Франс де Вааль
Наша внутренняя обезьяна. Двойственная природа человека
Переводчик Анна Олефир
Редактор Валентина Бологова, канд. биол. наук
Издатель П. Подкосов
Руководитель проекта И. Серёгина
Корректоры М. Миловидова, С. Чупахина
Компьютерная верстка А. Фоминов
Дизайн обложки Ю. Буга
Фото иллюстрации на обложке Getty Images
В книге использованы фотографии автора
© Frans de Waal, 2005
Photographs courtesy of Frans de Waal
© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина нон-фикшн», 2021
Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.
Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
* * *
Моей любимой Катрин
Эта книга издана в рамках программы «Книжные проекты Дмитрия Зимина» и продолжает серию «Библиотека «Династия». Дмитрий Борисович Зимин – основатель компании «Вымпелком» (Beeline), фонда некоммерческих программ «Династия» и фонда «Московское время».
Программа «Книжные проекты Дмитрия Зимина» объединяет три проекта, хорошо знакомые читательской аудитории: издание научно-популярных переводных книг «Библиотека «Династия», издательское направление фонда «Московское время» и премию в области русскоязычной научно-популярной литературы «Просветитель».
Подробную информацию о «Книжных проектах Дмитрия Зимина» вы найдете на сайте ziminbookprojects.ru.
Благодарности
Своим появлением на свет эта книга обязана такому количеству приматов, как принадлежащих, так и не принадлежащих к роду людскому, что просто невозможно поблагодарить всех. Основная идея родилась из беседы с Дугом Абрамсом. В то время я размышлял над тем, как приложить мой опыт работы с приматами, которыми я занимался всю жизнь, к человеческому поведению, а Дуг полагал, что бонобо заслуживают куда большего внимания, чем получали до сих пор. Вместе взятые, эти две идеи и привели к появлению книги, в которой напрямую сравнивается поведение людей, шимпанзе и бонобо. «Наша внутренняя обезьяна» в значительно большей степени, чем мои предыдущие книги, рассматривает место нашего вида в природе.
Я высоко ценю замечания, комментарии и предложения по поводу этого текста, полученные от редактора издательства Riverhead Джейка Моррисси, а также Дуга Абрамса, Венди Карлтон и моей жены Катрин Марин. Выражаю благодарность моему агенту Мишель Тесслер за то, что эта книга попала в такие хорошие руки.
В начале моей карьеры в Нидерландах я имел счастье пользоваться поддержкой своего научного руководителя, Яна ван Хоффа, и его брата – директора зоопарка Бюргерса в Арнеме, Антона ван Хоффа. Я благодарен Роберту Гою, перетянувшему меня на эту сторону Атлантики. В Соединенных Штатах со мной работало так много сотрудников, лаборантов и студентов, что не буду называть их поименно, но я всем им очень обязан за помощь в исследованиях и открытии новых направлений в изысканиях. Наконец, я выражаю благодарность Александру Арриба, Мариетте Диндо, Майклу Хэммонду, Милтону Хэррису, Эрнсту Майру, Тосисаде Нисиде и Эми Пэриш за всевозможную помощь, а также Катрин за ее любовь и поддержку.
1
Наше обезьянье семейство
Можно вытащить обезьяну из джунглей, но джунгли из обезьяны – никогда.
Это относится и к нам, двуногим обезьянам. С тех пор как наши предки жили на деревьях, перепрыгивая с ветки на ветку, нас непреодолимо тянет к существованию в небольших группах. Нам не приедаются бьющие себя в грудь политиканы, звезды мыльных опер, заводящие одну любовную интрижку за другой, нам нравятся реалити-шоу, в которых участники или вылетают из проекта, или проходят в следующий тур. Можно было бы просто посмеяться над всем этим обезьяньим поведением, если бы не тот факт, что наши родственники-обезьяны относятся к борьбе за власть и секс так же серьезно, как и мы.
Однако у нас с ними гораздо больше общего, чем стремление к власти и сексу. Чувство общности и способность к сопереживанию, то есть эмпатия, в равной степени важны, но о них редко упоминают как о части нашего биологического наследия. Мы с куда большей готовностью виним природу за те черты, которые нам в самих себе не нравятся, чем благодарим за те, которые ценим и уважаем. Вспомним известное высказывание Кэтрин Хепбёрн в фильме «Африканская королева»: «Природа, мистер Оллнат, – это то, над чем мы должны в этом мире возвыситься».
Такое представление во многом сохраняется у нас до сих пор. Среди миллионов страниц, написанных о человеческой природе за столетия, нет ничего более унылого – и ошибочного, – чем утверждения последних трех десятилетий. Мы слышим, что наши гены эгоистичны, что человеческая добродетель не более чем притворство и что мы поступаем нравственно только для того, чтобы произвести впечатление на окружающих. Но если люди заботятся лишь о собственном благе, то почему младенец, проживший на свете всего один день, плачет, слыша плач другого ребенка? С этого и начинается эмпатия. Возможно, этот пример не слишком мудреный, зато мы можем быть уверены, что новорожденный уж точно не пытается ни на кого произвести впечатление. Нам от рождения присущи побуждения, влекущие нас к другим существам и впоследствии заставляющие привязываться к ним и заботиться о них.
Свидетельством древности этих побуждений является поведение наших родственников-приматов. Поистине удивительны бонобо, малоизвестный вид обезьян, столь же близкий нам генетически, как и шимпанзе. Когда Куни, самка бонобо из зоопарка Твикросс в Великобритании, увидела, что о стеклянную стену ее вольера ударился скворец, она подошла помочь ему. Подобрав оглушенную птицу, Куни осторожно попыталась поставить ее на ноги. Скворец не пошевелился, и она легонько его подбросила, но бедняга едва трепыхал крыльями. Тогда, с птицей в руке, Куни залезла на верхушку самого высокого дерева и обхватила ствол ногами, высвобождая руки, чтобы держать скворца. Она осторожно расправила ему крылья, взявшись за их кончики обеими руками, и только потом направила птицу, словно маленький игрушечный самолетик, в сторону стенки вольера. Но бедняге не хватило пространства, и он приземлился на краю рва. Куни спустилась и долго стояла, наблюдая за скворцом и защищая его от любопытного обезьяньего детеныша. К концу дня оправившаяся птица благополучно улетела.
То, как Куни обращалась с этим скворцом, разительно отличалось от того, что она сделала бы, помогая другой обезьяне. Она не следовала какому-либо жестко запрограммированному паттерну поведения, но, оказывая помощь, подстроила свои действия к конкретной ситуации животного, совершенно не похожего на нее саму. Должно быть, птицы, пролетающие мимо вольера, навели ее на мысль, какая помощь нужна в этом случае. О такой разновидности эмпатии у животных практически нет информации, поскольку она основывается на способности представить себе жизненную ситуацию другого существа. Адам Смит, основоположник экономической теории, вероятно, имел в виду поступки, подобные действиям Куни (совершаемые, правда, не обезьяной), когда более двух веков назад предложил нам самое долгоживущее определение сопереживания как «способность переноситься воображением на место страдающего»[1].
Возможность того, что эмпатия является частью нашего обезьяньего наследия, должна была бы нас обрадовать, однако не в наших привычках признавать и принимать все стороны собственной природы. Когда люди совершают геноцид, мы называем их «животными» или «зверями». Но когда кто-то помогает бедным, мы восхваляем его за «гуманность». Нам нравится приписывать второй из этих видов поведения только самим себе. Пока однажды человекообразная обезьяна не спасла представителя нашего вида, общественное сознание не допускало возможности существования гуманности у кого-либо помимо людей. Это произошло 16 августа 1996 г.: восьмилетняя самка гориллы по имени Бинти Джуа помогла трехлетнему мальчику, упавшему с высоты более 5 м в обезьяний вольер в Чикагском зоопарке Брукфилда. Бинти среагировала моментально – подобрала малыша и отнесла его в безопасное место. Она уселась на бревно возле ручья, держа ребенка на коленях, несколько раз ласково погладила его и отдала смотрителям зоопарка. Этот простой акт сочувствия, заснятый на видео и разошедшийся по всему миру, тронул сердца многих людей, а Бинти прославили как героиню. Впервые в истории США обезьяна фигурировала в речах ведущих политиков, сделавших из нее образцовый пример сострадания.
Двуликий Янус человеческой природы
Тот факт, что поведение Бинти вызвало такое удивление у людей, многое говорит о том, как животные обычно изображаются в средствах массовой информации. На самом деле она не совершила ничего из ряда вон выходящего – или, по крайней мере, ничего, что человекообразная обезьяна не сделала бы для любого детеныша собственного вида. В то время как в современных документальных фильмах о природе центральное место занимают свирепые и кровожадные твари (или отважные мужчины, повергающие их наземь), я считаю жизненно необходимым рассказать об истинной глубине и многообразии нашей связи с природой. Эта книга исследует восхитительные и пугающие параллели между поведением приматов и нашим собственным, уделяя равное внимание хорошему, плохому и отталкивающему.
Нам выпала счастливая возможность изучать двух близких родственников-приматов, причем различающихся как ночь и день. Одни – угрюмые и грубые на вид амбициозные типы, плохо контролирующие агрессию. Другие – эгалитаристы и любители беззаботной жизни. Все без исключения слышали о шимпанзе, они известны науке с XVII в. Их иерархическое и жестокое, вплоть до убийств, поведение породило распространенное в обществе представление о людях как «обезьянах-убийцах». Некоторые ученые говорят, что таково наше биологическое предназначение: захватывать власть, подавляя других, и вести непрерывные войны. Я был свидетелем достаточного количества кровавых стычек среди шимпанзе, чтобы согласиться с тем, что у них есть склонность к жестокости. Но мы не должны игнорировать других наших ближайших родственников – бонобо, открытых только в прошлом веке. Бонобо – орава беспечных весельчаков со здоровым сексуальным аппетитом. Миролюбивые по натуре, они опровергают представление о том, что наша эволюционная ветвь сплошь кровожадные убийцы.
Не что иное, как эмпатия, позволяет бонобо понимать нужды и желания других и помогать их удовлетворять. Когда двухлетняя дочь самки бонобо Линды захныкала перед матерью, надув губы, она демонстрировала свое желание, чтобы ее покормили грудным молоком. Но эта малышка росла в детском отделении зоопарка и была возвращена в группу уже после того, как у Линды закончилось молоко. Однако мать поняла ее и направилась к фонтанчику, чтобы набрать в рот воды. Потом она села перед дочерью и сложила губы трубочкой, чтобы малышка могла из них пить. Линда повторила свой поход к фонтанчику три раза, пока дочь не осталась довольна.
Мы восхищаемся таким поведением – и само по себе оно является примером эмпатии. Но та же самая способность понимать других делает возможным и умышленное причинение им вреда и боли. И сочувствие, и жестокость базируются на способности индивида представлять, как его собственное поведение влияет на других. Животные с небольшим мозгом, такие как акулы, без сомнения, могут вредить и причинять боль другим, но они делают это без малейшего понятия о том, что те могут чувствовать. А мозг человекообразных обезьян по размеру составляет треть от нашего, что делает его достаточно сложным для проявления жестокости со стороны его обладателей. Так же как мальчишки бросают камни в уток в пруду, человекообразные обезьяны иногда причиняют боль ради забавы. В одной игре лабораторные шимпанзе-подростки подманивали хлебными крошками кур, бродящих за забором. Каждый раз, когда доверчивые куры подходили, шимпанзе били их палкой или тыкали острым куском проволоки. Эту танталову игру – а куры оказались настолько глупы, чтобы ее продолжать (хотя для них это уж точно не было игрой), – шимпанзе придумали просто от скуки. Они отточили ее до такого уровня, что один приманивал кур, а другой бил.
Крупные высшие обезьяны (по-английски apes) настолько похожи на нас, что их так и называют «человекообразные». У нас, людей, есть два близких нам родственных вида с поразительно разным устройством сообществ, и это чрезвычайно познавательно и поучительно. Жадный до власти, свирепый шимпанзе является полной противоположностью миролюбивому эротоману-бонобо – это своего рода доктор Джекилл и мистер Хайд обезьяньего мира. Наша собственная натура – непростой и шаткий альянс этих двух сторон. К сожалению, темная сторона в нас слишком очевидна. Согласно подсчетам, только в XX в. 160 млн человек погибли в результате войн, геноцида и политических репрессий – и все это из-за человеческой способности к жестокости. Еще более ужасающими, чем эти невероятные числа, являются индивидуальные проявления человеческой жестокости, такие как чудовищное происшествие 1998 г. в небольшом техасском городке, когда трое белых мужчин предложили 49-летнему чернокожему мужчине подвезти его до дома. Но вместо этого они увезли его на пустырь и избили, а затем привязали к своему грузовику и протащили несколько километров по асфальтовой дороге, оторвав при этом голову и правую руку.
Мы способны на такую дикость вопреки – или, возможно, именно вследствие – нашей способности представлять, что чувствуют другие. И в то же время, когда эта способность сочетается с позитивным отношением к людям, она побуждает нас посылать продукты голодающим, героически спасать абсолютно незнакомых людей (например, во время землетрясений и пожаров), плакать, когда кто-то рассказывает печальную историю, или присоединяться к поисковой партии, если пропадает соседский ребенок. Обладая обеими этими сторонами, жестокой и сострадательной, мы уподобляемся двуликому Янусу: два наших лица смотрят в противоположные стороны. Это может настолько запутывать и обескураживать, что порой мы слишком упрощенно представляем, кто мы такие, объявляя себя «венцом творения» или воображая единственными истинными злодеями.
Почему бы не признать, что мы являемся и теми и другими? Эти два аспекта нашего вида соответствуют качествам наших ближайших ныне живущих родственников-обезьян. Шимпанзе так хорошо демонстрируют жестокую сторону человеческой натуры, что очень немногие ученые вообще пишут об их противоположной стороне. Но при этом мы крайне социальные существа, доверяющие друг другу и действительно нуждающиеся во взаимодействии с другими людьми, чтобы вести здоровую и счастливую жизнь. Самое суровое, после смерти, наказание для нас – одиночное заключение. Наши тела и умы не созданы для жизни в одиночестве. В отсутствие человеческого общества мы становимся безнадежно подавленными, наше здоровье ухудшается. В одном из недавних медицинских исследований здоровые добровольцы, подвергавшиеся воздействию холода и заражению вирусами гриппа, быстрее заболевали, если рядом с ними было меньше друзей и родных.
Эта необходимость во взаимосвязях женщинам понятна от природы. У млекопитающих родительскую заботу невозможно отделить от выкармливания молоком. На протяжении 180 млн лет эволюции млекопитающих самки, удовлетворявшие потребности своих детенышей, производили больше потомства, чем равнодушные и отстраненные. Нас, произошедших от длинной череды матерей, которые нянчили, кормили, мыли, носили, успокаивали и защищали своих детей, не должны удивлять гендерные различия в человеческой эмпатии. Они появляются задолго до социализации: первый признак эмпатии – когда младенец плачет, услышав плач другого ребенка, – более типичен для девочек, чем для мальчиков. И в дальнейшей жизни эмпатия остается более развитой у женщин, чем у мужчин. Нельзя сказать, что у мужчин эмпатии нет совсем или что они не нуждаются в связях с другими людьми, но они больше обращаются за этим к женщинам, чем к мужчинам. Длительные отношения с женщиной, такие как брак, – это наиболее эффективный способ для мужчины прибавить несколько лет к собственной жизни. Обратную сторону этой картины представляет аутизм – нарушение эмпатии, не дающее устанавливать связи с другими людьми, – и он в четыре раза чаще встречается у мужчин, чем у женщин.
Эмпаты-бонобо регулярно ставят себя на место других. В Центре лингвистических исследований Университета штата Джорджия в Атланте бонобо по имени Канзи научили общаться с людьми. Он стал знаменитостью, прославившись потрясающим пониманием устного английского языка. Осознавая, что некоторые из его собратьев-обезьян не обладают таким же навыком, Канзи при случае выступает в роли учителя. Однажды он сидел рядом со своей младшей сестрой Тамули, минимально знакомой с человеческой речью, когда приматолог Сью Сэвидж-Рамбо пыталась заставить Тамули ответить на простые устные просьбы; необученная бонобо на них не реагировала. Исследовательница обращалась к Тамули, но претворять смысл слов в действия начал Канзи. Когда Тамули попросили почесать Канзи, он взял руку сестры и положил себе на шею, зажав ее между подбородком и грудью. В этой позе Канзи уставился в глаза Тамули (по интерпретации людей – вопросительно). Когда Канзи повторил этот жест, юная самка продолжала держать пальцы у него на груди, как будто недоумевая, что же ей делать.
Канзи превосходно различает, когда команды адресованы ему, а когда – другим. Он не собирался выполнять команду, предназначенную Тамули, а на самом деле пытался заставить ее понять, чего от нее хотят. Способность Канзи почувствовать, что сестра не понимает команды, и доброжелательность при ее обучении предполагают такой уровень эмпатии, какой можно найти, насколько нам известно, только у людей и человекообразных обезьян.
Что в имени?
В 1978 г. я впервые увидел бонобо вблизи в голландском зоопарке. Табличка на клетке определяла их как «карликовых шимпанзе» – подразумевалось, что они лишь уменьшенная версия своих более известных кузенов. Но ничто не может быть дальше от истины.
По физическим параметрам бонобо отличается от шимпанзе, как «Конкорд» от «Боинга-747». Даже шимпанзе вынуждены были бы признать, что у бонобо в облике больше стиля. Тело бонобо грациозно и элегантно, у него изящные руки пианиста и относительно небольшая голова. Лицо у бонобо более плоское и открытое, лоб выше, чем у шимпанзе. Само лицо черное, губы розовые, уши маленькие, а ноздри широкие. У самок есть груди – не настолько выдающиеся, как у представительниц нашего вида, но определенно первого размера, в отличие от плоскогрудых шимпанзе. И завершает облик фирменная прическа бонобо: длинные черные волосы, аккуратно разделенные посередине пробором.
Самое значительное отличие между этими двумя видами – в пропорциях тела. У шимпанзе большие головы, толстые шеи и широкие плечи; они выглядят так, словно каждый день качаются в тренажерном зале. У бонобо внешность более интеллигентная: верхняя часть тела изящная, плечи узкие, шеи тонкие. Большая часть веса тела приходится на ноги, которые у них длиннее, чем у шимпанзе. В результате, когда те и другие ходят на четырех конечностях, опираясь на костяшки пальцев рук, у шимпанзе спина от мощных плеч уходит наклонно вниз, а у бонобо располагается практически горизонтально из-за удлиненных бедер. Когда бонобо стоит или идет в вертикальном положении, то, видимо, выпрямляет спину больше, чем шимпанзе, и из-за этого приобретает осанку, жутковато напоминающую человеческую. По этой причине бонобо сравнивают с «Люси» – нашим предком-австралопитеком.
Бонобо – одно из последних крупных млекопитающих, обнаруженных наукой. Открытие произошло в 1929 г., но не в обычной африканской среде обитания с ее буйной растительностью, а в колониальном музее[2] в городе Тервюрен (Бельгия), после внимательного осмотра небольшого черепа, который, как ранее считалось, принадлежал шимпанзе-подростку. Однако у неполовозрелых животных швы между костями черепа должны быть несросшимися – а у этого черепа они срослись. Придя к выводу, что череп, по-видимому, принадлежал взрослому шимпанзе с необычно маленькой головой, немецкий анатом Эрнст Шварц объявил, что нашел новый подвид. Вскоре анатомические различия посчитали достаточно значительными, чтобы повысить статус бонобо до совершенно нового вида: Pan paniscus.
Некий биолог, учившийся у Эрнста Шварца в Берлине, рассказал, что коллеги все время подшучивали над его учителем. Шварц не только заявил о существовании двух видов шимпанзе, но также утверждал, что существует три вида слонов, а всем тогда было известно, что первых – всего один вид, а вторых – только два. Обычно про «того самого Шварца» шутили, что он знает «все и еще немного». Как впоследствии оказалось, Шварц был прав. Недавно подтвердилось, что африканский лесной слон является отдельным видом, а Шварц теперь считается официальным первооткрывателем бонобо – за такую честь зоологи умереть готовы.
Родовое название бонобо, Pan, происходит от имени древнегреческого лесного бога с человеческим торсом и козлиными ногами, ушами и рогами. Игриво-сладострастный, Пан любит резвиться с нимфами, играя на пастушеской флейте (флейте Пана). Шимпанзе принадлежит к тому же роду. Видовое название бонобо paniscus означает «карликовый», «миниатюрный», в то время как видовое название шимпанзе – troglodytes, «пещерный житель». То есть бонобо назван мелким козлоногим божком, а шимпанзе – пещерным козлоногим божком. Вот уж поистине курьезные эпитеты.
Слово «бонобо», вероятно, происходит от неправильно написанного на грузовом ящике названия «Болобо» – города на реке Конго (хотя я также слышал, что «бонобо» значит «предок» на одном из вымерших языков банту). В любом случае слово звучит задорно и радостно, что прекрасно соответствует натуре этого животного. Приматологи в шутку используют его как глагол в высказываниях типа «пойдем сегодня побонобимся», смысл которых скоро станет ясен. Французы называют бонобо «шимпанзе с Левого берега» – что вызывает в уме образы богемной жизни, – поскольку они живут на южном берегу текущей на запад реки Конго. Эта могучая, местами до десяти миль шириной, река надежно отделяет бонобо от популяций шимпанзе и горилл на севере. Несмотря на предыдущее название «карликовые шимпанзе», бонобо ненамного мельче шимпанзе. В среднем взрослый самец бонобо весит около 45 кг, а самка – 35 кг.
Что больше всего поразило меня при наблюдении за первыми в моей жизни бонобо, так это то, какими они казались чуткими и восприимчивыми. Также я обнаружил у них некоторые привычки, меня шокировавшие. Я стал свидетелем небольшой ссоры из-за картонной коробки, в процессе которой самец и самка бегали вокруг нее и колотили друг друга кулаками, пока внезапно драка не закончилась – и вот они уже занимаются любовью! Я-то изучал шимпанзе, которые никогда так легко не переключались с драки на секс. Тогда я подумал, что такое поведение этих бонобо – аномалия или что я пропустил нечто, объясняющее столь внезапную смену настроения. Но оказалось, что подобные повадки абсолютно нормальны для этих «приматов-камасутристов».
Однако об этом я узнал гораздо позже, после того как начал работать с бонобо в зоопарке Сан-Диего. Информация о диких бонобо в течение многих лет потихоньку просачивалась из Африки, что расширяло наши знания об этих загадочных родственниках человека. Бонобо – уроженцы относительно небольшой области, величиной примерно с Англию, в Демократической республике Конго (бывшем Заире), где они обитают в густых дождевых, часто заболоченных, лесах бассейна реки Конго. Когда бонобо выходят на прогалину, где полевые исследователи оставляют сахарный тростник, первыми появляются самцы. Они спешат набрать полные горсти стеблей, чтобы захватить свою долю, прежде чем явятся самки. Когда те приходят, их появление сопровождается бурным сексом всех со всеми и неизбежно заканчивается присвоением лучшей пищи старшими матриархами. То же самое верно и для групп бонобо, живущих в зоопарках, которыми я занимался: ими неизменно управляет старшая самка. Это удивительно, учитывая, что самцы и самки бонобо различаются по размерам примерно так же, как люди, и средний вес самки составляет всего 85 % от среднего веса самца. Кроме того, у самцов бонобо есть острые клыки, а у самок – нет.
Так как же самкам удается удерживать власть? Ответ – солидарность. Возьмем, например, Вернона, самца бонобо из зоопарка Сан-Диего: он правил небольшой группой, в которой была всего одна самка, Лоретта, его подружка во всех смыслах. Это был единственный раз, когда я видел, чтобы группой бонобо управлял самец. В то время я считал, что это нормально – в конце концов, доминирование самцов свойственно для большинства млекопитающих. Но Лоретта была относительно юной и притом единственной самкой. Как только к группе добавили вторую, баланс сил сместился.
Первое, что сделали при встрече Лоретта и вторая самка, – занялись сексом. Такой контакт специалисты называют генитально-генитальным (или ГГ-) трением, но я также слышал куда более колоритное название: «хока-хока». Одна самка обхватила другую руками и ногами – так детеныш бонобо цепляется за материнское брюхо. Оставаясь лицом к лицу, они прижались друг к другу вульвами и клиторами и принялись тереться в быстром ритме. На лицах самок расцвели широкие ухмылки, и они громко вскрикивали, оставляя мало возможностей для сомнений, известно ли человекообразным обезьянам сексуальное наслаждение.
Секс между Лореттой и ее новой подружкой становился все более частым, что ознаменовало окончание власти Вернона. Несколько месяцев спустя обычной картиной во время кормления стали самки, занимающиеся сексом, а потом вместе забирающие всю еду. Единственным способом для Вернона получить хоть какую-то пищу стали мольбы с протянутой рукой. Это также типично и для диких бонобо, где самки контролируют пищевые ресурсы.
По сравнению с шимпанзе, ориентированными на доминирование самцов, любвеобильные и мирные бонобо, среди которых главенствуют самки, позволяют взглянуть на предков человека под новым углом. Поведение бонобо едва ли соответствует широко распространенному образу наших прародителей как бородатых пещерных людей, волокущих своих женщин за волосы. Не то чтобы все было обязательно по-другому, но полезно прояснить, что мы на самом деле знаем об их образе жизни, а чего не знаем. Поведение не сохраняется в окаменелостях. Вот почему гипотезы о доисторическом периоде человечества зачастую основываются на том, что нам известно о других приматах. Их поведение очерчивает спектр возможного для наших предков поведения. И чем больше мы узнаем о бонобо, тем шире становится этот спектр.
