Фредерик Марриет
Корабль-призрак

Глава XI

Нужно ли говорить, что Филипп спешил, как только мог, в свой маленький домик, где находилось то, чем он дорожил всего больше в жизни?! Теперь он считал себя вправе дать себе несколько месяцев отдыха, так как исполнил свой долг. Он чувствовал, что как ни сильно было в нем желание сдержать данную клятву, все же он не в состоянии снова покинуть родину раньше осени, то есть времени ухода в море следующей флотилии. А теперь было только начало апреля. Как ни жалел он капитана Клутса и Хиллебранта, так ужасно погибших, а также и злополучный экипаж «Тер-Шиллинга», но все же у него было некоторое утешение в том, что теперь он навсегда избавился от подлого Шрифтена, погибшего вместе с остальными; кроме того, он был почти готов благословлять эту гибель судна, которая имела следствием его столь быстрое возвращение в объятия Амины.

Было уже поздно вечером, когда Филипп нанял в Флюшинге лодку, которая должна была его доставить в его родной Тернезе. Вечер был сравнительно очень бурный для этого времени года; дул свежий ветер с моря, и небо было покрыто темными тучами, там и сям окаймленными светлым краем, потому что луна стояла уже высоко, а теперь было как раз полнолуние. Временами становилось совсем темно, когда луна пряталась за тучи, но зато когда она выходила из-за облаков, то сияла во всей своей красе.

Выйдя на берег, Филипп поплотнее завернулся в свой плащ и быстро зашагал к своему дому. Подходя, он увидел, что окно большой комнаты нижнего этажа было раскрыто, и женская фигура, облокотясь на подоконник, смотрела на улицу. Зная, что это Амина, он торопливо перешел мостик и направился к окну, вместо того чтобы идти к двери. Однако Амина до того ушла в свои мысли и так неотступно смотрела на небо, что не видела и не слышали приближения Филиппа. Заметив это, Филипп остановился и решил пойти к двери, боясь напугать Амину своим стишком неожиданным появлением. Но вот ее взгляд упал на него; она заметила его, но так как темная туча сокрыла месяц, то фигура его представлялась туманной и неясной. Все-таки она сразу узнала своего супруга, но, не имея основания ожидать его возвращения, приняла его за выходца с того света. В первую минуту она вздрогнула, отвела рукой волосы со лба, затем снова пристально посмотрела на него.

– Амина, это я, не пугайся! – крикнул Филипп.

– Я вовсе не пугаюсь! – ответила она. – Я тебе благодарна за твой приход. Добро пожаловать, возлюбленный мой, мертвому или живому я тебе рада! – и рукой она пригласила его войти через окно, от которого она отошла.

«Боже мой! Она принимает меня за мертвеца!» – подумал Филипп и, не зная, что делать, вошел через открытое окно. Он застал ее сидящей на диване и смотревшей на него в полном убеждении, что она видит перед собой его дух.

– Уже, так скоро! – воскликнула молодая женщина. – О, Боже мой! Да будет воля твоя! Филипп, возлюбленный мой, я чувствую, что я скоро последую за тобой.

Филипп был этим не на шутку встревожен; он опасался для нее слишком сильного потрясения, когда она узнает, что он жив.

– Амина, дорогая моя, выслушай меня! Я действительно явился в неурочное время и совершенно неожиданно, но приди в мои объятия, и ты убедишься, что твой Филипп жив и не умирал!

– Не умирал! – воскликнула Амина, вскочив с места.

– Да, не умирал; я стою здесь перед тобою, живой и любящий тебя несомненно! – воскликнул Филипп, заключая ее в свои горячие объятия.

Из его объятий молодая женщина упала на диван и, к счастью, разразилась слезами, что сразу облегчило ее страшно напряженные нервы. Филипп, став на колени, поддерживал ее, говоря ласковые слова.

– Боже мой, благодарю тебя! – воскликнула, наконец, Амина. – Ведь я думала, что мне явился твой призрак, но я была и ему рада! – говорила она, склонясь в слезах на его плечо.

– Можешь ты теперь выслушать меня, дорогая? – спросил он, немного погодя.

– Говори, Филипп, я могу слушать тебя без конца! И Филипп рассказал ей все, что произошло и каким образом случилось, что он так скоро вернулся к ней.

– Ну, а твой отец, Амина, где он?

– Он, слава Богу, здоров, мы поговорим о нем завтра!

– Пусть так, – согласился Филипп и весь отдался нежным ласкам своей жены.

«Да, – подумал он, пробудившись поутру и любуясь прелестным личиком спящей Амины, – да, Господь милосерд; и я верю, что есть еще счастье на земле и для меня! Не страшась ни смерти, ни опасностей, исполню я свой долг, надеясь на милосердие Всевышнего, который вознаградит меня за все и на земле, и в небесах, и в сей, и в будущей жизни! Да разве я уже не вознагражден сейчас превыше моих заслуг? – подумал он, глядя на свою красавицу-жену. Он поцелуем разбудил ее и встретил ее сияющий радостью и любовью взгляд, обращенный на него.

Прежде чем спуститься вниз, Филипп снова спросил о мингере Путсе.

– Мой отец причинял мне много беспокойства в твое отсутствие, – сказала Амина. – Я вынуждена запирать гостиную каждый раз, как выхожу из этой комнаты, так как уже не раз заставала его пытающимся взломать замки буфета. Его жажда богатств и золота положительно ненасытна; он только и мечтает о нем. Он ужасно огорчал меня, уговаривая не видеться больше с тобой и передать все твои деньги ему, чтобы он мог присвоить их себе. Но он боится меня и еще больше боится твоего возвращения.

– А здоров ли он?

– Он, собственно говоря, не болен, но тает, как свеча, то вспыхивает, то совсем догорает. Временами он почти совершенно теряет рассудок и впадает в детство, временами начинает строить самые смелые планы, как в годы своей молодости. Какое это проклятие, эта любовь к золоту! Подумать только, что этот несчастный старик, стоящий на краю могилы, готов пожертвовать и твоей, и моей жизнью, чтобы овладеть этими гильдерами, которых он все равно не может унести с собой, когда умрет, и которые я все до единого отдала бы с радостью за один твой поцелуй!

– Неужели, Амина, он покушался на что-либо подобное в мое отсутствие?

– Я не смею утверждать положительно, Филипп, и боюсь основываться на догадках и соображениях, которые трудно доказать. Я слежу за ним неустанно и внимательно. Но не будем больше говорить о нем; ты сейчас увидишь его сам. Не ожидай только от него сердечной встречи, а если такая будет, то не верь в ее искренность. Я не хочу говорить ему о твоем возвращении, желая проследить, какое это произведет на него впечатление.

Амина спустилась вниз приготовить завтрак, а Филипп вышел прогуляться около дома. Когда он вернулся, то застал мингера Путса за столом вместе с дочерью.

– Всесильный Аллах! Неужели это вы, мингер Вандердеккен? – воскликнул старик. – Неужели мои глаза не обманывают меня?

– Нисколько, это действительно я вернулся вчера ночью!

– И ты не сказала мне, Амина!

– Я хотела сделать тебе сюрприз, отец!

– Ты меня действительно удивила, – сказал старик. – Когда же вы опять уезжаете, мингер Филипп? Скоро, я полагаю; завтра, может быть?

– Нет, я пробуду здесь несколько месяцев!

– Несколько месяцев, это долгий срок для бездельничанья! Вам следует зарабатывать деньги! Вы человек молодой. Скажите, вы много привезли этот раз?

– Ничего, – сказал Филипп, – я потерпел крушение и едва спас свою жизнь!

– Но вы опять отправитесь в плавание?

– Да, в свое время!

– Да, да, отправляйтесь; мы здесь будем хорошо стеречь ваш дом и ваши деньги; вы не беспокойтесь о них!

– Я, вероятно, избавлю вас от беспокойства стеречь мои деньги, – заметил Филипп, желая поддразнить старика, – так как намерен взять их с собой.

– Взять с собой все деньги? К чему? – встревожился Путс.

– Чтобы приобрести товары и нажить больше денег!

– Но вы опять можете потерпеть крушение, и тогда все деньги погибнут! Нет, нет, отправляйтесь сами, но не берите с собой денег, этого вы не должны делать, нет, нет!

– Когда я уеду отсюда, то заберу с собой все деньги, я так решил, мингер Путс! – возразил Филипп.

Это он сказал потому, что во время разговора у него явилось соображение, что Амине будет гораздо спокойнее, если старик уверится, что Филипп увез с собой деньги.

После этого старик не возобновлял разговора и погрузился в мрачные думы, а спустя некоторое время вышел из комнаты и пошел к себе. По его уходе Филипп сообщил жене, что его побудило сказать старику так о деньгах.

– Это было очень заботливо с твоей стороны по отношению ко мне, но ты не знаешь моего отца; лучше было бы вовсе не говорить об этом! – заботливо проговорила Амина. – Теперь мне придется быть настороже и остерегаться его, как врага.

– Чего нам бояться такого старого, беспомощного человека?! – засмеялся Филипп.

Но Амина думала иначе и была все время настороже.

Весна и лето прошли быстро. Молодые супруги часто беседовали о том, что произошло на море, о встрече с «кораблем-призраком», об ужасном крушении и гибели судна, и Амина сознавала, что ее возлюбленному супругу грозит много опасностей и бед, но ни разу не пыталась отговаривать его от исполнения долга; подобно ему, она смотрела вперед с надеждой и верой в милость Божию, твердо убежденная в том, что в свое время судьба его должна свершиться, но утешаясь тем, что это время еще далеко.

Под конец лета Филипп опять побывал в Амстердаме и заручился местом на одном из судов, которые должны были отправиться в Индийский океан с наступлением зимы.

Гибель «Тер-Шиллинга» была всем известна из подробного отчета, представленного Филиппом директорам компании, которые обещали ему тогда же место младшего помощника на одном из своих судов в случае, если бы он снова пожелал отправиться в Ост-Индию.

На этом основании, явившись к директорам Ост-Индской компании и заявив им о своем желании, Филипп тотчас же был назначен на «Батавию», превосходное судно с водоизмещением в 400 тонн. Покончив с этим делом, Филипп поспешил обратно в Тернезе и в присутствии мингера Путса сообщил Амине о результатах своей поездки в Амстердам.

– Так значит, вы опять уходите в плавание? – заметил Путс.

– Да, но надеюсь не ранее, как через два месяца! – сказал Филипп.

– О, – возразил Путс, – через два месяца! – и он принялся бормотать что-то себе под нос.

Амина, конечно, очень горевала о предстоящей разлуке с мужем, но, зная, что того требует его долг и, кроме того, будучи всегда к этому готова, несла свое горе с покорностью и без глупых жалоб, зная, что разлука эта неизбежна. Но только одно обстоятельство сильно беспокоило и тревожило ее: нрав и поведение ее отца. Амина, хорошо знавшая отца, заметила, что он втайне ненавидел Филиппа, в котором видел помеху его мечте овладеть его гильдерами и домом. Старик прекрасно понимал, что если Филипп умрет, то Амине будет решительно все равно, кому достанутся деньги. Мысль, что Филипп собирался увезти деньги с собой, чуть не довела скупого старика до полного умопомешательства. Амина следила за ним и видела, как он часами ходил взад и вперед, бормоча что-то про себя и почти совершенно не занимаясь своей практикой и своим делом, т. е. изготовлением лекарств для своих больных.

Спустя несколько дней по своем возвращении из Амстердама, Филипп, который слегка простудился, пожаловался на нездоровье.

– Вы нездоровы?! – почти радостно воскликнул мингер Путс. – Дайте, я посмотрю, что такое… Да, да… ваш пульс нехорош… Амина, твой муж серьезно болен; он должен лечь в постель сейчас же, а я приготовлю ему лекарство. Я ничего не возьму с вас за это, Филипп, ровно ничего.

– Но я чувствую себя вовсе не так плохо, – сказал Филипп, – правда, у меня сильно болит голова, но вот и все.

– Да, да, кроме того, у вас сильный жар: вас лихорадит, а предупреждение болезни лучше лечения! Идите, лягте и примите то, что я вам пришлю. Завтра вы будете совершенно здоровы!

Филипп пошел наверх в сопровождении Амины, а мингер Путс отправился в свою комнату, где занялся изготовлением лекарства. Как только Филипп лег, Амина спустилась вниз, где ее встретил отец и сунул ей в руку порошок, который она должна была дать мужу.

«Прости меня, Господи, если я думаю напраслину на отца, – проговорила мысленно Амина, – но у меня явилось подозрение. Филипп болен, я это вижу, и серьезнее, чем он хочет сознаться, и если ему не дать лекарства, ему может сделаться хуже! Но сердце чует что-то недоброе… хотя не может быть, чтобы он был настолько подл».

Амина развернула порошок и внимательно посмотрела на него: то было очень небольшое количество темно-коричневого порошка, который, по указанию Путса, следовало дать больному в бокале теплого, нагретого вина. Мингер Путс предложил даже сам нагреть вино, насколько нужно, и когда он вернулся из кухни с вином, то его приход рассеял подозрения молодой женщины.

– Вот вино, дитя мое, заставь его выпить полный бокал, предварительно всыпав в него порошок, и затем укрой его хорошенько: будет сильная испарина, и ее нельзя застудить. Сиди подле него и не позволяй ему раскрываться, укрой его одеялами с головой, – и назавтра он будет здоров. Спокойной ночи, дитя мое! – ласково добавил он, уходя.

Оставшись одна, Амина всыпала порошок в один из серебряных бокалов и принялась растворять его в вине. Ласковый тон и сочувственный, озабоченный вид отца на время убаюкали ее подозрения. Как врач он всегда был чрезвычайно осмотрителен и внимателен к своим больным. Растворяя порошок, Амина посмотрела и увидела, что от порошка не получается ни малейшего осадка, и вино остается таким же чистым и светлым, как раньше. Это показалось ей неестественным, и в ней снова проснулись подозрения.

– Мне это не нравится! – пробормотала она. – Я боюсь отца! Помоги мне, Господи, я положительно не знаю, что мне делать. Нет, я не дам Филиппу этого порошка: быть может, теплое вино само по себе вызовет испарину.

Амина снова задумалась. Она растворила порошок в столь малом количестве вина, что его не было и четверти чашки. Отодвинув этот бокал в сторону, она взяла другой, налила его до краев теплым вином и понесла его осторожно, чтобы не разлить, наверх, в спальную.

На верхней площадке лестницы ее встретил отец, который обыкновенно в это время уже давно спал, и который, как она думала, ушел в свою комнату.

– Смотри, не разлей, Амина! – проговорил он. – Это хорошо, что ты налила ему полный бокал! Постой, дай лучше мне, я сам дам ему выпить это вино!

Мингер Путс взял из рук дочери бокал и вошел в спальню Филиппа.

– Вот, сын мой, выпей это, и завтра ты будешь здоров! – сказал Путс, руки которого так сильно дрожали, что он расплескал вино на одеяло. Амина, вошедшая вместе с ним и следившая за ним, не спуская глаз, радовалась, что не всыпала порошка в этот бокал.

Филипп приподнялся на локте и выпил вино, после чего Путс пожелал ему спокойной ночи и удалился.

– Не оставляй его ни на минуту! – сказал он Амине, уходя. – Я там все приберу; и Амина, думавшая пойти вниз, чтобы загасить свечи в гостиной, осталась с мужем, которому она сообщила свои опасения, а также и то, что она не всыпала порошка в его стакан.

– Я надеюсь, что ты ошибаешься, Амина, – возразил Филипп. – Я даже уверен, что это так. Не может человек быть так зол, как ты предполагаешь!

– Ты не жил с ним, не видал того, что видела я, не знаешь всего, что знаю я! – отвечала молодая женщина. – Ты не имеешь представления, на что может подвигнуть человека жажда золота. Конечно, ведь я могу ошибаться, чего от души желаю в данном случае. Но как бы то ни было, ты теперь должен заснуть, а я посижу подле тебя, дорогой мой! Прошу не разговаривать: я вовсе не хочу спать теперь; мне хочется немного почитать, а потом и я лягу!

Филипп не стал протестовать и вскоре крепко заснул, а Амина просидела подле него далеко за полночь. Вдруг внизу раздался стук у входной двери. «Это кто-нибудь пришел звать отца», – решила Амина, встала и поспешила к дверям.

Действительно, она не ошиблась: пришли звать ее отца к роженице.

– Он сейчас придет! – сказала Амина. – Я пойду и разбужу его! – и она пошла и постучалась в комнату отца, но ответа не последовало. Тогда она постучала еще раз, а когда и на этот раз никто не откликнулся, отворила дверь комнаты и вошла. К немалому ее удивлению, в комнате никого не было. «Странно, – подумала она, – впрочем, я действительно не слышала его шагов на лестнице, когда он пошел вниз гасить свечи».

Амина спустилась в гостиную и здесь нашла отца, который лежал раскинувшись на диване и, по-видимому, крепко спал. Она окликнула его, но он не шевельнулся, не издал ни звука. «Боже милосердый, неужели он умер?» – прошептала она, поднося свечу к самому лицу отца. На нее глянули застывшие, неподвижные мертвые глаза и искаженное судорогой лицо. В первую минуту она не верила своим глазам, и, отступив на шаг назад, она прислонилась к стене; мысли ее путались; она не могла дать себе хорошенько отчета в том, что произошло. Наконец, она овладела собой.

– Это можно сейчас проверить! – пробормотала она и подошла к столу, на котором оставила бокал, и заглянула в него; он был пуст. «Справедливый Бог наказал его за злодейство!» – прошептали ее бледные губы. «И этот человек был мой отец! Теперь все ясно! Вероятно, сознавая свой ужасный поступок и желая придать себе смелости, он налил себе вина в оставшийся на столе стакан, не зная, что на дне его был принесенный им для другого яд, и выпил его, ничего не подозревая. Для другого! А этот другой был ее Филипп! О, будь ты не мой отец, я плюнула бы тебе в лицо и прокляла бы тебя!.. Но ты наказан по делам твоим, и да простит тебя милосердый Бог!».

С этими словами Амина вышла из комнаты и прошла наверх в спальню мужа, который продолжал спать крепким сном, весь в испарине.

Большинство женщин на ее месте разбудили бы мужа при таких обстоятельствах, но Амина была всегда и во всем обдуманна и благоразумна. Она села подле кровати и просидела до самого рассвета, погруженная в свои мысли.

Новый стук у входной двери пробудил ее от ее мыслей; она встала и поспешила вниз, но дверей не отворила.

– Мингера Путса требуют немедленно; дальше ждать нельзя, его услуги необходимы! – сказала присланная за доктором девушка.

– Милая Тереза, – ответила ей Амина, – мой отец сейчас еще более нуждается во врачебной помощи, чем та бедная женщина! Я боюсь, что он кончается. Я застала его очень больным, когда пошла звать к вам; он уже не был в состоянии подняться с кровати. Умоляю вас, забегите по дороге к патеру Сейсену и попросите его прийти сюда: мой бедный отец очень нуждается в его помощи.

– Боже мой! Будь милостив к нам грешным! – воскликнула Тереза. – Неужели он в самом деле умирает? Будьте спокойны, мистрисс Амина, я исполню ваше поручение!

Между тем стук у дверей и разговор двух женщин разбудил Филиппа; он чувствовал себя гораздо лучше, и голова у него не болела. Он сразу заметил, что Амина не ложилась, и собирался пожурить ее, но она не дала ему времени и рассказала о всем случившемся.

– Надо, чтобы ты встал и оделся, Филипп, – говорила она, – и помог мне перенести его тело наверх, на его постель, раньше, чем успеет прийти священник. Боже милосердый, что было бы, если бы я дала тебе этот порошок! Но не будем говорить об этом, надо спешить, а то патер Сейсен сейчас будет здесь!

Филипп оделся в одну минуту и сошел вместе с Аминой в гостиную. Солнце светило ярко, и лучи его падали через окно прямо на мертвенно бледное, искаженное лицо старика. Кулаки его были судорожно сжаты, а язык, закушенный зубами, вывешивался изо рта.

– Что это за роковая комната! – воскликнул Филипп. – Сколько еще сцен ужаса должно разыграться здесь?!

– Нисколько, надеюсь! – возразила Амина. – Это я не назову сценой ужаса. Такой сценой был тот момент, когда этот старик стоял над тобой у постели и с видом участия и доброты предательски подавал тебе отраву; вот это была сцена ужаса, сцена которая надолго удержится в моей памяти.

– Прости ему Бог, как я ему прощаю! – промолвил Филипп, подымая его труп и неся наверх в комнату, где стояла его кровать.

– Пусть по крайней мере думают, что он умер на своей постели, естественной смертью, – сказала Амина. – Моя гордость не вынесет, если люди будут знать, что я – дочь убийцы… Ах, Филипп!

И она опустилась на стул и горько зарыдала. Филипп старался утешить и успокоить ее, когда у дверей раздался стук. Это был патер Сейсен.

– С добрым утром, сын мой! Ну, что наш страдалец?

– Он уже перестал страдать, святой отец!

– Как? Неужели я опоздал? А между тем я не промедлил ни минуты! – сказал патер.

– Он скончался внезапно от конвульсий! – сказал Филипп, идя вверх по лестнице.

Патер Сейсен взглянул на покойника и, убедившись, что его услуги здесь не понадобятся, обратился к Амине, которая все еще продолжала плакать.

– Плачь, дитя мое, плачь! – говорил добрый старик. – Утрата отцовской любви и нежности, конечно, великая утрата для любящей и почтительной дочери. Но не предавайся чересчур своему горю, дитя мое, помни, что у тебя есть еще и другие обязанности: у тебя есть добрый и любящий муж, Амина!

Да, отец мой, я об этом не забываю, но все же не могу не плакать: ведь я была его дочь.

– Разве он не ложился спать с вечера? Он, как вижу, даже не раздет! Когда он впервые почувствовал себя плохо?

– Я видел его последний раз, отец, когда он вчера вечером, уже довольно поздно, пришел в мою спальню и принес мне лекарство, так как я был нездоров, и, пожелав мне спокойной ночи, ушел. Ночью пришли звать его к больной, и жена моя пошла разбудить его, но застала уже без языка.

– Очевидно, это случилось с ним внезапно, – сказал патер Сейсен, – он был стар, а со старыми людьми это часто случается! Вы находились при нем, когда он скончался?

– Нет, святой отец, – отвечал Филипп, – прежде, чем жена успела позвать меня, а я успел одеться, он уже отошел в вечность!

– Будем надеяться, что он отошел в лучший мир! – сказал патер. – Но скажи мне, Амина, проявлял ли он перед смертью лучшие чувства, раскаяния, кротости и любви к ближнему?! Ведь ты хорошо знаешь, что на него смотрели, как на человека сомнительного в деле веры!

– Бывают случаи, святой отец, когда даже самые верующие и доблестные христиане не проявляют никаких лучших чувств и раскаяния перед смертью; взгляните на его сжатые кулаки и искаженное лицо, и вы сами поймете, что в этом состоянии он не мог проявить никаких чувств!

– Да, да… я вижу, увы – что это так. Так будем надеяться на все лучшее; преклоните колена, дети мои, и помолимся вместе за душу усопшего!

Филипп и Амина встала на колени подле священника, который долго и усердно молился.

– Ну, я теперь я пришлю людей прибрать тело и приготовить его к погребению! – сказал патер Сейсен, вставая и прощаясь с молодыми супругами. – Но я думаю, что лучше бы не говорить, что он скончался раньше, чем я успел прийти, чтобы люди потом не говорили, что он умер без причастия!

Филипп утвердительно кивнул головой, и священник ушел.

На другой день тело мингера Путса было предано земле с обычными обрядами, и молодые супруги почувствовали большое облегчение, когда все это обошлось вполне благополучно. Население не любило старого врача, и многие поговаривали о том, что он даже вовсе не христианин, а если бы еще проведали, что он умер, желая отравить мужа своей дочери, его, наверное, лишили бы погребения по христианскому обряду и перенесли бы свою злобу и недоброжелательство и на его ни в чем не повинную дочь.

Только после похорон Филипп и Амина вошли в комнату старика. Ключ от железного сундука был найден на покойном в кармане его жилета, но Филипп не спешил с осмотром этой сокровищницы тестя. Вся комната была заставлена бутылками и ящичками с лекарственными снадобьями, большую часть которых они уничтожили, а те, употребление и применение которых было известно Амине, были отнесены в кладовую.

Бумаги и рецепты, хранившиеся в его письменном столе, были все сожжены, но в числе различных документов были найдены Филиппом восемь крупных акций Ост-Индской компании, приносивших большой ежегодный доход.

– Я никогда не думал, что он вкладывал в это предприятие свои деньги! Это прекраснейшее помещение капитала, и я сам намеревался поместить таким образом часть своих денег, – сказал Филипп, – вместо того, чтобы им здесь лежать без всякой пользы.

Когда был раскрыт железный сундук, то в нем оказалось не только громадное количество золота и серебра, но и целые мешочки драгоценнейших алмазов, рубинов и изумрудов, представлявших собой несметные богатства.

– Ты принесла мне, Амина, громадное и нежданное приданое! – сказал Филипп, обнимая жену.

– Да, ты, действительно, можешь сказать «нежданное»: эти драгоценные камни отец, вероятно, привез с собой из Египта, а между тем, как скудно жили мы до тех пор, пока не переехали сюда, в твой дом! И со всем этим богатством он хотел отравить тебя только для того, чтобы присвоить себе эту жалкую грудку твоих гильдеров! Прости ему Бог!

– Теперь я богатый, очень богатый человек, но к чему мне все это? Правда, я могу приобрести свое собственное судно и быть на нем хозяином, но разве этому судну не суждено будет погибнуть? Нет, лучше мне не приобретать судна! Но хорошо ли, с другой стороны, зная свою участь, плавать на чужих судах? Я, право, не знаю, знаю только, что должен исполнить свой долг, и что жизнь всех людей в руках милосердого Бога, который призывает нас, когда придет наш час. Вот что я сделаю: я помещу большую часть моих денег в акции Ост-Индской компании и, если, плавая на ее судах, буду приносить ей убытки, то по крайней мере и сам буду страдать наравне с другими. А теперь надо позаботиться о том, чтобы моей Амине жилось лучше!

И Филипп тотчас же озаботился нанять двух служанок, обновил всю обстановку дома и сделал все, что могло доставить его жене удовольствие и удобство. В этих хлопотах незаметно прошли два месяца, и все было устроено, когда Филипп получил письменное извещение о дне отплытия его судна.

– Не знаю почему, но на этот раз я не имею тех тяжелых предчувствий, как тогда! – сказал Филипп.

– И я также, – подтвердила Амина, – но я чувствую, что теперь ты долго не вернешься, а это уже само по себе несчастье для любящей жены.

– Да, но ты знаешь, что меня призывает долг.

– Да! отправляйся с Богом! – сказала Амина, пряча голову у него на груди.

На другой день Филипп простился с женой, которая теперь была более мужественна и сдержанна, чем в первый его отъезд. «Все погибли, а он был спасен!» – подумала Амина. – «Я чувствую, что он вернется. Господи, да будет воля Твоя!».

Филипп заблаговременно прибыл в Амстердам, где приобрел много вещей, могущих быть ему полезными в случае нового крушения судна, на что он рассчитывал почти с уверенностью, и прибыл, наконец, на «Батавию», которая уж начала сниматься с якоря, чтобы выйти в море.