Флор Веско
Золото, перина и ночная чертовщина
Flore Vesco
D’Or et d’Oreillers
Copyright © 2021, l’école des loisirs, Paris
This edition was published by arrangement with Curtis Brown UK and Van Lear Agency
© Издание на русском языке. ООО «Издательский дом «Самокат», 2023
Пролог
– Закройте, доченька, дверь, и сядем рядом. Вот так. Я вам расскажу одну историю. Вы уже подросли, теперь для нее самое время… С чего начать? Конечно же, с красивого юноши. Богатого, благородного, смелого… Высокого, разумеется. Лицо и стать оставляю на ваш вкус. Ведь он уже появился, не так ли? Не краснейте, мой птенчик! Мать такое всегда чувствует. И вот наш герой решил жениться. Но, чтобы не ошибиться в выборе подруги, придумал удивительное испытание. Все претендентки должны проспать ночь на постели из десяти сложенных друг на дружку тюфяков.
– Мама, я знаю эту сказку. Принц спрятал под самый нижний тюфяк горошину. А нежная девушка всю ночь не могла из-за нее глаз сомкнуть.
– Глупышка! Ничего-то вы не знаете. Неужели россказни про горошину не кажутся вам невозможной нелепицей? И какую мораль извлечешь из подобного вздора? Почувствовать горошину через десяток тюфяков! Можно подумать, хорошей жене следует быть хрупкой до крайности и от малейших неудобств лишаться чувств! Лучше послушайте меня, душа моя. В сказках крупица правды скрыта под горами благоглупостей. А вот как было на самом деле. Мне рассказала об этом моя матушка. Он был не принцем, а наследным лордом. С имением возле Гринхеда, милях в ста пятидесяти отсюда.
– А горошина?
– Далась вам эта горошина! Думаете, раньше и правда были кареты-тыквы да волшебные бобы? А детишек находили то в розах, то в капусте? Не понимаю страсти отгораживаться от жизни овощами! Милая моя, сказка про горошину – супчик для маленьких девочек. Истинная история лорда и претенденток, проводивших ночь в его доме, – не для детских ушей. В ней – правда о любви и о том, как проводят ночи юные девицы и что они делают в своей постели, – правда, которую мы узнаём, став взрослее. Вот об этом-то я и собираюсь вам рассказать. Так что слушайте меня внимательно и не перебивайте больше.
Длинные языки
Миссис Уоткинс остановилась перед окном и со свойственной ей безапелляционностью вынесла три вердикта. Во-первых, вечером будет гроза. Во-вторых, тюльпаны в этом году взойдут поздно. В-третьих, очень скоро ей сообщат чрезвычайную новость.
В марте внезапные ливни случались в Гринхеде ежедневно. Тюльпаны в этом суровом краю всегда зацветали позже, чем на юге Англии. Что же до новости, то достаточно было взглянуть, с какой поспешностью преодолевает аллею соседка, миссис Баррет, чтобы заключить: это сведения чрезвычайной важности.
Почтенная миссис Баррет не торопилась никогда. Ее короткие ножки были не приспособлены для скорости. Да и куда спешить в тихой глубинке, где никогда ничего не происходит? После новогоднего бала, который городские власти устроили в честь прихода 1813 года, весь Гринхед вот уже два месяца пребывал в тяжелом и унылом оцепенении.
И вот миссис Баррет бежала к крыльцу Уоткинсов.
Миссис Уоткинс одернула юбку, поправила прическу, распорядилась приготовить чай, села и сделала глубокий вдох. Когда дворецкий доложил о миссис Баррет, она встретила ее с самой светской непринужденностью.
– Линда! Какой приятный сюрприз! – сказала она, вдохнув в эти три слова и удивление, и воодушевление сразу.
– Моя дорогая! – проговорила в ответ миссис Баррет, ничего в слова не вдыхая, поскольку еще не перевела дух.
Миссис Уоткинс разлила чай, предложив гостье печенье и подобающий чаепитию непритязательный разговор. Она бы мигом разделалась с чаем и положенными к нему банальностями, но из приличия отпустила пару замечаний про сваренный кухаркой джем, про то, как камелии оживляют зимой клумбы, и про давно минувший новогодний бал.
Наконец миссис Баррет отодвинула чашку, вздохнула и, похоже, готова была раскрыть карты. Миссис Уоткинс подалась вперед. Она даже несколько напряглась, что было сродни подвигу при общей ее рыхлости. Начес из волос стремился опасть, губы обвисли, шея пошла складками, плечи покато опустились, живот расплывался – и лишь стальная воля миссис Уоткинс удерживала всю эту дряблую плоть вместе. Воля, направляемая единственной целью: удачно выдать замуж трех дочерей.
Кудри миссис Баррет подрагивали под чепцом – так не терпелось ей поделиться новостью.
– Печенье изумительное, – заметила она. – Передайте кухарке мои комплименты.
Миссис Уоткинс, сидевшая как на углях, поблагодарила.
– Ах да, я чуть не забыла! Вы ведь, конечно, слышали новость? – прибавила миссис Баррет.
Миссис Уоткинс нетерпеливо покачала головой. Даже дворецкий, стоявший в углу гостиной, повернулся к госпожам ухом.
– Неужели? Так вы правда ничего не знаете?
Еще миг, и миссис Уоткинс взорвется. На ее счастье, миссис Баррет не могла больше удерживать рвущееся из нее невероятное откровение.
– Ходят слухи, сын лорда Хендерсона ищет невесту! – выпалила она.
– Что-что?
Миссис Уоткинс чуть не выронила чашку. Новость была из тех, что переворачивают весь привычный мир, и она еще раз и еще раз повторила «что-что?» под удовлетворенным взглядом миссис Баррет.
– Мне казалось, замок Бленкинсоп заброшен! – выговорила она наконец. – Владения вокруг него в запустении! Сын? Да-да, у него действительно был сын! Сколько же лет прошло… Я думала, он уехал в Лондон, к своему двоюродному деду… Или в колонии… разве кто его вспомнит? Как давно это было!
Речь миссис Уоткинс утратила должную стройность. Миссис Баррет, пережив схожее потрясение несколькими минутами ранее, энергично соглашалась.
– Замок Бленкинсоп! Я не была там с самой их свадьбы… – продолжала миссис Уоткинс. – Вы ведь помните?
– Помилуйте, дорогая! Как такое забыть?
Свадьба праздновалась четверть века тому назад. Герцог Хендерсон женился на леди Статтер. Он – наследник древнего рода, а она, сиротка, – с баснословным состоянием. Торжество прошло с невиданным блеском. Чета обосновалась в замке Бленкинсоп, и в обширных владениях герцога, простирающихся до самого леса, забурлила жизнь: балы сменялись фейерверками, театральные представления – охотой, чайные вечеринки – конными и лодочными прогулками.
Но, увы, счастье длилось недолго. Юная супруга почила через три-четыре года после рождения сына. Герцог перестал принимать. Затем вдруг стало известно о его кончине, и ворота замка Бленкинсоп закрылись навсегда.
Долгие годы несчастье Хендерсонов служило темой для разговоров. Все сожалели о развлечениях, ушедших вместе с ними. С наслаждением предавались сочувствию молодым супругам, которым уготовано было столько счастья, сетовали на жестокость судьбы. Любили потолковать и о ребенке – сироте, которого никто никогда не видел, наследнике, перенесшем столь роковой удар.
Но время шло, и Хендерсоны исчезли из разговоров. Салонные беседы потребовали новых блюд. Минули годы. Пастбища, фермы и мельницы пришли в запустение. Парк вокруг усадьбы так зарос ежевикой, что даже браконьеры перестали ходить через него в Большой лес. Герцогские владения защищали теперь непролазные заросли. И вот, нежданно-негаданно, по эту сторону их стен, прогремела весть о чуде. И не о спящей красавице со всей ее челядью, а о богатом женихе, что гораздо лучше.
Миссис Уоткинс прикинула, что ему должно быть не больше двадцати. Наверняка красавец и ладно сложен. А если нет – что за беда, коль скоро он наследник состояния, величину которого она боялась себе даже представить! И он – здесь, совсем рядом, в считаных милях от ее усадьбы! Миссис Уоткинс дрожала от возбуждения.
– Говорят, юный лорд Хендерсон получает больше восьмидесяти тысяч фунтов стерлингов ренты, – проговорила миссис Баррет на одном дыхании: столь неслыханной была эта сумма.
И миссис Уоткинс опрокинула чашку.
* * *
У Уоткинсов не было недостатка в прислуге. И потому любая новость за считаные секунды облетала весь дом. Миссис Баррет только звонила в дверь, а в кухне уже шептались, что госпожа интересуется новым женихом. Чай еще не был разлит по чашкам, а все слуги уже знали его имя.
Садима, горничная дочерей Уоткинс, побежала сообщить им новость.
– Он богат? – спросила старшая.
– Он красив? – спросила средняя.
– Добрый ли он? – спросила младшая.
Ответ был известен лишь на первый вопрос, но после него два других отпадали сами собой. С доходом в восемьдесят тысяч фунтов лорд Хендерсон мог позволить себе быть косматым горбуном в прыщах с головы до пяток, дурно пахнуть и мучить котят: все равно все девушки Гринхеда мечтали бы выйти за него замуж.
Дочерей четы Уоткинс звали Маргарет, Мэри и Мэй. Отдадим должное непоколебимой последовательности их матери, которая, родись у нее сыновья, назвала бы их Джонатан, Джон и Джо. Но Богу было угодно подарить ей трех дочерей. После рождения третьей она сообщила мужу, что детей у нее больше не будет. Если бы родилась четвертая, то из верности принципам ее пришлось бы назвать Мэ или М’, а это уж никуда не годится.
На сообщение о доходах молодого лорда юные леди Уоткинс откликнулись каждая по-своему: Маргарет упала в обморок, Мэри бросило в смертельный жар, едва ее не погубивший, а Мэй прижала руку к груди, чтобы сдержать биение взволнованного сердца.
Все три девушки из благородного английского семейства были необыкновенно нежными созданиями. Миссис Уоткинс могла гордиться своими хрупкими творениями с легкими светлыми волосами и тонкой костью, экономно прикрытой плотью. Она следила за узостью их талий и приучила говорить тихими голосками, будто с трудом протиснувшимися наружу. Девушки сродни поклаже: чем меньше занимают места, тем проще их пристроить.
Маргарет, будучи старшей сестрой, делала все от нее зависящее, чтобы как можно скорее выйти замуж. Она сидела только на подушках, носила самые дорогие материи – иных ее чувствительная кожа не терпела. Вино пила из хрусталя, а чай – из тончайшего фарфора, рискуя порезать им нежные губы. При этом тверда была, как скала.
Мэри, средняя сестра, усердно соблюдала те же заповеди. Она верила, что наделена актерским талантом, и охотно лишалась чувств от красоты видов. Однако в возбуждении могла порой взбежать по лестнице, а проголодавшись – с аппетитом наброситься на еду.
Мэй, младшая, была в самом деле слабого здоровья. В детстве часто болела, так что, можно сказать, росла больше в детской, а не в саду. Она стала робкой девушкой, но с теми, кому удавалось ее приручить, вела себя мило и не без кокетства кошечки, любящей лакомства.
Старшие сестры завидовали ее прозрачной коже, на которой от малейшего давления оставался след. А запястье! Оно было до того тонким, что Маргарет могла обхватить его двумя пальцами. И тогда забавы ради она сжимала его посильнее, проверяя, выдержит ли хрупкая кость ее хватку. Мэй, по своей доброте и мягкости, не противилась.
Что ни день сестры Уоткинс соревновались по части недомоганий: то у одной начнется мигрень, то другую измучает слишком яркий солнечный свет. Стоило младшей уколоться булавкой, как весь дом сотрясался от страданий. Садима бежала на помощь в любое время дня и ночи – с нюхательной солью, платками и мятным ликером.
Тем временем миссис Уоткинс в гостиной наконец пришла в себя. Восемьдесят тысяч фунтов стерлингов!
Мистер Уоткинс, глава семейства, знал толк в делах. Маргарет принесет в будущую семью более чем солидное приданое: земли, весьма недурную ренту и даже небольшую плантацию в Индии. Так что родители могли позволить себе отказаться от женихов с доходом ниже десяти тысяч фунтов. Миссис Уоткинс часто мечтала выдать свою старшую за мужчину тысяч в двадцать. Однако подобной партии в их окружении ни разу не появлялось. И потому объявившийся по соседству холостяк с восемьюдесятью тысячами фунтов стерлингов дохода был воистину чудесным открытием.
У миссис Баррет, соседки, была всего одна дочь на выданье. Звали ее Виолеттой, и приданое у нее было еще завиднее, чем у сестер Уоткинс. К счастью, у нее один глаз был меньше другого. Так что миссис Уоткинс даже не стала волноваться и, не сочтя ее конкуренткой, принялась расставлять фигуры, продумывая, как бы одной из ее дочерей выиграть главную партию десятилетия.
Кость в горле
Последующие недели прошли в ожидании, когда же таинственный лорд Хендерсон наконец объявится. Все ждали письма с приглашением. Отправляясь в город, матери с дочерьми украдкой поглядывали по сторонам, ища среди примелькавшихся фигур местных обитателей незнакомца.
Ожидание не было праздным. Девушки трудились над прическами, измеряли талии, экзаменовали гардероб, полировали манеры. Мистер и миссис Уоткинс долго обсуждали, стоит ли выводить в свет Мэй, их младшую. Ей только исполнилось семнадцать, и в обществе она еще не появлялась. Слишком была юна. А главное, старшие сестры еще не замужем. Девушек вводили в игру в порядке старшинства. Так было выгоднее всего. Если выложить карты на стол разом, выставив напоказ все свое потомство, женихи будут смотреть лишь на самых свеженьких и на старшую никогда не найдешь желающих.
Однако на этот раз ставка была так высока, что миссис Уоткинс считала нужным увеличить шансы. Так что Мэй волей-неволей предстояло выйти в свет. А значит, ее нужно было срочно приготовить: промыть мозги, нашпиговать, обезжирить, сформовать, подзолотить, приправить, украсить и подать в лучшем виде. Мать сбивалась с ног, не щадя себя. Старшие сестры душили в себе ревность: берегли цвет лица.
Все готовились, а лорд по-прежнему сидел в своей норе.
Тогда терпению миссис Уоткинс пришел конец и она пригласила миссис Баррет с дочерью на чай, надеясь выведать какие-нибудь новости. А если не выведать, то хотя бы убедиться, что у юной Виолетты глаза по-прежнему не на месте. Ей нужно было как-то себя подбодрить.
Барреты пришли в назначенный час. Чай подавали в будуаре, без церемоний: они знали друг друга с детства.
Сразу же осведомляться о партии в восемьдесят тысяч фунтов было неловко. Поэтому миссис Уоткинс пришлось сперва похвалить брошь Виолетты, потом похвалиться, как славно Мэй вышивает крестиком, – словом, побродить окольными тропами праздной беседы.
Наконец, искусно вывернув разговор, миссис Уоткинс удалось упомянуть замок Бленкинсоп.
Виолетта неловко звякнула чашкой о блюдце. Рука ее задрожала. Миссис Уоткинс приметила, что миссис Баррет вся покраснела, брови ее сдвинулись, грудь затрепетала от сдерживаемого гнева.
– Не говорите мне больше о лорде Хендерсоне… Боже! Я никогда не представлю ему свою дочь! – воскликнула она.
– Но, Линда, отчего же?
– Поверьте, дорогая… Вы должны пообещать мне, что ваши дочери никогда не приблизятся к замку Бленкинсоп. Ох, знали бы вы, что рассказывают!.. А рассказывают… рассказывают…
Миссис Баррет подыскивала слова, уместные в присутствии четырех невинных девиц на выданье. Она наклонилась к миссис Уоткинс и прошептала:
– Меня ввели в заблуждение. Да, лорд Хендерсон действительно сообщил, что ищет супругу. И принимает юных претенденток у себя. Но… но…
Миссис Баррет не хватало воздуху. Она продолжила еще тише:
– Он требует, чтобы они являлись без родителей и без компаньонок, под вечер, и… чтобы проводили ночь в его замке!
Возглас негодования вырвался разом из уст всех присутствующих. Миссис Уоткинс прижала ладонь к губам, глаза у нее округлились от ужаса. Маргарет приготовилась падать в обморок. Миссис Баррет, сбросив томивший ее груз, не удержалась и прибавила:
– Знали бы вы, какие ходят о нем слухи! Ох, и пересказать не могу, сами понимаете.
И поверх целомудренных светловолосых головок она послала миссис Уоткинс многозначительный взгляд, давая понять размах приписываемых юному лорду извращений.
Миссис Уоткинс тут же с изяществом переменила тему. Остаток вечера прошел в обсуждении лучших цветочных композиций для тенистых клумб.
Перед сном, наедине с мужем в спальне, миссис Уоткинс пересказала ему разговор с миссис Баррет. Мистер Уоткинс был простой добропорядочный человек. Он успешно управлял доставшимся ему хозяйством. И если уставал от писка живущих под его крышей четырех женщин, выезжал на охоту.
– Нынче у молодежи самые нелепые взгляды на брак, – сказал он. – Одна мысль, что для женитьбы довольно их собственной воли, чего стоит! Почему не доверить это дело родителям? Два зрелых человека с жизненным опытом, разбирающиеся в экономике домашнего хозяйства и поднаторевшие в совместной жизни за долгие годы, куда лучше смогут устроить брачный союз. Но этот юноша потерял и отца, и мать. Вот он и заплутал, ступил на кривую дорожку. Да поможет ему Господь! Нам следует избегать его и жалеть.
Миссис Уоткинс кивнула. В глубине души она была ужасно разочарована. Сон к ней никак не шел. Поворочавшись с боку на бок, она в конце концов встала.
Была глубокая ночь. Прислуга спала. Миссис Уоткинс бродила по пустым коридорам.
И вдруг мимо мелькнула тень. Она вскрикнула. Привидение почтительно наклонило голову, как поступали при встрече с хозяйкой все слуги. Лунный луч осветил лицо горничной.
– Садима! Что вы делаете здесь в такой час?
– Ничего, госпожа.
– Как это «ничего, госпожа»? Никто не выходит гулять среди ночи! Это неприлично.
– Да, госпожа.
Миссис Уоткинс живо отослала горничную назад на чердак, решив впредь следить за ней повнимательней. Прислуга, а особенно девушки, разучилась вести себя как подобает. Бог знает, с кем намеревалась провести ночь эта девица! Счастье, что миссис Уоткинс вовремя ее заметила.
Эти мысли вернули ее к щекотливому вопросу о юном распутнике лорде. Как юноша из столь знатного семейства мог погрязнуть в постыдном разврате? А с другой стороны, что в этом удивительного? С подобным состоянием можно позволить себе все что угодно. У лорда Хендерсона хватит средств отмыть любую репутацию. Никто не станет о нем злословить, едва он начнет задавать роскошные приемы!
Ноги привели ее к спальне дочерей. Она приоткрыла дверь, подошла к кровати младшенькой. Мэй мирно спала. Миссис Уоткинс смотрела на ее округлое, совсем еще детское личико. Охваченная материнской нежностью, она вспомнила, сколько бессонных ночей провела у ее колыбели. Даже сейчас, когда Мэй выросла, она каждый вечер склонялась над постелью младшей дочери, прислушиваясь, как она дышит.
Да, чем больше размышляла миссис Уотсон над щекотливым делом, тем яснее понимала: задача состоит в том, чтобы свести лорда с ее дочерьми, избежав сплетен. Он требует, чтобы они провели у него ночь? Ну и пусть! Если никто об этом не узнает и он впоследствии женится на той, что больше ему подойдет, вероятно, игра стоит свеч…
И мать погладила по голове спящую дочь, раздумывая, как бы половчее подсунуть ее в постель к богатому незнакомцу.
Длинные руки
– Маргмэримэй!
Маргарет, Мэри и Мэй прибежали на зов. Столь неожиданное морфологическое новаторство матери выдавало ее крайнее возбуждение.
– Выезжаем! – объявила она.
– Но ведь дождь идет, – заметила Маргарет.
– Да-да! Как из ведра! – подтвердила миссис Уоткинс с видимым удовольствием.
Ливни не прекращались третий день. Миссис Уоткинс следила в окно за небом, вынашивая свой план. Все было готово.
Она запихнула всех трех дочерей в берлину. Прижавшись друг к другу, сестры уже ежились от холода и сырости. Следом на сиденье напротив примостилась Садима, понукаемая миссис Уоткинс. Сестры поняли, что едут они не в город за покупками. В магазины горничных с собой не берут. Миссис Уоткинс что-то шепнула кучеру. И экипаж тронулся под грохот дождя.
Ехали долго. Сестры сидели молча, держа вопросы при себе.
И вот показался замок Бленкинсоп. Дорога бежала через непаханые земли к Большому лесу. На французский парк это походило мало, но добраться до замка было возможно.
Однако дождь три дня полоскал колеи, и дорога коварно раскисла. От лошадей, изнуренных хлещущим ливнем и липкой грязью, шел пар. Одна из них увязла в торфе всерьез. Берлина тоже накрепко засела задним колесом – из грязи едва виднелась его верхушка. Не сдвинуться ни на дюйм.
Миссис Уоткинс торжествовала. Она так и приказала кучеру: застрять в грязи как можно глубже и как можно ближе к замку.
С решимостью матери, готовой на все ради счастья дочерей, она выставила их под потоп. Девушки пересекли напитанную водой лужайку, барахтаясь в жиже и борясь со шквальным ветром, срывавшим шляпки и задиравшим юбки.
Промокшая и всклокоченная делегация добралась до ворот замка Бленкинсоп. За полосатой стеной дождя усадьбы почти не было видно: только мрачный фасад без единого горящего окна. Казалось, замок заброшен.
Однако стоило миссис Уоткинс постучать, как тяжелая дубовая дверь отворилась. Мэй отступила на шаг. Бушевавшая снаружи ледяная буря вдруг показалась ей не такой холодной, как этот опустелый замок. Миссис Уоткинс протолкнула девушек внутрь.
Перед ними стоял старый дворецкий с подсвечником в руке. Маргарет огляделась по сторонам, чтобы не пропустить появление лорда Хендерсона и вовремя лишиться чувств в изнеможении от борьбы с разбушевавшимися стихиями. Мэри поглядывала на сестру краем глаза, готовясь украсть ее роль и занемочь прежде. Мэй дрожала, едва держась на ногах. Губы у нее посинели. Садима поддерживала ее, приобняв за талию. Счастливая миссис Уоткинс объяснила дворецкому, в какое они попали положение.
Он пригласил их отдохнуть и обогреться. Хозяин примет их позже, когда они оправятся после дороги. Гостьи проследовали за дворецким. По пути он зажигал канделябры, и те постепенно озаряли большой холл, а затем и второй этаж. Миссис Уоткинс затаила дыхание.
На чем бы ни останавливались их глаза, они неизменно округлялись. Пол – плитка с удивительной многоцветной росписью, при виде которой средневековые миниатюристы побледнели бы от зависти. Стены – искусной резьбы деревянные панели, драпировки и расшитые золотом гобелены. Мы не станем описывать старинную благородную мебель, картины великих мастеров, мраморные статуи, хрустальные безделушки, иначе конца этому не будет.
Когда дворецкий остановился перед комнатами для гостей, округлившиеся глаза и рты девушек напоминали нить огромных жемчужин. Миссис Уоткинс дрожала от волнения при мысли, что все это богатство может достаться одной из дочерей.
Оставшись одни, сестры тут же защебетали: «Вы заметили люстру с бриллиантами?», «Боже, с меня ручьем течет!», «Панели на стенах так отполированы, что я видела себя, как в зеркале!», «Мое платье вконец испорчено, как быть?», «Дверные ручки-то из чистого золота!», «Какой красный у меня нос! Хорошо, что Он меня не видит!».
Последние слова принадлежали Маргарет, и все отчетливо расслышали в местоимении заглавную «О». Мысли сестер Уоткинс перенеслись с роскошного убранства замка на его молодого владельца, напомнив о крайней необходимости привести себя к ужину в подобающий вид.
По счастью, миссис Уоткинс все предусмотрела, взяв в экспедицию горничную и туалетный несессер.
– Садима, причеши меня! Подай мне туфли! Ах, и где мои кудри?
Садима усердно хлопотала: выжимала чулки, окутывала облаками пудры покрасневшие щеки, взбивала челки – и действовала с такой сноровкой, что очень скоро исправила урон, нанесенный трем юным девицам дождем и грязевыми ваннами. Но ее подвиги, каким позавидовали бы лучшие фокусники, не впечатляли сестер, и они бранили горничную без устали. Сестры чувствовали: этим вечером на кону их счастливая будущность. Садима ловко сооружала Маргарет высокую прическу, а та торопила ее:
– Скорее, Садима, ну же! Мне еще все лицо переделывать.
– Слушаю, мисс.
Руки горничной замелькали еще быстрее, не отказав себе, впрочем, в удовольствии вырвать у старшей прядку волос. Садима знала, как той важно понравиться лорду – жаловаться она не станет. Маргарет решительно смахнула навернувшиеся слезы. Она была готова на любую пытку, лишь бы выглядеть обольстительно.
В дверь комнаты постучали. Все замерли: Садима – с занесенной рукой и полным ртом шпилек, миссис Уоткинс – поправляя Мэй пояс, Мэри – завязывая ленту. Вошел дворецкий и поставил на круглый столик поднос. По комнате разнесся аромат чая с пряностями. Он вышел и вернулся с длинным дорожным сундуком, поставил его стоймя и распахнул, как распахивают дверцы шкафа. Показались три платья на плечиках и ящички, полные разных мелочей и украшений.
Едва дверь закрылась, Мэри выскочила из своей юбки, которую Садима сумела оттереть до прежнего блеска. Девушки бросились к платьям: щупать муслин и газ, вышитые шелковые вставки, перебирать дрожащими пальцами драгоценные камни. Они принялись переодеваться, смеясь от возбуждения, в восторге от такого невероятного приключения. И порой косились друг на друга, боясь уступить сестрам в красоте.
Миссис Уоткинс хранила спокойствие. Она отправила кучера заниматься каретой и стала присматривать за косметическим ремонтом дочерей. Довольная результатом, она оставила их наводить последние штрихи, а сама спустилась в холл. Из него пошла наугад по одному из коридоров. Если кого-то встретит, скажет, что заблудилась. Миссис Уоткинс надеялась раздобыть полезные сведения о молодом лорде, разгадать его вкусы, интересы и сообщить о них дочерям, а уж они сумеют искусно употребить эти знания за ужином.
В коридоре ни души. Однако в столовой все было уже накрыто. Чьи незаметные руки успели расставить фарфор и разложить приборы? Миссис Уоткинс усмотрела в этом верх изысканности: прислуга у лорда Хендерсона настолько хороша, что умеет исчезнуть.
Возвращаясь через холл в гостевое крыло, миссис Уоткинс услышала, что во входную дверь постучали. Она была уже на лестнице, но остановилась и чуть пригнулась, чтобы увидеть вошедших.
Миссис Уоткинс хранила невозмутимость в любых обстоятельствах, но тут от возмущения она чуть не помянула черта. На пороге стояла Виолетта, дочь миссис Баррет.
С бедняжки текло ручьями. Подол юбки набух от пудового слоя грязи. Она шла пешком через лес.
В замок Бленкинсоп вели два пути. Узкая тропинка лесом годилась только для пеших. Она была короткой, но опасной и грязной. А дорога для экипажей, по которой ехали Уоткинсы, огибала лес с рекой и все имение, так что добираться в карете было дольше, хотя и удобнее.
Прежде чем мисс Баррет успела хоть слово сказать дворецкому, миссис Уоткинс выступила вперед.
– Виолетта! Вы – здесь?! – воскликнула она самым возмущенным тоном.
Девушка покраснела и поклонилась миссис Уоткинс.
– Добрый вечер, мадам. Моя мать попросила меня…
– Ну-ну-ну, ни слова больше. Я сразу все поняла. Представьте себе, я ведь тоже была когда-то юной! Вы прибежали сюда без ведома родителей!
– Ах, мадам, вовсе нет! Уверяю вас, это мама настояла, чтобы…
– Не лгите! Я вижу вас насквозь! Что скажет моя дражайшая любезная подруга, узнай она, что я встретила вас в этом гибельном месте и ничего не сделала, чтобы спасти честь ее единственной дочери? Нет, я не могу бросить вас на произвол судьбы из-за вашей минутной блажи. Пойдемте! Я провожу вас домой.
– Но, миссис Уоткинс, я…
Миссис Уоткинс властно взяла девушку под руку и громко позвала кучера. Он как раз вытащил из грязи лошадей и карету.
– Вот видите, берлина готова! Какая удача! Я сейчас отвезу вас к матушке.
Миссис Уоткинс действовала так решительно, что юная мисс Баррет перестала ей возражать. Она бы ни за что не посмела устроить сцену. И даже не осмелилась спросить у миссис Уоткинс, что сама она делает у лорда Хендерсона. Мисс Баррет позволила отвести себя к карете. Ох, ее матушка совсем не будет рада такому раннему возвращению дочери, в этом Виолетта не сомневалась! Однако всегда можно будет прийти сюда в другой день. В глубине души она радовалась предлогу вскоре оказаться дома, в безопасности. Ей больше не грозит пугавшее ее испытание, на которое она согласилась лишь из покорности родительской воле. Так что в берлину она уселась с облегчением. И, взглянув напоследок на хмурый фасад замка, была уверена, что спаслась от таинственной угрозы.
Прежде чем дать распоряжения кучеру, миссис Уоткинс спешно взбежала на второй этаж и отвела горничную в сторону.
– Садима, я отвезу мисс Баррет домой. Вы знаете, какая это долгая дорога. Сегодня вечером я не вернусь. Вверяю вам своих дочерей. Я пришлю кучера, когда будет нужно.
И миссис Уоткинс уехала, оставив дочерей одних в замке развратного юного лорда.
