Фома Кемпийский
О подражании Христу
Глава восемнадцатая
О примере святых отцов
18.1. Смотри на живые примеры святых отцов, в ком просияло истинное совершенство, и увидишь, как бедно и поистине ничтожно то, что мы делаем. Увы! Что наша жизнь в сравнении с их жизнью! Святые и други Христовы служили Господу, снося голод и жажду, холод и наготу, в труде и в изнурении, в бдении и посте, в молитве и святом размышлении, в гонении и бесчестии многом.
18.2. О, как много тяжких напастей претерпели апостолы, мученики и исповедники, девственницы и все прочие, восхотевшие следовать по стопам Христовым! Они презрели мирскую жизнь ради Жизни вечной.
Какой суровой и отрешенной была жизнь святых отшельников-пустынников в уединении! Какие долгие и тяжкие искушения перенесли! Как часто врагом были мучимы! Какие частые и горячие молитвы возносили Богу! Какое строгое совершали воздержание!
Какую великую имели ревность и горячность к духовному преуспеванию! Как доблестны были в искоренении своих пороков! Как чисто и несгибаемо было их стремление к Господу! День проводили они в труде, а ночь в долгих молитвах. Даже и за работой не прекращали умом молиться.
18.3. Все время употребляли они на пользу, всякий час, Богу отданный, короток казался; и от великой сладости созерцания предавались забвению даже нужды телесного отдыха. Ото всех богатств, достоинств, почестей, от друзей и родственников они отказались; ничего не желали иметь мирского, едва принимали необходимое для жизни; телу служить, даже в нужде, было им больно.
Итак, были они бедны земными благами, но весьма богаты благодатью и добродетелями. Во внешнем терпели нужду, но внутри укреплялись благодатью и божественным утешением.
18.4. Миру были чужие, но Богу ближние и домашние други. Сами себя ни во что не ставили, и были презираемы миром, – но в очах Божьих драгоценны были и возлюбленны. В истинном смирении пребывали твердо, жили в простоте послушания, шли в любви и терпении, и оттого ежедневно восходили в Духе и получали великую благодать у Бога. Даны они в образец всем монашествующим, и должны возбуждать нас к преуспеванию в праведности сильнее, чем возбуждает к распущенности множество равнодушных людей.
18.5. О, как велика была горячность у всех монахов в начале святого их учреждения! Сколь велико благоговение в молитвах и сколь неустанно состязание в добродетелях! Сколь строго следовали дисциплине! Сколь процветало в них благоговение и послушание под правилом! Еще свидетельствуют оставшиеся следы, что были то мужи поистине святые и совершенные, сражавшиеся отважно и мир преодолевшие. А ныне уже тот непременно почитается великим, кто не сделался нарушителем, кто мог с терпением понести то, что на себя принял.
18.6. Какая вялость, какое равнодушие в нашем состоянии, что столь быстро утрачиваем свое изначальное рвение, и жизнь уже скучна становится от усталости и от охлаждения! О, когда бы, видев так часто и так много примеров благоговения, не усыпил ты в себе совсем преуспевание в добродетели!
Глава девятнадцатая
Об упражнениях хорошего монаха
19.1. Жизнь хорошего монаха должна быть богата добродетелями, чтобы он и внутри был таким, каким видится снаружи. И внутри его должно быть еще гораздо более, чем видится снаружи, ибо взирает на нас Бог, Коего мы должны благоговейно чтить, где бы ни были, и чисты, как ангелы, должны ходить пред лицом Его.
Ежедневно надлежит нам обновлять свою решимость и возбуждать свое рвение, как будто бы это – первый день нашей монашеской жизни; и так должны молиться: «Помоги мне, Боже, в благой решимости и святом служении Тебе и дай мне хоть сегодня положить совершенное начало, ибо ничего я доныне не сделал».
19.2. Каковы наши намерения, таким будет и преуспевание; кто стремится к совершенству, должен проявлять усердие. Если даже решительный человек часто терпит неудачу, тогда что говорить о том, кому недостает решимости и твердости?
Разными путями подходим мы к оставлению своего намерения: и легкое опущение упражнений никогда почти не обходится нам без какой-нибудь утраты. Праведные в намерении своем полагаются более на благодать Божью, чем на собственную мудрость; и в Боге полагают упование свое, ибо воистину человек предполагает, а Бог располагает, и не в воле человека путь его[28].
19.3. Если по чувству любви или для пользы брату иногда намеренно пропускается обычное упражнение, то его легко можно наверстать после. Но если оставляется оно от скуки душевной или от небрежения, в том не малая вина, и вред от того бывает. Сколь бы ни старались, мы терпим неудачу во многих начинаниях. Однако всегда надобно иметь твердую решительность – особенно в противостоянии тому, что препятствует нам более всего. И внешнее свое, и внутреннее равно должны мы исследовать и приводить в порядок, потому что и то, и другое важно для [духовного] преуспевания.
19.4. Если не можешь постоянно сохранять сосредоточенность, погружайся в сосредоточение хотя бы временами, и по крайней мере раз в день – утром или вечером. Утром принимай решения, а вечером исследуй себя, каков ты был в этот день в слове, в деле и в помышлении: может быть, во всем том много раз оскорбил Бога и ближнего.
Вооружи себя против козней дьявола. Обуздай свое чревоугодие, и тогда легче будет обуздать всякое движение плоти. Не бывай никогда совсем в праздности – или читай, или пиши, или молись, или размышляй, или делай что-нибудь для общего блага.
19.5. Впрочем, в телесных упражнениях надобно быть благоразумным: не всякий может все брать на себя. То, что не относится к общему, не следует выказывать перед всеми – глубоко личное лучше выполнять втайне.
Однако ж остерегайся, не ленив ли ты к общему делу, а к своему делу больше ревностен. Но когда исполнишь в точности и верно, что должно и что положено, тогда уже, если остается время, отдайся сам себе, по желанию своей ревности.
Нельзя, чтобы у всех было одно упражнение, но одному одно, другому другое более пригодно. И в разное время угодны душе разные упражнения: иное пригодно более в праздничные дни, иное в обыкновенные; иное потребно во время искушения, а иное во время покоя и затишья; иное когда мы печальны; иное, когда радуемся в Господе.
19.6. К великим праздникам благочестивые упражнения надобно выполнять с особым рвением и ревностнее молиться о содействии святых. От праздника до праздника должны мы выстраивать жизнь свою, как бы готовясь покинуть этот мир и перейти в Праздник вечный. И для того в благоговейные дни нам надлежит заботливо приготовлять себя и жить благоговейнее и всякое правило соблюдать как можно строже, как если бы нам вскоре предстояло получить от Бога воздаяние за все труды наши.
19.7. А если еще отсрочить нам, веруем, что еще не успели мы приготовиться и недостойны той славы, которая откроется в нас в предопределенное время, и постараемся лучше приготовиться к исходу. «Блажен тот слуга, – говорит Лука-евангелист, – которого господин его, придя, найдет в бдении [29]. Истинно говорю вам, что над всем имением своим поставит его»[30].
Глава двадцатая
О любви к уединению и безмолвию
20.1. Ищи удобного времени к размышлениям о себе. Чаще помышляй о благодеяниях Божиих. Оставь любопытное. Читай наиболее о таких предметах, которые больше служат к сокрушению, чем занимают.
Если отдалишь себя от лишних разговоров и бесполезных посещений, от слухов и рассказов о новостях, найдешь довольно удобного времени предаться благочестивому размышлению. Величайшие из святых избегали, где только могли, людского сообщества и восхотели жить для Бога в уединении.
20.2. «Побывав среди людей, – сказал некто [31], – всякий раз возвращаюсь к себе менее человеком». Мы часто испытываем это после продолжительной беседы, ибо легче молчать, чем в беседе не сказать лишнего, легче оставаться дома, чем уберечь себя, как следует, в обществе.
Итак, кто положил себе достигать внутреннего и духовного, да уклоняется от толпы вместе с Иисусом. Никто не в безопасности, являясь в мир, если не любит пребывать в уединении. Никто не в безопасности в своих речах, если не любит безмолвие. Никто не в безопасности в начальствовании, если не научился подчиняться. Никто не в безопасности в радости, если свидетельства доброй совести в себе не имеет.
20.3. Но и безопасность святых всегда исполнена страха перед Богом. Не менее были они заботливы, не менее в себе смирялись оттого, что сияли великими добродетелями и благодатью. А безопасность у нечестивых рождается от гордости и от мнения о себе и, наконец, обращается в самообольщение. Никогда не обещай себе безопасности в этой жизни, хотя и кажешься добрым монахом или благоговейным пустынножителем.
20.4. Часто лучшие люди по мнению человеческому подвергаются большей опасности от излишнего к себе доверия. Оттого для многих полезнее не совсем быть без искушений, но чаще терпеть напасти, чтоб не слишком чувствовать себя в безопасности, чтоб не вознестись гордостью, чтоб не уклоняться в свою волю ко внешним утешениям.
О, когда бы кто мог не искать вовсе преходящей радости, вовсе не занимать души своей миром, в какой чистоте сохранил бы он совесть свою! О, когда бы кто мог вовсе отсечь от себя суетные попечения, об одном спасительном и божественном помышлял бы и всю свою надежду утвердил бы в Боге, какой мир имел бы в себе, какое успокоение!
20.5. Тот недостоин небесного утешения, кто с прилежанием не упражнялся в святом сокрушении. Если хочешь сокрушения в глубине сердечной, войди в свои внутренние покои и отгони от себя мирское смятение, по Писанию: на ложах своих задумайтесь, притихните[32]. В келье найдешь то, что за дверьми ее часто теряется.
В келье найдешь сладость, когда постоянно в ней пребываешь: она производит скуку, когда не умеешь охранять ее. Когда в начале своего [духовного] обращения полюбишь и сумеешь охранять ее, после станет она для тебя другом возлюбленным и желанным утешением.
20.6. В молчании и в покое преуспевает благоговейная душа и научается сокровенному в Писаниях. Тут находит потоки слез, себе на омовение и на очищение ночное, да будет она тем ближе к Создателю своему, чем дальше остается в затишии от всякого мирского шума. Ибо Бог со святыми ангелами приближаются к тому, кто себя отвлекает от приятелей и знакомых.
Лучше пребывать в безвестности и заботиться о спасении своей души, чем пренебрегать спасением и творить чудеса. Кто Богу посвятил себя, тому похвально редко выходить за дверь, не показываться людям и не желать их видеть.
20.7. Зачем желаешь видеть, чего иметь не позволено? Мир преходит и похоть его[33]. Желания чувственные зовут в разные места; но когда пройдет час, что принесет он тебе? Разве бремя совести твоей и рассеяние сердцу.
Часто, чем веселей выходишь, тем печальнее возвращаешься, и где завечерял до позднего часа весело, там печаль тебя встречает наутро. Так всякая чувственная радость с ласкою входит, а на выходе уязвляет и губит.
20.8. Где и что можешь ты увидеть под солнцем, долго пребывающее? Думаешь, может быть, что насытишься, но никогда того не достигнешь. Когда бы все ныне сущее объял ты взором – разве все это не призрак суетный? Возведи очи твои к Богу на высоту и молись о грехах своих и нерадениях. Оставь суетное суетным; ты же утвердись на том, что тебе Бог заповедал.
Затвори за собою дверь свою и призови к себе Иисуса, возлюбленного твоего. С Ним пребывай в келии: кроме нее нигде не найдешь такого покоя. Когда бы не выходил ты, когда бы никакого слуха не слышал, надежнее пребывал бы в совершенном покое. А где иногда в сладость послушаешь нового, там смутится в тебе сердце, и от смущения пострадаешь.
Глава двадцать первая
О сокрушении сердечном
21.1. Если желаешь духовного преуспевания, храни себя в страхе Божием[34] и не желай излишней свободы, но удерживай под контролем все свои чувства и не предавайся бессмысленным потехам. Предайся сердечному сокрушению [35] – и найдешь благоговение. Многие блага открывает сокрушение, которые скоро привыкает расточать распущенность. Удивительно, как может человек когда-либо в здешней жизни иметь совершенную радость, когда рассмотрит свое изгнание и поразмыслит о множестве опасностей для души своей.
21.2. По легкомыслию сердца, по нерадению о своих недостатках не чувствуем мы болезней души своей, но часто смеемся попусту, когда по правде надобно бы плакать. Нет подлинной свободы и истинной радости, кроме как в страхе Божием, с чистой совестью.
Счастлив, кто может отложить всякую помеху от рассеяния и привести себя к единству святого сокрушения. Счастлив, кто от себя отвергнет все, что может запятнать или обременить совесть. Борись мужественно: привычка привычкою побеждается. Если сумеешь оставить людей, они уже сами оставят тебя делать твое дело.
21.3. Не занимай себя заботами чужими и не вмешивайся в дела старших. Следи прежде всего за собой и более желай исправить себя, чем товарищей своих.
Если нет у тебя благоволения от людей, не печалься; но о том пусть будет печаль твоя, что сам ты себя не содержишь так исправно и осмотрительно, как бы прилично было жить служителю Божию и благочестивому монаху.
Часто полезнее бывает и безопаснее, чтоб не имел человек в здешней жизни многих утешений, особенно плотских; но прежде всего мы сами виноваты, что не имеем божественных утешений или редко чувствуем себя в благоговении, потому что не ищем сокрушения сердечного и не отвергаем утешений суетных и внешних.
21.4. Считай себя недостойным божественного утешения, а более достойным многих испытаний. Когда человек сокрушен совершенно, тогда целый мир тяжек ему и горек.
Добрый муж довольно находит предметов, о чем скорбеть и что оплакивать: себя ли рассматривает, о ближнем ли размышляет, – знает, что никто не может здесь жить без скорби, и чем строже о себе размышляет, тем глубже скорбит. Предмет истинной скорби и внутреннего сокрушения – грехи и пороки наши, которыми так мы лежим опутаны, что редко бываем в силах созерцать Небесное.
21.5. Когда бы чаще помышлял ты о смерти своей, чем о долгой жизни, без сомнения, исправлял бы себя ревностнее. И когда бы глубоко размышлял в сердце о предстоящих муках в аду или в чистилище [36], думаю, что охотнее терпел бы и труд, и болезнь, и никакой суровости не страшился бы. Но все это не приходит нам на сердце, любим еще мы прелести жизни: оттого и остаемся холодны и крайне ленивы.
Часто от оскудения духа бедное тело так склонно бывает к жалобам. Молись же в смирении Господу, да даст тебе дух сокрушения, и взывай с пророком: «Напитай меня, Господи, хлебом слезным и напои слезами в полной мере» [37].
Глава двадцать вторая
О жалком состоянии человеческом
22.1. Жалкий ты человек, где бы ни был и куда бы ни обратился, если не обратишь себя к Богу.
Что расстраиваешься оттого, что не удается тебе, чего хочешь и желаешь? Есть ли у кого-нибудь все, чего и как он хочет? Ни у меня нет, ни у тебя: нет ни у одного человека на земле. Нет человека в мире без какого-либо прискорбия или стеснения, хотя бы царь он был или Папа Римский. Есть ли такой, кому лучше, чем другому? Разве тот один, кто ради Бога умеет потерпеть что-либо.
22.2. Говорят многие скудоумные и малодушные: «Вот какая счастливая жизнь тому и тому человеку! Как богат он, как велик, как могуществен и влиятелен!» Но устремись к Небесным благам, и увидишь, что все то временное ничтожно; увидишь, как оно неверно и как тягостно, потому что нельзя никогда без беспокойства и без страха обладать им. Не в том счастье человеку, чтоб иметь все временное в изобилии: достаточно ему и немногого.
Поистине жалка жизнь на земле. Чем духовнее хочет быть человек, тем более горька становится ему здешняя жизнь. Чувствует он совершеннее, и оттого видит яснее болезни поврежденной человеческой природы. Есть, пить, бодрствовать, спать, отдыхать, работать и подлежать прочим нуждам природы – великое бедствие и огорчение благоговейному человеку, когда он хотел бы избавлен быть и свободен от всякого греха.
22.3. Сильно отягощен внутренний человек телесными нуждами в здешнем мире. Оттого-то и пророк благоговейно молит, чтобы дано было ему от них освободиться, и так взывает: «От нужд моих, Господи, избавь меня!»[38] Но горе не осознающим своей жалкости, и еще хуже тем, кто любит эту горестную и тленную жизнь! Так иные к ней привязываются – даже если едва добывают себе нужное трудом или милостыней, – что, когда бы могли жить здесь вечно, нисколько не заботились бы о царствии Божием.
22.4. О, безумные и неверные сердцем, – так глубоко погрязли они в земном, что ни о чем, кроме плотского, не думают! Но еще горько почувствуют под конец, несчастные, как низко и ничтожно то, что они любили.
Святые же Божии и все благоговейные други Христовы не внимали тому, что нравилось плоти или что здесь во времени процветало; но вся их надежда и все намерение устремлялись к вечным благам. Возносилось у них все желание к вечному и невидимому, чтобы любовь к видимому не повлекла их вниз.
22.5. Брат! Не теряй веры в успех духовной жизни: есть еще у тебя время и час. Для чего хочешь откладывать со дня на день то, что положил себе! Встань, начни в ту же минуту и скажи: «Ныне время делания, ныне время борьбы, ныне надлежащее время для исправления [себя]. Когда приходят тревоги и беды, тогда и время для заслуги. Надобно тебе сквозь огонь и воду пройти, прежде чем выйдешь в прохладу. Если не употребишь силы над собою, не победишь порока.
Покуда носим это бренное тело, не можем быть без греха и жить не можем без тоски и скорби. Желали бы мы охотно успокоиться от всяких бедствий, но оттого, что грехом потеряли невинность, потеряли мы и блаженство истинное. И потому нужно нам держаться в терпении и ожидать Божия милосердия, доколе прейдет здешнее беззаконие и смертное будет поглощено Жизнью[39].
22.6. О, какова слабость человеческая, всегда склонная к порокам! Сегодня исповедал ты грехи свои, и завтра снова совершаешь то, в чем исповедался. Сегодня полагаешь остерегаться, а через час поступаешь так, как будто ничего не положил себе. Итак, вправду можем мы смиряться сами в себе и никогда ничего высоко о себе не думать, ибо так слабы мы и непостоянны. От одного небрежения может за раз погибнуть все, что с великим трудом и едва приобретено было благодатью.
22.7. Что же в конце с нами будет, когда мы еще в такую раннюю пору охладеваем? Горе нам, если склоняемся к отдохновению, словно уже пребываем в покое и безопасности, – а не видно еще и следа истинной святости в нашем поведении. Добро бы нам было, когда б еще приучили нас, как добрых послушников, к доброму обычаю, лишь бы надежда была, что мы когда-нибудь исправимся и лучше успеем в духовной жизни.
