Фредерик Густав Барнаби
Поездка в Хиву

Полная версия

Глава II

Пояс для денег – Прислуга в путешествии обременяет – Кёльн – Русский дипломат – Газета «Север» – Мистер Дизраэли и акции Суэцкого канала – Барон Рейтер – Штраусберг – Проверка паспортов – Спальный мешок – Железные дороги в России – Буфеты – Неуважение русских к течению времени – Чиновников легко подкупить – Санкт-Петербург – Извозчики на санях – Ни одной русской пьесы в театрах – Нелюбовь русского человека к родному языку – Его презрение ко всему исконно русскому – Воинский tchin – Деревенский трактир – «Джонка» – Табльдот – Рыбные супы – Индия и образование – Зачинщики – Скрытность генерала Кауфмана – Мистер Скайлер – Бисмарк и русский язык – У каждого своя цена – «Сезам, откройся» – Письмо генералу Милютину – Отсутствие брата графа Шувалова в Петербурге

30 ноября 1875 года выдалось холодным и чрезвычайно сырым. Это был один из тех безрадостных дней, какие подавляют нас и опускают стрелку барометра нашего духа почти до отметки «уныние»; тем не менее, покончив со всеми своими обязанностями в полку и приобретя в магазине Торнхилла надежный пояс для хранения денег, казавшийся необходимым в поездке, но, как выяснилось, очень мешавший спать, я выехал на вокзал «Виктория», чтобы успеть на ночной почтовый.

Слугу я решил не брать – они вечно путаются под ногами, когда ничего не знают о стране предполагаемого путешествия. В такой ситуации слуга и его хозяин, как правило, меняются обязанностями. И все же, должен признать, мне было жаль расставаться со своим верным спутником; он побывал со мною в разных частях света, где совершенно непонятным для меня образом овладел умением общаться посредством жестов и нескольких исковерканных словечек, подхваченных из местного языка, однако русские moujiki и татарские наездники на верблюдах даже ему наверняка оказались бы не по плечу. К тому же он был женат, и я не хотел, чтобы его супруга с детишками оседлали меня в случае его смерти.

Наш железный конь весело преодолел галопом расстояние между Лондоном и Дувром. Переход по морю до Остенде оказался вполне приятным, и на следующий день к четырем часам пополудни я уже созерцал давно знакомый мне старый вокзал в Кёльне.

Пара часов задержки в ожидании ночного экспресса на Берлин – и я снова в дороге. На следующее утро меня ждала столица Германии, но времени на то, чтобы посетить дорогие моему сердцу еще со студенческих лет уголки, у меня уже не оставалось. Я едва успевал на санкт-петербургский поезд, вагоны в котором оказались так переполнены, что я с трудом нашел себе местечко.

В одном купе со мною ехали два русских господина. Насколько я понял, один из них исполнял дипломатическую службу в Италии. Он рассказывал, что внезапно получил телеграмму от князя Горчакова, находившегося в Берлине, с требованием его немедленного приезда. Платье, какое носят в Италии, даже зимой отнюдь не самого теплого свойства, поэтому спутник мой, выглядевший к тому же не совсем здоровым, вряд ли нашел свое путешествие на север приятным. Однако же прибытие в столицу Германии явилось лишь началом его затруднений, поскольку князь сообщил ему следующее: «Я выезжаю в Санкт-Петербург, и свои приказы вы получите от меня там; отправляйтесь ближайшим поездом». Погода стояла весьма холодная, и невезучий чиновник, не имевший при себе подходящей одежды, выглядел совершенно несчастным в тех обстоятельствах, которые предложила ему судьба. Он был англофобом, поэтому довольно посмеивался, рассказывая своему спутнику о том, что в газете «Север», издаваемой его министерством в Санкт-Петербурге, вышла направленная против Англии статья с новостями о покупке мистером Дизраэли акций Суэцкого канала, принадлежавших вице-королю Египта.

– Англичане – великая нация, – отметил второй русский. – Но, кажется, совершенно безумная.

– Там, где дело касается их интересов, они всегда в здравом уме, – сказал чиновник. – На этих акциях, уверяю вас, они хорошо наживутся – как финансово, так и политически. Два года назад им почти удалось склонить шаха к договору с бароном Рейтером, и это бы обеспечило им полный контроль над Персией; однако, благодарение небесам, нашим людям удалось их переиграть, и я сомневаюсь, что в ближайшее время Англия повторит эту свою попытку; что же до господина Штраусберга, то рядом с пройдохой Рейтером он просто посмешище. Вот барон бы уж точно из этого дельца славную выгоду извлек, ну и англичане, разумеется, тоже.

День постепенно угас, и наступила мрачная холодная ночь. Наш поезд продвигался все дальше на север. Чиновник дрожал и беспрестанно ежился в своем углу, а все остальные, удобно закутавшись в меховые одежды, предали себя во власть Морфея. Подобный холод в железнодорожном вагоне на севере Германии был явлением необычным, поскольку, как правило, проводники здесь нещадно топят свои печки, и поездка осложняется чаще невыносимой духотой; однако на этот раз по какой-то непонятной глупости огня никто не развел, и ночь превратилась в то еще испытание. Наконец мы прибыли на пограничный пункт между Германией и Россией. Через несколько минут я оказался вместе со всеми остальными пассажирами в огромном зале с высоким потолком, где нашему багажу предстоял досмотр, а паспортам – проверка.

Неприятное ожидание в холодном помещении затянулось на добрые три четверти часа, пока несколько таможенников в очках с подозрением исследовали каждый паспорт. Даже мой русский чиновник не проявлял особого энтузиазма по поводу того, что его родное правительство по-прежнему придерживается всей этой системы, изобретенной, кажется, нарочно лишь для того, чтобы доставлять путешественникам неудобство. «Ну что за чушь, – ворчал он. – Ведь очевидно, что чем опаснее человек, тем лучше у него будет паспорт. У таких всегда все в полном порядке. Я вот, например, когда приезжаю во Францию и меня просят показать документ, запросто отвечаю, что я, мол, англичанин и паспорта у меня никакого при себе не имеется. Так они всегда пропускают».

Сам я, надо сказать, несколько беспокоился насчет своих документов. Паспорт мой выписан был пять лет уже тому как, и перед отъездом из Лондона я напрочь забыл отослать его в русское консульство. Тем не менее, пристально изучив мои бумаги, а также внимательно оглядев их владельца, таможенник одобрительно кивнул.

Багаж мой тоже благополучно прошел досмотр. Единственное, что озадачило таможенного офицера, был мой спальный мешок. Водонепроницаемое покрытие источало своеобразный запах, и таможенник с подозрением к нему принюхивался.

– Что это? – спросил он меня. – Для чего?

– Я в нем сплю.

Он снова понюхал мой спальник, явно не в силах принять решение, как ему поступить, и потом позвал своего коллегу, который потребовал развернуть мешок.

– То есть вы спите в этой штуке? – спросил тот меня.

– Совершенно верно.

– Странные все-таки эти англичане, – пожал плечами офицер, проверявший прежде мой паспорт. После чего шепотом добавил: – Сумасшедший, наверное.

Стоявшие рядом со мной слегка отодвинулись, очевидно тоже посчитав меня небезопасным.

И вот мы едем дальше – на сей раз в просторном и великолепно обустроенном вагоне. Здесь тепло, работает освещение, и под рукой у вас все, что может потребоваться путешественнику в дороге. Русские поезда устроены на манер американских. Вы можете пройти в них от первого вагона до последнего, если пожелаете, а пара проводников в каждом вагоне предоставят вам все необходимое. Должен признать, что в этом отношении путешествие по железной дороге в России гораздо предпочтительнее, нежели в Англии, а буфеты не идут ни в какое сравнение с нашими. Все, о чем вы попросите, подается практически мгновенно. Блюда всегда горячие и отменного качества, при этом обслуживание и счет – немаловажная деталь для всякого путешественника – не оставляют желать лучшего, поскольку цены на все удивительно невысоки. Однако при всех этих преимуществах существует один весомый недостаток, состоящий в медлительности хода, что в путешествии по такой огромной стране, как Россия, приобретает поистине большое значение. Низкие температуры, кажется, влияют на сознание людей ровно в той же степени, что и невыносимая жара. Характерное для русских безразличие к течению времени сравнимо, пожалуй, только с подобным отношением к нему у испанцев. Русское слово zavtra используется московитами так же часто, как его испанский эквивалент тапапа — жителями Пиренейского полуострова. Правда, у медлительности русских поездов есть и другая причина. Она связана с халатностью при строительстве железнодорожного полотна. Государственные инспекторы, согласно многочисленным свидетельствам, легко берут взятки. Сиюминутная выгода у них в большем почете, чем жизни их соотечественников. Если б машинисты прибавили ход хотя бы до среднего, рельсы и шпалы неизбежно подвели бы в конце концов. Во всяком случае так мне объяснил один из моих спутников, когда речь зашла об этом предмете.

И вот через три с половиной дня после моего отъезда с Чаринг-Кросс я прибыл в Санкт-Петербург. Багаж мне выдали почти без всякой задержки. В этом отношении русские вокзалы устроены очень хорошо, и вскоре я заселился в комфортабельный отель «Демут». До вечера еще оставалось достаточно времени. Вознамерившись этим воспользоваться, я взял санки с извозчиком и отправился нанести визит военному министру генералу Милютину.

Иностранца, не привыкшего к Санкт-Петербургу, на первых порах слегка озадачивает напор всех этих многочисленных ямщиков, буквально кидающихся на него, едва завидя своего возможного клиента выходящим из гостиницы. «Куда? Куда ехать?» – кричат они. Услышав от постояльца название улицы, а также имя человека, которому принадлежит дом, – поскольку в России, как правило, дома известны по имени своего владельца, а не пронумерованы, как в других странах, – они немедленно приступают к бойкому торгу.

– За рубль отвезу, барин. Гляньте, какие у меня саночки красивые! И лошадка что надо.

– Врет он все! – выкрикивает другой. – Я за шестьдесят копеек повезу!

Лицо его при этих словах принимает такое выражение, словно он только что оказал вам благодеяние, равного которому не сыскать во всей истории мирового извоза.

Остальные ждут несколько секунд, чтобы понять, согласится ли иностранец на это предложение; когда же такого не происходит и вы делаете два-три шага прочь, ямщики меняют свой тон, переходя с шестидесяти на сорок, а потом и на двадцать копеек (что примерно равняется шести пенсам у нас в Англии), достигая наконец средней стоимости поездки по Санкт-Петербургу, где нет твердо установленных тарифов. В итоге все сводится к тому, что извозчики здесь грабят иностранцев даже поболее, чем наши лондонские кэбмены.

Генерала Милютина дома не оказалось, о чем меня известил высокий швейцар. Оставив рекомендательное письмо и свою карточку, я вернулся в гостиницу. В тот вечер ни в одном из театров не давали русской пьесы – шли представления на французском и немецком, а в опере пели на итальянском языке. Главный театр в Петербурге носит название Александрийского, оперный же театр называется Мариинский; однако в Александрийском часто идут немецкие пьесы, поэтому временами, как, например, в день моего приезда, случается так, что ни в одном столичном театре не дается представление на русском языке. Полагаю, это может быть объяснено в том числе и той ничем не скрываемой неприязнью, какую многие с виду хорошо образованные русские проявляют по отношению к своему собственному языку. Я часто слышал от них следующую сентенцию: «Мужику он подходит очень хорошо, а вот светский язык – это, конечно, французский». Подобные замечания делаются в основном жителями провинций, чье знание французского настолько несовершенно, а произношение так ужасно, что слушать их – сущая пытка для ушей. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что представители высших кругов в Российской империи глубоко презирают все истинно русское, преклоняясь перед иностранным. Эта слабость развитых слоев общества оказывает неблагоприятный эффект на развитие нации. У себя на родине мы все очень бы удивились, обратись вдруг наш соотечественник к своей супруге не по-английски, или если бы переписка между членами одной семьи велась на иностранном языке; ну, или если бы юная девушка не умела написать письма, кроме того случая, когда ей вздумается писать по-французски, не сделав при этом ужасающих ошибок как в грамматике, так и в правописании. Однако в России это никого не удивляет. Правящие классы здесь не проявляют любви к национальным началам, и для того, чтобы постичь подлинную Русь, вам точно не следует приезжать в Санкт-Петербург. Русское в этом городе покрыто таким толстым слоем иностранной полировки, что разглядеть находящееся под поверхностью не представляется возможным. Какой-нибудь учитель фехтования из Франции будет принят здесь с большим радушием, нежели новый русский Сократ.

Нынешний император, как говорят, делает все, что в его силах, дабы противостоять этой слабости своих подданных. Он дальновидный человек, и огромная империя обязана ему, а также его благотворному правлению гораздо в большей степени, чем любому из его предшественников; однако за время жизни одного поколения трудно избавиться от глубоко укоренившейся привычки. Понадобится много лет, чтобы жители российской столицы усвоили один простой факт: погоня за иностранным, ведущая к ущербу национальных интересов, никогда не возымеет своим результатом процветание России. Еще одним сдерживающим фактором в развитии коммерческих и сельскохозяйственных инициатив по всей стране является высокое значение, придаваемое здесь воинскому званию. Один русский помещик как-то с горечью сказал мне: «Человек у нас полный ноль, если он не на государевой службе. Он обязан носить военную форму, а также иметь tchin либо его эквивалент на гражданской службе. Он должен быть потребителем, а не производителем; в этом, и лишь в этом единственном случае он является человеком уважаемым – таким, на которого смотрят снизу вверх». Результатом служит растрата сил целой нации на то, что никогда не станет, как здесь говорят, «ложкой к обеду»; и, думается, сохранение подобного положения вещей приведет в конце концов к общенациональному упадку.

Читая тем вечером одну русскую газету, я наткнулся на небольшую статью, настолько характерно описывающую приверженность к весьма крепким напиткам по всей империи, что не могу удержаться от искушения изложить ее здесь.

В статье сообщалось об одном торговце спиртными напитками, задумавшем открыть питейное заведение в какой-то большой деревне. Для этого ему потребовалось заручиться согласием местного населения. Решено было устроить аукцион, на который выставили право открытия кабака. В итоге состоявшихся торгов собралась сумма в три тысячи пятьсот рублей, разделив которую между жителями получили ровно по семь с половиной рублей на человека.

Деньги раздали, и, согласно автору статьи, предприниматель вернул все потраченные средства в первые же три дня, поскольку в деревне вдруг проявился необычный всплеск интереса к пьянству. Как только деньги были потрачены, жизнь в местном сообществе вернулась в свое привычное русло.

В России на пьянство смотрят далеко не с тем отвращением, как в Англии, – особенно в среде военных. Офицер, способный перепить своих товарищей до их исчезновения под столом, воспринимается в качестве героя. Подобное преклонение перед Бахусом несомненно связано с местным климатом; и когда столбик термометра опускается ниже нуля, организм требует значительно больше согрева – как наружного, так и внутреннего, – чем в более умеренных климатических зонах.

Русские офицеры, всемерно противостоящие холоду, изобрели один любопытный напиток. Они зовут его «джонка». После обеда, во время которого шампанское, кларет и другое спиртное выпивается в объемах, совершенно немыслимых для жителей нашей страны, на стол водружается гигантская серебряная чаша; в нее безо всякого порядка сливаются бренди, ром, спирт и самые разнообразные вина; туда же идут мелко нарезанные яблоки, груши и вообще все фрукты, какие можно найти на десертном столе. Чашу ставят на огонь, а когда напиток воспламеняется, его разливают по большим кубкам и раздают всем собравшимся у стола. Это весьма непростое испытание, поскольку возлияния, напоминающие скорее поединок, могут продолжаться не один час. Под угрозой в этой ситуации не только головы, но и желудки гостей. Однако мы с вами в России, а на войне как на войне. Пока эти излишества в области питейных привычек не выйдут из моды у представителей высших кругов, вряд ли стоит удивляться тому, что круги низшие остаются привержены им в той же мере.

Тем вечером я ужинал за табльдотом. В России, где питаться предпочитают «а-ля карт», этот порядок является относительно новым установлением. Русская трапеза для человека с ней незнакомого представляет собой явление весьма занимательное. Прежде чем усадить гостей за стол, их проводят к буфету; здесь в изобилии обнаруживаются сардины, икра паюсная и свежая – деликатес, кстати сказать, неизвестный в нашей стране, где так называемая «свежая» икра всегда немного пересолена, – анчоусы и всевозможные приправы. Тут выкуривается сигарета-другая, выпивается бокал чего-нибудь, и вскоре обедающие перемещаются к общему столу. К супу вместо хлеба подаются пирожки с мясом и рисом. Эти супы, особенно приготовленные из рыбы, просто великолепны и очень подходят русскому климату, при котором для поддержания необходимого телу тепла требуется потребление больших объемов азота.

За столом я оказался рядом с одним русским офицером, генералом инженерных войск, и мы вступили с ним в долгий разговор относительно Индии.

– Вы, англичане, – говорил он, – не можете отказаться от мысли, что нам нужна Индия; но упускаете при этом одну немаловажную деталь, а именно то, что в один прекрасный день тамошние аборигены могут возжелать самостоятельного управления своей страной. Я внимательно слежу за ходом событий в Индии; и что я вижу? Да то, что вы делаете все возможное, дабы просветить население в понимании его собственной силы. Вы открываете школы; даете людям образование; они владеют вашим языком – многие из них даже читают ваши газеты; наиболее просвещенные из них знают о происходящем в Европе не хуже вас самих. Но придет день, когда в их среде появятся зачинщики, которые приведут эти мыслящие массы в движение; и что вы можете им противопоставить? Какую силу? Если когда-либо существовало на свете государство, намеренное покончить жизнь самоубийством, то это Англия. Она держит Индию при помощи оружия в полной своей власти и в то же время прилагает все возможные усилия, чтобы побудить покоренную страну сбросить ярмо.

– А вы не находите, – отозвался я, – что, когда наши границы соприкоснутся, чего так желает ваше правительство, зачинщиков в тех местах будет намного больше, чем даже сейчас в Индии?

На этот вопрос он не ответил, прикурив сигарету и сменив тему разговора. Проблема, которую он поднял до этого, несомненно, была серьезной. Тем не менее существует как минимум один довод в пользу дальнейшего развития образования в Индии – чем лучше будет образовано местное население, тем больше у него шансов понять, что его интересы будут гораздо лучше соблюдаться под британским, нежели под русским владычеством. Однако это не закрывает вопроса о том, не предпочтут ли индусы самоуправление, и вопрос этот, несомненно, когда-нибудь станет насущным.

Помнится, однажды на борту парохода транспортной компании «Пенинсулар энд Ориентал» я познакомился с высокообразованным индусом, и мы с ним тоже разговорились. У него был обширный опыт путешествий по Англии, где его всегда хорошо принимали. На мой вопрос о том, насколько в Индии симпатизируют англичанам, он ответил очень просто: «Вы великая нация. Английский народ преданно служит устроению своего государства. Насколько бы вам понравился иностранный правитель, установивший власть над вашей страной?»

На следующий день я отправился с визитом в британское посольство, но никого там не застал, кроме военного атташе, который был так занят какими-то упражнениями, что не смог со мной повидаться. Потом у меня была встреча кое с кем из моих старых друзей, и мы завели разговор о предстоящем мне путешествии. Все они высказали довольно пессимистичный взгляд на мое предприятие.

– Какая Хива?! – воскликнул один из них. – Может, сразу тогда на Луну? Открыто препятствовать русские вам, конечно, не станут. Просто будут давить на наше Министерство иностранных дел, чтобы приказ о возвращении пришел вам оттуда. Русские склонны к подозрительности не менее, чем жители Востока, поэтому они решат, будто вы присланы нашим правительством взбудоражить хивинцев. Русские никогда не поверят в то, что офицер направляется в Хиву из одной любви к путешествиям, да к тому же за свой счет.

– Кстати говоря, – вмешался другой мой собеседник. – Не так давно один офицер, собиравшийся в Туркестан, решил взять с собою слугу, англичанина по происхождению. Этот мужчина, я полагаю, служил прежде рядовым во 2-м лейб-гвардейском полку. Каким-то образом все это стало известно одному русскому генералу. Он велел привести к себе этого слугу и задал ему вопрос: «Ты когда-нибудь в “Таймс” корреспонденцию писал?» Бывший лейб-гвардеец, усмотревший в этом вопросе проверку своих способностей, ответил: «Никак нет, сэр. Но если надо – всегда готов». На что генерал сказал ему следующее: «Давай мы с тобой вот как поступим, братец, – ежели я узнаю, что ты написал в Англию хоть строчку об увиденном здесь, я прикажу тебя повесить». Лейб-гвардеец обеспокоился. Он хорошо умел чистить лошадей, и ни один его помысел не выходил за пределы этого призвания; а тут ему вдруг объявляют, что повесят, если он напишет письмо! Но он же имеет право писать друзьям? Короче, он пошел к неким чиновникам в Петербурге и стал просить у них совета. В итоге он все-таки поехал со своим хозяином, однако добрался лишь до Казани, где был получен приказ о его немедленном возвращении.

Русские солдаты, похоже, не слишком осведомлены о том, что они делают в Средней Азии, а генерал Кауфман предпочитает об этом не распространяться. Судя по тем отзывам, которыми в дальнейшем делились со мной очевидцы тамошних событий, я не могу удержаться от мысли, что генерал, пожалуй, не уступил бы в находчивости даже неверному управителю из Евангелия от Луки.

Ближе к вечеру я нанес визит секретарю американской дипломатической миссии в Петербурге мистеру Скайлеру. Он прежде уже бывал в Ташкенте и Бухаре, добравшись вместе с энергичным корреспондентом газеты «Нью-Йорк Геральд» мистером Мак-Гаханом до Форта N² 1. В ходе своих путешествий мистер Скайлер сумел собрать много весьма полезных сведений. Насколько я знаю, он единственный дипломат, которому русские позволили посетить свои восточные владения. Он обладает пытливым умом и дотошным вниманием к деталям, русский язык его превосходен. Анализируя положение дел в Туркестане, он сумел проникнуть в самую суть вещей там, где взгляд любого другого наблюдателя ограничился бы поверхностным обзором. Отчет его был отправлен в Вашингтон, где его впоследствии опубликовали в так называемой «Голубой книге», являющейся правительственным вестником. Русская администрация Туркестана осталась не очень довольна этим отчетом, поскольку мистер Скайлер не стал в нем скрывать неприятные для нее детали. Однако во всех других отношениях он одобряет российскую политику в Средней Азии. Укрепление русских в этом регионе он находит полезным для интересов Соединенных Штатов, поскольку оно ограничивает британское влияние на Востоке.

Мистер Скайлер дал мне несколько полезных советов относительно моего грядущего путешествия. Он был занят работой над книгой, посвященной его собственным поездкам. Русский язык он стал совершенствовать с первого дня своего прибытия в Петербург, считая, что дипломат, попавший в страну, где он не способен прочесть газету или вести разговор, если это понадобится, с представителем любого социального слоя, напоминает рыбу, вынутую из воды, и жалованье свое получает не вполне заслуженно.

Нынешний канцлер Германии, кстати сказать, придерживался того же мнения. Оказавшись много лет назад в прусском посольстве в Санкт-Петербурге, первым делом он взялся за изучение русского языка, который в итоге довел до совершенства. Пример Бисмарка заслуживает подражания, однако, боюсь, до тех пор, пока экзамен по языку не станет обязательным для всех кандидатов в сотрудники нашего МИДа, дела в британском посольстве в Санкт-Петербурге будут вестись через переводчика.

Некоторое время спустя я нанес визит брату графа Шувалова, на имя которого граф любезно предоставил рекомендательное письмо, однако тот оказался за границей, о чем меня известил его слуга, и, следовательно, письмо не пригодилось.

К этому времени я уже начал немного тревожиться по поводу того письма, которое я оставил в доме военного министра генерала Милютина – особенно с учетом того, что я не удосужился дать его швейцару на чай. Как меня проинформировал один давно проживавший в Петербурге англичанин, это было большое упущение с моей стороны. Он также добавил: «В России ничего не делается без хорошо продуманной раздачи подарков. У всякого тут своя цена – от швейцаров до любовниц тех самых чиновников, которые раздают подряды на строительство железных дорог. Золото, а точнее, его эквивалент в бумажных рублях – это настоящий “Сезам, откройся” в любом уголке Российской империи».

Должен отметить, что со своей стороны я не разделял этого мнения насчет продажности швейцара. Тем не менее, написав генералу с вопросом о возможной чести ему представиться и не получив на это никакого ответа, я вознамерился написать еще одно письмо с изложением своей просьбы следующим образом:

«Военному министру, генералу Милютину.

Сэр, надеюсь на ваше снисхождение по поводу той вольности, с какою берусь писать вам без надлежащей чести быть вам лично представленным.

Мне бы хотелось получить разрешение на проезд в Индию – через города Хива, Мерв и Кабул. Однако перед своим отъездом из Лондона я прочел в нескольких английских газетах, что российское правительство издало указ, запрещающий англичанам путешествовать по Русской Азии, поэтому я счел необходимым обратиться к российскому послу в Лондоне графу Шувалову. Он мне сказал: “Лично я не в силах ответить на ваш вопрос; но по прибытии в Санкт-Петербург официальные лица предоставят вам самую исчерпывающую информацию”. Прежде чем покинуть Лондон, я получил от графа Шувалова письмо, информирующее меня о том, что он официально обратился к министру иностранных дел в Санкт-Петербурге по поводу моего путешествия. Граф также приложил рекомендательное письмо к своему брату и пожелал мне счастливого пути. В свете вышеизложенного, сэр, мне бы очень хотелось знать – могу ли я рассчитывать на подобное разрешение. В случае отрицательного исхода милостиво прошу написать мне пару строк с прямым ответом – Да или Нет. Если ответ будет «Нет», я покину Санкт-Петербург немедленно, поскольку отпуск мой подходит к концу и мне бы не хотелось оставаться здесь долее, чем этого требует ожидание вашего ответа.

Честь имею, и т. д., и т. п.».

Отправив депешей это послание, я несколько успокоился. Мне не думалось, что генерал, являвшийся, согласно общему мнению, человеком самым благородным, станет намеренно затягивать с ответом. Я и до этого предполагал, что ответ будет нескорым. Тем временем, в ожидании решения своего вопроса, я прилагал максимум усилий, чтобы собрать как можно больше информации о хивинском маршруте.