Франц Боас
Антропология и современность
Тест как таковой показывает лишь то, что человек способен решить поставленную перед ним задачу более или менее удовлетворительно. То, что результат во многом или даже полностью зависит от биологически заложенного интеллекта, еще необходимо доказать. Люди с нарушениями развития не способны выполнить некоторые задачи из теста. В более узких пределах показываемого результата необходимо прояснить, насколько строение организма, внешние условия среды способны влиять на результаты теста. Поскольку сильному влиянию со стороны окружающей среды подвержено функционирование организма в целом, вероятно, что и здесь влияние среды будет преобладать и затмевать те аспекты реакции, что обусловлены внутренней структурой.
Рассмотрим это на примере. Один из простейших тестов состоит в том, чтобы вставить детали различной формы в соответствующие им отверстия. Существуют примитивные общества, которые много времени уделяют изготовлению украшений, а подгонка деталей разной формы играет в нем значительную роль. Это может быть аппликация, мозаика или роспись по трафарету. Другие народы могут и вовсе не иметь опыта в работе с формами.
Доктор Отто Клайнберг провел тестирование способностей индейских девочек, которые еще в некоторой степени владели старым способом работы с бисером, в отношении их способности воспроизводить геометрические формы различной сложности. Он обнаружил, что девочки сак и фокс, племени в котором живо еще было ремесло бисероплетения, обладали наилучшими способностями к воспроизведению бисерных узоров. С ними равнялись девочки дакота, заметно превосходящие белых девочек. Все девочки значительно превосходили мальчиков, белых и индейцев, незнакомых с бисероплетением. Опыт позволял этим девочкам быстро и легко схватывать навык плетения новых, доселе неизвестных им форм.
Клайнберг также исследовал результаты простых тестов у представителей различных рас, живущих в совершенно разных условиях. Он обнаружил, что все исследованные им расы реагируют в городских условиях быстро и ошибаются, в то время как те же расы в отдаленных сельских районах реагируют медленно, но более точно. Спешка и стремление получить результат, свойственные жизни в городе, приводят к формированию иного отношения, которое никак не связано с врожденным уровнем интеллекта, а является следствием культурных условий.
В Германии провели эксперимент, основанный на совершенно разных типах тестов, которые показали схожие результаты. Тестирование проходили дети из разных типов школ. Представители социальных групп, посещающие начальную школу и высшие учебные заведения различных типов, отличаются друг от друга по своим культурным установкам. Едва ли их происхождение восходит к разным расовым группам. Напротив, население в целом достаточно однородно. При этом ответы в различных школах были совершенно разными. Нет особых причин полагать, что представители этих групп обладают разным биологическим строением. Более вероятным представляется, что мы имеем дело с последствиями культурных различий.
Во всех тестах, основанных на языке, важную роль играет то, как испытуемый им владеет. Знание языка, то, насколько легко человек понимает, что от него требуется, оказывает на результат решающее влияние. Это становится особенно очевидно, когда тест дается на иностранном или любом плохо освоенном языке. Кроме того, мы систематизируем все наше чувственное восприятие в соответствии с языковыми законами, а то, как мы систематизируем наше восприятие, оказывает глубокое влияние на наше мышление. Зачастую объем выраженного в слове понятия определяет ход нашей мысли, а категории, которыми мы выражаемся в силу грамматической формы языка, удерживают в нашем сознании определенные виды модальности или связи. Если язык диктует мне проводить четкую границу между старшим братом и младшим, между братом отца и братом матери, моя мысль будет направлена совершенно иначе, нежели чем при использовании более расплывчатых понятий, нам привычных. Когда понятия «сын» и «сын брата» никак не разграничены, направление хода мысли сменяется в неожиданную для нас сторону, ибо мы эти понятия четко различаем. Если язык в каждом конкретном случае четко определяет форму предметов (круглый, длинный или плоский), или орудие, при помощи которого совершается действие (рука, нож, острие), или источник знания о высказывании (наблюдал, видел воочию, услышал), то все эти единицы могут создавать цепочки ассоциаций. Сравнив реакции людей, говорящих на в корне различных языках, можно, таким образом, выявить влияние языка на ход мысли, а не то, какое различие в образе мышления является врожденным.
Приняв все эти соображения во внимание, мы вынуждены усомниться в том, можно ли провести границу между тем, где на реакцию человека оказывает влияние среда, а где – внутреннее устройство организма, если два человека проживают в разной среде.
Весьма трудно создать абсолютно одинаковые условия среды даже в нашей собственной культуре. Каждый дом, каждая улица, каждая семья и школа имеют свой особый характер, который с трудом поддается оценке. В крупном скоплении людей мы можем предположить, что в одинаковых, до определенной степени, условиях среды может находиться группа людей, занимающая сходное экономическое и социальное положение, и в таком случае вполне оправданно предположить, что возможности среды влиять на человека значительно ограничены, а биологически обусловленные различия проявляются более отчетливо.
Стоит нам сравнить различные общественные группы, относительная одинаковость социального фона стирается, и, если мы имеем дело с популяциями, где у людей общее происхождение, существует большая вероятность того, что различия в типе ответов обусловлены прежде всего влиянием среды, а не биологическими различиями между группами.
Ответы на задания в тесте могут быть обусловлены тем, как человек распознает чувственные ощущения, тем, как он способен двигаться, например, выполнять сложные движения, или тем, как он использует приобретенные знания. Во всем этом значительную роль играет опыт. Общая картина жизни мальчика, выросшего в городе, воспитанного книгами, знакомого с удобствами городской жизни, привыкшего к стремительному движению транспорта и научившегося сохранять бдительность на улицах города, совершенно иная, нежели у мальчика, выросшего в уединенной сельской местности, не сталкивавшегося с механизмами современной городской жизни. Их чувственное восприятие, двигательные навыки и образ мыслей будут различаться.
Разумеется, ни один из когда-либо проводившихся тестов не способен исключить влияние индивидуального опыта, и я сомневаюсь, что это вообще возможно.
Необходимо помнить, как приобретается манера действовать и мыслить. С самых ранних дней жизни мы подражаем поведению тех, кто нас окружает, а наше поведение в последующие годы определяется тем, чему мы научились в младенчестве и детстве. Реакция на любой раздражитель зависит от этих приобретенных на ранних этапах жизни привычек. На индивидуальном уровне это может также зависеть от биологических, наследственных факторов. В крупной популяции они могут быть самыми разными. В однородной социальной группе опыт, обретенный в детстве, довольно единообразен, оттого его влияние будет более значимым, чем влияние биологического устройства.
Дилемма исследователя отчетливо проявляется в результатах тестов на определение уровня интеллекта, проведенных с неграми Луизианы и Чикаго. Тестирование проводилось во время Первой мировой войны; в нем приняли участие военнослужащие из этих двух групп, и показали они совершенно разные результаты. В пигментации кожи людей данных двух групп существенных различий нет – и те и другие в основном мулаты. Негры с северной территории прошли тесты гораздо успешнее, чем негры с юга. Негры из Чикаго приноровились к городской среде. Они работают вместе с белыми и, благодаря сходству занятий и постоянному взаимодействию, привыкли к определенной степени равенства. Всего этого сельские негры Луизианы лишены. Доктор Клайнберг показал, как все устроено на самом деле. Он изучил результаты тестов на уровень интеллекта негров, переехавших из деревни в город, а также тех, кто переехал из южных общин, живущих более размеренной жизнью, в Нью-Йорк. Он обнаружил, что в течение нескольких лет они приспособились к новой среде. Те, кто только недавно переехал в город или в Нью-Йорк, в среднем показали низкие результаты, а результаты тех, кто прожил в городе или Нью-Йорке какое-то время, были тем лучше, чем дольше они жили в новой среде. Причину следует искать в характере этих тестов, поскольку они основаны на опыте жизни в городе, а не в сельской местности.
Ранее утверждалось, что рассмотренные различия между городским и сельским населением объясняются тем, что переселение происходит выборочно – якобы из деревни в города и в Нью-Йорк переезжают наиболее деятельные и сообразительные из негров, а слабые и менее умные остаются на прежнем месте. Доктор Клайнберг решил проверить это предположение в целом ряде испытаний и сравнил результаты тестов на определение уровня интеллекта тех, кто остался, и тех, кто переехал (до того, как они переехали). Результаты сколько-нибудь существенной разницы между двумя группами не показали, разве что совсем легкое, скорее всего, незначительное преимущество у тех, кто не переехал.
Нам кажется, что пренебрегать влиянием общественной среды необоснованно. Известно, что среда исключительна и что она оказывает поразительное влияние на поведение человека. Согласно некоторым тестам, отбор не играет существенной роли в переселении негров с юга в северные города. Было бы неправомерно приписать различия в умственных способностях исключительно результатам отбора, оставив без какого-либо внимания влияние среды. Те, кто говорит о биологической разнице, обязаны доказать это, изучив различия между двумя этими группами до переселения.
Даже если бы было правдой то, что за различие в ответах на задания теста между этими двумя группами ответственны процессы отбора, это не имеет никакого отношения к вопросу расовых признаков, ибо в таком случае мы бы имели дело лишь с наиболее одаренными людьми или семейными линиями, каждая из которых принадлежит к одной расе. Это обретает сходство с ситуацией, которую часто приводят в пример, но так ни разу и не доказали, основываясь на результате переселения людей из Новой Англии на Запад США. Вопрос о том, существует ли между набором расовых признаков этих двух групп какая-либо разница, остается открытым. Насколько нам известно, доли белой и черной крови у людей из данных групп приблизительно равны.
Другие тесты, направленные на изучение расово обусловленных различий между умственными показателями негров, мулатов и белых, неубедительны, поскольку обеспечению равного социального фона испытуемых не было оказано должного внимания. Доктор М. Херсковиц исследовал умственные способности группы, принадлежащей к одному социальному слою, и результаты не показали никакой связи между степенью выраженности негроидных черт и умственными достижениями. Вплоть до настоящего времени ни один тест не сумел сколько-нибудь пролить свет на роль расовых различий, которые нельзя было бы в полной мере объяснить влиянием опыта общественной жизни. Даже исследования филиппинских пигмеев доктором Р. Вудвортсом не кажутся убедительными, поскольку мы ничего не знаем о культурной среде испытуемых.
Пристальный взгляд на все исследования такого направления, где психические реакции рассматриваются с точки зрения расовых отличий, не разрешит наших сомнений относительно того, какой фактор служит определяющим – культурный опыт или расовая принадлежность. Необходимо еще раз подчеркнуть, что существует принципиальная разница в характере таких явлений, как различия между людьми, отобранных из групп одного происхождения, например, между сиротами, нередко обладающими плохой наследственностью, и нормальными детьми, и различиями между произвольно взятыми людьми из разных рас. В первом случае результаты теста, вероятно, покажут расхождения между семейными линиями. Похожие особенности можно обнаружить при сравнении небольших сообществ, в которых заключаются близкородственные браки, ибо такие сообщества отличаются своим особым социальным поведением. В том, что касается более крупных расовых групп, приемлемых доказательств того, что заметные умственные различия можно объяснить биологическими причинами, а не социальными, так и не было приведено.
Ученые-этнологи всегда были столь впечатлены общим сходством глубинных черт человеческой культуры, что при исследовании культуры конкретного народа никогда не считали необходимым принимать во внимание его расовое происхождение. Это касается всех современных антропологических школ. Эдвард Б. Тайлор и Герберт Спенсер в своих исследованиях эволюции культуры, Адольф Бастиан в своем стремлении настоять на том, что в основном образ мышления у всех рас одинаков, Льюис Г. Морган в своем исследовании типов обществ, Вестермарк в своих изысканиях из истории нравственности и брака – никто из них не брал в расчет расовую принадлежность.
Исследуя историю распространения культурных форм, Фридрих Ратцель не уделял никакого внимание расе, за исключением тех случаев, когда он время от времени прибегал к пространным попыткам дать характеристику умственным способностям расовых групп – убеждению, которое он унаследовал от старой дедуктивной школы этнологов, таких как Клемм и Карус. Следует признать, что такие исследователи, как Грэбнер, патер Шмидт и доктор Копперс, которые пытаются восстановить очень древние культурные слои примитивных обществ, склонны связывать их с основными расовыми группами, не приводя, однако, никаких доказательств того, что общественные черты действительно зависят от характера расы.
В целом из опыта этнологов, исследовавших этнологические явления современности, видно, что какими бы ни были биологические различия между представителями крупных рас, роль их окажется несущественной, если рассматривать их влияние на культурную жизнь.
Независимо от того, с какой точки зрения мы рассматриваем культуру, культурные формы никогда не зависят от расы. Можно сравнить изобретения в области хозяйственной жизни эскимосов, бушменов и австралийских аборигенов. Развитие представителей мадленской культуры, живших в конце ледникового периода, весьма сходно с развитием эскимосов. С другой стороны, можно сравнить между собой уровень сложности изобретений и хозяйственной жизни негров Судана, древних индейцев пуэбло, наших раннеевропейских предков, использовавших каменные орудия труда, и жителей Древнего Китая.
При изучении материальной культуры мы постоянно сталкиваемся с необходимостью сравнивать похожие изобретения, которыми пользовались люди самого разного происхождения. Копьеметалки из Австралии и Америки; броня с островов Тихого океана и Америки; игральные предметы из Африки и Азии; духовые трубки из Малайзии и Южной Америки; художественные орнаменты почти со всех континентов; музыкальные инструменты из Азии, островов Тихого океана и Америки; головные уборы из Африки и Меланезии; зарождение письменности в Америке и в Старом Свете; применение нуля в Америке, Азии и Европе; производство бронзы; способы добывания огня во многих частях света – все эти достижения надлежит изучать исходя не из распределения между различными расами, а из их географического и исторического распространения либо же как независимые достижения человека, никак не связанные со строением тела представителей расы, которые этими изобретениями пользуются.
Пожалуй, есть и другие, более впечатляющие стороны культурной жизни, которые характеризуют ее более основательно, чем изобретения: ценностные ориентиры в Африке, Америке, Азии, Европе и на островах Тихого океана; схожие типы устройства семьи, например, малых и расширенных типов семей с матрилинейной или патрилинейной системами наследования; представления о тотеме; обычай избегать близких родственников; отстранение женщин от священных обрядов; образование возрастных групп, – все эти явления можно встретить в весьма похожем виде у всех рас. При их изучении не следует принимать во внимание расовое происхождение исследуемого народа, ибо к расовым типам эти сходства и различия не имеют никакого отношения.
Неважно, распространились ли сходные черты у разных рас из одного центра или возникли независимо друг от друга. Их существование убеждает нас в том, что раса и культура не зависят друг от друга, поскольку распределение этих черт не совпадает с расовыми линиями.
Глава III
Взаимосвязь рас
Как мы уже убедились, если подходить к данным вопросам с чисто биологической точки зрения, представление о целостности расы рушится. В каждой расе представлено такое великое множество генеалогических линий, такое разнообразие типов отдельных людей и семей, что ни одна раса не может рассматриваться как единое целое. Более того, сходство между близкими расами – а в том, что касается функций, даже между расами отдаленными, – настолько велико, что с уверенностью отнести человека к той или иной группе невозможно.
Тем не менее расовое сознание существует, и нам необходимо исследовать его источник. Обычно говорят об инстинктивном расовом сознании. Даже Ромен Роллан пишет о нем: «Ce vieux levain d’antipathie instinctive, qui couve au fond des cœurs de tous les hommes du Nord pour les hommes du Midi»[10].
Взаимные чувства между белыми и неграми в нашей стране носят именно такой характер. Создается ощущение прямой противоположности между ними, которое выражается в распространенном убеждении о превосходстве белой расы. Чувства эти возникают даже там, где доля негритянской крови крайне незначительна, и нет уверенности в том, к какой расе принадлежит человек. Доказательством тому служат многочисленные иски о разводе, основанные на якобы негритянском происхождении супруга. В этом случае определяющим фактором может служить распространенное мнение о том, что потомки могут вернуться к чисто негритянскому типу. Это соображение не учитывается в судебных исках, возбужденных с целью отменить усыновление детей из-за их расового происхождения, равно как и в трудностях, с которыми сталкиваются учреждения по устройству детей в семьи, пытающиеся найти дом для детей с предположительно негритянским происхождением, – и неважно, насколько слабо это может быть выражено в их внешнем облике.
Необходимо прояснить для самих себя, что мы имеем в виду, когда говорим об инстинктивном расового сознания.
Надлежит выяснить, действительно ли расовое сознание и неприязнь рас друг к другу объясняются инстинктом, или же они возникают вследствие привычек, обретенных в детстве.
Расовое сознание и неприязнь рас друг к другу зиждутся на догматичном убеждении в существовании четко определенных рас, у всех представителей которых основные телесные и умственные черты одинаковы. Поскольку мы пришли к тому, что понятие расы лишено ясности, мы вынуждены задаться вопросом, являются ли такие чувства общечеловеческими и развиваются ли подобные чувства непохожести у других типов групп.
Степень развития расового сознания может быть весьма разной. В Соединенных Штатах, если рассматривать их в совокупности, сильнее всего выражено чувство отчужденности между белыми и неграми. На Тихоокеанском побережье оно уравнивается с чувством неприятия белыми азиатов и индейцев. Чувство неприятия по отношению к японцам наиболее ярко проявилось в принятии закона, запрещающего браки между белыми и японцами. Это привело к совершенно ненормальному положению детей, рожденных в Америке от японских родителей, которые стали совершенными американцами и которым тем не менее нет места в обществе белых.
Люди, знакомые с положением дел в округе Гумбольдт, штат Калифорния, говорили мне, что белые готовы разделить еду с неграми, но не с индейцами. В целом чувство неприязни к индейцам не очень сильно. Отмечается даже заметная склонность людей с примесью индейской крови гордиться своим происхождением. По крайней мере, так было до недавнего времени, пока не стало больше известно о том, что негры и восточные индейцы ранее смешивались друг с другом.
В Бразилии чувства между белыми, неграми и индейцами, основанные на расовом сознании, похоже, совсем не такие, как в нашей стране. На побережье проживает большое число негров. Также весьма заметна примесь индейской крови. Правовое неравенство между этими тремя расами значительно меньше, чем в нашей стране. Также практически отсутствуют социальные барьеры, препятствующие смешению рас или улучшению положения в обществе. Подобные условия часто встречаются на острове Сан-Доминго[11], где испанцы и негры заключают браки. Возможно, утверждать, что в этих случаях расового сознания и вовсе нет, было бы слишком категорично, но оно, несомненно, гораздо менее выражено, чем у нас.
Если верно то, что между разными группами человечества расовая неприязнь принимает различные формы и выражается с разной силой, возникают сомнения в том, что мы имеем дело с явлением инстинктивным.
Было бы полезно исследовать схожие явления в животном мире. Нам известно, что между некоторыми животными, такими как собака и кошка, лошадь и верблюд, существует особая неприязнь. Она обусловлена биологически, хотя в отдельных случаях ее можно преодолеть. Можно было бы предположить, что она похожа на неприязнь между расами, но только если бы между представителями разных человеческих рас существовала такая же инстинктивная вражда или страх. Однако такого никогда не наблюдалось. Напротив, при благоприятных условиях реакция походит скорее на дружелюбное любопытство.
При первом взгляде на совершенно инородный тип у нас, вероятно, возникнет впечатление, что мы резко отличаемся, которое вполне может перерасти в неприязнь. Примером тому может послужить ужас, который голубоглазые белокурые орды Ариовиста наводили на римские легионы. Не стоит путать первую реакцию на странную внешность с расовой неприязнью, поскольку она совершенно равносильна отвращению, которое мы испытываем к неприятной внешности, сильному запаху тела, уродствам или даже дурным манерам, встречающимся в нашей жизни. Оно зависит не от расы, а от определенных эстетических стандартов, которыми определяются наши симпатии и антипатии. Постоянное соприкосновение с чужими типами настолько меняет эти стандарты, что сознание непохожести становится малозаметным. Данный процесс был показан на приведенных ранее примерах.
Подобные обстоятельства, наблюдаемые в расовых группах, имеют место и в сообществах животных. Стайные животные живут либо в открытых, либо в закрытых сообществах. Открытые сообщества суть те, в которых к стаду может присоединиться любая посторонняя особь. Они встречаются среди млекопитающих и птиц, но особенно среди рыб, насекомых и других низших животных. Рой комаров или косяк рыб держатся вместе, однако, если к ним прибьется новичок того же вида или даже другого вида, они его не отвергнут. Стада жвачных животных часто живут под началом вожаков, однако и те новичков не отвергают. В корне отличается поведение животных, занимающих определенную территорию, где они добывают себе пропитание. Каждого новичка они воспринимают как врага, и, хотя после нескольких схваток ему удается пробиться на территорию, первое, что делает стадо, – прогоняет или убивает нарушителя. Говорят, что такое поведение свойственно многим стаям обезьян. Пингвины на местах гнездования прогоняют бродячих посетителей, в то же время подпуская соседей. Наиболее известный пример – собаки-парии в городах Востока. Собаки одной улицы не подпускают к себе чужака с другой, и он погибает, если не успевает поспешно скрыться. Самые совершенные формы закрытых сообществ встречаются у насекомых. Муравьи одного муравейника узнают друг друга по запаху и на каждого чужого муравья нападают. И даже если насекомые относятся к другому виду, но имеют запах конкретного муравейника, их принимают. Принадлежность к одному и тому же виду не определяет отношение к особи. Общий запах муравейника – вот признак, по которому определяется принадлежность к группе.
У членов группы необязательно должно быть общее происхождение. Они могут объединиться случайно. Тем не менее, согласно повадкам данного вида, они формируют закрытое сообщество.
В первобытном обществе всякое племя представляло собой закрытое сообщество. Его поведение походило на поведение собак-парий.
На заре человечества наша земля была мало заселена. Небольшие группы людей были рассеяны тут и там. Людей каждой общины объединял язык, обычаи и религиозные верования. Они кочевали с места на место по своему местообитанию, преследуя дичь или собирая коренья и плоды деревьев и кустарников, чтобы утолить свой голод. Их связывала крепкая сила привычки. Успех одного члена племени был успехом всей группы; ущерб и вред, нанесенный одному, был ущербом и вредом для всей общины. Интересы каждого так или иначе совпадали с интересами его соплеменников.
За пределами охотничьих угодий племени жили другие племена, отличавшиеся речью, обычаями и, быть может, даже внешностью. Само их существование представляло угрозу. Они охотились на дичь, они угрожали опустошением урожаю кореньев и плодов. Они вели себя иначе, их мысли и чувства были непонятны, их интересы никак не совпадали с интересами родного племени. А посему они были ему противопоставлены как существа иного вида, с которыми не может быть никаких общих интересов. Навредить им – а если возможно, истребить их – было вполне очевидным поступком в целях самосохранения.
Таким образом, в самом примитивном обществе жизнь представляла собой непрерывную борьбу. Рука каждого члена одного племени была поднята на каждого члена племен чужих. Всегда начеку, готовый защищать себя и своих сородичей, человек почитал убийство чужака делом высокой чести.
Склонность образовывать закрытые сообщества вовсе не заканчивается на первобытных племенах. Она во многом представлена и в нашей цивилизации. До недавнего времени, а в некоторых случаях – и до сих пор, закрытым сообществом можно считать представителей старой аристократии. В этом смысле патриции и плебеи, греки и варвары, уличные банды, мусульмане и безбожники и даже наши современные нации – все это суть закрытые сообщества, которые не могут существовать без вражды.
Устои, скрепляющие эти сообщества, могут быть самыми разными, но всех их объединяет чувство враждебности по отношению к другим группам.
В одном отношении расовые группы отличаются от перечисленных здесь обществ. Положение человека в социально определенной группе неочевидно, однако оно становится очевидным, когда группа формируется в соответствии с внешним видом. Если бы, как в былые времена, снова распространилось убеждение, что все рыжие обладают скверным характером, общество бы тут же их изолировало в обособленную группу, и ни один рыжеволосый человек не смог бы этого избежать. Негра можно сразу узнать по его внешности, а потому его автоматически помещают в его класс, и ни один негр не может избежать этого отчуждения от закрытого сообщества белых.
Когда люди, занимающие господствующее положение в обществе, хотят объединить неких людей в закрытую группу, они могут присвоить им отличительный признак, чтобы человека, не имеющего иных опознавательных черт, можно было сразу же отнести к этой группе и обращаться с ним соответствующим образом. Примером служит одежда средневековых евреев или тюремная форма заключенных.
Отнести человека к закрытой группе можно также при помощи отличительного имени, например прозвища «даго», применимого к итальянцам, назначение которого – вызвать в голове все мыслимые черты, без раздумий приписываемые всем представителям этого народа. Вероятно, ярче всего в современных Соединенных Штатах эта предрасположенность проявляется в том, что всякого человека с еврейским именем относят к нежелательным лицам. Владелец заведения, исходя из собственной прихоти, может не пустить такого человека в здание, не позволить остановиться в отеле, не принять в клуб и, будучи человеком, неспособным к размышлению, видящим в другом лишь представителя конкретного класса, иными способами всячески ущемлять его.
Как уже было отмечено, с биологической точки зрения у нас нет оснований проводить четкую границу между расами, ибо генеалогические линии каждой из них в физиологическом и психологическом плане могут значительно разниться, а линии, похожие с точки зрения функционирования организма, встречаются у всех рас.
В нашей действительности мы должны подходить к формированию расовых групп с социальной точки зрения. В обществе, где представлены два разных типа и между этими типами существует четкая социальная граница, социальное разделение лишь усиливается внешностью этих людей, каждого из которых тотчас автоматически причисляют к его группе. В других сообществах, например, среди мусульман или в Бразилии, где социальные и расовые группы не совпадают, все происходит иначе. Группы, в социальном плане представляющие единое целое, состоят из разных рас. Поэтому отнести человека к той или иной расовой группе уже не так легко, и чем больше группы совпадают по своему социальному составу, тем труднее. Характерный тому пример – Южная Африка, где белые, негры и южноазиатские малайцы образуют три отдельные группы. Негры суахили, которые, как и малайцы, исповедуют ислам, принадлежат не к негритянской группе, а к малайской.
Доктор Мануэль Андраде, с которым у нас состоялась личная беседа, так описывает взаимоотношения между расами в Доминиканской Республике: «Нет ни единого ресторана, отеля или клуба, где проводилось бы деление по цвету кожи. Путь к правительственным должностям, разумеется, открыт для всех, и на всех государственных постах мы можем встретить негров и мулатов, включая пост президента.
Как-то мне довелось стать свидетелем смотра одной войсковой части. Старший офицер был почти белым, однако большинство капитанов и лейтенантов были неграми. С другой стороны, среди простых солдат было несколько белых.
Как и во всех испаноязычных странах, по вечерам люди прогуливаются на площадях. Здесь можно увидеть пары, состоящие в браке или помолвленные, с самыми разными сочетаниями цвета кожи, включая мужчин-негров со светлокожими женщинами. Но у меня сложилось впечатление, что черные мужчины, женатые на белых или почти белых женщинах, встречаются чаще, чем белые мужчины, женатые на черных женщинах. Здесь могут сыграть роль материальные соображения. Белая женщина может согласиться выйти замуж за темнокожего мужчину из-за его доходов или политического положения.
