Франк Тилье
Лука, или Темное бессмертие
4
В горло ей словно столовой ложкой напихали толченое стекло. Крошечные осколки, впиваясь в слизистую, вызывали желание вывернуться наизнанку. Флоранс сглотнула с болезненной гримасой; слюны не хватало. Веки отяжелели, и когда она поднимала их, раскрывая глаза цвета берлинской лазури, ничего не менялось. Тьма внутри и снаружи.
Боль растекалась в теле молодой женщины от затылка до кончиков пальцев на ногах. Голова кружилась, изнутри ее долбили настоящие удары молота. Она скорчилась, поджав колени под подбородком, как собака, свернувшаяся в своей корзине.
Когда она захотела разогнуть спину, то почувствовала сопротивление. И когда попыталась вытянуть ноги – тоже. Округлая раковина, очевидно, и была тем, что вынуждало ее сидеть в этой болезненной позе. При каждом движении она ощущала трение нейлона о свою кожу. Похоже, она была одета в ветровку от своего спортивного костюма и непромокаемые штаны бренда K-Way. И все было сухим.
Флоранс вспомнила, что занималась спортивной ходьбой под дождем, в отсветах фонарей. Долгий путь вдоль порта в квартале Жавель. Вздувшаяся черная Сена, чья потаенная энергия катила медленные волны. Как обычно, Флоранс свернула к парку Андре Ситроена, чтобы потом пройти по улице Монтань-де-л’Эсперу, но так до нее и не добралась. До нее донесся какой-то шум в кустах аллеи. Она едва успела обернуться и заметить среди деревьев восковое лицо с широкой улыбкой, черными усами и пустыми провалами на месте глаз. А потом – чья-то рука, зажавшая ей рот, острая боль в плече. И темнота.
После долгих судорожных попыток, извиваясь, как могла, Флоранс сумела выпрямиться, но головокружение еще на несколько секунд снова прибило ее к полу. Встав на колени, а потом на ноги, она расставила руки, чтобы попытаться понять, где она находится. Ей не удавалось вытянуть руки горизонтально – так, чтобы спина не уперлась в стену. Со всех сторон ее окружала изогнутая переборка. Она изо всех сил ударила по невидимой поверхности, но кулаки отскочили от пластика или плексигласа… Флоранс подняла руки над головой; кончиками пальцев она могла коснуться другой поверхности, на этот раз горизонтальной и тоже гладкой. И круглой. Крышка. Она подпрыгнула и толкнула ее со всей энергией, которую придавала ей молодость. Ничто не сдвинулось с места. Она заорала:
– Я хочу выйти!
В чем ее заперли? Почему? Одно слово пробивалось в мозгу, буква за буквой. К-И-Д-Н-Е-П-П-И-Н-Г. Да, именно: какой-то псих похитил ее и теперь заставит гнить здесь и будет насиловать. А потом убьет, потому что такие истории всегда заканчиваются плохо. Но почему она?
Для Флоранс было не новостью, что извращенцы и любители подсматривать следят за ней в соцсетях. В последние месяцы оскорбительные послания и угрозы стали обычным явлением, но она ограничивалась тем, что убирала соответствующие профили. А вдруг один из них решил наказать ее, помучить, кто его знает, из каких диких соображений? Хотя ей казалось, что она приняла все меры предосторожности. На Facebook полную анонимность ей обеспечивал псевдоним. Никто не видел ее лица. Она не делилась никакой личной информацией. Как ее могли выследить?
Обхватив голову руками, она снова закричала. Ее рука наткнулась на крепление мини-камеры, похожей на шлем велосипедиста. Указательным пальцем она подцепила один из ремешков и постепенно добралась до затылка. Аппарат был на месте. Она сорвала его с крепления, и к ней вернулась надежда: под объективом мигала красная точка. Это означало, во-первых, что батарейка заряжена и по-прежнему питает систему, а во-вторых, что камера готова передавать. Она порылась в заднем кармане куртки:
– Ну же, ну же, пожалуйста!
Флоранс перерыла все карманы, ощупала каждую складку одежды, все напрасно. Этот урод забрал ее мобильник. Она встала на четвереньки, ощупала всю круглую поверхность пола. Наткнулась на какие-то упаковки. Содрала обертку, понюхала. Шоколадные батончики, пакеты чипсов… Потом бутылка. Вода. Слава богу. Она умирала от жажды.
– Кто вы?
Флоранс оторвала губы от бутылки и обернулась. Мужской голос шел откуда-то сзади. Она всем корпусом развернулась к переборке и уперлась в нее ладонями:
– Кто говорит? Почему меня здесь заперли?
Молчание, последовавшее за вопросом, показалось ей бесконечным до такой степени, что она спросила себя, не почудилось ли ей.
– Понятия не имею. Вас принесли сюда два дня назад. В воскресенье. Ну, я так думаю. Сейчас, должно быть, вторник. С тех пор вы не шевельнулись. Я решил, что вы мертвая. Наверняка вам вкатили дозу.
– Два дня? Не может быть… А вы? Вас… вас тоже заперли?
– Да. Я здесь как минимум три дня. Я очнулся с водой и едой. Пить мне больше нечего, и… еды тоже совсем мало. Если у вас есть, что пить, не совершайте ту же ошибку, что и я, экономьте воду: неизвестно, сколько еще времени мы здесь пробудем… И еще… вам будет меньше хотеться… писать.
Она прижала бутылку к себе:
– Кто вы?
– Меня зовут Бертран Лесаж. А вас?
Имя показалось ей знакомым, но Флоранс не могла восстановить контекст. В голове плавал туман.
– Флоранс Визёр. А мы… мы знакомы?
– Не думаю, нет.
– Где мы?
– Не знаю. В каком-то подвале или старом здании. Наверняка недалеко от железнодорожных путей. До того как вы пришли в себя, я слышал гудок. Это был поезд, я уверен. Нас держат в чем-то вроде цилиндра с крышкой. У моего цилиндра в крышке есть дырка с трубкой, которая ведет наружу. Чтобы я мог дышать, как мне кажется.
Флоранс выпрямилась, пощупала:
– В моем тоже дырка. И… Да, я чувствую трубку.
Дырка была небольшой, туда и рука не пролезала. Флоранс вцепилась в ее края, попыталась расширить, но только изрезала пальцы.
– Я смог увидеть, что тут вокруг, единственный раз, когда наш похититель доставил вас, – сказал Бертран. – Он держал фонарик. Это мужчина в белой маске, вроде тех жутких масок, что носят хакеры. Я слышал, как он пыхтел, когда опускал вас туда. Похоже было… на животное.
Белая маска… Улыбка… Черная бородка…
– Он что-нибудь говорил? – спросила Флоранс. – Он сказал вам хоть что-то?
– Он потребовал логин и пароль от моей страницы в Facebook, иначе пригрозил, что убьет вас. И он бы это сделал, поэтому я исполнил его требование.
– Доступ к вашей учетной записи в Facebook? Зачем?
– Не знаю, – очевидно, чтобы контролировать страницу вместо меня. Послушайте, я видел стенку моего цилиндра, ваш совсем рядом. И еще… Мы в каком-то большом помещении, пол вокруг бетонный. Слева от меня занавес, который, я думаю, разделяет помещение на две части. Над и под этим занавесом тянутся какие-то кабели и трубки. И еще, мне кажется… тут, в паре метров от нас, стоит камера на треноге. Хотя я не вполне уверен. И еще, между нашими цилиндрами, закрепленными на потолке, было еще…
– Что?
Флоранс услышала звук кожи, трущейся о пластик. Наверное, невидимый собеседник стоит всего в нескольких сантиметрах от нее.
– А что это за красная движущаяся точка? – спросил он.
– Объектив в футляре, закрепленном ремнем у меня на затылке. Он фотографирует каждую минуту. И подключен к моему мобильнику, который автоматически пересылает снимки в мой альбом на Facebook. Люди могут смотреть его в реальном времени.
– Вы хотите сказать, что наш похититель оставил вам камеру? И можно увидеть, что она снимает в этот момент?
– Нет. Он забрал у меня мобильник. Камера не может передавать фотографии. Она сейчас ни на что не годится. Потому он ее и не тронул. Он в точности знал, как эта штука работает. И наверняка наблюдал за мной.
Эта мысль вогнала ее в еще больший ступор. Как долго он следил за ней? Был ли он одним из интернет-пользователей, подключенных к ее сетям? Одним из «друзей»?
Молчание, потом снова раздался голос:
– Значит, посредством этих фотографий интернет-пользователи могли стать свидетелями вашего похищения в режиме реального времени?
– Да… нет, я не знаю, это зависит от того, когда был сделан последний снимок. Моя система каждую минуту посылает один снимок. Может… наш похититель не сразу ее заблокировал, я не знаю. Я включаю камеру только тогда, когда хочу поделиться, – например, когда бегаю. В дополнение к фотографиям в тот вечер мой маршрут в реальном времени отражался на Facebook.
Бертран уперся лбом в переборку. Изо всех сил. Он слушал, не говоря ни слова.
– Короче, если во время моей пробежки похититель резко отключил мой мобильник, вполне возможно, мои подписчики начали задаваться вопросами, прежде чем обратиться в полицию…
Флоранс приложила свои длинные худые ладони к лицу. Она сама в это не верила. По словам соседа, она провалялась здесь двое суток, и никто не бросился ее спасать. Ее настоящее имя на Facebook не значится. Для соцсетей она была Flowizz. Она запечатлевала какие-то моменты своей жизни, увиденные с ее затылка, но никогда не фотографировала саму себя. В этом была вся оригинальность ее замысла. Несмотря ни на что, она максимально оберегала свою личную жизнь, кликала в сети только изредка и лишь иногда писала сообщения своей группе.
В приступе тошноты она рванулась вперед и набросилась на перегородку, раз за разом нанося удары с криками отчаяния:
– Кто вы? Зачем вы так с нами поступаете? Покажитесь!
Она остановилась, только когда закончились силы.
– Послушайте, вы должны успокоиться, ладно? – тихо проговорил Бертран. – Отсюда не выбраться, поверьте, я уже все перепробовал. Надо беречь силы и думать…
– Нет. Я не хочу думать. Я хочу выйти отсюда. Я хочу вернуться домой.
– Я понимаю. И тоже хочу вернуться домой. Но мы оказались тут наверняка не случайно. И помещение, и наши цилиндры, и наше похищение – это требовало подготовки. Какой-то предварительной организационной работы, понимаете? Если он в маске, если у нас есть еда и питье, значит он не собирается нас убивать. Вы меня слышите?
– Слышу.
– Скажите мне, откуда вы. Где росли. Расскажите о себе, это поможет нам понять, что нас связывает.
Флоранс сползла по перегородке, прижала колени к груди. В диаметре цилиндр был самое большее один метр.
– Я живу в Исси-ле-Мулино… У меня… у меня небольшая квартирка… Мне… мне двадцать семь лет, я работаю дистанционно – в области информатики. Советы и все такое…
– Вы фрилансер? Ни начальника, ни коллег?
– Да, никого. Я… много бегаю, хожу в походы, езжу в групповые туры, как только представится случай. У меня бывали и дальние поездки, в Амазонию или в Африку. Я люблю путешествовать, смотреть на мир и на людей. В том-то и проблема, что людей я вижу много, и… любой мог сделать с нами это… А вы? Расскажите о себе.
– Как я уже сказал, меня зовут Бертран Лесаж. Я живу в Саране, недалеко от Орлеана, мне сорок один год, я коммерческий директор магазина электротоваров. Женат. Меня похитили из дома, когда я копался в машине. А значит, моя жена точно подняла тревогу. И в этот самый момент меня активно ищут. По крайней мере, я надеюсь…
Воцарилась мертвая тишина, которую Флоранс поспешила прервать:
– Вы начали говорить про какую-то штуку между нашими цилиндрами. Что там?
В следующие десять секунд Флоранс вообразила себе массу всего, но никоим образом не ожидала услышать пару слов, которые после паузы, показавшейся ей бесконечной, возникли в воздухе, как всадники Апокалипсиса.
– Петля висельника.
5
Ночи Николя были неспокойными, и сегодняшняя не стала исключением. Круговорот навязчивых образов и мыслей не дал ему сомкнуть глаз. Он снова раз за разом видел у своих ног мертвого незнакомца, человека без документов, с налитыми кровью глазами и искривленным ртом. Он переживал каждую минуту своей беседы с доктором Эбером в клинике, думал о каждом слове, вырванном из нутра, чтобы прозвучать громко и ясно. Этой ночью Камиль снова пришла повидаться, она танцевала в тумане его кошмаров, и пол негромко поскрипывал под ногой робкого призрака.
Да вдобавок не стоит забывать о паршивой погоде, вишенке на торте. Он слушал, как бесконечный дождь стучит по прогулочной палубе как раз над его каютой. Коричневые воды реки вытанцовывали у самого иллюминатора. Без сомнения, они поднимались.
Копу не приходилось сталкиваться с кошмаром июньского паводка, но он чувствовал, как растет напряженность среди обитателей барж вдоль всего порта Аньер-сюр-Сен. Накануне удары молотков и хлопанье досок раздавались до самой ночи. На берегах начали поднимать мостки, укладывая бетонные блоки. Встречаясь на набережной, соседи обсуждали положение дел. На сайте водных путей Франции или на Vigicrues[11] следили за метеопрогнозами, за уровнем воды в реке Гран-Морен в ста километрах от Парижа, а также в Марне и Йонне, притоках Сены. Водохранилища были наполнены на две трети максимального объема. Череда метеорологических катастроф делала любителей отдыха на воде параноидально чувствительными к любому затяжному дождю.
Николя быстро привел себя в порядок, воспользовавшись крошечной душевой, примыкавшей к каюте. Стоя под душем, он не уставал любоваться видом реки с одной стороны и деревьев – с другой. Запахи лимона, смешанные с запахом воска. Ощущение, что ты на природе, хотя достаточно было поднять глаза, чтобы увидеть на заднем плане шеренги домов Аньера. Но капитану полиции нравились иллюзия свободы, поскрипывание обшивки судна в темноте и килевая качка, словно приглашающая в путешествие.
Он выскреб все до гроша, чтобы купить эту старую баржу семидесятых годов. Банковский заем в сто пятьдесят тысяч евро на двадцать лет, совершенно разорительные ежемесячные выплаты, а главное, аренда стоянки ценой больше восьми тысяч в год – вот во что ему встало приобретение собственной посудины, но он больше не мог жить в квартире. Идея купить домик под Парижем с маленьким садиком относилась к области научной фантастики. И потом, корабль для одинокого мужчины в четырех станциях метро от нового расположения Судебной полиции – это идеально. Свобода стоит дорого.
В девять часов с плещущимся в желудке кофе он перебрался через плавучий мостик и углубился в окрестности порта Ван Гога. Деревянные столы для пикников, привязанные к ветке качели, велосипеды, мячи… Отдельный мирок, где решили обосноваться несколько десятков семей. Полицейский поприветствовал стоящего перед зданием дирекции начальника порта, прошел через решетчатые входные ворота и через пять минут бодрого шага втиснулся в переполненное метро на станции «Габриэль Пери». Он возвращался в джунгли с их шимпанзе, как прочувствованно выражался Ангел будущего. Сам он тоже принадлежал к этим полчищам.
Курс на Институт судебной экспертизы. Вскрытие обнаруженного в лесу трупа началось в девять утра, и Николя в разговоре с Шарко настоял на своем присутствии. Поезд наземного метро с надрывным скрежетом повернул налево сразу за Аустерлицким мостом, перед станцией «Набережная Рапе». В окно было видно огромное, похожее на пакетбот строение из красного кирпича, зажатое между Сеной и пятой линией, – парижский ИСМЭ[12]. Туда со всеми возможными предосторожностями ежегодно переправляли три тысячи трупов, то есть в среднем по десятку за день. Смерти было плевать на метеоусловия, проблемы финансирования и шимпанзе. Она работала в полную силу.
Николя торопливо вышел из вагона, пересек сквер Альбера Турнера и, натянув на голову капюшон, пробежал несколько метров до входа для посетителей – он уже набрал двадцать минут опоздания. В конце коридора он различил силуэт, сидящий на стуле лицом к ритуальной плеяде бюстов различных директоров института.
Заметив его, Одри Спик чуть ли не бегом бросилась к нему. В одной руке она держала шерстяное пальто, в другой – черный зонтик. Николя не мог не признать, что в своем черном льняном пиджаке, двуцветном платке и лаковых ботинках, сверкавших, как на витрине магазина, она выглядела привлекательно. Ее лицо с высокими скулами и серо-голубыми глазами с чуть миндалевидным разрезом обрамляло каре цвета воронова крыла. Она была невысокой и очень тоненькой.
Они пожали друг другу руки.
– Прежде всего я хотела вас поблагодарить. Когда я вчера вечером увидела на своем мобильнике высветившийся номер майора Шарко, то подумала, что вы все ему рассказали про клинику. Но он, совершенно очевидно, был не в курсе.
– Клиника клиникой, а служба службой. Добро пожаловать в команду, старший капрал Спик. Я сейчас вернусь.
Николя оставил ее в коридоре и подошел к стойке за разъяснениями. После чего направился к лестнице. Одри безропотно последовала за ним.
– Не знаю, как тебе удалось это скрыть, но поступить в Управление, проходя курс лечения от ПТСР, о котором ты ничего не сообщила своему новому начальству… одно могу сказать: это круто. Классная основа для здоровой жизни в команде.
– Вы… Ты тоже не должен был ничего знать. Это очень личное. Все из-за того, что в клинике не сумели обеспечить анонимность и…
– Брось, я уже забыл. Только надеюсь, у тебя не будет проблем с работой, потому что, как нетрудно заметить, ты сразу попала в самый разгар. Вижу, ты вроде при полном параде и готовилась к приятному дню, типа пройтись по кабинетам, но с этим придется обождать.
– Без проблем.
– Ты в курсе дела?
– Франк Шарко мне вкратце изложил. Тело, обнаруженное вчера утром в лесу. Обнаженное, неопознанное и изуродованное. Как ты и сказал, мне предстоит сразу окунуться с головой.
Николя молча кивнул. Одри послушно пошла за ним следом. Этот тип дружелюбен, как тюремная дверь. Определенно, ей придется нелегко в Париже, городе, который всегда действовал на нее угнетающе, про который она ничего не знала еще полгода назад и где у нее не было ни родных, ни друзей. Но уехать с Юга и начать с нуля на новом месте, следуя программе «Франция. Живая память», было единственным способом как-то разрешить проблемы.
Перед самым выходом на арену Николя обернулся к ней. Накануне он просмотрел ее личное дело. Два года в ночной антикриминальной бригаде в Марселе, три года в бригаде по борьбе с наркотиками в Тулоне, еще три в отделе по борьбе с торговлей людьми в Ницце. Никаких пробелов в пути следования. Если она стала жертвой теракта на Английской набережной[13] – что он и предположил, учитывая ее участие в программе, – и если сегодня она проходит курс лечения, то как же она могла продолжать работу после июля 2016-го? Как смогла скрывать от всех свои страдания? Алкоголь? Колеса? Кокс? Как он сам в свое время.
– Все будет нормально?
Она побелела. Любое посещение морга по-прежнему действовало на нее ужасно. Она прикрыла глаза. Картины, звуки, запахи трагедии, произошедшей шестнадцать месяцев назад, ожили при приближении к смерти. Она все еще чувствовала теплоту крови на своих ладонях… Горячее дыхание на затылке… Давление пальцев, сомкнувшихся у нее на спине… Ее зрачки сузились, когда она подняла веки.
– Да, все будет нормально.
На самом деле про нормальность и речи не было.
6
Николя первым шагнул на вытертый бурый линолеум. Он бы предпочел, чтобы медэкспертом оказался не Поль Шене: этот человек в ярко-синих кроках на ногах проводил вскрытие Камиль. Он искромсал его любовь, вытащил один за другим ее органы или то, что от них осталось, потом разрезал их, отправив на весы или в пластиковые чаны. Однако Белланже вежливо поздоровался и представил нового члена команды.
Без дальнейших проволочек они расположились вокруг тела, у которого на большом пальце ноги красовалась этикетка. Шене с помощью ассистента уже вымыл, взвесил и отсканировал его. В момент их появления он как раз рассматривал на экране полученные рентгеновские снимки.
– Лицо мужского пола, белый, рост около метра семидесяти, вес семьдесят килограммов. Брюнет, короткая стрижка, возраст предстоит определить антропологу, но я бы сказал – от двадцати пяти до тридцати пяти. Тело пребывало обнаженным во влажной внешней среде, вне доступа ветра, при температуре воздуха от девяти до тринадцати градусов, в ночь с понедельника на вторник.
Отступив на шаг, Одри скрестила руки и приоткрыла губы, чтобы дышать ртом: медэксперт не предложил ментоловую мазь, а только респираторы и перчатки для защиты от микробов.
– Окоченение почти максимальное к моменту поступления тела, во вторник 7 ноября 2017 года, в 15:30, внутренняя температура семнадцать градусов, то есть выше температуры окружающей среды. Я сделал кое-какие подсчеты и глянул на графики. По первой прикидке, дата смерти приходится на канун его обнаружения, то есть на понедельник, 6 ноября, между десятью часами вечера и двумя часами ночи.
Одри смотрела на изуродованное лицо. В правой пустой глазнице еще оставалась вода, словно человек плакал. Медэксперт вынужден был промыть ее струей, чтобы избавиться от грязи. Она ощутила звон в ушах, низкое эхо, пробивавшееся из глубины головы. Это был голос судмедэксперта. Теперь Шене перешел к внешнему осмотру. Он измерял, фиксировал каждую рану, записывая свои наблюдения на диктофон в своем мобильнике. Молодая женщина потрясла головой и больше не сводила глаз с тела. Она должна сосредоточиться, оставаться в этом помещении вместе с остальными рядом с трупом и пройти эту проверку, как она уже делала десятки раз.
– Носовая перегородка сломана, скулы сплющены… На лицо была вылита какая-то очень едкая жидкость, жировые ткани не растворены, что указывает на кислоту, но требуется подтверждение токсиколога.
Кислота, подумал Николя. Убийца не пожалел усилий. Стремился ли он скрыть личность жертвы? Или им двигало желание разрушать? Уничтожить лицо?
– Следы сопротивления на предплечьях и ладонях. Очевидные следы связывания на запястьях и щиколотках, ante mortem[14]. Левый мизинец ампутирован на уровне второй фаланги, но, судя по рубцеванию, операция имела место давно… Ноготь указательного пальца левой руки вырван и найден на месте преступления… Наличие татуировки на внутренней поверхности левого запястья.
Николя с другой стороны стола склонился ближе:
– Татуировка какого рода?
– Грубая, из тех, какие делают себе самостоятельно черной тушью, и недавняя, судя по степени заживления. Это дата: «7/11/2017 17:02».
Николя обошел стол, чтобы взглянуть самому. Шок.
– Вчера прямо перед Бастионом ровно в это время умер человек, оставив нам письмо с угрозами. 7 ноября 2017 года в 17:02.
Медэксперт держал руку покойника и внимательно разглядывал кончик указательного пальца.
– Мы его получили сегодня рано утром. Его доставили из Биша, верно?
– Да. Мы вызвали «скорую» к Бастиону. Вроде бы он умер от сердечного приступа, только вот глаза налились кровью.
– Увидим. Он стоит в плане, я займусь им в конце дня. В любом случае странное совпадение эта твоя история.
Николя сфотографировал татуировку. Как можно предполагать здесь случайность? Как человек мог носить на предплечье дату, с точностью до минуты обозначающую смерть другого человека, который к тому же скончался на день позже его самого? И зачем оставлять на теле такой нестираемый знак?
Он бросил взгляд на Одри, та была неподвижна и сосредоточенна. Трудно сказать, хорошо она себя чувствует или плохо: казалось, ее лицо покрывает слой воска, что придавало ей сходство с телами, которые вылавливают в канале после недолгого пребывания в воде.
– Ты заметил маленькую отметину между большим и указательным пальцем? – бросил Шене. – Это любопытно. Похоже на след от укола, только толстой иглой. На сканере я заметил присутствие инородного тела. Сейчас посмотрим.
Врач взялся за скальпель и сделал тонкий надрез. Лезвие наткнулось на крошечную пластиковую трубочку, не крупнее рисового зернышка. Он аккуратно подхватил ее пинцетом, протер о рукав халата и поднес к свету. Она была прозрачной, с миниатюрными электронными деталями внутри.
– Похоже на электронный чип.
Николя и Одри внимательно изучили предмет.
– Чип под кожей?
– Я и не знал, что такое можно вживить – разве что в научно-фантастических фильмах, я хочу сказать. В любом случае вживление любительское. Такие штуки в больнице не практикуют.
Медэксперт поместил чип в пластиковый пакет и вручил Николя, затем отошел к рабочему столу за угольником и продолжил обследование.
– Калечащие повреждения с частичной утратой ткани… Зубные дуги удлиненные, с узким внутренним межклыковым пространством. Клыки нанесли глубокие раны. Некоторые идут до кости, разрывая мускулы и сухожилия. Подреберная область вскрыта, даже разодрана. Часть печени извлечена наружу и изглодана. Укусы не человеческие.
Пока Николя задумался о печени: зачем ее вытащили из внутренностей жертвы? Шене попросил ассистента промокнуть края ран, на которые он указывал тампоном на палочке.
– Затребован анализ на амилазу, чтобы подтвердить наличие слюны животного. Небольшое ее количество всегда можно обнаружить, если имел место укус, даже при самых неблагоприятных погодных условиях. И пожалуйста, сделай срезы с этих трех ран для патологоанатома.
Шене приложил угольник к специфическому повреждению на правом бедре:
– А вот здесь нечто необычное, должен признать.
Он сфотографировал рану крупным планом, потом вернулся к шее:
– Царапины под подбородком, типичные для хищника, который продвигает голову вперед, когда чувствует, что его хватка слабеет. На конечностях, то есть на ступнях, ногах, ладонях и руках, следы жестокого нападения. Кровоподтеки преждевременного окраса, красные и синие. Возможно, были нанесены ante mortem, что следует подтвердить диафаноскопией. Все это согласуется с оборонительными отметинами: субъект был атакован при жизни, одним-единственным животным, учитывая однотипную форму укусов. Некоторые другие раны, в частности в области печени, скорее, нанесены post mortem[15].
– У вас есть соображения относительно того, какое это может быть животное? – спросила Одри.
Шене поднял руку, призывая к терпению. Он продолжил описание, остановился на трупных пятнах, предположил, что смерть стала следствием раны в области горла, а после того, как человек скончался, была извлечена печень. Николя подумал, что речь может идти об инсценировке или о некоем ритуале, придуманном убийцей.
Медэксперт взял несколько проб – из-под ногтей, волосы – для токсиколога. По его мнению, лицо было раздроблено, размозжено каким-то тяжелым инструментом, вроде металлического лома или кувалды, уже после смерти, а потом растворено кислотой. Одри крепилась изо всех сил, стараясь держаться прямо, но гул в голове нарастал. Несмотря на леденящий холод в прозекторской, ее ладони под перчатками стали влажными, а по спине стекали капли пота.
Медэксперт сделал всем знак подойти ближе:
– Видите? Вот хватка на горле. Мощная, глубокая. Я посмотрю после вскрытия, но, по-моему, он потерял много крови, что и стало причиной смерти. В таком случае место обнаружения тела и было местом преступления. Но мы это и так предполагали.
– О чем ты думаешь? – спросил Николя.
– Я поговорю с ветеринаром. Априори я дал бы руку на отсечение, что это собака какой-нибудь мощной породы, вроде стаффа или питбуля. Мне приходилось осматривать жертв нападений животных такого рода, когда я консультировал в госпитале Помпиду. У них специфическая форма укуса, очень широкая челюсть и короткие клыки, как здесь. И они способны вырвать половину икры.
– Так почему в нашем случае это не может быть такой зверь?
Шене подвел полицейских к экрану компьютера, рядом с окном, выходящим во внутренний двор ИСМЭ. Дождь барабанил по стеклу, нарушая покой мертвецов. Шене показал несколько снимков:
– Перелом большой берцовой кости в месте укуса. Idem [16]локтевой и лучевой костей. Эта зверюга буквально раздробила ему кости. Даже питбуль не способен причинить такие повреждения. А размер пасти! Это ни в какие ворота.
– Тогда кто? Лиса? Волк?
– Нет-нет, у них форма пасти более вытянутая, более узкая. Я дам вам ответ, как только получу заключение ветеринара.
Четверть часа спустя медэксперт перешел к внутреннему обследованию. Вскрытие грудной клетки и брюшной полости, полости таза, черепа, извлечение внутренних органов – и все это под визг грудинных пил, скрип скальпеля, металлических прикосновений к мягкой коже, покрытой синими, лиловыми и желтыми разводами. Одри засунула в рот сразу три пластинки ментоловой жвачки. А Николя не смотрел ни на Шене, ни на тело. Он вспоминал фотографии с места преступления, ноготь, застрявший в древесине щита. Может, этого человека бросили в яму на съедение зверю, прежде чем изуродовать лицо и вскрыть живот, чтобы вытащить кусок печени? Кто присутствовал при убийстве? Человек подвергся пытке, потом его изувечили и оставили в грязи под ледяным дождем. Да вдобавок эта непостижимая татуировка, зловещее предсказание…
Коп чувствовал, как в животе разгорается огонь – энергия, необходимая, чтобы с головой погрузиться в новое расследование. Охота началась.
Шене подтвердил смерть в результате разрыва сонной артерии. Кровь из нее выплеснулась под давлением, значит сердце в тот момент еще билось. Когда все органы были взвешены, срезы сделаны и все необходимые образцы изъяты, медэксперт сложил все на место, как в игре «Доктор Мабуль»[17], и зашил, чтобы хоть отчасти придать телу человеческий облик – непростая задача при подобном состоянии лица. Кто-то скучал по этому человеку, кому-то он был нужен и близок, а значит, кто-то однажды придет сюда, чтобы попытаться опознать и, возможно, достойно похоронить…
Когда вскрытие закончилось, Николя убрал в карман опечатанный пакет с чипом и в сопровождении Одри направился к выходу. Оказавшись снаружи, молодая женщина сделала глубокий вздох и подняла голову. Горизонт ограничивался стеклянными башнями Берси и вполне подходил к постапокалиптической картине. Холод дождевых капель на коже успокоил ее и отбил пропитавший их обоих запах мяса с душком и кишечных газов. Николя достал сигарету и прикурил, укрывшись под портиком входа.
– Непросто? – бросил он, предлагая сигарету и ей.
Она отказалась и глянула на сообщение, от которого завибрировал телефон.
– Скажем так: разделка туши – не та часть нашей работы, которую я люблю больше всего. А эта была особенно ароматной.
– Я спрашивал не о вскрытии.
Она не ответила, быстрыми и точными движениями набрала на клавиатуре ответ, широко улыбнулась, открыв ровные зубы, и убрала мобильник в карман. На несколько секунд ее лицо озарилось слабым бледным светом, украденным у хмурого неба. Николя осознал, что пристально ее разглядывает. Он отвернулся и посмотрел на экран собственного телефона.
– По правде говоря, тухлятину никто не любит. Ты на машине?
– На метро.
– Ладно. Тогда пошли.
Он выслушал сообщение, которое прислал Шарко. «Это я. После вскрытия возвращайтесь, и побыстрее. Это сайт в Интернете. И эта штука движется». Он отсоединился и, едва зайдя в метро, связался с адресом, который числился в избранном.
То, что он обнаружил, едва не заставило его пропустить поезд.
