Фокс Ли
Аттракцион самоубийц презирает тебя, сентиментальный синий кит
Пролог
Дело, по-видимому, в том, что когда
автор отдает на произвол стихий
исписанные им листки, он обращается
не к тем многочисленным читателям,
которые сразу же отложат книгу в
сторону или вовсе не возьмут в руки,
а к тем немногим, которые поймут ее
лучше, чем большинство спутников
его юности и зрелых лет
«Алая буква»,
Натаниэль Готорн
Смерть часто настигает нас
нежданно-негаданно
«Хижина дяди Тома»,
Гарриет Бичер-Стоу
Вы даже себе представить не можете, каково это, когда диагноз врача звучит как смертельный приговор. Поначалу этот тип в белом халате говорил какими-то своими непонятными медицинскими терминами. В его голосе отсутствовал оптимизм – это очень хорошо чувствовалось, но и одновременно пугало. Ты ничего не понимаешь конкретного в происходящем, но чувствуешь – что-то здесь не так.
Чутьё.
Оно как будто становится острее. Словно поднимается из потаенных глубин. Словно просыпается. Это касается всего, что тебя окружает. Ты остро чувствуешь не только свою болезнь, но и все явления собственной никчемной жизни. Знаете, такое случается с больным, но не с каждым, когда возникает неведомое шестое чувство. Ничего не нужно говорить, произносить, объяснять, лишь достаточно одного пристального взгляда, чтоб осознать – дело дрянь. Шестое чувство, наверное, является первым признаком смертельной болезни?
Не знаю.
Я ничего не знаю на этот счет.
Лишь только чувствую, лишь ощущаю подобно животному, которому доступно восприятие низкочастотных звуков. Если бы эта способность помогла мне раньше, то возможно я никогда не услышал о своем диагнозе, и возможно это помогло спасти жизни других людей, более достойных. Об этом можно рассуждать сколько угодно, и вероятно шестое чувство никогда не проявляется просто так на пустом месте – печальный удел тех, кому осталось совсем немного… К слову о диагнозе, врач все-таки произнес мой диагноз вслух простыми словами, а не своими тупыми терминами.
Коротко и ясно.
Неужели сразу нельзя сказать, что к чему?
Зачем тянуть?
По мне, так проще сразу выложить всё, как есть. Сказать прямо, а не тянуть. Зачем насыщать свою заумную речь успокаивающими словами, что нужно верить в себя и что нужно надеяться на лучшее? От этого все-равно не становилось легче. В этот момент ты абсолютно не думаешь даже о каких-то сколь-нибудь призрачных надеждах. Ты словно отстраняешься от происходящего, ты находишься в подвешенном состоянии и размышляешь в первую очередь о том, как же дальше жить. Диагноз не требовал каких-либо дополнительных разъяснений, потому что ранее о нем я слышал ровно столько, что достаточно мог себе представить картину болезни в целом, ее безжалостное течение, побочка и убийственный конец. И что самое удручающее, отсутствие лечения. Нет, не совсем так. Правильнее сказать, лечение существовало, и быть может, с каждым годом становилось эффективней, но всё же до сих пор всего имеющегося оборудования, специалистов, медикаментов и еще чего-то там недостаточно, чтобы победить мою болезнь, которая считалась одной из самых смертоносных. Она просто выкашивала людей без разбора, невзирая на финансовое положение, возраст, и на то, какой ты все-таки классный парень. Просто мне не повезло – родиться не в то время, не в том месте, вот и всё..
Может ошибка?
Что если врачи ошиблись с диагнозом?
Ведь такие случаи происходят.
Норма любого времени, любой эпохи, когда люди ошибаются.
Хотя..
Нет, всё же нет.
Исключено.
Пройдено уже повторное обследование.
Второй раз ошибочным точно не бывает. Тем более в другой клинике.
Сколько уже можно слоняться по этим белым кабинетам..
Достало.
Я поднялся со стула и направился к выходу из медицинского кабинета. Врач вслед мне говорил о лечении, про аптеку и что требовалось обязательно прийти на следующий прием и бла-бла-бла.. Я не хотел его слушать. Толку. Я шел по бесконечному коридору больницы и пребывал в каком-то тумане. Словно уже умер и двигался бесшумно. Никто на меня не обращал никакого внимания. У всех существовали свои проблемы, своя жизнь. Мой ход замедлился или мне только показалось? Как в медленной видеосъемке. Кажется, я забыл спросить, сколько же мне осталось, а по сути какая к чертовой матери разница – конец есть конец. Звон в ушах, все звуки в коридоре отдавались глухим эхом, как будто в уши попала вода. Окружающий шум, голоса – всё сливалось, и ничего из этого я не мог разобрать. Белые халаты и постельные тона больничных коридоров, ступеней, пролетов – всё слилось воедино, захотелось быстрее выбраться на свежий воздух. Я вышел из здания, встал у входа поликлиники прямо под табличку «не курить» и выкурил, как сейчас помню, разом пол-пачки сигарет. Я закуривал одну за другой, сигарету за сигаретой и не ощущал их вкуса, я не чувствовал табака. Моему горлу было абсолютно плевать, поэтому каждая сигарета только усиливала желание закурить вновь и вновь. Горло, которое раньше всегда раздражалось и болело уже после второй сигареты подряд, теперь ничего не чувствовало и спокойно поглотило пол-пачки. Я смог бы выкурить все сигареты, всю пачку без остатка, но захотелось просто поехать домой, свалиться на кровать и проспать весь день бесцельно, ничего не кушая и ничего не делая. Просто тупо спать, чтоб никто меня не трогал, не звонил, не писал.
Под вечер мне захотелось дико нажраться.
На утро в моем телефоне обнаружилась куча пропущенных звонков и непрочитанных сообщений. Перезванивать – вообще никакого желания. Я отменил все важные встречи по работе, выезды и заперся в своей студии в элитном ЖК «Green Park».
И снова с горя нажрался в хлам.
Очнулся.
Посмотрел в зеркало.
В нем отражалась в мягком свете ванная комната «урбан минимализм». Мне нравился такой стиль. Ничего лишнего: ванна на пьедестале со ступенями; пара полотенец, висевших на хромированных батареях; шампунь и гель для душа на полке – только самое необходимое, и ввиду этого просторная комната казалась еще более просторной. Ноги утопали в мягком ковре, словно в теплой траве. Шум воды из-под крана. Ровный и шуршащий поток с хорошим напором. Последнее, что мне хотелось увидеть в зеркале – свое собственное отражение. Раньше со мной такого не происходило.
Раньше в первую очередь я следил за своей внешностью и абсолютно неважно, что там в зеркале можно разглядеть, кроме лица. Только лицо заботило меня. Как только страшная болезнь ворвалась в мою жизнь, внешность отошла на задний план. Я смотрел на собственное отражение в зеркале и не узнавал себя – оброс до степени неузнаваемости. Это уже не являлось тем образом, который я выдумал, поддерживал и нес в массы по долгу профессии, и по которому меня узнавали. Новый образ являлся настоящим, неподдельным, самым правдивым отражением того, что происходило у меня внутри. Лохматая непричесанная голова. Всклокоченная неровная борода. Пучки волос, то тут то там торчащие небрежно отовсюду. Еще чуть-чуть и меня можно поставить в один ряд с косматой собакой породы бобтейл, отличительной особенностью которой являлась длинная густая шерсть, закрывавшая полностью морду таким образом, что оставался виден только черненький нос. Типа я смирился с данным видом?
Смирение..
Не люблю такое слово..
Скорее всего сыграла лень.
И отсутствие сил.
К этому можно добавить еще одно немаловажное обстоятельство – утрата всякого смысла. Зачем мне теперь следить за собой?
Смысл?
Я всматривался в свой новый облик, и мне даже это нравилось. Да и зачем фальшивить, если это являлось моим душевным состоянием. Зачем притворяться, как того требовала моя публичная профессия?
Надоело.
Порой накрывала необъяснимая озлобленность.
Необъяснимая?
Нет.
Всё же слово «необъяснимая» в моем случае будет неуместным. Озлобленность являлась в полной мере очевидной. Очевидной, потому что для этого существовала благоприятная почва в лице смертельной болезни.
Болезнь.
Это нечто, сжирающее внутри, убивающее не только плотские клетки, но и эмоциональную часть тебя – естественно, это нечто явилось причиной всех изменений во мне.
Озлобленность..
У меня хватало хейтеров и завистников. Вот они бы точно обрадовались, когда узнали бы о моей незавидной участи. Вот тогда бы я обратил всю свою ненависть против них. Нет, я бы не стал впадать в крайности и шмалять из пушки налево и направо, я бы применил способ гораздо результативный, я бы их проклял. Одной фразы «будь ты проклят/будь ты проклята» хватило, чтобы свершить правосудие, наказать недруга за нелюбовь ко мне. И я ощущал невероятную силу этой фразы и верил в нее.
Я смотрел на собственное отражение в зеркале, и во мне закипала кровь. Я сжал крепко ладонь в кулак и резко с оттяжкой ударил по своему новому лицу так, что вдребезги разбилось зеркало. Мелкие осколки зеркала посыпались в раковину. Мое изображение покрыли неровные рваные трещины. Вдребезги, как и моя жизнь, при этом никакой боли не чувствовалось, лишь только тепло стекающей в раковину яркой красной крови. Красные капли, превращающиеся в ручьи и подхватываемые струей потока воды из-под крана. Они смешивались с прозрачной водопроводной жидкостью, которая разбавляла и придавала им бледный оттенок. Они исчезали в глубине точно также, как по крупицам исчезало моё собственное «я». Новая порция крови вновь подхватывалась потоком воды. Это могло продолжаться бесконечно, но кровь не являлась неиссякаемой. Рано или поздно она закончится совсем, и когда упадет последняя капля, точно также закончится жизнь человека.
Белоснежная итальянская раковина «монтебьянко конка» покрылась брызгами красной плотской крови. На белом особенно хорошо видна кровь. Даже становилось не по себе. Учитывая, что от вида собственной крови мне делалось плохо, то при виде красного на белом неприятное состояние лишь только усилилось. Я не чувствовал никакой боли, я настраивал себя на отрицание, что мне все-равно, но организм по-прежнему жил по своим законам, и голова слегка пошла кругом. Промелькнула мысль: «Лучше стоило взять вместо белой раковины черную матовую, на ней практически не заметна кровь». Я смахнул мелкие острые многогранные кусочки окровавленного зеркала с костяшек и замотал кровавый кулак в полотенец.
Одним ударом я разнес зеркало.
По доброй воле от нечего делать такое никогда не сделаешь.
Не зарекайся!
Зеркало ответило за всё, будто оно виновно в моих траблах. По крайней мере, я думал так.
Однако зеркало ответило мне иным образом – повредило мне руку. Оно смогло защитить само себя, а я бессилен против..
Я сам виноват во всём.
Затрезвонил телефон.
Мне звонили.
Родители.
Сначала я поговорил с мамой.
Мама: Привет, сынок!
Я: Привет, мам!
Мама: Ты как? Всё хорошо там у тебя?
Я: Да, нормально..
Мама: С отцом за продуктами вчера ездили. Случайно встретили твою классную руководительницу Элину Александровну . Передавала тебе привет. Говорила, что гордится тобой. Такой человек, единственный из ее выпускников, кто стал известным музыкантом. Так приятно. Ой, я забыла же. Недели две или три назад видели одноклассницу твою Вику Сафонову. Спрашивала о тебе, тоже передавала привет. Взяла ипотеку. Одна воспитывает сыночка. Одна, слышишь? Как и ты.. Одна.. Так что..
Я: Да-да-да, слышу..
Мама: Давай уже там думай быстрей, а то сколько можно одному. Я на всякий случай телефон у нее взяла, тебе продиктовать?
Я: Потом.
Мама: Ладно, трубку отцу передаю, рядом стоит. У тебя всё хорошо?
Я: Да.
Мама: Точно?
Я: Да.
Мама: А то голос какой-то.. Ты не заболел?
Я: Нет! Всё хорошо у меня!
Мама: Ну отлично, передаю трубку отцу.
Отец: Здоров, сын.
Я: Привет, пап.
Отец: Ну что, всё норм?
Я: Норм.
Отец: Ладно, не будем мешать тебе. Звони если что.
Я: Хорошо. Пока.
Отец и мама: Пока сынок!
Я разговаривал недолго с ними, но мой голос похоже выдал меня. Чуть не спалился. Они всегда чувствуют, что что-то не так, но я ничего не сказал. Еще чего не хватало. Зря расстраивать их не хотелось, да и не до конца я еще принял свою участь. А вдруг получилось бы незаметно для всех прожить некоторое время и вылечиться? Никто бы и не узнал, через что мне пришлось пройти. После телефонного разговора сделалось что ль немного легче.
День сменялся днем. Я изменился внутренне. Серьезность, черта характера, несвойственная мне, вмиг овладела мной. Я стал много философствовать в своей голове. Я стал разговаривать сам с собой вполголоса. Мои интонации и моя речь – изменились, сделались серьезными и наполненными глубокого смысла. Я стал изъясняться как взрослый мудрый мужчина.
Цветные сны превратились в черно-белые. Сначала. А потом. Потом я вообще перестал видеть даже черно-белые сны. Как будто мой мозг уже стал потихоньку сворачивать свою деятельность, уходить на покой, отчаялся вместе со мной.
Меня лишь только мучили вопросы.
За что мне всё это?
Почему со мной такое произошло?
Что я сделал такого, за что жестко поплатился?
И вообще смысл всего этого бытия?
Родиться, чтоб потом умереть?
Но зачем? Для чего? Ради чего? Ради кого?
Одним словом, на душе паршиво..
Тогда я принял единственное и верное решение ..
Эпизод 1 Колёсный трип
Мы никогда не понимаем, какие сокровища
перед нами. Знаешь почему? Потому что
люди вообще не верят в сокровища
«Алхимик»,
Пауло Коэльо
Раскаяние – самая бесполезная вещь
на свете. Вернуть ничего нельзя.
Ничего нельзя исправить. Иначе все мы
были бы святыми. Жизнь не имела в
виду сделать нас совершенными. Тому,
кто совершенен, место в музее
«Триумфальная арка»,
Эрих Мария Ремарк
Согласно городской легенде на крыше одного стеклянного небоскреба имеется незримая одиннадцатая дверь, невидимая и неосязаемая, ведущая в одно загадочное место, которое недоступно первому попавшемуся человеку.
– Когда придет время, дверь сама откроется, – утверждал Симеон Журавлев, занимавшийся исследованием паранормальных явлений и прозванный мистиком, – но для каждого человека существует свой час.
Со слов Мистика в назначенный час человек сможет увидеть дверь, прикоснуться к ней, почувствовать холод дверной ручки, а затем сделать шаг, переступить порог, заглянуть в самую глубину и приоткрыть все тайны, что скрывались за дверью. Но только в назначенный час.
Однако всегда находились такие люди, которым то ли не хватало терпения, то ли любопытство брало верх и тогда, не дождавшись предначертанного момента, они вопреки всему отчаянно, импульсивно и самолюбиво искали загадочную дверь и находили, чего категорически делать нельзя. И открывали дверь. И открывали много нового, чего о себе не знали и отчего становилось порой даже самим себе жутко до такой степени, что неизбежно появлялось желание вернуться назад, обернуть время вспять, но дверь оказывалась беспощадной.
Обратно она уже никого не выпускала.
Механизм уже запущен.
Назад дороги нет.
Последствия для своевольного человека не самые приятные. Одно из таких – забвение. В очень-очень редких случаях все-таки существовала вероятность спасения, так сказать, возможность вернуться к своей прежней размеренной жизни. Но это большая редкость. Что же за тайны скрывала она? Стоило ли оно того, чтобы найти и открыть?
Мистик предупредил напоследок, что не стоит пытаться отыскать незримую дверь, потому что самостоятельно ее нашедший будет считаться самым величайшим грешником, но при этом сам же Мистик ради исследований пошел на этот рискованный шаг и отыскал незримую дверь, однако назад он так и не вернулся. Чего не сделаешь ради науки..
Исследования Мистика показали, что существовала не только одна дверь. Их насчитывалось множество. Особенно же заинтересовала одна дверь, притягивавшая словно магнитом незваных гостей.
Над входной дверью весело зазвенели маленькие колокольчики и полые трубочки. На пороге оказался человек школьного возраста. Он стоял как вкопанный и осматривал место, в которое ему довелось попасть. Непонимающий взгляд блуждал по темным стенам, на которых особенно заметно выделялась неоново-фиолетовая и глубоко-синяя подсветка от игровых автоматов, расставленных вдоль стен как слева, так и справа. Контур потолка повторял тонкий белый спокойный неон в противовес привычным шумным люминесцентным лампам. Пол же представлял из себя сплошную темную материю из ворса.
Лицо незнакомца.
Маска равнодушия по отношению к вендинговому аппарату, стоявшему у самого входа. Соблазнительные снэки: желтые шоколадные батончики с лесными орехами, розовые пухлые упаковки крабовых чипсов, хрустящие сухарики со вкусом холодца и хрена, диетическая кола – не вызывали аппетита. Глядя на всё это, кушать вообще не хотелось, несмотря на то, что после последнего приема пищи прошел довольно продолжительный отрезок времени – складывалось странное ощущение, что нет необходимости в приеме пищи вообще, как такового человеческого жизненно важного процесса.
В игровом помещении, представлявшим из себя по сути длинный холл, звучала легкая ненавязчивая музыка, отличавшаяся спокойным битом, и царила в целом флегматичная обстановка, как если это происходило ранним воскресным утром в каком-нибудь торговом центре на самом последнем этаже. Ни шопоголиков с кучей сумок, ни слоняющихся безденежных подростков, ни бледнолицых мамочек с назойливыми бесящими детишками, ни заблудших душ в поисках туалета, ни телефонных глазунов, которые ничего не замечают вокруг себя, кроме своего телефона – никого из этой суетливой плеяды, а только какая-нибудь усердно работающая уборщица и безликий охранник. Ну и еще это местечко можно сравнить с развлекательным уютным одноэтажным заведением, закрывшимся вот-вот только что в полночь, когда все разошлись, оставив на ночлег лишь одного выпивоху, неслышно спящего за столиком в дальнем углу.
К слову, о людях, о местных. Возвращаясь вновь к загадочному помещению, к таковому, которое оно из себя представляло на самом деле – неон и игровые автоматы, в самом конце располагались светящиеся полки и витрина. На полках и за стеклами витрины находились, предположительно, сувениры и всякая тому подобная пластиковая дребедень. У витрины сидел взрослый тип праздничного вида, больше всего похожий на циркача. Он услышал звон колокольчиков, сразу же заприметил юного незнакомца и направился ему навстречу, подошел и протянул руку, чтоб поздороваться, но тот проигнорировал добрый жест обитателя здешних мест и вполне спокойным невозмутимым голосом задал вопрос.
– Где я?
Радужный взлохмаченный циркач приподнял свои темные очки с розовой оправой, затем поправил галстук цвета фуксия, потом чуть приподнял воротник пиджака точно такого же цвета. Неприветливость гостя нисколько не разозлила и не расстроила циркача. Он, напротив, расплылся в добродушной улыбке во всю ширину лица, раскрашенного в белый грим, сквозь который еле проглядывались усы и бородка. Беспощадный грим не обошел стороной растительность на лице. По лицу, очевидно, прошлись сплошняком, выкрасив всё в белый. Или же все-таки усы и бородка и без того росли белыми, правильнее сказать, седыми? Непонятно, но одно можно сказать, что циркачу больше лет, чем показалось вначале, хоть молодежный прикид и грим осложняли дело. Возможно циркач являлся даже практически дедом. Особенно это подтвердилось, когда он заговорил с мальцом, а голос как известно, чаще всего не скрывает истинный возраст своих обладателей.
– Добро пожаловать в одно из самых уютных и добрых мест, в комнату аттракционов под названием «Суперэра Капитана Веро»! – произнес дед радостным голосом, как будто давно ждал посетителей и уже успел заскучать.
– Капитана? Полагаю, вы капитан? – спросил мальчик.
– Ваш покорный слуга, – утвердительно сделал кивок циркач.
– Не похожи вы на капитана, – холодно заключил тот, подразумевая, что с капитанскими регалиями перед ним должен стоять, как минимум серьезный военный человек в кителе, офицер, а не какой-нибудь клоун.
– Осмеливаюсь спросить, на кого же я тогда похож?
Дед будто прикидывался, что ровным счетом ничего не понимал. Очевидно же, что он являлся чистой воды натуральным клоуном или циркачом, что одно и то же – разница не велика. То, что лежало на поверхности, словно отрицалось стариком. Данное обстоятельство немного раздражало юного гостя. Одним словом, зубоскал выбешивал. И если поначалу юный гость вряд ли решился назвать обитателя здешних мест клоуном, потому что подобное обозначение звучало как оскорбление, то теперь это не имело никакого значения. К чему все эти учтивости и почтения, раз от мальчишки что-то скрывали. Кто знал вообще, для чего его сюда привели? Ради какой цели? Хуже всего, что у посетителя отсутствовали какие-либо воспоминания, позволившие восстановить события, которые привели в комнату аттракционов.
– Клоун. Вы похожи на глупого клоуна.
– Хм.. Клоун.. – вздохнул старик, но продолжал создавать неунывающий вид. На самом деле, ему не очень-то нравилось, когда сравнивали с клоуном или же ошибочно приписывали принадлежность к цирку. Аттракционы считались его самым важным и главным детищем и не являлись каким-то проходным смешливым мероприятием. Уж точно не являлись цирком. Здесь отсутствовали животные, акробаты и тем более клоуны с их клоунскими номерами. Здесь шла серьезная игра, где на кону стояла жизнь. Касаемо праздничного прикида, дед сам себе его сознательно выбрал, просто потому что нравилось так наряжаться. Уж куда лучше именно в таком виде встречать ничего не помнящих людей, чем в траурном наряде или же с желтым нимбом над головой – тогда для любого посетителя неоновая комната означала однозначно конец, что исключало бы всякую интригу и не считалось слишком мягким способом знакомства. Да и вообще, главной целью существования комнаты аттракционов являлось – открыть глаза и предоставить шанс, а не шокировать или препарировать. Циркач рассчитывал, что в глазах юнца мог сойти хотя бы за конферансье со своим-то костюмом «тройкой» и соответствующим фасоном, оставалось к образу добавить лишь цилиндр на голову. В конце концов, он мог стать отличным актером. И даже сыграть злодея. Но раз уж клоун и циркач, пусть будет так. И всё же виду не подавал, что его слегка задели.
Отношение юного гостя к циркачу постепенно стало приобретать характер некоторой опаски. Клоун у него ассоциировался не с представителем детских и забавных шоу, а всё больше с ненормальным маньяком благодаря массовой культуре в лице комиксов и снятых на их основе триллеров. Признаки чрезмерной жизнерадостности на лице клоуна работали против него самого, против Капитана Веро. Это можно запросто счесть за помешательство. Капитан Веро, в свою очередь, ничего такого на свой счет не подозревал и продолжал сам себя топить дальше, всё меньше вызывая доверие незнакомца, которого тоже можно понять. Вряд ли кто-нибудь на его месте мило улыбался зубоскалу в ответ.
– Что со мной случилось?
– О мой юный друг..
– Прошу вас не называть меня так! Я не настолько мал! – рассердился посетитель.
– Сколько же тебе лет?
– Точно.. Не могу вспомнить.. То ли тринадцать, то ли четырнадцать..
– Как скажешь дружище.
– Вы мне точно не друг! – продолжал сопротивляться подросток, но сохранять хладнокровие становилось сложнее. Он старался не выказывать особых эмоций и в душе считал всё с ним происходящее нелепым сновидением.
– Принято к сведению. Как пожелаешь, – соглашался Капитан Веро.
– Я даже не могу вспомнить, как здесь оказался.
– А имя? Имя свое ты можешь вспомнить?
– Наверное это покажется странным, но имени тоже не помню, – более спокойным голосом ответил юный гость.
– Капитан Веро поможет тебе с этим разобраться, – дед вновь расплылся своей улыбкой, словно чеширский кот. Клише работало безукоризненно. Клоунского вида человек априори не мог выглядеть грустным.
– Каким образом?
– Доверься мне и моему любимому из всех аттракционов «туннель страха», —произнес капитан, потирая ладоши.
– Что мне делать? – спросил в очередной раз подросток, понимая, что иного пути все-равно не существовало.
– Пойдем за мной, – засуетился капитан, развернулся и направился в конец холла мимо игровых автоматов, после чего остановился и жестом показал на дверь рядом с витриной.
Юный гость направился вслед за капитаном. Каково же было удивление подростка, когда за дверью его ожидал колесный паровозик «зеленая гусеница» с вагончиками. Каждый вагончик рассчитан на два посадочных места. Капитан Веро прочитал удивление в глазах юного путешественника и поспешил заверить, что не будет никаких детских розыгрышей, а впереди только серьезное путешествие в мир самых известных призраков, зомбаков, вампиров, йети, морских чудовищ и пр. Стоит добавить, что старик потратил уйму времени на создание этого аттракциона: перелопатил кучу историй, составлял проекты, рисовал эскизы, напоследок пришлось поработать с фанерой и ножовкой. Подросток состряпал искривленное озадаченное лицо и занял место в одном из вагончиков в надежде, что аттракцион поможет многое прояснить. Капитан, пребывая в игривом настроении, сел за руль колесного состава, забравшись в кабину-голову гусеницы. Как только гусеница въехала в пещеру, в голосе капитана возникли интонации занимательного рассказчика. Под сводами полутемного туннеля он с гордостью вещал легенду о призраке графини в особняке. Призрак выскакивал словно мишень в стрелковом тире из ниши в стене. Сверхъестественная сущность, больше похожая на белую простыню с черными отверстиями для глаз, безуспешно попыталась проделать джампскейр. На лице юного путешественника не дрогнул ни один мускул. Гусеница поплыла дальше в густой серой сигаретной дымке мимо особняка и опечаленного фанерного привидения. Восковые фигуры из эпохи киноужастиков 80-90х тоже не смогли вызвать никаких эмоций, но следующее необъяснимое явление повергло в шок, взбудоражило, заставило не только широко округлить глаза, но и подскочить прямо на месте. На соседнем с юнцом сиденье появилась девочка. Предположительно ровесница. Ее лицо показалось знакомым.
– Привет, Робкий Книгочей, – улыбнулась девочка, произнеся его истинное имя.
Удивление сменилось ответной приветливой реакцией, восстановив некоторые крупинки памяти. Флэшбеки. Юный путешественник не только вспомнил свое имя, которым являлось именно то, что произнесла девочка, но и узнал ее саму. Добрый взгляд и светлый волос. Синеглазка. Она училась в параллельном классе и безумно нравилась ему.
– Неужели правда, мы с тобой вместе, и никто нам не мешает, – счастливо сказал Робкий Книгочей, но тотчас призадумался, почему же раньше у него не получалось пригласить самую красивую девчонку школы куда-нибудь погулять. Ведь это так просто: взять себя в руки, подойти к ней и сказать всё как на духу.
– Конечно правда! Я тоже рада, – ответила Синеглазка, хлопая пышными ресницами. Они являлись у нее настоящими, а не какими-то искусственными. И от этого девочка выглядела еще краше.
– Извини, что довелось увидеться в таком криповом месте, – будто извиняясь по-джентльменски заговорил он.
– Ничего, я обожаю ужастики!
– Ты тоже любишь страшилки?
– Да! Читать электронные книжки и смотреть слэшеры! Просто обожаю!
«Точно моя краш. Как же много общего у меня с ней – не переставал восхищаться путешественник». Следующая фигура зомби, внезапно появившаяся из-за угла, напугала Синеглазку, после чего она закричала, но затем забавно и раскатисто рассмеялась. Ей сделалось неловко от своих диких переменчивых реакций.
– Не бойся, я с тобой, – ласково успокоил ее Робкий Книгочей и боязливо слегка приобнял.
– Да я не боюсь, – ответила Синеглазка и смущенно поёрзала на сиденье, но его руку при этом не убрала, а наоборот постаралась поудобней устроиться, чтобы его рука уверенней легла на плечо.
– Здесь всё ненастоящее.
– Да я знаю, просто скримеры, как в кино.
Капитан Веро нисколько не собирался мешать влюбленным пассажирам и спокойно управлял своей гусеницей, которая приближалась к странному экспонату. На постели лежало тело бездыханного мальчика в позе эмбриона. Рядом с кроватью стояли полицейский, медработник и рыдающие родители мальчика. Под кроватью валялись вскрытая емкость для таблеток и пустая бутылка шампанского.
– Кринж! Это же ты! – схватилась за голову Синеглазка, скинув руку своего краша с плеча.
– Что? Как? Почему? – непонимающий испуганный взгляд метался между собственным телом, погруженным в гусеницу, и криповым экспонатом.
– Зачем ты это сделал?! Зачем?! – негодовала девочка.
– Я ничего не понимаю! Я не знаю!
– Прощай!
– Нет! Постой! Не уходи!
Она испарилась.
Соседнее сиденье опустело.
О!
Шоу началось!
Моя самая любимая часть представления!
Игра эмоций на высоте.
Сначала требовалось вернуть частицу приятных воспоминаний при помощи предмета обожания, а затем добавить трэша.
Робкий Книгочей выпрыгнул из гусеницы и помчался искать выход из туннеля страха, надеясь отыскать девочку. Он влетел в первоначальную комнату, где находилась витрина с игровыми автоматами, но только через другую дверь, не дождавшись таким образом завершения аттракциона «туннель страха». Он бросался к каждой двери и дергал за ручки, но ни одна из них не поддавалась. Лишь где-то вдали, в глубине пещеры, раздался расстроенный голос Капитана Веро.
– Ну вот так всегда. Как только воспоминания ими завладевают, им становится плевать на мои легенды. Они меня никогда не слушают и не доезжают до финиша.
– Кажется, я всё вспомнил! Я вспомнил! Верните мне мою Синеглазку! – чуть ли не плакал навзрыд Робкий Книгочей. За то недолгое время пребывания в мире аттракционов подростка оживили, осчастливили, в него вселили радость, растормошили потаённые теплые чувства, однако в самый неподходящий момент неожиданно преподнесли сюрприз – вдохнули пресловутые воспоминания, где взору предстала ужасная картинка с подростком, а потом забрали девчонку.
На сцене вдруг появилась молодая девушка лет двадцати или чуть постарше. Совершенно незнакомая девушка. Юный гость, ожидая очередной подвох феномена комнаты аттракционов, попытался напрячь память, разглядывая незнакомку, но ее личность ни о чем не говорила. Ее отличали выразительные глаза, смелый мейкап и наряд. Фигура в целом выглядела достаточно спортивной. Брюнетка вышагивала уверенной походной. Холодной походкой, точно такой же холодной, каким являлось ее безэмоциональное лицо. Теперь холод находился в ее власти, полностью на ее стороне, а не на стороне юного гостя, когда он впервые переступил порог разоблачительной комнаты и ничего не понимал вокруг себя. Брюнетка не страдала никакими перепадами настроения и проявлениями теплых чувств. Для нее комната являлась рутиной, привычной обстановкой, местом работы, проще говоря.
