меня этих «годов». Кирв говорит, что нам осталось пару – тройку десятков дней пути. Мы так привыкли друг к другу, что не спешим. Идём, не ускоряя шаг, часто останавливаемся, а иногда проводим на одном и том же месте по нескольку дней. Нам не хочется расставаться. Но мы понимаем, что всё равно придётся.
Войнс орал на меня так, как не орал ни на кого даже тогда, когда я помнила его человеком.
– Идиотка! – кричал он. – Даже и не мечтай, что я стану тебе помогать воплотить в жизнь эти бредовые идеи.
О, он называл меня такими словами, какие я не позволю себе написать тут, чтобы донести до вас в красках его мнение по этому поводу. И это при том, что я сама люблю крепкое словцо и моя история, которую я вам рассказываю, содержит некоторое их количество. Встревоженные криками кота, Тим и Кирв подбежали к нам. Тим кинулся сразу ко мне и стал вертеть, как куклу – наверное, он подумал, что я поранилась. Кирв расспрашивал Войнса, чего тот так разорался, но я поняла, что мой капитан не посвятил его в мою задумку.
Поэтому, когда через пару дней Войнс немного успокоился, а Тим искал свежее мясо нам на ужин, я подсела к духам и начала разговор.
– Сэр, я знаю, что Вы не одобряете мой выбор, но я хочу донести до Вас, что это – моё решение. Я вправе решать за себя, как мне распоряжаться своей жизнью. И напоминаю Вам, что я не суицидник, мне лишь нужно использовать шанс получить знания.
– Эмма! Это именно суицид. Я не верю, что ты всё ещё не отказалась от этой безрассудной идеи.
– Сэр, сейчас я прошу Вас не давать оценку моим идеям и не высказывать своё мнение по поводу моих умственных способностей. Я прошу Вас помочь мне поговорить об этом с Кирвом.
– Не думаю, что он придёт в восторг от твоих мыслей.
– Не Вам решать. Переводите!
Войнс предупредил Кирва, что у меня важный разговор. Тот кивнул и посмотрел на меня. Я очень надеялась получить его поддержку и одобрение. Потому что, во-первых, сама я не справлюсь. Оба они мне нужны, чтобы вовремя уведомить Тима о том, что я «захлебнулась» и пошла ко дну, потому что только Тим сможет меня вытащить и избавить от воды в лёгких. А во-вторых, я надеялась, что Кирв может знать что-то такое, чего не знаю я, и подскажет мне, как лучше воплотить в жизнь мой план.
– Кирванзес, друг мой, я нуждаюсь в твоём совете, твоей помощи. – взяла я вступительное слово. – Я знаю, что ты очень мудрый мужчина, потому прошу тебя не осуждать меня, а помочь.
Дальше мы с Войнсом изложили Кирву мой план. Он не одобрил. Но и не осудил. Он попросил дать ему время подумать. На следующий день, когда мы по привычке уселись вокруг костра, Кирв, глядя на меня, удобно устроившуюся у Тима на коленях, кивнул мне поверх костра. Не думаю, что Тим заметил этот жест или понял, к чему он был. Но я поняла. Я взглянула Кирву в глаза, всё так же поверх костра, – его взгляд был долгим, твёрдым и уверенным. Он дал мне своё согласие. Он поможет. Внутри я ощутила радость от его поддержки. Но сразу же эта радость сменилась болью и страхом. Я повернулась к Тиму и всмотрелась в его лицо. Понимала, что пойду на этот шаг – я уже давно это решила. Не хочу быть немой рыбой в их мире. Тим тоже смотрел на меня. Его глаза… мне кажется, я научилась различать отражение эмоций в них. Сейчас они излучали теплоту, идущую из его сердца. Тим обнял меня покрепче и чмокнул в носик. Боже, почему я никогда не испытывала ничего подобного ни к одному мужчине на Земле? Почему именно он? Инопланетянин. Я прижалась щекой к его груди, в свою очередь обвив его торс руками. Я люблю его. Без сомнений. И я никуда отсюда не улечу, даже, если мне его папа подарит самый лучший космический корабль. Даже, если за мной прилетит спасательная миссия с Земли и расстелет красную дорожку к спасательному модулю.
Тим поднялся со мною на руках и унёс меня куда-то за деревья. Подальше от духов. Тут уже не видно отблесков костра, здесь только звёздное небо с девятью нежно-розовыми лунами, я и он. Он целовал меня то нежно, словно играючи и лаская, то грубо и страстно, спускаясь всё ниже и ниже. Он и сам упивался ощущениями, когда втягивал в рот мои соски. Я знаю, он без ума от моей груди. Я старалась отвечать ему в том же духе: когда он дразнил, я дразнила в ответ, когда кусал – я тоже кусалась, когда он вошёл в меня грубо и резко, одним движением, в ответ я сдавила его бока своими ногами и впилась острыми ногтями в его спину, вырвав тем самым стон одновременной боли и радости. В эту ночь я занималась с ним любовью так, словно это наш последний раз. Я думаю, он заметил мою сегодняшнюю страсть. Я надеюсь, что он успеет. Я верю ему, я верю, что он сможет. Я хочу к нему вернуться. Я надеюсь, что я вернусь.
Глава 12. Что-то сегодня страшно умирать. Другое дело – когда-нибудь.
Он и она:
– Хочу, чтобы мы умерли в один день.
– Дедуля, ты заканчивай! Мне только пятнадцать!
Когда у меня умерла жена, я не сразу заметил. Секс был прежним, но начала копиться грязная посуда.
Эмма
Кирванзес немного изменил наш маршрут. Он сделал это намеренно, т.к. нам нужна была «большая вода». Или мне нужна была. Войнс со мной не разговаривал, он обиделся на моё упрямство. Все мои доводы отметались им, даже не будучи выслушанными до конца. И он даже отказывался переводить для меня слова Кирва или Тима, – понимаю, что так он протестовал, но добился лишь того, что я ещё больше уверилась в необходимости этого шага. Не могу позволить себе такой роскоши: быть зависимой от настроения недокота. Да, сейчас он, вроде, кажется вполне разумным, отговаривая меня от суицида, но в основном он всё же наглое создание с искажённым чувством юмора.
И вот этот день настал. Кирванзес рассказал Тиму, что в этой местности водятся мавури. Не знаю, кто это такие, но они, должно быть очень вкусные, т.к. глаза у Тима загорелись и, чмокнув меня, он ушёл на охоту.
– Кирв, а ты уверен, что стоило отсылать его за этими мавури? Он может настолько увлечься, что не услышит, как ты его зовёшь.
Кирв стоял и смотрел на меня, ничего не отвечая. Ведь и Войнс молчал.
– Сэр, Вашу мать! Переводи давай!
– Я против вашей задумки. Не хочу в этом участвовать.
– О, как ты мне надоел! – а затем, спустя пару секунд, – Войнс, капитан, предыдущей фразы Вы не слышали, ладно?
При этих словах кот посмотрел на меня с некой долей презрения, словно говорил, что не глухой и амнезией страдать намеренно не собирается. Все мы стояли на берегу большого, даже огромного, озера. Его тёмные воды подёрнуты лёгкой дымкой тумана, скалистые камни на берегу откидывают на воду причудливые тени. Я бы восторгалась его красотой, если бы мне не предстояло захлебнуться его водами. Как-то не до романтики сегодня.
– Да плевать! – не выдержав нервного напряжения, воскликнула я. Почему? Почему, спрашивается, я должна выпрашивать у него разрешения и одобрения? Я перевела свой взгляд с Войнса на тёмную воду и решительно направилась вглубь.
Вода обожгла мои босые ноги холодом. Я не поняла, то ли это нервное, то ли аномалия какая-то. В такой жаре, какая тут везде царит, сложно поверить, что вода может оставаться такой холодной. Но я всё равно расстроилась. Гораздо приятнее было бы утонуть в тёпленькой расслабляющей… Тьфу! Совсем уже!
Я замерла, когда вода достигла груди. Ага, стало очень страшно. Хотя, «очень» не выражает всех эмоций и мыслей, что носились в моём естестве со скоростью света. Да, не только в голове, но и в душе, и в сердце, и… Я оглянулась. Кирв стоял на берегу в той же позе, Войнс завис рядом с ним, и вид у них был та-а-акой нетерпеливый!
– Ну? – крикнул мне Войнс. – Чего застыла?
Я развернулась и сделала ещё один шаг вперёд. Ой, мама! Не люблю я холод. Это уже смерть? Что-то я представляла себе всё как-то не так. Мне казалось, я с разбегу плюхнусь в воду и просто не буду всплывать. Ага, только, чтобы не всплывать, нужно же ещё и уйти под воду с головой. А оно как-то не получается. Я согнула ноги в коленях, опускаясь и позволяя воде обдать холодом мой подбородок, губы, нос… Когда в нос зашла вода, я закашлялась и выбежала на берег. Кирв смотрел на меня разочарованно, от чего я устыдилась, почувствовав себя слабачкой. А Войнс ржал.
– Что смешного?
– Ой, Эмма! А давай тебе камешек килограммчиков в тридцать на шею или на ноги подвесим?
– Дурак ты!
– А ты? Кстати, ты подумай над моим предложением: так оно вернее будет.
Дрожащая от холодной мокрой одежды, облепившей моё тело, я развернулась к воде лицом и вновь вступила в неё одной ногой. Короче, раза два ещё я выбегала на берег. Последний так и вообще было обидно – уже почти получилось. По крайней мере, макушка намокла точно.
– Дорабизовгастриш винуцомавырсон! – послышался неподалёку голос Тима.
А через пару минут и он сам появился, неся на плече ужин. Да, мавури оказался действительно вкусной штучкой. А когда уже ночью Тим пошёл мыться в том же озере, кот перевёл мне слова Кирва:
– Завтра скажешь ему, что у тебя от мавури живот болит. Тогда я пошлю его за васрошкой, а ты попробуешь снова.
– А васрошка – это что?
– Какая тебе разница? – ответил Кирв. – Тебе её не пробовать.
– Эй! Я, вроде как, не насовсем туда собираюсь.
– Ты, похоже, вообще туда не собираешься.
– Сам бы попробовал! Ишь, какой умный!
– Глупая трусливая женщина. Ашмернот останется с Зиррой.
– Что? Это кто такая?
– Его невеста.
Всё, после этих слов Кирва у меня пропало желание спорить и вообще разговаривать. Тут вернулся Тим, мокрый и довольный уселся рядом и притянул меня к себе. Но как только моё плечо опёрлось о его грудь, я вскочила и отошла к кромке воды. Не хочу! Только не сейчас! Я такая злая. Почему он никогда не говорил мне ни про какую Зирру? Почему не упоминал о том, что у него есть невеста? И откуда о ней знает Кирв? Когда синеволосый воин погиб, Тиму было тринадцать. А когда ушёл в эту половину, то, вероятно, Тим ещё вообще одиннадцатилетним мальчишкой бегал по царству батеньки, размахивая деревянным мечом. О чём это говорит? Хочу верить, о том, что у меня всё ещё есть шансы. Т.е., если о том, что Зирра невеста, известно с тех давних времён, значит, брак договорной, и Тим может не испытывать к ней никаких тёплых чувств.
Мне немного полегчало, но лишь немного. Всё ещё расстроенная, вернулась к Тиму. Он смотрел на меня ни чуть не виновато, а Войнс не удержался и доложил: Кирв сказал Тиму, что рассказал мне о Зирре.
– Любишь её? – спросила я.
– Раньше не знал этого. Сейчас тоже.
– В смысле?
– Не знаю, любовь ли те чувства.
– А я?
– Знаю, что не хочу тебя потерять.
– Сэр, – я повернула голову к коту, висевшему в воздухе рядом и, как обычно, работавшему переводчиком, – Вы уверены, что правильно переводите?
– Эмма, если он не признался тебе в том, что мечтает на тебе жениться и наделать десяток детишек, я не виноват.
– Так положено – это уже говорил Кирв, но Войнс переводил мне, – только Зирра.
Тим повернул голову к своему другу и наставнику, что-то гневно прошипел сквозь зубы. Кирв кивнул головой и ушёл подальше от нас, но моё настроение окончательно было испорчено. Заснуть я в эту ночь не могла очень долго. Очень. Я всё думала про эту Зирру, какая она и почему Тим её скрывал. И ещё о том, что он так и не сказал мне нужных слов. Ни раньше, ни сегодня. Или он говорил? И потому утром, как только проснулась, я согнулась пополам и застонала:
– О, как у меня болит живот! Это всё ваш мавури! – надеюсь, я не переигрываю.
Кирв, как и обещал, рассказал Тиму, где тут найти чудо-травку. Тот ушёл, а я бегом кинулась к дереву, у которого ветви были похожи на ивовые, нарвала их побольше, затем обмотала ими первый попавшийся камень приличного размера, примотала к ногам это грузило и покарабкалась на скалу, чтобы спрыгнуть с неё вместе со своей ношей. Войнс снова орал, что я идиотка, а Кирванзес стоял, скрестив руки на груди, и одобрительно на всё это смотрел. Конечно, он за меня не боялся. Кто я ему?
Я спрыгнула. И всё равно успела испугаться. Камень сразу потащил меня ко дну, тут, в этом месте под скалой было глубоко, это я ещё вчера заметила. Очень резко захотелось распутать верёвки, крепившие камень к моим ногам, и я их пыталась дёргать и стягивать с себя, чтобы освободиться и вынырнуть, т.к. именно сейчас вся затея показалась мне совершенно нелепой, а жить захотелось так сильно… Пусть даже без Тима, – и я дёргала ветви, оплетавшие мои ноги со всей своей силой. С силой, с каждой секундой покидающей меня. Но руки становились всё слабее и слабее, грудь жгло огнём, и очень мешала вода, которой я уже наглоталась прилично, а путы всё не поддавались. Мысли путались, и последняя, отчаянная, была о том, что я очень надеюсь на то, что Кирв не решил от меня избавиться таким образом и позовёт Тима.
А потом я увидела белый свет. Нет, это не было похоже на тот пресловутый туннель, о котором так много пишут и говорят. Но всё равно, вокруг меня было много белого цвета. Мне казалось, что я то ли сижу, то ли лежу, а может, я и стояла – сложно было понять, т.к. я вообще не ощущала своего тела. Казалось, я вся состою исключительно из своих мыслей. А они, мысли, появились сразу же, как только я увидела, кто пришёл меня встречать. Это были Раудж, Николай и Фризмер. Раудж улыбнулся очень искренне, будто невероятно по мне соскучился. Он сделал шаг мне навстречу и протянул руку. Фризмер и Ник не улыбались, они как-то виновато на меня смотрели, будто не радовались тому, что мне пришлось так рано уйти из жизни. Или они не радовались тому, как это получилось. Осуждали. А я так давно их не видела… с тех самых пор, как они второй раз приснились мне в кошмаре на летающей тарелке зеленокожих пришельцев. И, к своему стыду, я поняла, что с тех самых пор я про них ни разу и не вспомнила. Нет кошмаров, – и хорошо.
– А Войнс…? – я хотела спросить их, почему нашего капитана тут нет, но вспомнила, что его душа застряла на той планете и он никак не может встречать меня в этом мире.
И тут меня осенило: я же не хочу умирать! Я не для этого сюда пришла! И я отдёрнула обратно свою руку, которая уже коснулась протянутой руки Рауджа. Я развернулась к ним спиной и побежала… или полетела. Я не знаю. Но я мчалась прочь как можно дальше от них, потому что знала, что согласиться пойти с ними означает умереть по-настоящему и навсегда. А я хочу жить! И всё-таки лучше с Тимом! С ним, плюс долго и счастливо. Я бежала теперь в какой-то пустоте без света и без цвета, и не было вокруг ничего, что можно было бы назвать или описать. Судорожно пыталась понять, куда же и к кому мне стремиться, кого найти, чтобы подсказал, как вернуться, как принять их язык. Я не знала, как должен выглядеть тот, кого я искала в этой пустоте. Может, он должен быть похож на Ангела, прекрасного и с крыльями? Он посмотрит на меня глазами небесно-голубого цвета, сияющими бесконечной и безусловной любовью, возложит свою бледную ладонь мне на голову, и я покину это место и вновь увижу Тима. Тим! Тим! Прости меня, я такая дура! Или может, это будет сам Бог, сидящий за каким-нибудь канцелярским письменным огромным столом, заваленным миллионами бумажек с просьбами и желаниями. И вид у него будет озабоченный и печальный, ведь так много людей просят, просят, просят…
А я всё куда-то стремилась, но никого не находила. Мысли двигались вяло и всё время перескакивали с того важного, что я тут должна найти, на что-то совсем сейчас несущественное. Например, я почему-то вспомнила своего кота, который жил у нас, когда мне было шестнадцать. Его звали Купидон, и он был самым любимым моим животным за всю мою жизнь. У меня были и многие другие коты, собаки, хомячки, крысы и рыбки – в этом родители никогда мне не отказывали, и всегда рядом были живые друзья. Но Купидона я любила больше всех, а когда ему было три года, он ушёл и больше не вернулся. И вот я бегу тут и ищу его, всматриваясь в эту бесцветную пустоту и надеясь, что вот-вот из-за какого-нибудь клочка пустоты выглянет мой самый любимый кот. А потом я ловлю себя на мысли, что пришла сюда не за ним, и отчаянно пытаюсь вспомнить: за чем же?
И вновь мысли куда-то утекают, и я не могу с ними бороться, не могу их контролировать. Они плывут сами по себе, заставляя меня метаться тут в поисках людей и вещей, давно мною потерянных. А потом вспоминаю, и снова заставляю себя искать того, кто наделит меня знанием языка этой планеты и вернёт к Тиму. А мысли вновь разбегаются…. Я не могу их вернуть. Я проиграла.
Чувствую, что-то сильно давит на грудь. Как больно! Невероятно больно! И в груди, и в голове. Я не могу раскрыть глаз, потому что больно, и веки кажутся такими тяжёлыми, а я настолько слаба.
– Эмма! Эмма! Глупая, глупая женщина! – я узнала этот голос: он принадлежит Тиму.
Тим? Здесь? Со мной? В этой пустоте? И у меня получилось открыть глаза. Но одновременно с этим меня вырвало, хорошо, что сильные руки перевернули меня на живот в этот момент. Когда мой желудок опустел, меня, как тряпичную куклу, прижал к себе Тим. Я узнала его по голосу, по запаху, по прикосновениям. Он гладил мою спину, целовал меня в шею и в ухо, ерошил пальцами мои мокрые и уже довольно отросшие волосы. Я пересилила себя и обняла его.
